На второй год и трехсот шестидесятый день их отношений он тихо встает с утра; щелкает кнопку купленного вчера чайника; разбивает четыре яйца – у двух желток порвать, у двух не трогать – на шипящую сковородку; и думает о том, что, наверное, хочет эти отношения закончить. // Друзья говорят: вы очень правильная пара. Саша улыбается.

В ночь перед отлетом они сталкиваются в холле их вылизанного отеля, вместе молча покупают дерьмовый капучино в автомате, а затем сосутся в зеркальной кабине лифта. // fs!au, где у Казьмина – трико с блядскими разводами, а у Ярика – очередное золото.

Видит бог, Саша бы хотел, чтобы Ярик вообще никогда на него не наталкивался – уж больно тот проблемный. Ярик, он, знаете, из тех хороших маминых мальчиков, чей злодейский максимум – прогуленная физкультура в старшей школе, и, честное слово, Сашу от таких тошнит. Саша таких очень не любит еще и, наверное, отчасти потому, что мерзко завидует: сашина жизнь была проебана еще до его рождения матерью-алкоголичкой и неизвестным уебком-отцом. // ау, где лучше бы ничего не начиналось.

Кажется, у Реборна сегодня снова плохое настроение. Вообще-то, знает Цуна, оно у него всегда плохое, просто иногда оно бывает охуительно плохим, совсем, типа, плохим, тогда Реборн еще может пойти и прострелить Цуне ногу там, или руку, или что попадется. Реборн – ебнутый мудак, не умеющий справляться с гневом. Цуна зато быстро скачет по табуреткам в форточки, сечете. // AU, где Реборн честно пытается воспитать скинутую на него малолетку, но у него не очень получается.

– Свое плохое настроение показывать в другом месте будешь, Казьмин. Тоже думаешь, что особенный? Что раз солист, так тебе можно все? Что тебе замены нет? Так она есть. Знаешь, как ее зовут? // Конечно, Саша знает, как ее зовут. Ярослав, блять, Баярунас. У Саши скручивает живот в дурном предчувствии – он пока не знает толком это ощущение, но мучительно догадывается: как будто все твое нутро ворочается и стонет в предсмертной агонии, в ожидании необратимого и беспощадного ярлыка «списан».