Kiss me, Bonnie... or I'll go insane.

      Эвелин в своем детстве была вполне обычной девочкой, не считая некоторых мелочей и всего, что произошло по мере ее взросления. Марси практически ничего не помнила из рассказов матери о юности, да и не могла помнить – мысли тогда на этих историях не концентрировались.       Ребенок со спутанными темно-русыми волосами, собранными ободком, обрамляющим голову подобно короне. Этот ободок она сохранила на всю жизнь. Сделан он был надежно, из качественной коры дерева – и служил ей верно, не разрываясь. А ее родителями оказались отшельники, отделившиеся от остальных людей в закрытой деревне, дабы не участвовать в готовившейся начаться вот-вот войне. На самом деле, основатели их общины догадывались, что война затронет и их тоже – но не хотели этому верить. А может, надеялись прожить последние года в напускном мире, обманом успокаивая подчиненных им людей, собравшихся в диких, забытых богом землях.       Появление пятого по счету ребенка на свет трудно было назвать долгожданным событием для ее родственников. Скорее, они сразу сочли ее обузой и не были настроены хоть что-то ей отдавать. Ее мать была вся целиком и полностью отдана четырем предшествующим сыновьям, в которых она давно не чаяла своей души. И не планировала переключаться. Ей нравилось бесконечно хвалить их за успехи, обхаживать в быту, видеть их продвижение в общине вперед, как-никак, это значило продвижение их семьи тоже. Ведь самым хорошо проявленным из всех давали больше муки, овощей и мяса вместе с другим продовольствием. - Ева! Ты вычистишь золу из печки или как? Где тебя носит?! – вечно изнеможденная готовкой и стиркой мама не была намерена не успеть приготовить их избу к возвращению братьев подросшей девочки. Хоть она и устала, но увидеть их ей хотелось поскорей. - Интересно, много они сегодня поймали на охоте? – с наивной детской улыбкой спросила Эвелин, которая чаще слышала свое сокращенное имя, ведь так людям не приходилось выговаривать все слоги. - Займись делом, а то вечно ничего не делаешь, - грубо бросила ей, уходя встречать мужчин, женщина. Даже не смотря на то, что вещи, названные ею, уже давно с тщательностью исполнялись, - Ты ведь не забыла, что надо притащись дров? Управишься, другим некогда. - Да, мам, - притихла Ева, не желая омрачать ее радость непослушанием. Редко ей удавалось увидеть в ее поведении такое воодушевление, разве что когда она собиралась встречать сыновей. Это было для нее настоящим праздником, которого ждешь с упоением. Как и, в общем-то, для их сестры, которая тоже ждала. И любила их.       Со скрипом раскрыв неидеально срубленную дверь и выйдя на поросший клевером участок, вокруг которого шел небольшой забор, мама тут же метнулась к выходу. Оттуда ей навстречу уже вовсю махали руками и звали к себе.       Запах летнего высушенного сена, медового клевера, а также дерева, разливался везде где только можно в округе. Никто не жаловался на большое количество работы – как объясняли старейшины, это было лучше, чем судьба тех, кто остался тридцать лет назад в городах и не пошел с ними. Деревенским трудом окончательно вытеснялись из головы воспоминания о городской суматохе, и даже иногда заезжавшая с некоторыми товарами машина не вырывала их из новой реальности. Дети, воспитанные в таких порядках, не думали о другой жизни в принципе. - Мам, ну чего ты как, охота вполне удачная, - высказался старший из четверых молодых парней, пытаясь привести ее в чувство, - Прекрати, никто не повредился, вернулись вовремя. Лучшего тебе и не приснилось бы! - Ты прав, Ен, прав… Прости, что расчувствовалась… Но я так переживала, - не смея дольше держать их с пути под открытым небом, женщина молнией понеслась к заготовленному столу, на котором по краям стояли большие глиняные тарелки с горячей едой. Ева же завтракала рано утром и не надеялась, что ей перепадет что-то от этого пышного застолья. - Ен… - чуть позже, пока брат отдыхал, лежа в гамаке и вытянув ноги, маленький камешек задел его стопу. Это сестренка пыталась так с ним заговорить, зная, что обычно ей этого не позволено. Во всяком случае, без веской причины. Ей было страшно попасться на глаза родителям, ведь тогда они отругают, - Ен, можно я к тебе подойду.. Пожалуйста! – все основное время вынужденно проводимое в одиночестве сказалось тем, что теперь ее невыразимо тянуло к брату. - Что тебе надо? – со всей серьезностью старшего ребенка ответил он, подзывая к себе. - Ен… Пока папа не видит, своди меня как-нибудь с вами. Ну пожалуйста! Я так хочу на завтрашнюю рыбалку! Половить рыбок… - раскраснелась от смущения и волнения она, теребя грязную ткань маленького передника. В ее возрасте мальчиков отец уже давно не раз забирал рыбачить вниз по реке, протекающей рядом. Однако Еве ходить туда строго-настрого запрещалось. Из всех четверых родных братьев только один еще нормально относился к ней, других же сильно раздражало ее присутствие и даже существование само по себе. Каждый раз при контакте с ними сложно было избежать многочисленных придирок, сваливающихся, как ведро воды на голову.       Таким высоким и необычайно сильным в ее глазах был любимый брат, всегда спокойный, всегда уравновешенный. Когда он возвращался, девочке было охота затискать его в объятьях до смерти, если б она так умела. Во время недавнего ремонта в их доме ей приносило огромное удовольствие подавать ему те инструменты, что он называл, а потом мыть их до блеска. Просто если можно что-то для него сделать – она уже от этого счастлива. - Хей, что ты сказала? – переспросил юноша в свободной льняной одежде, привычно потрепав ее по длинным волосам. - Завтра будет рыбалка, я так мечтаю побывать на ней! – воодушевленно Ева прижала его ладонь ближе к себе, искренне улыбаясь и стараясь не кричать слишком громко, дабы не привлечь родителей к их разговору, - Ты мне поможешь?       Счастливое выражение ее лица не сразу сменилось другим, застыв на время, когда вместо какого-либо ответа Ен не выдержал и стал смеяться над ней.. - Ахахах! Так, послушай, - еле-еле смог унять свой смех брат, - Ты серьезно? Там будут почти все мужчины из нашей общины. И я тебя притащу? Ты издеваешься? – такое объяснение еще можно было постараться принять. Но с какой издевкой он веселился! Внутри иглой отрывисто кольнуло от этого. - Но… Хотя бы раз.. – обратилась к нему напоследок девочка, на что приступ смеха вновь повторился и усугубился в своей силе. - Хочешь этого? Но тебе нужно хотеть другого. Мама тебе ничего не рассказывала? Сиди вышивай, потом выйдешь замуж и будешь у мужа спрашивать разрешения! Только он тебе не разрешит! - окончательно довел ее до слез Ен, думая, что делает для нее как лучше. Такая ситуация затягивалась и уже не могла не привлечь чужого внимания. Поэтому скоро на площадке за домом показались другие члены семьи, не предзнамевая своим появлением ничего хорошего. - Что она тут вздумала? Снова мешает тебе отдыхать? – безэмоционально поинтересовался отец, чуть ли не поднимая дочь в воздух, схватив за кисть. - Она упиралась здесь, что в любом случае убежит с нами рыбачить завтра, и я ей не разрешил, но все без толку! - безысходно сознался Ен перед строгим взглядом родителя, отлично зная, что Еве за такое самодурство не поздоровиться. - Это неправда! Мне просто хотелось попробовать.. – разревелась девочка, ведь столь любимый раньше брат явно соврал для пущей красочности, что ей самовольно пришло в голову ослушаться. У нее на самом деле и в мыслях не было подобного. Но теперь ее накажут за это. - Да заткнись уже! – неожиданно приподнялся с гамака и сам дал ей сильную пощечину парень, - Ты должна понимать, что правильно, а что нет! Будешь себя плохо вести, и мы тебя никогда не сможем отдать замуж! - Молодец, Ен, - откинул шокированную девчонку в сторону прямо на сырую землю ее отец, - В будущем такого, я надеюсь, никогда не повторится? – также устало обратился к окружению рослый мужчина, не снявший еще с себя специальное снаряжение после охоты. Оставшись валяться перед его крупными тяжелыми ботинками из оленьей кожи, Еве страшно было промолвить что-либо. - Я все-все поняла! – в конце-концов взмолил к родительской жалости детский голос, когда носок ботинка взмахнул в воздух. - Поняла? – глухо уточнил папа, которому, судя по всему, было вообще плевать на происходящее. Испачканная черной землей, Эвелин ощутила, как через нее просто переступили, чтобы уйти. Но наедине с тем, кому раньше она так доверяла, больше не было ни малейшего ощущения защищенности и спокойствия. Напротив, все, что грело до этого, на протяжении всей ее жизни оказалось ложью. При всей его уравновешенности, это не значило, что он хорошо к ней относился. Даже после избежания по счастливой случайности тяжелого наказания, ей все равно было достаточно больно и чертовски одиноко. Лучше бы ее побили. - Ева, разбери отданное нам зерно, чтоб убрать хорошее от плохого. Чую, подсыпали нам туда много порченного, дабы набрать вес, - не смотря по сторонам отдавала поручения мама молодой девушке, кутавшейся от сквозняка в плотную изодранную шаль, - Очень плохое время… Зимой каждый грамм на вес золота. Еще и болеют все, их не то что лечить – кормить нечем! - Я разберу, как закончу с кое-чем, - самозабвенно ухаживала за заболевшими младшая из всех, накладывая новые влажные повязки на разгоряченные при температуре лбы. Она кормила их скудными запасами с ложечки, не боясь заразиться, помогала дойти до туалета тем, кто хуже всего себя чувствовал, постоянно бегала то к одному, то к другому, приободряя их своей заботой.       Однако на ее лице с давних пор редко можно было вновь заметить ту самую детскую радостную улыбку, которая была так свойственна ей раньше. Ее пришлось вместе с открытостью запрятать куда подальше и просто выполнять все необходимые дела. И пусть она сокрыла себя – но все равно почему-то глубоко внутри продолжала любить их.       Отжав тряпку и расположив благодатную прохладу на лбу младшего из братьев, Ева пообещала ему, что скоро вернется, принеся с собой ужин. Но тот лишь отвернулся от нее, считая сестру совершенно бесполезной. Из его умений можно было назвать и красивый голос, благодаря чему он всегда был в центре внимания на общих гуляниях, и отличные способности в выслеживании добычи – сестра же на его взгляд не умела ничего. Ни один состоятельный мужчина не заглядывался на нее, так как смотреть было не на что. Некрасивая, одним словом, на свою несчастную голову, когда скоро уже пора задумываться о выданье. Никакой нормальный ее не возьмет, да и ненормальный тоже! - Ты бесполезный кусок дерьма, - по привычке начал он, зная, что Ева не обидится на эти слова. В ее понимании это уже давным-давно нормально. - Я читала в книгах у бабушки, что кашель по-настоящему плох, когда кашляешь кровью. Так что с тобой, я думаю, скоро все пойдет на поправку! – попыталась заласкать его несмотря на обзывательства девушка. Словно это ее вина, что он так не любит ее. И пускай Эвелин приходится просыпаться пораньше и целый день выполнять всю их мужскую работу, пока те болеют, выстирывать в ледяной воде потрескавшимися руками их многочисленную одежду - все не имеет значения, - Я скоро вернусь, - повторил тихий женский голос, канув в неблагодарное молчание.       За разбиранием пшена слух уловил негромкий разговор между матерью и единственным, кто еще мог кое-как стоять на ногах – Еном. В их обсуждениях можно было отметить сетования на голодную жизнь и подсчеты общих убытков, вопросы, кому из сыновей теперь просить для семьи еду, однако через какое-то время они резко перешли на шепот, находясь в соседней из комнат. Так что услышать окончание диалога никак не получилось. Но Эвелин и не хотела – у нее было много вариантов, чем заняться прямо сейчас, которые волновали ее куда больше тайн и загадок. Печку протопить, вымести грязь, скопившуюся по углам – вся эта черная работа накапливаясь по чуть-чуть превращалась в огромный снежный ком. Зачем утомлять кого-то другого этими пустяками?       Две разные емкости с пшеном были в спешке убраны за дверцы резного шкафа, когда к девушке, выйдя на секунду, обратились с просьбой. Ей сказали немедля переодеться в ее зимнюю не самую теплую одежду, разношенную остальными, и ждать брата у выхода из деревни, якобы отправиться запастись дровами. Дров в самом деле оставалось немного, так что обрадовавшись неожиданной ответственной задаче, она мигом проведала каждого больного на всякий случай и полетела вперед сквозь пургу.       Место встречи в двух километрах, казалось, находилось в целых десяти – так сложен был путь, когда лицо залеплял колючим снегом безжалостный ветер. Однако ее впервые послали на помощь в лес, впервые сделать что-то важное – и такой шанс нельзя было упустить!       Прозябая насквозь у границы между дикой стороной и старым домом, Ева успешно перебарывала свой страх перед бушующей стихией и уговаривала себя, что ей не холодно в ее курточке - надо лишь потерпеть. В конце-концов, она не будет сама ходить по лесу – с ней будет брат, который придет с минуты на минуту и принесет с собой фонарь. В темное время суток глупо пытаться уйти туда без света. Старые охотники, болтая при девушке, рассказывали, что необходимо придерживаться засечек на деревьях, чтобы правильно идти. Без освещения их не увидишь, как ни старайся, да и при такой-то погоде. И без того разобраться в них без опыта никому не под силу - этому знанию специально и долго обучают. - Ох, ты уже здесь, - безразлично отметил Ен, вдруг появившись из густой снежной пелены перед нею с удобно висящим фонарем за спиной. Парень еще крепче закрепил холщовую веревку с другими приспособлениями на поясе своего полушубка перед тем как отправиться в путь. - А что мне делать? Я буду помогать нести? Или.. - Ничего. Помолчи, дойдем до места, там будем разговаривать, - досрочно прервал поток любопытных вопросов сестры Ен. Как будто ничего не было и не прошло около десяти лет с тех пор – по-прежнему Эвелин пытается увязаться за ним следом, отпустив обиды прошлого. Только она молодая девушка теперь, а ему, пока отец слег по болезни, приходится думать уже о всей семье. И принимать все решения. - Я рада, что мы вдвоем все-таки прогулялись.. Хотя бы сейчас, несмотря на метель, - ее теплые слова, казалось, были способны сделать эту стужу капельку горячее. Они были такими искренними и полными надежды. - Кажется, пришли, - лишь задумался о своем в ответ брат, - Может, подождешь меня здесь, у этого большого дерева? – в ярком фонарном свету ствол казался намного крупнее, чем в тени. - А ты куда? – вдруг забеспокоилась за него Ева. - Да я… Это.. ловушки для зверей проверить сходить, - нашелся с оправданием Ен, хотя позже, еще раз взглянув на свою веревку, покойно висящую в стяжке ремня, передумал, - Жаль придется пропадать такой хорошей вещи, - он медленно с жутким взглядом намотал ее себе на локоть, будто оценивая, стоит ли ее утрата затеянных действий. - Я тебя подожду. Ты вернешься за мной? – утвердительно отмела в сторону свои страшные догадки Эвелин, вжимаясь в кору. Он ведь обязательно вернется назад? Они ушли уже так далеко от дома в такую непроглядную ночь! – Что ты хочешь сделать?.. – захотела уточнить девушка, страшась его непробивной немоты.       Резкий прямой удар в живот с явной целью вырубить здесь и сейчас за максимально быстрое время. Еве, упавшей на колени перед ним, одного удара не хватило, так что последовал следующий, довершающий начатое.       Она смогла вновь приоткрыть глаза уже тогда, когда была крепко привязана к тому самому рядом стоящему дереву. Видимо, Ен размышлял, оставить ее плутать по лесу, забрав веревку с собой, либо сделать наверняка – бросая тело сестры на съедение голодным диким животным. Дома еды на всех сильно не хватало, а ей - тем более. Такая вынужденная мера была необходима, чтобы избежать возможно возникшего бы в общине недовольства – просто избавиться от нее по-тихому. Пока никто не видит. И не узнает.       Та самая шаль, используемая как платок на голову, слетела с нее, заносимая теперь снегом перед ногами. Длинные темные волосы свисали, скрывая лицо, также стремительно замораживаемые вместе с остальным онемевшим телом. Так холодно. Чертовски холодно.       Постепенно понимание приходило все явственнее в затуманенные мысли, заставляя взвыть от горя. «Ен… Мама, папа! Почему вы сделали это со мной? Почему вы решили расправиться со мной так?! Почему??» Однако даже после этого невозможно резко возненавидеть, когда ты любила их так сильно, как она. Но теперь эта любовь ее уничтожала – и буквально: вот, еще чуть-чуть, и ее не станет, и образно – разрушая сформировавшуюся личность внутри.       Крики были совершенно бессмысленными в таком месте и такое время – ветер завывал намного громче, как ни надрывайся. Но не кричать она не могла, от разочарования, от безысходности, от противного онемения, сковавшего мышцы. Нечто вроде инстинкта самосохранения подсказывало ей – нужно согреться, заставляя мучаться невозможностью это исполнить. Так, привязанная к стволу, Ева и потеряла в какой-то момент возможность чувствовать, что происходит вокруг.       На утро погода успокоилась и улеглась. Далеко вверху даже засветило по-зимнему холодное солнце, пробиваясь между верхушек елей и сосен.       На мерцающем белом полотне Эвелин очнулась, носом утыкаясь в что-то теплое и пушистое. Не спеша приподняв связанные прежде руки, девушка нашла на них остатки обгрызанной веревки, таинственно испорченной кем-то.       Перед ее взором при более внимательном рассмотрении оказалась спящая волчица – именно с ее теплом Ева пережила эту ночь. Явно доброжелательно настроенное животное не думало трогать ее, и в попытках припомнить почему ей стало все ясно – именно эту волчицу когда-то она подкармливала своей едой и еще волчонком лечила ей кровоточащее ухо, чтобы в тайне отпустить в лес.       Почуяв ее пробуждение, та просто приподнялась на все четыре лапы и, одарив ее последним странным взглядом, убежала прочь.       Непонятное состояние накрыло с головой девушку, стоило ей остаться одной. И близко не успокоившаяся буря в ее сердце тут же дала о себе знать. Но нужно было двигаться – по-немногу, как получится. Либо умирать, либо вернуться «домой». Хотя теперь на секунду ей захотелось стать, подобно этой волчице, свободной ото всех и дикой. Взять с нее пример.       На пороге родительской избы все застыли в немом шоке, стоило девушке с босыми ногами приоткрыть дверь. Столь замученными, изнемогающими от тяжести пережитых событий глазами смотрела она на них. Мама не могла поставить на стол кувшин с молоком, держа его в воздухе, Ена же просто не было. Может, он развлекался где-то, так как в общине праздновали день Зимы. И денек этот выдался пригожим.       Всю долгую дорогу до прибытия сюда Ева бесконечно кашляла, не замечая, как в ладонь, прикрывающую рот, откашливалась кровь. И сейчас, снова предавшись приступу кашля у двери, она не смогла скрыть, что тяжело больна. Однако родственники живо, в отличии от нее, это отметили. Быстро схватив еле живую девушку за локоть, мать потащила ее на улицу вон из жилища.       Выкинутая на жесткий стог сена в складу, Эвелин не имела сил воспрепятствовать своему заточению здесь – дверь хранилища заперлась снаружи, погружая в темноту. Тепла было недостаточно – но и не так плохо, как снаружи. «Мама.. Вылечи меня!» - начала снова давиться кашлем Ева, раздирая им свои легкие, - «Вы избавляетесь от меня, потому что я вам не нужна? Такая глупая.. Такая бесполезная…»       После растянувшегося на долгие месяцы выздоровления с подачками в виде остатков еды ее больше нельзя было узнать. Только плетенный ободок по-прежнему собирал темные, поредевшие от болезни и голодания волосы. Однако ей удалось ближе к лету встать на ноги, и первым делом, не ощущая обязанности быть дома больше, она просто ушла в лес. После пребывания там какое-то время и вхождения во вкус ее уже все реже можно было заметить с «близкими», которые притворялись, что ее нет. Непонятно, каким образом ей удавалось там выжить, но удавалось-таки. Скорее возвращаться назад для нее было намного более тревожным, доводящим чуть ли не до панических атак, занятием. И намного комфортнее теперь ей стало жить одной.       И так было несколько лет, пока однажды при ее возвращении все вокруг в деревне не оказалось в огне.       Нечисть выжгла всё что могла дотла – отеческий дом, забор, садовые деревья, растоптала некогда охаживаемые ею грядки. Едкий дым разъедал глаза и органы дыхания. Замерев перед очертаниями столь знакомого пепелища, Ева лишь гадала, живы ли его обитатели и где они сейчас. Скорее всего мертвы… Нет, это слишком жестоко!       Совершенно бесцеремонно и грубо ее не убивает, но валит с ног какой-то подосланный господином демон. Ему было, видимо, приказано доставить во владения Хансона эту девушку с тоненьким ободком. Сопротивления при таком раскладе автоматически приравнивались к смерти – осознание чего и уберегало от неразумных попыток бегства. По мере спуска по однообразным каменным катакомбам в глубь земли взгляд решительно ни на чем не задерживался. - Что вам нужно… - подала голос склоненная к земле фигура девушки, услышавшая грузные медленные шаги над своей головой. Однако внушающий страх силуэт не показывался полностью до последнего и не спешил с ней заговаривать, прячась в темноте пещер. Мрачность этого места, кажется, могла заставить слететь с катушек любого, кто будет здесь долго находиться, своей однообразностью и зловещностью. - Ты знаешь, твоя семья подсказала мне выкрасть тебя. Я пообещал им сохранить жизнь, если они назовут твое местоположение. - Вот значит как.. - с полным принятием и отрешенностью прошептала пойманная ими, внимая голосу, стремящемуся выжить из нее все. - Это правда, что ты невероятно вынослива? Или они наврали мне, предлагая твое тело за свои жалкие поползновения выжить? Говорят, ты смогла самостоятельно выздороветь после тяжелой формы воспаления легких. Это практически невозможно, - анализируя полученные данные, Хансон Абадир заставил ее на себя посмотреть, одергивая за волосы.       Ева, вновь разбитая изнутри, пустым безразличным взглядом ответила королю Ночесферы. Загоняя остатки своей личности как можно более далеко, дабы не сломаться прямо здесь и прямо сейчас. - Хорошая сделка. Именно в твоем роду по женской линии все такие, ты знала? Живучие, твари. Это то, что мне и нужно, - неторопясь, отстранился он, окончательно предпринимая решение по поводу Эвелин, - Не мать же твою в конце-концов использовать для этого! - То есть они еще живы? – не верила его словам она, лелея надежду на то, что ценой своей жертвы действительно смогла их спасти, - Правда? – не уповая на его милость смело задавала столь волнующие ее вопросы похищенная девушка. - Если я скажу да, тебе станет легче? Они же тебя продали, – пытался понять ее настрой Властитель Ночесферы, чтобы найти все слабые точки, на которые впоследствии можно будет надавить, - В любом случае, слушай меня. Ты здесь не просто так. Ты здесь, чтобы у меня был наследник, - резко стал грубее он, когда речь зашла об обязательствах. Все эти необходимые вещи просто выводили его из себя, так что Хансон забыл бы о них, если бы было можно, - Все предыдущие женщины не выдерживали и не давали мне его – их организм не выносил этого, но ты! Ты сделаешь это! – его последняя фраза заставила побледнеть Эвелин, поставленную перед фактом. - Я не хочу… - с безысходностью невнятно пролепетал ее язык, на что ее лишь активнее поволокли прямо в дом Господина.       Ей сложно было даже представить раньше, что беременность может быть такой тяжелой, что можно так невыносимо себя чувствовать – на протяжении целых дней, недель, месяцев, нереально долгих месяцев, проводимых сидя в каморке, лишь бы не попадаться на глаза Хансону. Состояние, в которое она впала, очень напоминало состояние овоща, и только благодаря нему Эвелин, наверно, не удавилась. Дезориентация в пространстве порой поражала даже ее – войдя в комнату, она могла забыть, где ее выход, удариться об косяк двери, наметившись точно в нее пройти. Хотя обычно ее ничто не удивляло. Атмосфера обреченности давным-давно переломила ей хребет еще незадушенной самоопределенности.       Неподдельный интерес с ее стороны проявлялся теперь лишь к воде – которая ей была необходима в большом количестве после рвоты, непрекращающейся, как при глобальном отравлении. Чувствуя, что в любой момент она может легко отбросить ноги, Ева уже не ждала, что увидит следующий день. Не планировала ничего на завтра, даже не думала о нем, позволяя себе все чаще бессознательно лежать на полу в тени каморки, не напрягая слабую спину непомерной нагрузкой от живота.       Длинные ночи, будто приближающие ее к смерти, оборвались в тот миг, когда все началось. Чтобы тут же не потерять ее от открывшегося кровотечения, Хансону даже пришлось найти способных проследить за ее состоянием от начала и до конца. Вплоть до родов ему вообще не верилось, что этот момент наступит – иначе бы просто пришлось искать новую. А так, кажется, появился шанс, пусть и небольшой, но шанс. Что ребенок сможет выжить после суток изматывающих действий.       В едва освещаемой комнате с залитой кровью раскладушкой было очень тихо, когда слух и зрение вернулись к Эвелин. Они вернулись, а остальное нет: возможность двигаться с трудом по крупинкам возвращалась к обладательнице этого тела. Пересохшие до невозможного губы пошли трещинами от отсутствия влаги. Однако кроме нее в этом помещении ровным счетом никого больше не было. Совсем никого.       Жажда граничащая с безумием заставила девушку встать и выйти на кухню, несмотря на всю боль. К раковине, у которой она была готова глотать воду прямо из крана.       Напившись таким образом студеной воды, она уже обратила внимание на то, что находилось вокруг нее – как стояли не мытые никем тарелки, кружки, каким остался захламленный стол и… И.. То, ради чего она чуть не умерла в эту роковую ночь. Брошенная демонами прямо на этом столе, не отмытая и даже не плачущая девочка. Глазами не отрываясь ни на секунду от нее больше, Эвелин словно только что проснулась.       Сколько прошло времени? Несколько часов, половина суток? И за все это время никто к ней не подошел. Рука мамы дрогнула, со смесью стыда и раскаяния поглаживая маленькую щеку. Однако усталость вскоре заставила женщину облокотиться на стол и вспомнить, кто не в силах сейчас долго держаться на ногах. «Прости, что не могла прийти раньше.. Мама теперь рядом, я здесь,» - вжалась в нее сбоку еле дыша Эвелин. - Что ты к ней так прицепилась? – всколыхнул всё изнутри неожиданно раздавшийся позади мужской бас, - Это не то, что мне нужно. Забеременеешь еще раз и родишь мне по-нормальному сына, - не вникая как следует со своей стороны потребовал Хансон. - Ты серьезно?.. – потеряв страх выдала его пленница, - Я точно умру следующий раз… - Раз так, то вы мне больше не нужны, - ладонь Абадира выхватила из нагрудного кармана рубашки амулет, явно с целью как можно быстрее покончить с ними, увеличившись в размерах. - Нет, постой! – остановил его крик Эвелин, закрывающей спиной девочку, - Просто дай мне восстановиться.. Несколько лет.. - Ну ладно. Не совсем уверен, что удастся найти кого-то навроде тебя. Считай, что тебе очень повезло. Однако от девчонки я лучше избавлюсь, - не успела Ева обернуться, как Абадир занес кулак над беззащитной малышкой, спящей в тяжелом состоянии от обезвоживания. Ее пронзил такой ужас в этот миг от осознания, что от ее дочери хотят точно также избавиться, как когда-то от нее. - Не смей ее трогать! - непонятно откуда набралась смелости Эвелин, встав между ними и вцепившись в его руку, - Или убей сначала меня и потом ее. - Да ты чокнутая… - был вынужден передумать Властитель Ночесферы, - Заступаешься за какой-то бесполезный хлам… Это несерьезно. Не зазнавайся. Ведь я могу передумать, и тогда вы точно сдохните. - Я не отдам тебе Марселин, - укрываемая от угрозы новых ударов девочка быстро оказалась на руках у мамы в тепле. - Марселин? – засмеялся Абадир, считая появившуюся дочь очередной игрушкой, которую ему пришлось оставить в живых.       Помыв малышку и спасая ее от недозволенно долгого для первых дней жизни голодания, Ева пыталась с трудом накормить ее грудью. Что выходило едва ли. Однако у нее не было права просто прервать эти попытки, пока девочка не научиться есть. - Почему ты не ешь, Марси? – аккуратно держала ее голову в своей ладони мама, направляя к цели, - Ты должна есть много и часто, чтобы вырасти большой и сильной… - впервые за долгое время начала разговаривать Эвелин – все предыдущие года до этого словно проведя под обетом молчания. Лежа на ней, девочка не с первого и не со второго раза стала проявлять инициативу и просить поесть, однако когда это случилось, счастью почему-то не было предела. Такому простому, не требующему много счастью.       Практически не расставаясь, они прожили вдвоем около четырех лет, пока Хансон помимо встреч дома не решил иногда брать Марселин с собой. - Мам, мне так страшно там находиться! Он постоянно уродует тела, а я вижу это! Я так больше не могу, - жалась к Эвелин ее дочка, вспоминая ужасы работы своего отца, желавшего на самом деле таким образом сломать ее психику как можно скорее. И лишь под предлогом «учебы» утаскивая ее туда. - Он говорит, что хочет, чтобы ты унаследовала этот престол… - Но я не хочу! – упиралась Марси, страшась такого будущего для себя, а также расставания с мамой. - Милая, я тебя понимаю, – Ева нежно поцеловала ее в висок, вставши перед ней на колени, - Когда я была маленькой, то много что мечтала делать. Например, научиться играть на лютне. Я не знала, есть ли у меня талант, но мне очень хотелось попробовать… так что ты должна заниматься тем, что захочешь.. И навряд ли таким кошмарным делом, – взяла в свои приятные ладони ее щечки женщина, наслаждаясь прикосновениями к ней и улыбаясь. - Мам, я уже не маленькая, а ты меня так тискаешь, - совсем не по возрасту взросло ответила Марселин, неохотно отодвигаясь от матери. Ей хотелось быть достаточно самостоятельной, чтобы иметь силы защитить себя и ее – насмотревшись на всевозможные зверства, жутко было не избежать чего-то подобного. - Как-то слишком холодно сегодня снаружи. Вся трава в инее. Так и знала, что лучше нам было бы не выходить сегодня гулять, когда теплых вещей нет… - изменила настроение на более задумчивое и мрачное Эвелин, когда вспомнила не самые лучшие события, связанные с холодом.       С тех пор у нее обратились седыми многие пряди волос, и перенапряженное сердце стало часто давать сбои, как впрочем и прямо сейчас. Ведь это происходило, особенно когда она вдруг позволяла всплыть в памяти прошлому.       Марси уже было убежала далеко вперед по тропинке, как вдруг заметила позади маму, так и не вставшую с колен на замерзшей земле. Испугавшись тому, что с ней могло случиться, девочка тут же вернулась, по дороге стаскивая с себя небольшой шарфик. - Мам, тебе холодно? Возьми мой шарф, он очень теплый, - полудемонша осторожно обернула шерстяной вещицей ее шею, - Правда теплее? – от этих несложных действий глаза Эвелин невольно наполнились слезами при взгляде на свою дочь. - Да, - ответили девочке, сжимая в руках ее талию и пряча слезы в ткани курточки, - Спасибо, - громче зарыдала она, крепче прижимая к себе. - Не плачь, мам, - Марси старалась быть максимально серьезной и собранной в этот момент, чтобы ее мать перестала плакать. Но она не понимала, что суть этих слез уходит далеко в прошлое, которое оставило на ней такой след.       В момент, когда Эвелин оставалось несколько секунд до смерти, она отшатнулась от спасительной трубы, давшей Марселин шанс выжить, и молясь, чтобы с ней все было хорошо, скатилась по кирпичной стене в лежачее положение, устремляя взор к небу. Все мирные и счастливые ситуации их жизни пронеслись у нее перед глазами, пока их выжигало яркое, светло-серое небо. Ей не было страшно за себя - четкое осознание своей кончины пришло к ней еще в то мгновение, когда она отправляла свою дочь.