Kiss me, Bonnie... or I'll go insane.

- Когда ты впервые заговорила со мной в этой больнице, то вообще не могла вспомнить, что с тобой произошло и почему ты здесь, - подметила Бони, удобнее усаживаясь рядом с ожидающей ее девушкой. - Да, я припоминаю такое, - улыбнулась та, удивляясь тому, насколько ее память прояснилась на сегодняшний момент, - Бони, а у тебя есть еще какие-нибудь дела сегодня? - Да нет вроде, - неуютно сжались в ответ, ведь они совсем недавно обсуждали этот неприятный вопрос, - Честно, нет. - Это так непривычно! Иногда мне кажется, что ты похожа на локомотив, знаешь.. Так несешься вперед, и у тебя столько дел – как ты только всё успеваешь? Это секрет, да? – старалась быть довольно улыбчивой лежащая без одежды девушка, которая наверно уже должна была начинать замерзать. - Конечно, нет! – подхватила ее позитив Боннибель, тут же оговорившись, - Давай все вопросы на потом? Хочешь заработать переохлаждение? Мне трудно концентрироваться на качественном массировании, когда я отвечаю. - Может, тогда я буду говорить?.. – неуверенно подала идею Марси, которой сильно не хватало таких уединенных разговоров со своей названной женой. Неспешащих, длительных, душевных. Их у них толком не было из-за ее сумасшедшего графика. Что ощущалось достаточно тяжело ими обеими. - Давай, я послушаю, - с охотой поддержала ее задумку девушка, принимаясь за главную часть своего действа по уже подготовленной коже.       Они обе чувствовали жизнь здесь совсем другой. С одной стороны, ты отбрасываешь все сложности, которые тебе не нужны, и остается только самое главное. Лишнее исчезает, потому что просто нет сил. Ты концентрируешься на главном. А с другой – понимаешь, какого быть на грани. Потому что постоянно - если не болезни, то стресс или давление готовы разрушить тебя.       Эти факторы расшатывали психику Боннибель незаметно для постороннего взгляда. Но ощутимо для нее. А из средств самотерапии – лишь общение с близкими, без которого она уже не могла существовать. Хотя бы парой слов обмолвиться с Марселин перед уходом. Или односторонними монологами перед ней спящей. Хотя бы так. - Прости, я хочу рассказать не совсем хорошие вещи, Бони, - положила свою ладонь поверх ее Марселин. Реакция на поступающий негатив у русоволосой была как всегда - отстраненная и замедленная. - Ладно… - нервно поджала губы массажистка через несколько секунд. - Когда Лич второй раз поразил меня и ты лишилась руки, помнишь.. мы обещали друг другу, что будем потом обсуждать многое, если выживем в этой заварушке? – Марселин так воодушевилась рассказом, что забыла о том, что Бони как бы мнет ее голень и слишком занята, чтобы отвечать. - Угу, - с занятым видом кивнули ей. Ведь было действительно неудобно прерываться. - Все случилось именно так. Мы выжили! Можно было подумать такое? Тогда это казалось невозможным – а теперь мы говорим, прямо как и хотели, - радуется Марси. Как это может не радовать, если мечты стали явью? - Так что ты хотела рассказать? – интересовалась Бони, уже сгорая от любопытства, - Если тебе плохо, то тем более не молчи! - Мне от этого уже не так плохо, – задумалась Марселин. – Скорее, было когда-то. А теперь эти мысли, пока я лежу без дела, высверливают во мне дыру, заставляют изнывать без остановки.. Но если я их озвучу, может, мне станет легче..       Что же такое странное хотела поведать ей ее девушка? Если это так больно для нее, то пусть выкладывает поскорее. И Бони окажет ей поддержку, если это будет возможно. - Эвелин! Тебя ведь так зовут, черт возьми?! - сразу после хлопка входной двери в коридоре зажегся свет, а значит, относительно мирные часы женщины в Ночесфере подошли к концу. Молниеносно укрыв ребенка в постели, она поспешила удалиться оттуда, чтобы муж не дай бог не зашел к ним. Крики вынудили малышку заплакать, так что пускай он не слышит их и не злится пуще прежнего. - Да?.. Что-то нужно? – Ева слегка прикрыла за спиной дверь в комнату, ведь ей нужно было вернуться туда прямо сейчас. - Мне нужно, чтобы ты была на месте, а тебя приходится искать и кричать твое имя по всему дому. Ты специально прячешься от меня? – риторически вопрошал дьявол, уже зная правильный ответ.       Напрягшись из-за того, что быстро договориться явно не получится, Эвелин мгновенно поставила перед собой новую задачу – увести его подальше отсюда и от Марселин. - Выпьешь чая? – выдавила из себя слабую улыбку женщина, - Я сейчас сделаю. - Ммм, подскажи, - немного успокоился Хансон, развернувшись в сторону кухни, - А с каких пор ты стала так часто ошиваться за плитой? Вроде ты не ела ничего практически девять месяцев. И не подумал бы, что ты так резко о себе забеспокоилась. - Да разве это еда? – бесстрашно подметила Эва, опираясь на ближайшую поверхность от слабости, - Если ты не дашь мне чего-то съедобного, я не смогу тебе родить еще раз. Это издевательство! - А я думал… - уже не удивлялся ее отчаянной смелости Абадир, - Дело не в этом. Ты просто волнуешься о питании того ребенка. На себя тебе всегда было наплевать. Молока ведь нет достаточно без пищи, я правильно понимаю? – заставил ее сердце биться быстрее он, попав в самую точку. Когда этот дьявол залезает тебе в душу, оправдываться бесполезно. - Лучше сразу прикончи меня, чем морить голодом, - собралась с силами она, притихнув. - Ну ладно, ладно. Будет тебе еда. Ты мне надоела с этими жалобами, - неожиданно сдался Абадир, внутренне согласившись с тем, что без этого она никак не сможет, - Но я тебя насквозь вижу, имей в виду. Прячь эту девчонку от меня получше, а то вдруг найду! – рассмеялся правитель Ночесферы прямо перед Эвелин, подающей свежезаваренный чай на стол. Его крайне забавили ее попытки обезопаситься, обреченные на провал.       Через пару часов он снова ушел, оставив ей небольшой набор основных продуктов. И Еве пришлось остаться на кухне, чтобы что-нибудь из них приготовить, пока они не испортились. А девочка все еще была в комнате. Сначала казалось, что она спит. Но спустя некоторое время оттуда послышался жалобный плач.       На сковородках все подгорало, и у Эвелин не было возможности прерваться, как бы она ни хотела. Убегала из кастрюли молочная каша. Она давно не готовила из-за одичалой жизни, но теперь ей приходилось вновь привыкать к этому, и все получалось так себе.       Чем дольше она стояла за плитой, тем сильнее болела ее спина. Господи, с родов прошло уже больше полугода, а она… Ни капли не поправилась. И это, пожалуй, единственное, чего Абадир не заметил.       Отойдя в сторону и облокотившись на стойку, Ева забила и на плач, доносящийся из комнаты, и на только что выключенные в срочном порядке сковородки с недоделанным ужином. Ноги откровенно ее не держали. Пока Эвелин еще вынашивала, они стали словно чужими. Что-то о таком она слышала, когда нянчила деревенских детей и видела их мам, слушала их необычные разговоры. Но в ее случае ребенок от правителя ада не мог даться легко. Большинству он давался ценой смерти, если уж на то пошло.       Во время беременности она думала, что хуже быть просто не может. Но становилось все хуже и хуже с каждым месяцем. И все равно, это фигня. Просто ерунда, о которой она теперь даже не вспоминает. Это совершенно не ее подготовило к тому, что было потом – хотя подготовиться к такому невозможно.       «Помощники» были явно расстроены, когда, узнав пол ребенка, Хансон приказал им ее зашивать. Они думали, что уже отмучались, не планируя оставлять Эвелин в живых. И не тут-то было. Вообще, все их действия давали знать о том, что они не думали, что оставят ее жить. Там и зашивать было нечего. В том смысле, что это практически бесполезно.       Ева вообще ничего не понимала. Она не доверяла этим демонам, но у нее не было выбора. От большой потери крови переламывающая хребет боль медленно сменилась пустотой. Далеко не сразу. А лучше бы это случилось мгновенно! Долгое время они просто ждали, когда та родит сама, передразнивая в ответ на просьбы убить ее.       Не было ни одной части тела, которая ощущалась бы нормально, потому что это состояние было всепоглощающим. Как будто оно затрагивало каждую клеточку организма. Что-то давило с сумасшедшей силой на таз и крестец, но только потом она поняла, что надорвала спину. Что село зрение от зажмуривания глаз. Что от перепадов давления сердце до сих пор колотится как бешенное.       Пожалуй, если бы те продолжили веселиться и ничего не делать, то умерли бы обе – и мать, и дочь. Боль и уменьшившийся объем крови сыграли негативно на ее родовой деятельности, радикально ослабив ее. Уже стало неважным, что она сильно порвалась внизу, ведь даже при достаточном раскрытии ничего бы не сдвинулось с мертвой точки. Но они поняли это не сразу, пытаясь надавить ей на живот, якобы помогая этим. От такого веса переломились ребра. Не все, но некоторые.       В последний момент опомнившись, демоны занялись тем, что от них требовалось – достав малышку прямо через живот. И почему нельзя было сделать так сразу? Со всеми этими сложностями им до последнего не хотелось связываться. Проще было ждать, пока Эвелин сделает все сама.       В своем детстве Еве сильно не хватало любви. Очень сильно. Только став матерью, она поняла, как тяжело ее давать. Особенно после того, что произошло. Но ей слишком сильно хотелось, чтобы Марселин не чувствовала себя настолько нежеланной и ненужной никому.       Через силу набрав в легкие воздуха, женщина оставила томящуюся кастрюльку на самом медленном огне, чтобы через час было поесть хоть что-то, и направилась к маленькой девочке, уже срывающей голос от крика. Дети постоянно зовут своих родителей, они зависимы от внимания. Это Эвелин осознала сразу, потому что Марси не оставляла ее ни на минуту. И звала, и звала, и звала. Как будто мама была для нее воздухом. Даже если ей ничего не нужно было, Марселин плакала, потому что хотела к ней на руки, а не валяться в холодной кроватке в одиночестве.       Странным образом, когда Ева зашла в их комнату, полугодовалая девочка перестала кричать. Как будто настолько обрадовалась ее приходу. - Марси, что-то случилось? – разговаривала с ней женщина, не ожидая ответа. Ей просто нравилось с ней говорить. Одновременно с этим она вытерла ей носик и щеки, залитые горячими слезами, - Наверно, ты голодная.. Я не знаю, смогу ли тебя накормить..       Ей до сих пор было больно садиться, но ребенок на руках – неприподъемная ноша для нее сейчас. По правде говоря, сесть было тоже не лучше идеей. Чаще она старалась извернуться и прилечь на бок, чтобы максимально убрать давление со швов. Сегодня утром она съела последние крохи, которые долго откладывала. И так кстати добилась того, чтобы ей оставили новых продуктов.       Когда Ева легла рядом, девочка сама подползла к ней поближе, и ее мама притянула ее к себе. - Ты любишь меня, правда? - с прискорбным смехом задавалась вопросом Эвелин, - Я бы хотела дожить до того момента, когда ты сможешь осознанно сказать это. Может, ты будешь думать так потом? Может, ты запомнишь все смутными отрезками… Будешь ли ты как-то помнить обо мне? Эх, вряд ли я узнаю об этом. И о том, как сложится твоя дальнейшая жизнь, - с печалью посмотрела на свою трясущуюся от проблем с невралгией руку Эвелин.       Обе фигуры расположились на разбросанных по полу покрывалах, заменяющих им место для сна. Когда их много, лежать на них даже мягко. Но все же это не кровать.       Ева сама не знала, каким количеством молока сможет накормить ее сегодня. Будет ли Марси снова плакать от недоедания? А может там не осталось вообще ни капли? Тогда это был бы настоящий кошмар, о котором даже думать не хотелось ни на секунду. И к счастью, он не сбылся. Малышка стала жадно кушать сразу же, о чем свидетельствовал со стороны ее крайне довольный вид. Только слов «приятного аппетита» не хватало для полноты сложившейся картины. - Я точно не хочу, чтобы ты страдала. Но не получается… А что в моих силах сделать? – женщина продолжила отпускать свои мысли в пустое пространство впереди, - Как всегда ничего.       Вот так беззащитно разместившись с ней, Эвелин почему-то внутренне вернулась к тому мгновению, когда лежала в этой комнате несколько месяцев назад. Обычно ничего такого не всплывало у нее в памяти – потому что все было затуманенным и старательно позабытым.       В этой темной, вечно не освещенной комнате тянулось ее жалкое существование, когда все вокруг поблекло и потеряло смысл. Иногда ей хотелось пить, ради чего совершались небольшие вылазки к кухонному столу. И Хансону было крайне отвратительно смотреть на нее. - Ты не великий ученый, который исследует жизненные закономерности, ты не гениальный писатель, создающий прекрасные книги. Кто ты? – однажды, не выдержав, без задней мысли спросил он, - Ты вообще ничего не смыслишь в политике. Ты просто ничтожество рядом со всеми этими настоящими личностями, понимаешь? – достаточно логично по его мнению рассуждал он, - Разве стоит сопереживать страданиям недочеловека, который ничего не стоит? – мудрено изъяснялся он, отлично понимая, что та ему не ответит.       Потому что скопленной энергии ей хватает только смотреть куда-то вперед, неподвижно лежа на боку. А впереди были только его ноги в приоткрытом проеме двери и слепящий свет из жилой квартиры, не проникающий большую часть времени к ней туда никак.       «А если бы я попыталась стать политиком или ученым, он бы точно сказал, что мне там не место. Как мой брат когда-то.. очень давно» - подумала Эвелин, эгоистично жалея себя. Удивительно, что желание жить еще теплилось тогда в ней. Наверно, это было нечто вроде инстинкта самосохранения у животных, только сложнее. Может, это низко, но она жалела себя, потому что кто-то должен был это сделать. В такой обстановке она была у себя единственным другом.       А потом появилась Марси, и теперь можно было говорить еще и с ней. Чтобы не повторять ошибки своей матери, Ева старалась дать ей все. Не только общение – тактильное, устное, эмоциональное. Но и простое внимание. Иногда такие простые вещи важнее всего.       Хансон будет говорить, что она ее чрезмерно залюбила, раз возилась с ней непрерывно. Что так не делают, и не надо было. Он еще много раз скажет такое, но ничего не могло заставить женщину измениться в поведении.       Интересно, а если бы Ева принесла свою дочь в родную деревню… в параллельной реальности, где ее родина в порядке и не сожжена до тла – как бы их встретили?       Допустим еще, что никто не обратит внимания на то, что она ее нагуляла. Ведь им не объяснишь, как девочка со странными голосами в голове появилась. Люди из ее поселения этого не поймут. И в принципе, никто из родственников не будет ей рад. Скорее, маленькую Марси придется постоянно оберегать еще и от них. От их грубости, попыток запрячь в домашние дела слишком рано и слишком много. Главным образом, Эвелин боялась даже на минуту оставить малышку ее бабушке. Даже в воображении. Наверно, Ева бы даже орала на нее, если бы пришлось. Мол: «Не смей трогать! Убери руки!». И не из-за собственничества. А от страха. - Я странным образом вспомнила, - продолжала свой рассказ Марси , - О том, как ей постоянно было плохо. Она была больна, я думаю. И из-за этого меня мучает совесть, как будто я могла что-то изменить… Не могла, на самом деле, да. Но меня это все равно мучает. - Это грустно, - вдохнула Боннибель, еще не до конца проанализировав услышанное, но уловив его общий тон. Эти воспоминания, чудом всплывшие в памяти девушки, вынуждали и ее чувствовать себя не в своей тарелке. - Когда я думаю о ней, то мне страшно осознавать, насколько она была отчаянна. Ее полное отсутствие надежды хоть на что-то. - Наверно, она просто научилась жить одним днем, из тех немногих, что у нее остались. И пыталась найти в них что-нибудь хорошее. А потом просто ушла. - Я была так себе компанией для такого. Только заставляла ее переживать. - Нет, Марси, - сделала передышку в массаже Бони, чтобы ответить, - Может, вначале ей было с тобой тяжело, но ты была хорошим ребенком, я уверена! – выпалила она.       Марселин посмотрела на нее с неуверенностью и тревогой. Удивительно, но иногда ей казалось, что она вообще чувствует себя маленькой до сих пор. И одновременно это было слишком далеко от реальности. Разве можно остаться ребенком после всего, что с ней произошло? - Не знаю, хорошим или нет, но я была им довольно долго, - задумчиво заключила девушка, - Играла в детские игры, даже когда самой приходилось выживать одной. Оставшись без Саймона, совсем без никого, я все еще была маленькой и простой, сохраняя свою открытость и веру. Во что-то лучшее. - И что с этим не так? – непонимающе удивилась Боннибель, - Разве можно по-другому? Всегда надо верить в лучшее, - уверенно твердила она. - Но.. – Марси хотела возразить и не могла решиться. Чаще всего ей как раз приходилось ощущать отсутствие надежды, чем наоборот, - Не всегда получается так, как ты говоришь, Бони.