Поссум Спрингс, с любовью

      Мэй чувствовала себя идиоткой. Она не знала, что делать — хотя это никогда не было её проблемой, — но всё, что касалось Коула, с самого начала было одной огромной самонадеянной авантюрой. Какого чёрта, Мэй Боровски! — ты реально, реально на какое-то время поверила, что у вас может что-то получиться?       Идиотка.       — Мэй? — позвал Коул так, будто его действительно волновало (на такие тона, она, дура, и купилась; все покупались). — Мэй, ты в порядке?       Ладонь легла на плечо. Мэй извернулась, сбрасывая её. Если до этого она не могла поднять взгляда от земли, в шоке, что её реально, действительно только что отшили, — она отступила и уставилась на смазливого придурка.       — Я? В порядке ли я, Коул? Ты только что прокатил меня! И из-за кого, из-за этой бестолковой курицы?       — Мэй, прошу тебя. Я понимаю, ты расстроена…       — Понимаешь?       — Тем не менее, хочу заметить, что Софи далеко не… кхм, такая плохая, как ты о ней выразилась.       — Не такая плохая, ха?       Коул издевался. Сначала унизил её, назвав ребёнком, — выдав какую-то чушь об инфантильности, о взрослых потребностях, ещё какую-то ерунду, где только к концу Мэй начала с ужасом догадываться, куда это всё идёт, — теперь ещё это.       Кейси был прав. Коул — козёл.       — Знаешь что? — заявила Мэй, обрывая экс-парня посреди фразы. — Знаешь что, Коул, ты придурок! Я прекрасно обойдусь без тебя. Бери свою драгоценную не-такую-плохую-серьёзную-большую-Софи, удовлетворяй с ней всё что хочешь, мне плевать! Катитесь в свой тупой юридический колледж, или куда вы там собрались, снимайте квартиру и напивайтесь на вечеринках! Плевать!       — Мэй, — протянул Коул, как будто это что-то могло исправить. — Ты ведь тоже едешь в колледж?       — А знаешь что? — да! Да, еду! Я поступлю в дурацкий колледж, на какой-нибудь клёвый факультет, и у меня всё будет отлично! И тебя это теперь не касается!       — Мэй, пожалуйста…       — Коул, серьёзно, — Мэй понижает тон, угрюмо глядя на парня. — Если ты подойдёшь ко мне в школе, на улице, где угодно, где буду я и другие люди, — клянусь тебе, Коул, я двину тебя по лицу.       Коул стушевался, сжимая губы. Он всегда был трусоват, — с обидой подумала Мэй. Для такой, как она — это называлось именно так. Просто она всегда закрывала на это глаза. Всегда. Чтобы этот хмырь, в итоге, ей в лицо расхвалил другую девчонку. Туше.       — Удачи, Коул, — бросила Мэй, пихая его в плечо. — Надеюсь, я не увижу, как ты будешь вылизывать гланды своей новой взрослой подружки.       Он промолчал. Вид у него был такой, будто ему, и правда, было жаль. Мэй заглянула ему в глаза ещё раз, напоследок, не зная, что рассчитывая там увидеть. Так и стояли, пока Коул не опустил взгляд. Смешно, потому что совсем как Мэй в начале их разговора.       Она развернулась и ушла. На углу квартала — сорвалась и побежала. В груди спирало, глаза назло резало; ноги двигались сами по себе, потому что только этого сейчас и хотелось.       Мэй затормозила. Она запнулась на чистом рефлексе, перед самым обрывом. Что значило, что её занесло в самую тихую глушь этой тихой глуши — склоны, за церковью. Но какая к чёрту разница — она уселась на землю и разревелась.       Мэй Боровски, пятнадцать лет. Полная идиотка, первые отношения которой закончились десять минут назад. Самое ужасное, что в пятнадцать лет Мэй Боровски действительно кажется, что это крах.       — А я говорил, что он козёл, — заявляет Кейси, когда они вечером забираются в лес.       Мэй смотрит на него злыми растёртыми глазами. Кейси, видимо, почувствовав себя виноватым, пододвигает к ней ближе открытую банку пива.       — Что это за дрянь, Кейси?       — Пей, Боровски. Почувствуешь себя легче.       — Напомнить тебе, что мы несовершеннолетние? Откуда ты вообще это достал?       — Просто пей, боже. Стащил у отца. Он не заметит. Всё равно пошлёт меня с утра за новыми.       Мэй утёрла нос, с недоверием принимая жестянку с болтающимся внутри алкоголем. Отпила. Наполовину безвкусная жижа смочила горло и осталась горчить на языке. Мэй поморщилась, пихая банку обратно другу.       — Фу, чувак. Мало того, что это не решит мои проблемы, так ещё и на вкус, как вчерашние тако.       — Это вкус несбывшихся надежд, — изрёк Кейси, отпивая сам. — А ты говоришь так, как будто тебе восемьдесят.       — Ага, да. Зато от тебя несёт тухлой поэзией.       Кейси засмеялся, запрокидывая голову. Мэй, фыркнув, пихнула того в плечо. Едва не свалившись с бревна, Кейси отплатил тем же. Кроме них в этой части леса особо никто не бывал, поэтому, шутливо подравшись, они набросали чучело Коула из жухлых листьев и веток и попинали его тоже. Бессмысленно покричав на деревья, Мэй увалилась на спину и впервые за день почувствовала себя лучше. Кейси валялся рядом.       Скомкав пару листиков и покидав ими в дупло близлежащего дуба, Кейси задумчиво протянул:       — Грэг не простит нас, если узнает, что мы обесчестили чучело Коула без него.       — Чувак, нет, — отрезала Мэй, переворачиваясь набок, — он наконец-то уломал того парня с горячей задницей на полноценную свиданку! Нельзя просто пойти и выдернуть его оттуда. Не клёво.       — Чем эта полноценная свиданка отличается от того, как они обычно едят пиццу на вынос и шатаются по городу?       — Тем, что они признали, что это свиданка.       Кейси усмехнулся, укладываясь головой на скрещенные руки.       — Успех, приятель. Может, он даже зажмёт его в переулке.       — Давно пора.       Они засмеялись. Небо, маячащее между деревьями, подсвечивало рыжие верхушки, предвосхищая сумерки.       Что-то заканчивается, что-то начинается. Может, Мэй Боровски и идиотка, но лёжа рядом с Кейси, на покрывале осенних листьев, она говорит себе — всё к лучшему. И зависит от них самих.       — Точно. Я напишу песню, и мы сыграем её, чтобы все знали, какой он придурок.       А ещё обо всём можно написать песню. Вот уж точно.