***
Каждый раз Плисецкий напоминал себе о том, сколько ему заплатят. Это помогало нормально воспринимать ситуацию, а еще ему помогала Сара. Распускала она сплетни или это реально было правдой, но всеми обожаемый Король Джей-Джей, с ее слов, был сыном священника, и то, что он снимается в гей-порно, это уже большой прикол над всеми, включая Иисуса Христа. А потом, пока местная загорелая звезда программы развлекала визажистов своими шуточками, выяснилась еще одна пикантная подробность. Жан был помолвлен, и его совершенно не смущало, что он ебется во все дыры до свадьбы. И если уж судить о чьей-то моральности и давать ей оценку, Леруа из веселого плейбоя-приколиста превращался в типичного конча за пятьсот. В то время как Юрка на всех производил впечатление чего-то маленького и хамоватого, которое что-то тараторит, пытается сказать, но за русским акцентом почти ничего не слышно. Юре не показывали, что его не понимают, скрывали за натянутыми улыбками, кивками, смехом над шутками Джей-Джея, чрезмерной услужливостью и объяснением всего практически на пальцах. Из-за этого Плисецкий терялся, старался быть таким же в ответ, совсем не понимая, что тут просто так положено. Положено быть на психоделическом позитиве. Американская порно-мечта. Оранжевая майка, шортики, под которыми ничего не имеется кроме чистенькой попки, — Юру одели, чтобы он был самим обаянием и твинк-мечтой для каждого уважающего себя гея-эстета средних лет. От Леруа уже ожидались шуточки на эту тему, но тому было не до них. Жан являлся вторым экземпляром для мечтаний геев-эстетов, но уже консерваторов, которые застали еще Меркьюри и не заболели СПИДом. Да, они фанатели от классического молоденького загорелого мальчика с подкаченной попкой, которая была словно испекшиеся румяные булочки. Они фанатели со смазливой улыбочки, как у раннего Бибера, и члена в стоячем состоянии в восемнадцать сантиметров со внушительной толщиной. Съемки начинались адекватно, почти как настоящее кулинарное шоу: они спокойно разбили несколько яиц в железную миску, естественно, не отделяя никакие желтки от белков, и криво сыпанули муки. Эти действия сопровождались скудным на содержание диалогом про приготовление пирога для любимой мамочки на день рождения. Чьей именно являлась мамочка, ни Жан, ни Юра так и не поняли, да и важности особой это не представляло, главное, что она существовала для смысла этой совместной готовки, как и многие другие аспекты сценария. Все было в каких-то условностях и ключевых фразах, от которых, видимо, отталкивался режиссер. Виктор писал сценарии не так, у него были чуть ли не тарантиновские диалоги, но и целевая аудитория, на которую это было рассчитано, — отнюдь не геи за сорок, изголодавшиеся по классике. Видите ли, сюжет хотим, как снимали в восьмидесятые, но в HD качестве, чтобы на большом экране. Юра почувствовал себя героем адаптации от «Нетфликса». Он взял порошок какао, который стоял рядом с мукой, и, поправив перед приближающимся объективом камеры шортики на стоящем члене, передал порошок помешивающему тесто Жану. Тот удивленно окинул пачку какао взглядом и снисходительно играючи улыбнулся Юре: — Нет-нет-нет, детка, зачем? Мы же делаем клубничный пирог, а не шоколадный. — Это было принципиальное издевательство от Леруа, он давил на то, что Юра не может ему сказать что-то обидное в силу не идеального знания языка, но при этом как бы и ничего особенного не делал, просто решил разбавить сюжет импровизацией, чтобы выглядело живенько. — Как это? — Юра на секунду отпрянул, нахмурился, всматриваясь в снисходительное лицо Жан-Жака, словно забыв о существовании камер. — Пирог будет шоколадным! — Клубничным, малыш, клубничным. — Почти по слогам передразнил его акцент Жан. Юра напрягся — ему казалось, еще чуть-чуть, и он прямо перед камерой даст Жану по ебалу, и порно превратится уже в бои без правил. Юра сделал проще: он просто молча насыпал какао в тесто, без каких-либо комментариев, и все это под открытый рот держащего лампу на них световика. Жан был тоже поражен. Такая наглость, да еще и во время съемок, испорченный дубль, его униженное достоинство прямо на пленке. Будто бы не пирог, а его самого измазали, явно не шоколадом, но похожей консистенцией. Это было недопустимо в его понимании. Он натужно улыбнулся своей голливудской улыбкой, которая постоянно светилась на превью различных видео с ним, и будто случайно толкнул Юру под локоть. Сделал он это ненавязчиво и профессионально, словно был главным человеком в школьной столовке, который всех случайно толкает и, видя, как из-за него у других учеников бьются тарелки и разливаются компоты, орет во все горло: «Ой! Простите!». Какао целой порошковой волной окатило гарнитуру, пол и немного Юру. Плисецкий затрясся от злобы, смял в руке уже пустую пачку, бросил ее на пол и ровным могильным голосом произнес: — Я хотел шоколадный… Я сказал. Шоколадный. После этой фразы спустя долю секунды раздались хлопок и треск, а потом вскрик Жана: в его волосах было месиво из двух яичек и их крошащейся скорлупы, успешно застревающей в проборе. С одной стороны, теперь у него была точная гарантия, что его волосы станут блестящими и ухоженными, но с другой, появилось огромное желание устроить сии спа-процедуры и голове Юры. Хотя, по сути, Юрочка был такой твердолобый и упертый, что если бы пришлось разбить об его лоб яйцо, то нужно было бы поворачивать другой стороной, как пасхальное, и бить уже там. — Христос воскрес, епта! — Вырвалось у Юры следом. Съемочная группа смотрела. Режиссер молчал. Камера все писала. Актеров никто не думал останавливать. Руки Леруа затряслись, он сжал миску со смесью, лицо его исказилось в непонимании, обиде и ущемленном достоинстве. Даже чувствовалось, как от этого ущемления у него поджимаются бритые гладкие яички. Юрка даже не успел победно ухмыльнуться, как миска с не замешанным тестом для выпечки оказалась у него на голове. Оно было коричневатым из-за какао с комками неразмешанной муки и стекало, словно густая дрисня — такая ассоциация была из-за консистенции. Плисецкий бросил миску на пол и пнул в сторону. По кухонной плитке потекла масса, которая должна была являться тестом. Не успел Юра сделать хоть один уверенный шаг на встречу отпрянувшего к холодильнику Леруа, как поскользнулся на жиже и шлепнулся коленками прямо в нее, вовремя ухватившись за гарнитуру. Докатились, теперь он в прямом смысле слова месил глину. Жан облокотился на холодильник и за мгновение изменился в лице, подавив в себе смешок. Это сильно напомнило те странные случаи, когда ты не должен смеяться над чем-то, чтобы казаться воспитанным. Да-да, те самые, когда ты не можешь не хрюкнуть в ладошку только от того, что вместо сочувствия или безразличия сам себе шутишь шутки про инвалидов и ветеранов. Юра был ветераном. Ветераном идиотизма, происходящего на съемках. По-хорошему они должны были уже как без пяти минут трахаться вместо битья яиц об лоб. Оба это понимали, но мириться с произошедшим не хотели. Время утекало вместе с деньгами, режиссер сидел словно немой, да и слов было не нужно. Все началось само собой. Юра швырнул клубнику Жана, раздавил ее ногой, мешая с тестом, и заорал: «Ну, давай, трахни меня в жопу за это!» чисто на русском, уже не сумев совладать с эмоциями. Джей без знания языка догадался по интонации о призыве к действию. Но не как кот на кувыркающуюся кошку, которая ждет, чтобы тот уже на нее набросился в чудную весеннюю ночь. Он понял, что это вызов, самый настоящий, и бороться они будут за внимание камеры и за то, кого же в итоге поместят на превью. Он повалил Юрку на пол, ткнул рожей в тесто, как псину в говно. Оператор подбежал снимать это близким планом, поскальзываясь на липкой, размазанной по полу массе. — Все равно пирог был бы шоколадным! — Крикнул Юра и, не сильно стукнувшись головой об пол, зашипел. — Шоколадный пирог, значит… шоколадный… — Жан снимал с себя засранные тестом и яйцами джинсы, нервно дергая и чуть ли не разрывая их. — Я тебе сейчас такой американский пирог покажу, детка! На Плисецкого капнул яичный белок с волос склонившимся над ним Жана. В ответ Юрка скривил лицо, специально демонстративно повернул свою кислую мину, словно пирог американский-то стух. На что Леруа сдернул с Юры шорты и звонко шлепнул по заднице. На фоне этого режиссер что-то говорил про грязное порно, и что это точно будет бомба. Плисецкий понимал только контекст того, что они хоть и не следуют сценарию, хоть и устроили срач на кухне, но выглядят эффектно. Жан тоже не собирался останавливаться, одобрительные возгласы дали ему зеленый свет на любые действия в пределах контракта. — Ну давай! Покажи, как ты готов! Хуйло!— Перевернул ход игры Юра, уже восседая сверху на Жане, который теперь тоже был в липкой массе с комочками. Ему не хотелось, чтобы на него сыпалась скорлупа и капало сырое яйцо, даже если он сам в этом был виноват. А еще Юрка страстно желал, чтобы последнее его слово поняли. — И покажу, крошка, можешь проверить, я в полной готовности. — Ухмыльнулся Леруа и поиграл бровями как недо-пикапер. Юра и без его комментариев все великолепно чувствовал своей жопой. Он грубо говоря охуел от размеров, они были такие же, как и раздутое самомнение, и заносчивость Джей-Джея. Плисецкий высвободил член, провел пару раз по нему рукой с осознанием того, что не может обхватить его полностью. — Что? Слишком много для тебя, принцесса? — Леруа потянулся убрать выпадающую прядку Юры, имитируя некую нежность и разбавляя возню в тесте до этого. Ассистентка подала Плисецкому смазку. Он решил не жидиться, особенно на члене Жана; лил ее так, словно это волшебная мазь, которая делает хуй хотя бы чуть-чуть поменьше. Головка проникла без особых проблем и усилий, скользнула как по маслу, а дальше расперло; медленно, как при растяжке, как при посадке на шпагат. Только тут тянулся зад, а не мышцы ног. Плисецкий чувствовал, что внутри его заполняют не просто полностью, а с переизбытком. Чувствовал, что кишки еле выдерживают такую нагрузку и чуть ли не орут: «Адский напор! Нам пизда! Мы не пизда!» Юра вспомнил сольники некоторых моделей с вебкама, которые свободно и без проблем запихивают в себя громадные конские елдаки от «бед драгон», что те даже выпирают сквозь живот. Он ощутил себя каким-то слабаком, раз уже еле держится. Леруа вошел плавно, несмотря на свою злость. Все же когда партнеры рвутся, все очень сильно ругаются и даже вычитают из гонорара, ведь должен кто-то оплачивать страховку. Юрка бы расхохотался, если бы узнал, что зад и член Короля Джей-Джея застрахованы, как бампер неплохой тачки. Свою жопу-то он никогда не жалел. — Тебе только лошадей таким ебать. — Напряженно протянул Юра, медленно принимая в себя этот американский дрын. — Нет, детка, он специально, чтобы наполнить начинкой твой пирожочек. — Улыбнулся Леруа после удачного проникновения. Толкнулся он сильно и до упора, со шлепком о бедра, ощущая, как Юра, привыкая к размерам, расслабляется внутри. На это Юра размазал яйцо по лбу и волосам Жана еще сильнее, а затем сунул жижу ему в рот. — Яйца тебе в помощь. Он не знал, как сказать по-английски: «Жри, белок полезен для твоей начинки, мудаеб». Речь Юры в принципе превратилась в какой-то скудный комок из неправильного времени, дебильного произношения и тупых бесконечных пауз. Плисецкий надеялся, что его намек понят. Поняли. Поняли так, что резко и совершенно неожиданно, словно отвечая на такие слова, начали двигаться; резко отрывисто, крепко держа, чтобы не дергался. Смазка внутри нагрелась от трения и, каплями вытекая, начинала пениться и чавкать. Юрка застонал не сильно, ради приличия, если бы это был его реальный секс без съемок, то он бы, наверное, иногда кряхтел от напора толчков или стискивал зубы и морщился, когда давили на простату. Все же крупный член для него всегда был сомнительным удовольствием; больше мороки с самоконтролем, чем кайфа. Хотя многим вроде и нравится. Леруа не был садистом, он не стремился делать Плисецкому больно, но хотел проучить и показать, кто тут настоящая звезда. Удавалось это чуточку с трудом. Внутри чувствовалось натяжение, от которого Джей-Джею самому хотелось хныкать и шипеть. Все же Фея была для него маловата. Если бы не обилие смазки, то хуй свернуть или порвать уздечку было бы легче легкого. Да и к тому же лежать на холодном, липком и скользком полу было не слишком удобно. Пихать в Фею член тоже, особенно, когда во рту стоял привкус соплей из-за сырых яиц. О, как этим вкусом Жан желал поделиться с Феей, но сейчас мог только дразнить. Он приподнял Юркину задницу, развел ягодицы чуть шире специально для камеры. Юра же запроказничал из-за неопределенности на полшишечки, завертелся, недовольно пару раз охнув. — Не чувствую начинки… — Театрально насупиваясь и елозя, произнес Плисецкий. — Конечно, детка. — Жан подтолкнул Юрку, чтобы тот слез с него, и быстро перехватил под ноги, усадил на гарнитуру, роняя корзинку с фруктами и молоко в пакете. — А ты думал, готовка — это быстрый процесс? Вокруг было много всего, чем можно было бы обмазаться, хоть шоколад, хоть сладкие сиропы, но выбор пал на классику. Леруа взял стоящие рядом сливки. Юра глянул с недоумением, ойкнул, когда чуть не поскользнулся на гарнитуре из-за теста и вытекавшей из него смазки, но его быстро вернули в нужное положение, чтобы было удобнее снимать. Как только Плисецкий закинул одну ногу на плечо Жана, то сразу ощутил внутри себя горячий язык и контрастом холодные взбитые сливки. Боже, он почувствовал себя большой профитролиной, из которой высасывают крем. Юрка великолепно понимал, что это только начало и еще много всякого побудет у него в заднице за сегодня. Плисецкий развалился на гарнитуре, строя бровки домиком и делая вид, что он пытается сдерживать стоны, но из-за дикого кайфа от чавканий над его жопой ничего не выходит. Сразу полетели фразы как под копирку и «да-да-да», и «не останавливайся», и обязательно «глубже-глубже». Юра сам не знал, куда там двигаться глубже, в то время как для Леруа это, видимо, обозначало подключить пальцы к языку и добавить побольше сливок и своей слюны, чтобы все хлюпало, как резиновый сапог, которым зачерпнули воды. Юрка даже не думал, что Джей-Джей будет на полном серьезе по-настоящему стимулировать его, а не просто красиво засовывать пальцы; ноги задрожали совершенно непроизвольно, нижнюю часть туловища хорошо так расслабило. Плисецкий хлопнул ладонью по гарнитуре, понимая, что дело уже точно дрянь и пора херачить во все тяжкие. Юра заткнул себе рот, пискнув в ладонь. Жана хотелось убить за язык, за пальцы, за сливки, которые делали внутри все до безобразия скользким и сладким. — Как же хорошо моей крошке-фее, да? — На секунду оторвавшись от вылизывания задницы, сказал Жан и чмокнул в ягодицу. — Сладкий-сладкий, как клубника со сливками. — Заткнись! Пошла твоя клубника нахер! — Зашипел Юра, зная, что если прикрикнет, то это выйдет больше жалобно, чем грозно. Жан утянул его за такую фразочку чуть ниже, стащил частично с гарнитуры, закинул ноги на плечи и уже окончательно нырнул собирать сливки изнутри. — Ух… мразь! Плисецкий хуйнул в Леруа муки, которая как раз кстати оказалась под рукой. Она стала липнуть на тесто и яичный белок, застревать в волосах, словно Жан никогда не мыл голову, а щеки его стали похожи на румяные сырнички. — Ха, теперь ты тоже тот еще пирожок. — Усмехнулся Юра, пока его не поставили обратно на пол и прямо коленями в тесто. — Да, но нас с тобой отличает одно. — Жан взял последние два яйца из упаковки. — У тебя, моя маленькая пироженка, не хватает яичек в замесе. Юра открыл рот в немом возмущении, и туда сразу же потекло склизкообразное содержимое яиц. Юра хотел выплюнуть, но режиссер всеми возможными жестами показывал, что лучше пока подержать во рту. Леруа пихнул Плисецкому за щеку, изо рта полился по подбородку желток, перемешанный с белком, член вытеснял сырые яйца. Юра старался не закашляться и не укусить за него, странно чавкал, а по подбородку струйкой лилось яйцо уже больше напоминающее вспененные сопли из-за смешения со слюной. — Крутой миксер я придумал, правда, детка? — Продолжая взбивать своим членом склизкую смесь во рту, словно венчиком в миске, сказал Жан. Он погладил по нахмурившемуся лбу Юрку, на что тот недовольно булькнул, пустив слюни и белок изо рта только сильнее. Световик еле удержал смех и свой свет. Мерзкая жижа начинала стекать и в глотку благодаря активным пропихиваниям туда члена. Вспомнились девочки с ютуба, которые делали слаймы. Юра закашлялся. Как по команде вытащили и кончили ему на лицо. Сделали это мастерски, даже не попав и капелькой в глаза. Такой крем-брюле Плисецкого ничуть не смутил, он прокашлялся, повыплевывая остатки яиц на изгаженный пол. Под чутким взором режиссера Юра собрал пальцами сперму со своего лица, потащил в рот — оказалась сладковатой. Видимо, на фоне сырых яиц даже конча казалась медом. «Ананасов небось обожрался, сука!» — подумалось Юрке. Он ехидно улыбнулся, сунул свою липкую ладошку Леруа, мол, на, тоже пооблизывай вкусности своего же производства. Жан с удовольствием на камеру все оставшееся слизал, даже немного пососав пальчики, а потом сказал: — Правда вкусно? Хочешь такое внутри себя? Юра хотел съязвить, понимая, что это вырежут, но от того, как режиссер серьезно посмотрел на него, пришлось проглотить свои дерзости вместе с разбитыми яйцами и постараться для образа. — Да! Да! Да! — Затараторил Юра, изображая похотливую девочку-нимфоманку, которая только и желает, чтобы ее заполнили членами и залили спермой. Он быстренько поднялся с колен, прислонился к гарнитуре и призывно выпятил свою сладкую, даже не в буквальном смысле, задницу. По правой ягодице стекали начавшие подтаивать взбитые сливки, их растерли ладонью, провели ею по дырочке, видимо, проверяя, не слиплась ли жопа от сладкого. Удостоверившись, что все в норме, Жан взял поданные таблетки, глотнул пару, поддрочил себе и, снова ощущая прилив твердости и крови к члену, плавно начал свое погружение в сладко-сливочную горячую узкую бездну. — Ах-ай, глубоко…— Юра попытался удержаться на ногах, когда его прижали сзади к гарнитуре, войдя до упора. — Конечно, малыш, давай расслабляйся. — Прозвучало томным шепотом в самое ухо Юры, от чего он чуть не скривил лицо. Жан заскулил, почти взмолился: — Пожалуйста, фея, детка, ну пожалуйста. У меня уже член болит… Юра позлорадствовал, но ему было и самому совсем не радужно. Из-за стоячего положения выражение «натягивать» становилось реальностью, словно они разрушители легенд и снимают очередной выпуск. Внутри все натянулось, как резиночка до предела. Это состояние не могло даже притупиться редкой вспышкой удовольствия, от которой стоять на мысочках было невыносимо, и дергало, как при разряде током. Последовал еще толчок и еще. Ноги Юры затряслись, он еле удерживался на них, стоя на мысочках. Последнее, что помогало ему не упасть, так это то, как он цепко ухватился за гарнитуру. Во рту стоял солоноватый яичный привкус, сзади все было липким, сладким и скользким, ноги топтались в тесте, а член неприятно терся головкой о краешек острого угла столешницы при каждом движении. Как же хотелось, чтобы отпустили на пятиминутный отдых и дали прополоскать рот. Но у режиссера были свои планы. Он старался вытянуть из каждой минуты контракта максимум, дожать все, как заканчивающийся тюбик пасты. Так продолжалось без перерыва в разных позах, с таблетками для эрекции, которая уже просто пропадала от усталости и гудящего в голове перенапряжения. Кто-то мечтает трахаться часами, корит себя за плохую выдержку и невозможность не кончать хотя бы пятнадцать минут, а не десять. Но они просто не понимают, что это такое — держать до посинения член в стоячем состоянии часами на таблетках без возможности кончить, когда хочется, потому что нужно кончать тогда, когда это нужно по сценарию. Спустя четыре часа беспрерывного секса только со сменой поз, что Юра, что Жан выглядели так, словно они бежали десять километров; также задыхались, периодически останавливались, а иногда Леруа тупо терял координацию, когда меняли положение, и у него совсем не получалось запихнуть свой член снова. Эти махинации напоминали попытки вставить ключ в замочную скважину в темноте, но это уже в случае Юры, который приходил в этом деле Джей-Джею на помощь и вставлял в себя с попытки так пятой. Скольжение внутри уже давалось свободно — Юру расслабило от согревающей смазки, словно одна часть туловища была в холоде, а другая еле-еле держалась, чтобы не растаять. Они вспотели, кожа при каждом толчке начинала липнуть друг к другу, от тел шла испарина, Жан уже начинал толкаться рвано и хаотично, видя и чувствуя, что про капризы из-за его члена, которому «жмет», можно забыть. О передышке перед кульминационной сценой с молочной клизмой и последующим логичным разрешением для всех порнофильмов режиссер не думал. Юра сглотнул, поджал губы, когда его выдернули из классической позы на столе. Ощущения после крупного члена были странные: какая-то пустота, горячая мягкость внутри, и мышцы растягивались непривычно. — О боже… — протянул Юра, полностью распластавшись на столе. Помнится, однажды он, когда забредал на странные веганские треды в интернете, читал о том, что «молоко коровки — еда для телят, а не для кулинарных извращений человечества». В случае с тем, что ему готовили молочную клизму, эта фраза приобретала какой-то необычайно дикий оттенок. Это было сродни БДСМ с фруктами, когда бьют ананас плеткой, сдирают с киви кожуру или делают фондю из клубники — все из этой категории. С первым шприцом молока все было в порядке, но вот со вторым, как только живот чуть вздулся, начались сомнения в выдержке такой нагрузки на расслабленные мышцы после трехчасовой ебли с мизерными прерываниями на смену позы и диалоги. Жан выглядел каким-то чрезмерно понимающим. У него у самого бывали разные вещи в заднице, а из жидкостей сложнее всего было с шампанским; пузырьки били глубоко в живот холодом и спиртом, наставало моментальное опьянение, а также золотистый игривый фонтан из жопки. Хотелось уже в душ и не слушать никого. Мозг кипел от чужого языка, попыток понимать и говорить на нем. Удерживать Юре жидкость в себе тоже было тяжело из-за усталости. Он ожидал, что с его анальной деятельностью однажды может наступить такой момент, когда жопа нормально уже ничего кроме говна и хуя удерживать в себе не сможет. И ему казалось, что этот момент, возможно, настал именно сейчас, потому что залитое шприцом теплое молоко он уже держал в себе с трудом после члена Леруа. Это не доставляло дискомфорта, просто не хотелось, чтобы все вытекло не вовремя. Жан по-джентельменски помог нормально расположиться на столешнице и теперь пытался так же по-джентельменски войти, чтобы не расплескать молоко. Юре было уже срать, кто его пытается ебать, в чье плечо он вцепился, и как стонет. Он матюгался по-родному между наигранных стонов — становилось легче переживать болтанку в кишках. С каждым движением понемногу молока выливалось с характерным плеском, Юрка жалел свою жопу, но одних мыслей ей явно было недостаточно. — Оно течет… ух! — Сдавленно и словно жалея о том, что молоко пропадает зря, вскрикнул Юра. — И пускай течет. — Поудобнее закинув ногу себе на плечо, пояснил Жан. — У нас не было точных литровок и граммовок в рецепте для тебя, вот придется методом исключения. По комнате прокатились тихие смешки. Юра, запыхавшись, пытался хоть как-то напрячь мышцы, но чувствовалась только внутренняя непривычная мягкость и теплое молоко, которое по ощущениям булькало от издевательств над ним. Могут ли их обвинить в харассменте над молоком? Или в особо извращенном изнасиловании? Возможно. В Америке все возможно. Плисецкий понимал: что Жан, что он, устали как псины, но режиссер так не считал и уже пятый час гонял их по кухне в поисках новых надругательств над едой и поз для секса на столе, гарнитуре и полу. Юра даже особо не заметил того, как постепенно его эрекция сходила на нет, пока ему не сунули еще пару капсул в руку, мол, пока ближним планом снимают во всех подробностях, в рот себе понапихай всякой срани, а то стыдно должно быть; тебя ебут, и плевать, что всего уставшего, потного, липкого, вялого как разваренная макаронина, да еще и с плещущимся в жопе молоком. Стояк — это визитная карточка возбуждения. Все должно было быть страстным. Жан тоже держался из последних сил, он все также был похож на футболиста-мачо всея школы, но только уже после активной игры. Капельки пота выступали на рельефных загорелых руках, маленькими дорожками стекали с плеч. Пока в это время ругались на Юрку, что у него не встает даже после какой-то облегченной версии Виагры. Плисецкий пытался отвечать, но его никто не понимал — фразы были обрывисты и до основания неправильны. Как-то пришли к мнению, что лучше не стараться, а просто использовать бутафорию и мастерство режиссуры, будто он второй Кубрик. На живот сбрызнули жижи, похожей по цвету и консистенции на сперму, и попросили сжать рукой свое вялое позорище и сымитировать оргазм. Жан в лучших традициях жанра кончил следом. Туда же, на Юрин живот, где растекалась бутафория. И не успело вылиться все молоко из задницы Плисецкого, как на место съемки внесли порцию готовеньких капкейков; красивых, с разноцветной посыпкой и кремом, который чуть опустился за время съемки и размяк, прямо как они сами. Капкейки тоже были реквизитом, они были счастливым концом этого порнофильма — по сценарию главные герои усилиями своих напряженных анусов и членов выдают профессиональные кондитерские изделия. Один из них, кстати, пришлось делить Жан-Жаку и Юрке на двоих, причмокивая, специально пачкаясь в сливках и слизывая их друг у друга с подбородков. Забылся и пирог, и то, что они его готовили воображаемой мамочке, главное, что поебались, а всем, кто это посмотрит, будет хорошо, и они оформят платную подписку. Неприятный осадок скачек друг на друге до посинения затмился угощениями уже после душа; все доедали капкейки. Юрка сидел на диване и облизывал пальцы, испачканные в сливках, ожидая такси. С ним особо никто не разговаривал, потому что было часто непонятно, даже если он очень старался донести хоть какую-то мысль. — Фея! — Этот голос, заставил Юру вздрогнуть, обернуться и сделать максимально недовольное лицо, чтобы отъебались. — Почему ты такой пассивно агрессивный? — Жан сел рядом, то ли реально интересуясь от скуки и любопытства, то ли изображая интерес, чтобы Плисецкий не чувствовал себя кинутым. — Все русские такие? Юрка сначала попытался сделать вид, что не замечает Леруа и вообще глупенький и не понимает, но глаза выдавали слишком. Он отвернулся. — Почему ты молчишь? — Леруа противостоял такому поведению, ерзая, перемещаясь с одного места на другое, чтобы хотя бы на капельку уловить глаза Юры и найти в них причину игры в молчанку. — Ты же понимаешь меня... наверное. Но отвечать не хочешь. — Жан разочарованно вздохнул. Юре хотелось сказать очень многое и вывалить все на Жан-Жака. И процитировать Задорного с его «Ну тупые!», подъебнуть по поводу отца священника и по поводу сомнительной верности Леруа, ведь даже видел, как он снимал кольцо перед съемкой. Только все эти вещи были не доступны из-за скудного словарного запаса и вечно непонимающих лиц, которые терпят его акцент. Он не хотел больше говорить, закрылся как всегда, причем, даже не выпуская иголочки, а просто — замолчал. Замолчал, чтобы не чувствовать себя идиотом. — Пум. — Жан ткнул Плисецкого плацем в щеку, чтобы он хоть как-то обратил на него внимание. — Я тебя обидел чем-то?Фея! Юрка хрюкнул, чтобы сдержать смех от беспробудной тупизны. Жан либо реально был не наделен разумом, либо прикидывался наивным добрым долбаебом. Король Джей-Джей его не особо обидел-то, но банально соотнести игнор и происшествие в ванной можно было бы с легкостью. — Нет. Ты просто какой-то глупый. — Все же выдал Юра на свой страх и риск. — Я ничего не расскажу, ты не поймешь меня. — А если я очень-очень постараюсь понять, почему ты меня оскорбляешь? Плисецкий хмыкнул, но уже не хотел ничего говорить. — Опять молчишь? — В интонации Леруа мелькнула детская обида. — Я же шутил про все, на шутки не обижаются. Слышишь, Фея? — Продолжал доебываться Жан. Юра почувствовал себя каким-то животным, которому все объясняют на пальцах и пытаются как-то донести примитивную мысль. Они посидели так в тишине еще пару минут, Жан все всматривался и всматривался в Юрку, ожидая чего-то или просто анализируя такую диковинку, которая приехала из страны, где когда-то шла холодная война. Он совсем не имел представления, как там и что сейчас, думал как все, что в России медведи, шубы и водка, даже если при Плисецком всего этого не присутствовало, как и коммунистической партии. — Знаешь, ты похож на Тинкербелл… — Устало шепнул Леруа.Все вроде понимаешь, а тебя — нет.
***
Когда Юра уходил, прощался со всеми, садился в машину, то к нему в черепушку постучался один неприятный факт: Жан оставался здесь еще на съемки. Плисецкий смотрел в окно, и ему, вроде как, должно было быть интересно наблюдать за мелькающими домиками окраин, и как они снова постепенно начинают свое превращение в высотки. Но перед собой он все также видел лицо Леруа: горячее, красное, с капельками пота и гнетущей усталостью в глазах. Он был как красное знойное солнце, которое утомленно катилось к горизонту и окрашивало дома за окном авто. Юрка задрал ноги на сиденье, поджал их. Он почувствовал себя реально так, как говорил Жан-Жак, — Неженкой, капризной феей, Тинкербелл, которую все едва понимают, но которая всем так нужна из-за волшебной пыльцы. Только в его случае волшебная пыльца — деньги. Юре стало мерзко от своих же выебонов перед Леруа. Захотелось даже попросить прощения написать ему хотя бы в фейсбуке или еще где-нибудь. Вот, кто работает, а Юра просто приглашенная забугорная звезда и на этом точка. Он отснимался свои шесть часов на один фильм, сел и уехал, а Жану сто процентов еще не над одним человеком придется корячиться или зад свой подставлять. Юра ехал обратно в отель и совершенно не знал, что однажды проснется утром и увидит, как порнуху с ним раздербанили на мемы из-за его примитивного английского.