Бескрылые

Обнаружить в своей спальне на кровати внезапно пробудившегося маленького дракона – отнюдь не лучшее, что могло бы случиться с уставшим и голодным путником. Тем не менее, Довакин, конечно, допускала такое развитие событий. Но это вовсе не значило, что она сумела найти разрешение этой проблемы. Сольвейг замерла у двери, лихорадочно пытаясь решить, что ей сейчас следует сделать и что сказать, при этом стараясь, на всякий случай, не шуметь. Впрочем, это, кажется, было абсолютно бесполезно – развёрнутый и распластанный по кровати как попало плащ перестал шевелиться. В комнате повисла тишина – напряжённая, давящая на нервы и на уши, - только и слышно было, как тихонько потрескивает пара свечей на письменном столе. В этот мучительно долгий миг Сольвейг, признаться, трусливо захотелось, чтобы Алдуин сам предпринял хоть что-нибудь. Но древнейший дова умел ждать, выжидать, очень хорошо умел. Что такое тысячи лет для бессмертного дракона? Что для дракона эти мгновения? «Талос… Акатош, помилуйте! Что же мне делать?» - отчаянно думала нордка, сжимая в слегка подрагивающих пальцах подол рубашки. И, тем не менее, отец и мать воспитали её храброй, научили не бояться трудностей и всегда встречать их лицом к лицу, как бы тяжело ни было. Храбрость у нордов во все времена считалась одной из главных добродетелей, трусость же – одним из низших пороков. Сольвейг ни в чём сейчас не могла быть уверена. И, тем не менее, она сделала шаг вперёд. Она подошла к кровати и остановилась у самого края. Плащ по-прежнему лежал грязным разворошённым кулем меха, неподвижным. Со стороны и вовсе могло показаться, что под ним ничего нет – просто бурное воображение разыгралось посреди ночи. Сольвейг, чуть помедлив, взялась за край меховой накидки и не слишком уверенно потянула вверх. Всё произошло очень быстро. Драконорождённая и заметить не успела, как мелькнули в полумраке спальни красные глаза дракона, как запястье пронзила резкая острая боль. От неожиданности нордка вскрикнула и выпустила тяжёлый мех из пальцев. Она попыталась отдёрнуть руку, но не тут-то было: едва виднеющиеся из-под плаща маленькие чёрные челюсти мёртвой хваткой вцепились в запястье, прокусывая кожу и заставляя девицу сжимать зубы от боли. — Пусти! – воскликнула нордка, несильно припечатывая свободным кулаком по грязному меху, почти наугад, и резко дёрнув на себя раненую руку. Одёрнуть, на сей раз, получилось. Запястье болело и немного кровоточило: укус оказался неглубоким, но весьма чувствительным. — Ах, ты!.. – нордка осеклась, вспомнив, что Райя всё ещё в доме – кричать сейчас было бы небезопасно. И это обстоятельство, и болезненный укус вызвали внутри девицы краткую волну злости. Она, не мешкая, схватила здоровой рукой свой плащ, подальше от края, и одним резким движением сдёрнула его, отбросив в сторону. Перед глазами драконорождённой предстал маленький, – не больше локтя в длину, – чёрный как смоль дракон. Его глаза, кроваво-красные, поблёскивали на вытянутой морде в неверном свете свечей, очень недобро так поблёскивали. Если тогда, на Глотке Мира, этот крохотный дракон вызывал не умиление, конечно, но хотя бы жалость, то сейчас этого не было и близко: Сольвейг прекрасно видела – перед ней Алдуин. Миниатюрный, совсем крошечный, но Алдуин. И как только она сразу тогда не признала Пожирателя мира? — Байн мей йор*, - голос дова прозвучал тихо, но очень отчётливо, - что ты натворила? Фен ру даник нау унслад эгвир!* И он выдохнул пламя. Совсем немного, на самом деле, - огненная волна оказалась лёгким облачком, растаявшим буквально в пару мгновений и даже не долетевшем до нордки. Дракон досадливо зарычал, не оглушительно, как раньше, - пожалуй, к счастью, ведь Райя на первом этаже точно не должна была этого услышать. Партурнакс, конечно, сказал, что он теперь не опасен для мироздания, и что его голос ослаб, как и крылья, но кричать Алдуин всё равно мог, и если нордку огненное дыхание дракона не задело, то от постели опасно запахло палёными шкурами. Пожар начинается и от малой искры, а потерять едва построенное жилище девица отнюдь не хотела. Тем не менее, она немного пришла в себя и заговорила, стараясь делать это твёрдо и убедительно. — Погоди, успокойся, - сказала она, отступая только на полшага, - Я тут, вообще-то, не причём. Это не я сделала тебя таким, честное слово. Во имя Талоса, да я понимаю не больше твоего! Алдуина, похоже, её слова не убедили, или он просто не желал их слушать. Дракон вдруг ударил крыльями по подпалённой шкуре и попытался оттолкнуться лапами от поверхности кровати. Драконорождённая, уже даже не думая, открыла рот, приготовившись выкрикнуть Слова Драконобоя. Пугающий, отвратительный по своей сути, но очень эффективный Крик – маленький или нет, перед нею был дракон, опасный противник в воздухе, но куда более уязвимый - на земле. Однако Слово так и осталось не сказанным – взлететь Алдуин не смог, только немного подпрыгнуть. Он яростно, будто в неверии, завертел своей маленькой рогатой головой, глядя то на одно крыло, то на другое, будто не в состоянии принять, что даже крылья теперь предали его. Его гневный, почти шипящий низкий голос тонул в его же собственном рыке. — Бормах, тародис! Хин накс ванмидоран! Винге!..* Даже если бы нордка расслышала его слова, едва ли она смогла бы понять их. А найти хоть какое-то понимание сейчас было крайне необходимо. — Погоди, прошу, просто послушай, - Сольвейг старалась не повышать голоса, и не только из-за сердобольного хускарла: пусть она и мало сведала в дипломатии – и близко не чета важным имперским мужам, - даже она понимала, что крики и обвинения сделали бы только хуже. Потому сейчас нужно было собрать всё своё терпение и волю в кулак и забыть пока и про сожжённый Хелген, и про тысячи пожранных душ её земляков. Но Алдуин по-прежнему слушать не собирался. Он вновь толкнулся лапами, вновь ударил крыльями о шкуры, пытаясь взлететь, снова и снова. Он не желал сейчас внимать увещеваниям и просьбам, он хотел подняться в воздух и взять реванш у проклятой бескрылой смертной, дерзнувшей бросить ему вызов и вместе с героями древности свергнуть его тиранию. Он пытался вновь и вновь, и, откровенно говоря, нордка не была уверенна, что у него, в итоге не выйдет. И хоть он не был сейчас столь опасен, Сольвейг отступила ещё на несколько шагов. Упорства древнему дова было не занимать, - едва ли не больше, чем терпения. Но его бесплодные попытки закончились лишь тем, что он добрался, в итоге, до края койки и оттолкнуться от него. В какой-то момент Довакину показалось, что вот сейчас он действительно поднимется в воздух, расправив крылья. Но крылья эти, будто не послушные, не свои, не сумели удержать его, да и не было в этой комнате того потока воздуха, который можно было бы поймать. Так что, спустя мгновение, Алдуин упал вниз. Именно упал, потому что приземление вышло уж больно тяжёлым. Он вновь попытался подскочить, ударив крыльями о доски пола, но Сольвейг вдруг резко схватила его обеими руками, словно птицу, прижимая крылья к туловищу и поднимая его. — Ты!.. Дракон снова открыл пасть, но девица среагировала быстро, максимально вытянув руки и подавшись головой назад. Правда, вопреки ожидаемому, вместо огня Алдуин использовал Безжалостную силу. Тогда, давно, в Хелгене, его ту’ум сбил с ног и расшвырял имперских легионеров и приговорённых бунтовщиков, разорвал на части палача, разрушил башню. Сейчас же он, однако, только заставил девушку пошатнуться, словно пощечиной ударив по лицу. И, кажется, на этом дракон и не думал останавливаться… — Мой тан, - из-за запертой двери, снизу, позвал обеспокоенный голос редгардки, - всё в порядке? Сольвейг рвано выдохнула – в этот самый миг острые клыки Алдуина вновь пропороли кожу. Он извернулся и вцепился в крепко держащие его руки. Девушке захотелось взвыть и отбросить прочь маленького дракона - укус был сильнее, чем в первый раз. Из-под впившихся в кожу клыков побежали тонкие алые струйки. — Мой тан? – взволнованно повторила Райя и её тяжёлые, окованные сталью сапоги вновь застучали, когда она стала подниматься по лестнице. — Всё в порядке, Райя! – даже не воскликнула, а выкрикнула Сольвейг, вкладывая в этот крик всю ту боль, которая сейчас жгла её руку. Было действительно очень, очень больно, но нордке ничего не оставалось – только терпеть. Алдуин, очевидно, поняв, что это не сработало, отпустил и тут же снова вцепился в сковавшие его руки, в то же самое место. И снова, снова. Сольвейг шипела от боли, тихо, придушенно кряхтела, закусывая губу, чтобы не закричать и не разжать пальцы. Безумно мучительно. Пересилив себя, она со всей силы затрясла руками, заставив Алдуина на миг потерять концентрацию и прекратить кромсать ладонь. — Проклятье, да послушай же ты, в конце концов! – быстро-быстро зашептала, почти зашипела девица, ещё крепче сжимая пораненные руки. – Если тебя здесь найдут, ты, в лучшем случае, останешься без головы. Смертные-не смертные, а летать ты сейчас не можешь, и от Криков твоих никакого проку. Она умелый воин, она тебя попросту зарубит! Просто дай возможность объясниться, в конце концов! Лицо нордки всё пылало: ей было непросто держать себя в руках, боль подстёгивала раздражение от того, что, казалось бы, умудрённый многими тысячелетиями жизни дова даже в заведомо проигрышном положении не желал хоть как-то попытаться решить вопрос миром, просто поговорить и постараться разобраться. Они оба сейчас, кажется, были в гневе: Сольвейг часто и коротко дышала, глаза Алдуина яростно сверкали. Драконорождённая из-за всех сил старалась держать себя в руках, тогда как её воинственная северная кровь требовала сразиться и одолеть настырного врага, но нет: обещание, обещание Партурнаксу, слово чести, слово другу!.. Несколько безумно долгих мгновений дракон и драконорождённая оставались неподвижны, замерев, впивались друг в друга, пронзая, гневными взглядами. Сольвейг набрала в грудь побольше воздуха и медленно выдохнула, постепенно успокаиваясь, но ни на миг не сводя взгляда с противника. И Алдуин продолжал яростно глядеть, не моргая и по-прежнему храня гробовое молчание. Мгновения текли медленно, сплетаясь в минуты ожидания. И Сольвейг не могла долго выносить его. Всё также крепко держа дракона в руках, она приоткрыла рот, пытаясь мысленно подобрать и произнести нужные слова, пока появился шанс хоть как-то убедить, попытаться разложить всё по полочкам, разобраться… Голос Алдуина вдруг прозвучал в этой тишине - по-прежнему негромко, но очень чётко, не перемежаясь рыком: — Фул бозик!* Так говори же, если тебе есть, что сказать, мей.