Подарок

— Иди сюда, — подзывает Гин, поднимая уголки губ. У нее мягкая, очень женственная, совсем невинная улыбка, но цепкий взгляд так похож чем-то на взгляд Рюноске-сана. Кажется, что за ним тоже притаилась мрачная бездна, в которую ты отправишься, не исполнив приказа. Не зная почему, Ичие всякий раз трепещет под этим взглядом. Только вот в отличие от сдержанного брата, Гин будто смотрит прямо сквозь одежду, тем более той сейчас на Ичие совсем немного: лишь трусики да ночная сорочка. А едва принявшая душ Гин завернута только в полотенце. — Иди сюда, — повторяет она, роняя его на пол. Ее соски налиты и напряжены, темные волосы красиво струятся за каждым движением тонкой фигуры. Ичие немного нерасторопно ползет на четвереньках к краю кровати, ощущая, как эти самые, все еще оставшиеся на ней трусики — всего лишь две тонких полоски кружев — становятся мокрыми. Гин сама шагает вперед, чтобы подхватить Ичие, легко поднимает ее в объятиях, вынуждая привстать на колени. Грациозно сгибается, щекоча душистыми волосами открытую шею, и жадно целует: так страстно и горячо, что после одного этого белье увлажняется так, что его, кажется, можно уже выжимать. Собственные груди Ичие всем своим видом выдают возбуждение, когда Гин отстраняется и резко, совсем по-мужски, разрывает меж них сорочку. Бледные кружева сползают вниз по плечам, и Ичие поводит ими, давая собой любоваться. Темноволосая, темноглазая, немного смуглая от природы, Гин любит все светлое. Может, потому ее привлекла белокожая блондинка Ичие? — Какая ты красивая, — искренне восхищается Гин, жадно и крепко сжимая груди маленькими руками, пропуская соски между сомкнутых пальцев, так умело и приятно дразня их, что Ичие тихонько стонет, прикрывая глаза. — Уже полночь, наступило второе число, — напоминают ей, — и я хочу первой тебя поздравить. Ичие улыбается, ощущая, как от удовольствия и смущения такой заботливостью теплеет лицо. — Пока не открывай глаз, — добавляет Гин и оставляет ее, ущипнув на прощание за сосок. Ичие послушно ждет, лишь немного откидывается назад, отчего еще горящая от прикосновений Гин грудь вздымается в такт участившемуся дыханию. Слышно лишь оно да умиротворяющий шелест упаковочных материалов. Ичие обрадованно расслабляется, открытая, доверчиво ждущая, покуда ее одарят. Всецело полагаясь на давно живущую рядом Гин, которая теперь знает Ичие, куда лучше нее самой. И в том числе даже тело. Ичие нисколько не сожалеет, что так оно получилось. Что как-то раз, празднуя один из прошлых дней рождения, на девичнике, выслушивая сладкоречивые похвалы Кое-сан, ее восхищения свежестью кожи, пухлостью губ, размером груди, на вопрос — для кого не имеющая парня Ичие все это бережет, она, не подумав, поглупев после нескольких порций вина, обронила, мол мечтает, что все это получит Акутагава. Сказала и осеклась, немедленно поднеся кончики пальцев ко рту. Акутагава-семпай, конечно же, услышать ее нетрезвого, внезапного признания никак не мог. И Ичие с ужасом понимала: тот вряд ли пришел бы в восторг. Не то время, не та форма, покуда совсем не подготовленная почва, чтобы обнародовать настолько сокровенные мысли. Зато Гин, его родная сестра, была рядом. Молча и пристально смотрела через высокий бокал прямо на Ичие, и от ее непроницаемого взгляда — пойди, разберись, что в нем: порицание, насмешка, осуждение, безразличие? — мурашки щекотно пробежались вдоль спины. Гин не сдвинулась из своего уголка отдельной VIP-комнаты ресторана, даже когда ту покинули и сама славно поддавшая выпивки Кое-сан, и еще несколько женщин, волею судеб затесавшихся в мафию. А будучи хорошей хозяйкой, Ичие не смела указать сестре своего семпая на время, на необходимость отправки по домам. Тем более, та теперь могла при неудобном случае припомнить ее неудачливые слова. Что постоянно прокручивались в голове, и всякий раз при воспоминании о них Ичие сильнее заливалась краской. Гин же спокойно и медленно цедила вино, продолжая ей улыбаться, пока не осушила одна целую бутылку, так толком и не опьянев. После чего, как ни в чем не бывало, попросила сидящую напротив Ичие, готовую буквально провалиться от стыда сквозь пол, подать себе для угощения ту, откупоренную, но нетронутую, что забыто стояла на другой стороне стола. И сесть поближе. И выпить вместе. Ичие не смела отказать, подчинилась, храня тягостное молчание, не представляя — как себя повести. Но громко охнула, стоило Гин силой усадить ее себе на колени. Только наполненные бокалы упали на пол, обдавая резким и чуточку горьковатым запахом вина, когда Гин сказала дрогнувшей от неожиданности Ичие: — Ты не уточнила — кто из Акутагава тебе нужен. Знаешь, в нашей семье моему брату нравятся исключительно мужчины. А женщины — только мне. Это признание прозвучало куда пронзительнее дребезжания разбившегося стекла. Изумление и стыд толкнули Ичие забиться в чужих руках, но Гин оказалась куда сильнее. Умудрилась даже поцеловать Ичие, накрепко вжав в себя, так крепко и глубоко, что внизу живота заныло, а голова пошла кругом. — Этого Дня Рождения ты не забудешь, — кажется, добавила после Гин, на миг оторвавшись от ее рта. А затем уверенно полезла под юбку. И уже через несколько мгновений Ичие сдалась, вся растворяясь в неожиданно острых и сладостных ощущениях. В себя она пришла, уже лежа на спине — в расстегнутой блузке и сдвинутом бюстгальтере, в задранной юбке, сползших чулках, с одной ногой, немного неудобно закинутой на спинку дивана, без трусиков, вся открытая напоказ. После оргазма, неожиданного сильного, учитывая обстоятельства и партнера. Ей было трудно пошевелить хоть пальцем, слишком бурное наслаждение истратило много сил. И вместе с тем… Ичие даже и не предполагала, что человеку вообще может быть настолько приятно от расслабленности и обессиленности, когда сладкая истома наполняет удовлетворенное тело. — Ты — лучшая, кто у меня был, — мягко сказала Гин, самым неприличным образом любуясь видом Ичие, и ласково улыбнулась ей. Сама-то Ичие еще не была ни с кем. Лишь избавлялась от напряжения, лаская себя поверху. Почему-то теперь это обрадовало Гин, как если бы та была старомодным мужчиной. — Ты моя, — довольно сказала она, зачем-то облизывая блестящие пальцы, только что побывавшие у Ичие внутри. И вся трепещущая, размыкающая и смыкающая губы, будто рыбка, вытащенная на воздух, Ичие не смогла ничем опровергнуть этой правды. К тому же… Ичие на самом деле оказалось так удивительно хорошо с Гин, что она без труда на практике убедила себя: в качестве партнера ей великолепно подходит девушка. Разумеется, перед этим выводом они с Гин неоднократно вступали в близость, и всякий раз Ичие испытывала яркое удовольствие. После того, как вскоре они съехались, потому как Гин, не забыв ничего, не оставила иных вариантов и потребовала перебраться к ней, не удивился никто, даже Рюноске-сан. Никому не было дела, что две девушки-коллеги проживают вместе ради каких-то своих удобств. То, что одним из таких являлся хороший секс — было лишь личным делом Гин и Ичие. И Ичие, к своему удивлению, рекордно быстро привыкла быть с женщиной. Теперь стоит той прикоснуться, и уже ясно, как себя повести. Потому после прикосновения к колену, Ичие на руках продвигается чуть выше, к подушке. Разводит ноги. Только в этот раз Гин не помогает снять белье, а, воспользовавшись хорошей эластичностью, поддевает его пальцем, сдвигая в сторону. Бедром Ичие заранее ощущает габариты и твердость страпона. Видимо, нового, как раз и приобретенного ей в подарок. — Открывай глаза, — требует Гин, медленно проникая в нее. И перед тем, как блаженно закатить их, Ичие видит ее улыбку. Столь же кроткую и непорочную, как и всегда. А холодные, несмеющиеся глаза Гин, являющиеся, видимо, отличительной чертой семьи Акутагава, кажутся разморенной удовольствием Ичие самыми прекрасными на свете. У Гин быстрый и жесткий темп, тренированное тело, почти не знающее усталости. Но сегодня она не затягивает процесс и, дав Ичие кончить пару раз, расстегивает на себе ремешки, пока оставляя большую часть игрушки внутри. Ичие все еще стонет, все еще затрудненно дышит и не сразу улавливает намерения Гин. — Мне тоже было очень хорошо, — сорвано выдыхает та. — Можешь убедиться. И практически опускается Ичие на лицо. Несколько горячих капель падают прямо на губы, и этого уже более чем достаточно для убеждения, но Ичие жадно скользит языком по чужой влажной коже. Она не говорит, что прямо сейчас Гин снова будет хорошо, лишь старается по мере всех сил, мягко двигая из стороны в сторону, стараясь подхватить ритм, в котором собственное тело пульсирует вокруг искусственного члена. Теперь и Гин дает полную волю своему голосу. Его будоражащая тональность приближает для Ичие третий оргазм. Самый сильный, самый блаженный по ощущениям. Только после него Гин ускальзывает вбок, медленно избавляет Ичие от мокрой теперь игрушки и говорит: — Запомни, если ты посмотришь на кого-то другого — моим прощальным подарком тебе станет смерть, Ичие. Ты — лишь только моя. В ее голосе ни угрозы, ни враждебности. А сказанные слова кажутся лишь своеобразным признанием в любви. Уж кому, как не Ичие, смакующей теперь на языке тепло-пряный вкус Гин, этого не знать? — Я тебе то же самое могу сказать, — отвечает она. Хорошо понимая, что уже давно больше не робкая недотепа, словно бы Гин постепенно передала ей часть своей внутренней силы. — Всем известно, что Акутагава — верные, словно псы, — напоминает Гин и вновь улыбается, но уже немного иначе. Ичие кажется, что в ее холодных глазах на миг мелькает радостный огонек.