Давай умрем вместе

      Когда кошмар Девятого становится почти невыносимым (это прекрасно видно по тому, как сильно длинные тонкие пальцы сжимаются вместе, и как тихой синей дымкой все выше и выше поднимаются неслышные полустоны), Твелв целует его и улыбается. Эта улыбка такая теплая, как первые весенние лучи. Найн так привык видеть ее после мучительных пробуждений, что, наверное, если бы однажды она исчезла, он, пожалуй, решил, что остался в кошмаре навеки. Но она здесь, напротив, и это значит, что все вокруг - реальность. Девятый видит ее и почти физически чувствует, как плавится корка удушливого льда на сердце. Так продолжается изо дня в день. Никто из них не знает, почему это началось и когда. В какой-то момент это просто случилось. Все, что они знают - нет ничего более правильного.       – Опять этот кошмар? – Твелв всегда спрашивает, но никогда не ждет ответа - и так его знает. Он единственный, кто знает Найна от и до, со всеми ответами и вопросами, даже лучше него самого. Твелв просто смотрит и видит. Девятый слегка приподнимает уголки губ в усмешке. Ему впору было бы чувствовать себя неуютно и обнаженно под этим, таким понимающим, взглядом. Только вот, даже обнаженным, с Твелвом всегда хорошо. Его руки пробираются под футболку, обхватывают ребра, касаются кожи. Они всегда такие горячие, что Девятому кажется, будто его достали из морозильной камеры и засунули в микроволновку.       – Да...       И тогда поцелуй углубляется. Хотя, назвать это странное единение поцелуем — немного кощунственно. Это не просто касание языков и сбившееся дыхание. Весь мир сжимается в тугую пульсирующую точку где-то в желудке, в горле пересыхает. И Найн уверен, что в такие моменты может почувствовать как бьется под его холодными пальцами душа друга, в такт яремной вене.       Друга... Вся гениальность мира не может подобрать слово, которое бы действительно выразило, что они значат друг для друга. Всегда вместе, как единое целое. И каждый знает, что это до самого конца. Сие знание выжжено на подкорке мозга и истинно, как законы физики. Каждый из них может сколько угодно отрицать это, но на самом деле не мыслит существования без. Без резких, почти болезненных прикосновений, без хриплых стонов, без теплой улыбки или голоса, такого бархатисто-синего, успокаивающего, мягкого...       В свое время жизнь запихала их в мясорубку, прожевала и выплюнула на обочине бесформенными поломанными кусками. Только вот, кровавые, пульсирующие раны-сколы по какой-то причине вдруг смогли сложиться вместе, образовать что-то, почти близкое к целому. Наверное, поэтому им так хочется быть ближе. Как можно сильнее, слиться в единый бесформенный комок плоти.       Почему-то одежда начинает казаться столь неправильной, что у Найна дрожат руки. Да и он сам – тоже. Равнодушная холодная маска трещит по швам, разваливается на кусочки и на поверхность с тихим шелестом вылезает безумие. Твелв любит такое выражение лица Найна больше всего. И больше всего боится, что кто-то другой когда-нибудь увидит это затягивающее пламя и вдохнет горячее дыхание вместе с поцелуем. Почувствует, как напористо скользят по спине прохладные ладони, слегка царапая ее ногтями.       Еще Твелв любит цепляться за его плечи, прижиматься всем телом ближе, бесстыдно раздвигать ноги и обхватывать ими Найна. Любит слушать, как сплетаются в тишине шорохи, вздохи и стоны.       Каждый раз, когда он так делает, у Найна перехватывает дыхание, а в глазах темнеет от неудержимого желания вжать парня в кровать еще сильнее. Жестко и нежно одновременно. Эта неразрешимая задача всегда сводит с ума. А потому, он предпочитает не думать. Просто целует, везде, куда только может дотянуться. Медленно обводит языком ямочку чуть выше ключиц, прекрасно зная, что это одно из самых чувствительных мест Двенадцатого. Таких, как поясница или нежная кожа под коленками.       В этот раз Твелв нежен и мягок, его тело покорно следует каждому движению Найна. В другой раз он мог бы быть более активным или вовсе подчинить его себе. Все по настроению. Девятому, в принципе, все равно. Ему одинаково нравятся обе позиции.       Да и какая может быть разница? Вчера все было так, сегодня – иначе. А завтра... Завтра, может быть, и вовсе не будет.       И значение имеет только то, что прямо сейчас, в это самое мгновение, они все еще есть. В этом мире, в этом городе. Есть друг у друга. Даже если весь мир против них, а в соседней комнате беззаботно сопит их «сообщница»... Все равно она всегда спит очень крепко. Хотя, наверняка обо всем догадывается. По отметинам на шеях или странной походке по утрам. Но Двенадцатый об этом не думает, когда принимает Найна в себя. Равно как и Найн. Они, по правде сказать, вообще ни о чем не думают, полностью поглощенные острыми волнами удовольствия перемешанного с болью и еще чем-то горьковато-соленым, как запах пороха и пластида.       И это невыносимо прекрасно. От скомканных простыней до капелек пота над верхней губой. От начала до конца.       Над городом медленно поднимается солнце. Проникает в щели между домами, чтобы осветить маленькие полупустые комнатушки, роскошные апартаменты, диван, на котором в обнимку спят Твелв и Найн. Они жмутся друг к другу, как котята и вряд ли кому-то в голову придет, что так могут спать люди, недавно подорвавшие очередное здание. Кажется, нет на свете никого невиннее и чище. Может, так оно и есть.       Когда солнце, наконец, добирается до дальнего края кровати, Твелв просыпается, потягивается и осторожно выбирается из объятий Найна. Тот делает вид, что не проснулся, пока из соседней комнаты не доносится запах готового завтрака.       И, почему-то именно в такие моменты они оба думают, что хотели бы умереть в один и тот же день. Вместе.       Обычно они молчат об этом.       -- Эй, Найн, давай умрем вместе? – Твелв сам не знает, почему впервые за все время озвучивает их общую мысль. Он стоит в пол-оборота у окна и улыбается. С таким выражением лица впору говорить о любви, а не о смерти. Впрочем, эти понятия давно смешались в одно. Как и они сами.       -- Обещаю. – Девятый не может не улыбнуться в ответ. Почти незаметно и так мимолетно, что кажется, будто улыбки вовсе и не было.       Просыпается Риса, они завтракают вместе, как и всегда. В свое последнее утро.