***
Через некоторое время Гилберт хотел хлопнуть дверью, но ему помешала сломанная рука. — Гребанный придурок, да что этот уебок о себе возомнил! — прорычал он. — Н-да уж, такой надменный, — согласился Антонио и резко дернул дверь машины. Внезапно настала тишина, но продержалась она недолго. — Вот блядь. Гилберт выглянул из-за плеча друга. Возле дверей Додзё стоял Ловино и держал в руках забытую Антонио куртку. В течение нескольких недель знакомства ребята видели на лице Ловино лишь злость. От того же, как он выглядел сейчас, выглянув из-за двери со сжатыми в кулак пальцами, у Антонио сердце в пятки ушло. Ловино стиснул зубы и метнул яростный взгляд в сторону друзей. — Знаете что, вы можете вообще не приходить, черт возьми, — сказал он необычно твердым голосом. — Я обучаю детей, а не взрослых мудаков. Вам не пришлось бы возиться со мной, если бы вы пораскинули своими тупыми мозгами и осознали это… Его голос вдруг прервался. Гилберт засмеялся, потому что он всегда смеялся, когда нервничал, и потому, что, возможно, это правда было смешно, ведь и на самом деле ребята были мудаками. Господи, сколько лет назад Антонио поклялся больше никогда ни над кем не издеваться? — Ловино, мы… Преподаватель швырнул куртку в сторону Антонио и снова скрылся во мраке Додзё. — Мне похуй, — сказал он. Хлопнув задней дверцей, Антонио зашагал в сторону от машины, проводя рукой по лицу. Он пробубнил что-то по-испански и покачал головой. Гилберт раздраженно вздохнул. — Чувак, все нормас, так ему и надо. Антонио пересматривал только что произошедшее у себя в голове. Действительно, Ловино мог бы и получше относиться к ним двоим. С другой стороны, они влезли в эту студию, несмотря на правила и ограничения. И все же, Ловино стоило бы хоть попытаться что-то объяснить вместо того, чтобы избивать их и говорить, как делать нельзя.***
Несмотря на сомнения, Антонио все-таки пришел в среду. Он решил подсмотреть на происходящее внутри сквозь стекла в двери Додзё. Как же все менялось при детях! Вместо привычного битья, Ловино терпеливо объяснял им, как нужно защищаться, как атаковать, как разбить деревянный брусок ребром ладони, вау. А когда один мальчик не смог выполнить упражнение и сильно расстроился, Ловино присел на корточки, чтобы быть с ним одного роста, и успокоил, блин! Все это спокойствие мгновенно улетучилось, как только он заметил Антонио. Преподаватель выпрямился, скрестив руки, и покачал головой. — Господи Иисусе, просто вали отсюда… Антонио уже приготовился бежать, но подумал, что совесть замучает его за прошлый вечер, так что… — Извините. Ловино выпучил глаза и стиснул зубы. — Пошел… Все ученики следили за их разговором. — Он даже не подарил вам цветы! — Питер, не сейчас, — Ловино опустил на ребенка взгляд, в котором ярость смешалась с непониманием. Питер нахмурился. — Когда мой папа злится на моего второго папу, мой второй папа покупает ему цветы и конфеты, чтобы он его простил. Сенсей, я не знаю, че этот дядя хочет, но, если бы он принес Вам шоколадку, Вы бы простили его быстрее. — Я могу сбегать за цветами, — предложил Антонио. — О, господи… Питер широко улыбнулся. — А можно мы посмотрим, как Вы с Вашим парнем боретесь? — Что? Нет, Питер, Антонио не… Хотя, — Ловино повернулся к старшему ученику, хитро улыбаясь, — отличная мысль! Ты все еще хочешь извиниться? Антонио осознал, что вообще-то нет, но было поздно: он уже кивнул. Нет, только не в таком состоянии. И все равно, хоть дети и радостно кричали каждый раз, когда Ловино бил его коленом в живот и довольно что-то бурчал, ему стало лучше. Намного лучше. Приложив к новым синякам лед, он смотрел, как завершается занятие, и с восторгом думал о том, каким добрым Ловино может быть. Занятие подошло к концу. Все поклонились и стали расходиться. Ловино увидел, как Антонио встает. — Придешь же завтра на свое занятие? Антонио все так же регулярно колотили, все так же регулярно били на глазах у кучки десятилетних детей, Гилберт и Франциск все так же называли его сумасшедшим, ведь он не бросил карате. Но, знаете, он уже мог хоть немного, хоть чуть-чуть, но по-настоящему бороться в схватке с Ловино. — Ты все еще не умеешь нормально защищаться, — сказал Ловино, одновременно пытаясь восстановить дыхание. — В четверг в это же время?