Отражения

Привет, меня зовут Робб Старк, я сжег свой дом, убил отца и изнасиловал сестру. Резня на свадьбе моего дядюшки и взрыв в супермаркете «Харренхолл» тоже моих рук дело. Все так говорят, и значит это правда, у нас же демократия, а значит один голос против десятка-двух ничего не значит. Теперь я киваю — да, я вел себя плохо. Джон тогда просто сказал, что из обломков «Харренхолла» получится чудесный кусочек Стены, которую мы так и не построили. Здесь, в клинике, неплохо, если не спорить и не драться. Вначале я не очень понимал, где нахожусь, но теперь все в порядке. За хорошее поведение мне даже дали планшет, и я могу записывать все, что хочу. На самом деле я не делал всех этих ужасных вещей, это все Джон, мой брат, мой самый близкий человек, мой руки перед едой, а пол — после убийства. Он сам подошел ко мне, когда я спешил на работу — пешком, потому что в центре вечно пробки. Эти чертовы пробки вечно застревают в горлышке бутылки, когда уже бьет двенадцать. Я заметил его издали: сначала из-за гордой осанки, сейчас слишком много сутулых (скрюченное поколение), а потом из-за глаз — синих, синее моих. У него очень странная радужка, почти не видно белков, и хорошо, никогда их не любил, в детстве мама давала мне только желтки, а белки выкидывала собаке, мы могли себе это позволить. Так вот он подошел и сразу вывалил на меня: «Я твой брат», представляете? — Я не прошу тебя сразу поверить мне, — сказал тогда Джон, — но у нас один отец. Вот, возьми мой номер, если вдруг что понадобится, звони. И ушел. А потом мир начал разваливаться. Нет, я по большей части ничего не имею против, сам иногда люблю развалиться на каком-нибудь мягком кресле с пивом и хорошей киношкой, но тогда было совсем не то. Дом сгорел, отца и мать убили, братья и сестры пропали без вести. Остался я один с номером телефона Джона. Он сразу отозвался, будто ждал, и я остался жить у него, хотя на кухне вечно текло с потолка в сильный дождь, а диванные пружины так больно впивались в спину. Джон работал по ночам — сторожем, официантом, непонятно кем, а я пытался найти себе хоть какое-нибудь место, убирался, стирал, готовил — суп из клейких разваренных макарон с колбасой неплох, если она копченая, но можно и бутерброды. Вечерами к нему приходили друзья или коллеги, или совсем уж неясные личности, Джон с ними активно общался, а я сонно клевал носом в углу. Говорили они все больше о каких-то глобальных переменах, внезапных опасностях и дозорах. — Кто такие Иные? — спросил я однажды за ужином (слишком часто это слово повторялось в Джоновых вечерних беседах). — Зло с севера, — просто ответил Джон. — А, понятно. Добавки? И так продолжалось некоторое время, пока он не взял меня с собой. Мы сидели, свесив ноги с края крыши нашего полуразвалившегося небоскреба, и смотрели на город под ногами. — Это всё надо разрушить, — тихо сказал Джон. Он вообще мастер коротких емких фраз. — Разломать до основания и построить Стену. Она остановит Иных. — А что, нельзя просто закупить побольше стройматериалов? — хмыкнул я. — Нет, тогда она не выдержит. Нужны не просто камни, доски, кирпичи. Сырье, из которого строится Стена, должно быть немного живым — наполненным воспоминаниями, чувствами, мыслями людей, с которыми оно соприкасалось. — Бред. — Я отхлебнул из протянутой бутылки, крепкое пойло жаром прошло по горлу. — Ты сам-то хоть раз видел этих… Иных? — Я сбежал от них, — сказал Джон и надолго умолк. Я не придумал, что сказать в ответ, мы сидели и смотрели то на город, то на яркие звезды. Не везло на звезды в детстве — первая, которую я гордо водрузил на макушку страж-дерева под Рождество (папа держал меня крепко), через день перемкнула и перестала гореть, на вторую случайно сел Бран, а третья… не помню. Кажется, чуть позже нашлась Санса и снова пропала. Не знаю, как ей удалось раздобыть мой адрес, но однажды она зашла к нам, как обычно аккуратная, мило улыбчивая, брезгливо провела пальцем по пыльной каминной доске. Сладу нет с этими досками, то колесики отваливаются, то у соседского мальчишки вдруг оказывается круче. — Ты один здесь живешь? — Ну… не совсем. И тут пришел Джон, раньше обычного. — Вы Санса, наша сестренка? Вы еще красивее, чем Робб рассказывал, — с этими словами он бережно, но решительно, взял ошарашенную Сансу под руку и повел в спальню, по пути бросив мне, — я сам ей все объясню, не вмешивайся. Не подумайте ничего плохого, в нашей квартире просто некуда больше пойти, кроме как в спальню. Есть еще гостиная, но в ней был я, и кухня с горой грязной посуды. И ванная, но там вдвоем не развернуться (мы честно пытались пару раз, ничего не вышло). Некоторое время от спальни доносилось лишь тихое жужжание голосов, потом я услышал короткий вскрик, потом весьма недвусмысленные стоны и вздохи. Какого хера там происходило, дверь была заперта, она не запиралась ни разу, да на ней даже крючка нет, но тогда я не мог вломиться туда и прекратить… что бы там ни было. Отбив плечо, кулаки, колени об чертову дверь, охрипнув от крика, я пошел мыть посуду, все говорят, будто домашние обязанности успокаивают, не верьте, брехня. Гораздо позже Санса подошла ко мне почти неслышно, я не обернулся. Не мог смотреть тогда в ее лицо. Не знал, что сказать. — Робб… это было… — «Брат» — это слово для тебя пустой звук, да? — выдавил наконец я из себя. — Но… Робб, ты же сам?.. — Что «сам», что?! В ответ за спиной — только частый топот шагов и грохот входной двери. С тех пор я ее не видел, в тот вечер мы с Джоном впервые подрались. Но я остался с ним, потому что идти было некуда, не к родственникам же матери в нахлебники, да и денег на билет до Риверрана у меня не было. Дальше? Чем дальше, тем хуже видно, это закон оптики, да и вы наверняка читаете газеты или смотрите новости по телеку. Мы вместе — я, Джон и наши друзья-дозорные — неплохо начали, ночью тротил так красиво взрывается, век бы любовался, но меня поймали. Я пытался объяснить про Джона и Иных, но никто не слушает, зато брат на свободе, он обязательно вытащит меня отсюда. Правда, от таблеток, которыми меня пичкает доктор Болтон, в голове немного путается, но это пройдет. Кстати, время приема лекарств. Новый санитар, толстый такой, чем-то знакомый. Вот он протягивает таблетки, воду в стаканчике и шепчет: — Наш дозор еще не окончен. Я улыбаюсь в ответ — значит, не все кончено, надеюсь, смогу кончать когда-нибудь так же ярко, как Джон, стиснув зубы, выгнув спину, зажмурив синие, невероятные глаза.