Изуку Мидория
Милая, добрая, но абсолютно бездарная мелкая девчушка с огромными глазами-изумрудами и недлинными, пахнущими яблоком, тёмно-зелёными волосами. Катсуки тогда замер на некоторое время, не веря глазам, после чего усердно запрятал инициалы под рукав форменной детсадовской рубашки. С Изуку он столкнулся очень скоро — на ближайшем повороте. Девочка убежала от мамы, планируя напугать её, выскочив из-за угла, и, не заметив камушек на дороге, споткнулась, завалив заодно и бойко шагающего впереди родительницы Катсуки. — Больно! — машинально выкрикнул он, чуть потерев коленку. — Смотри, куда бежишь! Девочка распахнула свои глазки, уставившись на друга. — Больно?.. — полу-шёпотом уточнила она, — Это как?.. Бакугоу боязливо сглотнул, встал на ноги и протянул руку девочке. Её ладонь была мягкой и прохладной — или это у него руки были такие горячие, что нежные пальчики Изуку казались прохладными -, но факт оставался фактом: он чувствовал, ощущал. «А ощущает ли она? Может, просто, не знает, что такое боль?» — задался вопросом мальчик. Девочка смущённо смотрела на него, изредка отводя взгляд. Катсуки не придумал ничего лучше, чем ущипнуть её за щёку. — Что ты делаешь, Кат-чан? — непонятливо спросила Мидория. — Пойдём быстрее! — она легко и непринуждённо забрала свою ладонь из некрепкой хватки друга и, отцепив трясущиеся пальцы от щеки, побежала вперёд. Бакугоу был ошарашен. Сердце неприятно сжалось в мерзкой судороге, перехватило дыхание. На глазах скопились слёзы. Быстро вытерев их рукавом и ещё сильнее закутав руку с инициалами, Катсуки тихо побрёл вперёд. Да, действительно. Наверное, существует другая, или другой, Изуку Мидория. Эта мелочь ведь недостойна стать соулмейтом такого великого человека, как он, правда? И как-то тогда вообще не думалось, что боль он бы не почувствовал, не будь эта девчушка его второй половинкой. Мать девочки печально потупила взгляд, прикрыв рот рукой, а Бакугоу-старшая болезненно всхлипнула, прикрыв глаза. — Есть ли шанс, что они всё же пара? Какое число у Изуку на запястье? — тяжко выдохнув, спросила мать мальчика. Мидория старшая аккуратно приобняла женщину за плечи. — Чуть больше четырёх тысяч дней. Они обе потупили взгляд: одна, скрывая слёзы; вторая, сожалея и волнуясь. Тогда Мидория-старшая впервые видела слёзы нереально сильной и сдержанной женщины. Блондинка изредка пряталась за спину соседки, не желая показывать сыну своё разочарование, слабую сторону. Только у самого сада женщина берёт себя в руки и, чуть ухмыляясь, отдаёт Катсуки небольшой портфельчик и тормошит светлые волосы. — Удачи, взрывчик мой маленький! Заберу тебя вечером! — Пока, мама! — ухмыляясь, улыбается Бакугоу младший и кидается в весёлую толпу детей. Назад женщины идут бок о бок, изредка перекидываясь неловкими взглядами.***
В младшей и средней школе Бакугоу, скрипя зубами, старался игнорировать резко похорошевшую Изуку. Она сидела всегда сбоку, или спереди — делать вид, что она ему никто, было трудно. Руки порой сами тянулись к чуть растрёпанной косе, а аккуратные инициалы, тщательно запрятанные под широкий напульсник, кажется, зудели от предвкушения, стоило заметить хоть вскользь, идущую мимо девочку. Это казалось невыносимым. Вся жизнь подростка стала подобна сплошной каторге, непрекращающемуся мучению. Катсуки был готов рвать на голове волосы. Он стал хулиганом — неоспоримый факт. Часто ввязывался в драки, из которых всегда выходил победителем; спорил с учителями. О нём ходили слухи, он нравился девчонкам. Чем не жизнь?.. Но, несмотря на это, он определённо ненавидел себя, ненавидел то, что с ним стало, ненавидел грёбаные инициалы на правом запястье. Ненавидел Изуку Мидорию. Кулаки чесались. Так хотелось набить кому-нибудь морду — желательно самой Изуку! Чтобы она, наконец, сказала то самое «Больно!». Бакугоу понимал, что увидев её слёзы — возненавидит себя, но утешал себя тем, что после этого, наконец, сможет быть рядом, а не прикидываться чужим. Сдерживало лишь заложенное в раннем детстве правило: девочек бить нельзя. Мать давно пинала сына, ругала всеми известными словами за трусость, но Бакугоу ничего не мог с собой поделать — видя несчастные цифры на запястье девушки, он выходил из себя, понимал, что не судьба и, раздражённый, уходил прочь. Когда он узнал, что Мидория тоже собралась поступать в ЮЭЙ, Бакугоу бесился больше обычного. — Деку, — прозвище, данное в качестве дразнилки, слетало с губ, как оскорбление к самому себе, — ты с какого хрена творишь?! Парень важно опёрся одной рукой на стену, вынудив девушку жаться в углу и отводить взгляд. Он не знал, что чувствовала на тот момент Изуку, но был почти уверен: неловкость и страх. Она почти всегда его боялась. — Кат-чан, не сердись. — тихо промямлила Мидория, теребя край юбки. — Это моя мечта. — Даже не думай! Забудь! — рыкнул блондин. Между ними повисло жуткое, угнетающее молчание. Бакугоу, кажется, слышал своё замедлившееся сердцебиение. Рука сама собой потянулась к запястью, где неровными, будто тронутые рябью, были выписаны цифры. До встречи с её соулмейтом оставалось каких-то сто пятьдесят с лишним дней. — Кат-чан? — Забудь про ЮЭЙ. — фыркнул Катсуки, сам того не желая, сильнее сжав запястье девушки. Пять месяцев. Как раз тогда будет проводиться вступительный экзамен. Может, это кто-то из учеников академии?.. — Ты бездарная, слабая девчонка, что ты можешь? — Это моя мечта! — чуть всхлипнула Изуку, попытавшись вырвать руку из крепкой хватки парня. Боли она не чувствовала, но страх брал вверх. — Отпусти! Цыкнув, Бакугоу чуть подпалил взрывом стену и пару прядей волос Мидории, важно развернувшись. — Кого волнует твоя мечта? Бездарности героем не стать!***
Бакугоу, улыбаясь, крушил всё, сметал на своём пути роботов: одного за другим, без разбора. Это приносило ему невероятное наслаждение. Приятное покалывание от взрывов на ладонях бежало мурашками по телу. Пожалуй, за всё это время он впервые был рад ощущать. Роботы грудами металла падали к ногам. Один за одним, они свалились в огромную кучу. Когда наблюдатель оповестил, что время вышло, Бакугоу забрался на самый верх и, запрокинув голову к небу, громко закричал. В лёгких образовалась невесомая, лёгкая, пустота. Дышать было так легко, что с губ сам-собой сорвался облегчённый вздох. Катсуки был уверен на все сто, что он прошёл. И больше ничего его не волновало. Спустя неделю — он получил письмо, в котором, сухо и официально, объявлялось, что, да - он сдал. А после он запустил видео, приложенное к письму. Всемогущий собственной персоной поздравлял его с поступлением. На губах Бакугоу растянулась кривая, уверенная ухмылка. Конечно, он прошёл, иначе быть и не могло. На следующий день он отправился в свою школу. По пути, как по закону подлости, столкнулся с Мидорией. Она, тихая и милая, была в лёгкой футболке, джинсах и кроссовках. Число на руке скрывал браслет — с ужасом осознавая, что хочется сорвать эту несчастную полоску с бусинами и увидеть своё имя на запястье девушки, Бакугоу ускорил шаг. Мидория не рискнула его догонять. По крайней мере — сейчас. У школы было настоящие столпотворение. Новоявленные ученики толпились у стенда, на котором были вывешены списки классов, или же у входа в здание, чтобы забрать форму и пройтись по самой академии. В здании было прохладно. Катсуки как-то сам не задумываясь, недовольно сморщил нос. Его определили в класс 1-А. Там будут все, кто впечатлил жюри — лучшие. Класс под стать ему, другими словами. Гордый и довольный, Бакугоу покинул здание школы, краем глаза заметив никчёмную девчушку, красную и махающую руками. Перед ней стоял какой-то парень, молча буравя в ней дырку. «Опять сбила кого-то с ног? Дура!..» — решил Катсуки, отводя взгляд и возобновляя движение. — «И чего я встал? Дома мать ждёт.»***
На следующий день он пришёл первым. Самым первым — класс пустовал. Найдя парту со своим именем, парень сел и уставился на чистую доску. Внутри было холодно и пусто — спокойно. Он, волнуясь, стянул с запястья напульсник. Имя девушки будто исполосовали ожоги. Взрывы и мелкие капельки, окружавшие его первое время после появления, снова стали чёткими. Кажется, Бакугоу догадывался почему. И, вероятно, понял к чему эти рисунки. Взрывы — злость, капли — слёзы. Однако - он поклялся не плакать. Никогда. Бессмыслица. Абсолютная. Следом, спустя несколько минут, зашла небольшая компания: черноглазая девчонка, странный парень со светлыми волосами, непонятное мелкое существо с шарами на башке и красноволосый качок. Следом в класс зашли ещё две девушки: с конским хвостом и длинными зеленоватыми волосами. Потом — ещё кто-то. Катсуки это было не важно. Пока до него не стал докапываться какой-то выскочка: рослый пацан в очках. — Чего?! — рыкнул Катсуки, злобно оскалившись. — Хочу и закидываю ноги на парту, отвали! Ты кто вообще, лузер? — Очкарик немного стушевался, прекратил активно махать руками. — Я Иида Тенья, до учился в частной академии Соумей! Бакугоу издал раздражённый хмык, отвернулись от, явно ожидающего ответа, парня. В дверях застряла, окружённая вниманием низенькой девочки с короткими волосами, Мидория. На них переключились почти все взгляды — из-за шума ли, из-за нечего делать ли... Изуку краснела с каждой секундой, кажется, всё сильнее. Когда же к ней подлетел и этот Иида, Катсуки подумал, что Деку вот-вот упадёт в обморок. Вскоре появился учитель — одетый в странно-невзрачную чёрную одежду и закутавшись в жёлтый спальник -, велев переодеться в спортивную форму. Во время проверки физических данных, Бакугоу открыл для себя невероятно бесящий факт: у Деку был-таки дар. Она его всегда обманывала, прикидывалась бездарностью. Внутри сжался мерзкий ком досады и злости: захотелось вмазать девушке по морде, хорошенько встряхнуть парочкой взрывов, чтобы выбить к чертям всю дурь, но останавливали гордость и нереальное, просто ненормальное, противоречащие всему и вся чувство. Будто если он ударит её — получит оплеуху сам. Это был не страх, это было нечто хуже, от чего сжимало сердце, но разжимались кулаки. Когда Мидория бросила на него печально-испуганный взгляд — напугалась, вероятно, от крика, — он демонстративно сделал несколько шагов вперёд и заискрил взрывами на ладонях, после гордо удалившись. В битве два на два на следующий день Катсуки действительно не сдерживался. Он бил в полную силу, не волнуясь ни о чём. Когда же Деку перенаправила его взрыв в потолок, потоком воздуха сметя к чертям потолок, она впервые заплакала… На глазах девушки навернулись огромные, капли, а с губ слетел болезненный стон. — Я молчала, Кат-чан, потому что. — всхлипнув, начала Изуку. — Потому что не могу управлять этой силой. И это невероятно больно… Мне больно! Кат-чан, мне больно! — чуть повысила она голос, глотая слёзы и теряя сознание. Бакугоу неосознанно подался вперёд, чтобы поймать падающее тело девушки. Она была горячая. Руки посинели, на боку, с которого сорвало взрывом ткань, виднелись огромная гематома, лицо чуть опухло. Катсуки закусил губу, чувствуя себя полнейшим дебилом, уродом, выродком. Это он ведь довёл девушку до этого состояния. Когда подкатили боты-медики, он аккуратно уложил её на носилки и ушёл. До самого конца тренинга его терзало чувство вины и собственной недостойности, некомпетентности. Было адски обидно как от слов Яойрозу, так и от того, что он с ней согласен; невыносимо ревностно и отвратно от того, что Тодороки превосходит его; мерзко щекотало под ложечкой от упрёков Киришимы и Каминари; хотелось взорвать к чертям молчаливых Шоджи и Токоями; бесили гиперактивные Ашидо, Аояма и Минеда. Факторов и агрессоров было чрезмерно много. Не выдержав давления, парень гордо встал и покинул помещение раньше остальных. На улице было прохладно. Светило заводное солнце, кажется, будто утешая; свистел в ушах вечерний ветер. От самого себя и своего бессилия тошнило и воротило со страшной силой. Почти так же, как от голоса, раздающегося гулом в ушах: — Кат-чан! Никчёмная Деку — вся перебинтованная и облепленная пластырями, в рваном костюме — стояла сзади и что-то несла про переданную причуду, надежды и далее, далее. — Что?.. — сам по себе сорвался с губ ироничный вопрос. — Перенятая причуда? Мечта? Это всё неважно! — действительно неважно, ведь на глазах уже скопились позорные слёзы, ведь он уже опозорился перед всеми, согласившись, приняв их превосходство, ведь давно смирился с судьбой, с тем, что его соулмейт ему не принадлежит. — Я продул тебе, Деку! Но этого не повторится! Я только начинаю, слышишь? Он резко разворачивается и, не обращая внимания на появившегося словно из воздуха Всемогущего, уходит прочь. Он не слышит о чём шепчутся за его спиной герой номер один и никчёмная Мидория, но почти уверен, что ему спину до самого поворота дырявили огорчённым взглядом.***
Случай с появлением злодеев пропал из памяти, как сон — раз, и нет! -, а вот чувство злости и невероятное хладнокровие остались, кажется, навсегда. А ещё — на это блондин закатывал глаза и матерился сквозь зубы — остался странный паренёк с красными волосами, которого Катсуки, кажется, начал считать другом после весьма удачного партнёрства и разговора по душам. Киришиме так же не повезло с личной жизнью — часы на запястье треснули, не давая хозяину не единого ориентира. Оставалось надеяться, что родная душа не побоится ткнуть его под бок. Бакугоу держался рядом с ним по ещё одной причине — Эйджиро, не смотря на неприятности, продолжал верить в лучшее, и эта невероятная способность новоявленного приятеля помогала Катсуки не крушить всё вокруг, рядом с ним Бакугоу всегда находил как отвлечься от несчастного имени на запястье. Мидория, кажется, отдалилась от друга детства ещё дальше — хотя, куда там-то? -, избегая, не то что встреч, взглядов. За это, в некотором смысле, подрывник был ей благодарен. В голову зачастую закрадывалась мысль, что кто-то всевышний решил-таки ему посодействовать, помочь. Однако, очевидно, этот некто точно так же решил подложить пареньку банановую кожуру на, кажется, самом прямом и спокойном пути — Изуку обогнала его на полосе препятствий, как нефиг делать, втоптав в грязь все нажитые за краткий миг блаженного спокойствия надежды и цели. — С какого хрена?! — орёт он, охваченный безумием и, кажется, сшибая кого-то с ног взрывов. В нескольких шагах от него, охватывая льдом трассу, несётся с блеском в глазах Тодороки — ещё один выродок, бесящий до дрожи и больно-колющего на ладонях желания врезать, с сильной причудой и несколько флегматичным взглядом. Как бесило. Как это его и сейчас бесит. Катсуки бесит его собственное непонятно с какого хрена проявившееся любопытство, когда после битвы конниц он, злой и разочарованный, не ушёл прочь, заметив Мидорию и Шото в небольшом закоулочке длиннющих коридоров академии. Его бесит тот факт, что прислушивался к каждому слову недругов, присматривался украдкой к каждому их действию и жесту. И он действительно хотел вырвать себе глаза, когда увидел, что имена на запястьях этих двоих совпадают; когда увидел, как Изуку мягко касается руки Тодороки, хотел отрезать себе уши, когда услышал, как она шепчет, что чувствует всё: и ветер, и тепло чужой ладони. Действительно, боль несправедливости — самая адская боль. Катсуки ненавидел сейчас больше всего именно её. Ту самую, когда-то остро желанную, боль. И имя на запястье причиняло всё больше и больше страданий.