Мир, сотканный из мириадов тончайших нитей, отсчитывает каждый из последних, тихих ударов незримого сердца. Раз. Лазоревое небо, греющее солнце, а затем и безмятежная ночь, ведомая звездами и серебристой луной, свершат последний поход по небесному своду и уйдут на покой. Два. Нескончаемые свинцовые тучи окутают небосвод, поглощая небесные светила, и сколь сильным не был завывающий ветер, и как бы тот не старался сдуть многотонные, тёмные, несущие мрак и погибель тучи, всё было тщетно, лишь пуще он наводил мрак и заставлял род людской жаться к мельчайшим искрам света. Три. Безумие окатит род людской. Отцы поднимут тяжёлые молоты на собственных сыновей, сыновья поднимут топоры на собственных отцов, женщины будут содрогаться в безудержных рыданиях и слёзах, сидя у похолодевших тел мужей, сыновей и братьев. Селения, провинциальные города и столицы будут гореть в огне, смрад трупов вперемешку с гарью вздымутся и окружат их. Четыре. Земля содрогнется под нескончаемым грохотом лавин и селей. Разрезая мертвенную тишину, из глубин земли раздастся звон лопающихся цепей, а вслед за ними жуткий, пронизывающий до костей и сводящий с ума волчий вой. И вновь земля содрогнется, застонет, оповещая Мидгард о пришествии Фенрира. Поля, леса, города превратятся в пепел, горы — в песок. Пять. Моря покинут свои берега и хлынут на землю. Ёрмунгард — сын Локи, полезет на сушу. Яд с его клыков отравит воду и убьёт всё живое. Берега покроются бесчисленными трупами рыб, китов, морских чудовищ и других обитателей подводных пучин. Шесть. Раздастся вопль и с этим криком расколется надвое небо, и сойдут с небес сыновья Муспелля, ведомые Суртом, от меча которого падёт любой смертный, лишь взглянув на его пылающее лезвие. Семь. Бороздя огромные, тёмные валы, чернее которых может быть лишь мрак, окутавший землю, мёртвые воды морей и океанов, в сопровождении удушающего смрада тысяч мертвецов, будет плыть Нагльфар. Восемь. Мертвецы восстанут из могил, вырвутся они из всех щелей и будут стекаться к полю брани. Девять. Затрубит в последний раз Гьяллархорн и сойдутся в смертельной схватке войска света и тьмы…
***
Старец, чей возраст ведом лишь сёстрам Норнам, раскрыл свои очи, встал с кровати и обвёл полусонным взглядом окружающее его пространство. Лёгкий полумрак, пылевая дымка, которая виднелась из-за пробивающегося через небольшое окошко солнечного света и достаточно наполненное мебелью помещение, исполненное в бежевых тонах. Вот позади старца деревянное ложе, устланное мехами медведей, по его правую руку, у самой стены, стоял массивный дубовый стол с чуть покатой столешницей, на которой лежал желтоватого цвета пергамент и потушенная свеча, а рядом со столом стоял такой же дубовый стул. Надев коричневую мантию, что лежала на стуле, он прошёл в центр комнаты, огляделся, вздохнул и направился к винтовой каменной лестнице. Оказавшись на первом этаже, он, сощурив глаза от яркого света, уверенной поступью отправился к массивной ясеневой двери.***
«Я прожил не одну сотню лет и скорее всего проживу ещё столько же, если Боги, которые так щедро наградили меня этим проклятьем, не решат, что всё, не нужна им больше моя хлипкая и тощая душонка,» — так начиналась многовековая летопись какого-то безумца, что исписал не одну тысячу страниц, истратил не одну сотню литров чернил и столько же литров легковоспламеняющейся жидкости, чтобы сжечь большую часть своих трудов. Кто являлся автором, когда он начал писать её и с какой целью это делал этот кто-то, так никто и не смог узнать. Да, у кого-то были предположения кто это, кто-то утверждал, что самолично знал этого человека, а кто-то, видимо обладатели слишком богатой фантазии или любящие славу и наживу, утверждали и пытались доказать, хотя это и было тщетно, что они являются её автором. Сумасброды, никак иначе. Одно было известно точно, хоть это и отрицала наука, автор летописи, которая являлась наследием нашего мира, и вправду жил столь долго, как это пишется в летописи… «Во времена моей юности водились, жили с нами бок о бок, не без моей помощи конечно, драконы, ставшие мифом в то время, в котором я это сейчас пишу. Можете верить мне на слово, а можете посчитать безумцем, ваше право. Но! Но это чистая прав…» — и вновь эта странная запись, найденная в архивах Кост-Айрхемского отдела города Айрхем…***
— Стоик! — двухметровый мужчина с длинными, почти по пояс, желтовато-белыми усами подбежал к более рослому и обширному мужу с пышной рыжей бородой. Он остановился, перевёл дух из-за долго и утомительного бега вверх по многочисленным каменным ступеням, встал в полный рост и, откашлявшись, продолжил. — Бедный Ведрон опять мучается от того, что его голову сжимает его ведёрко! — пылко, с переходом на высокие ноты, кричал тот. Видно, что викинг о чём-то беспокоится, что прекрасно читалось на его угловатом лице. Стоик нахмурился, покачал головой и, приставив ко лбу левую руку, спросил. — Очередная долгая зима, да? — ему это сильно не нравилось. Брови были сведены, образуя гряду морщин на лбу, грязно-зелёные глаза глядели куда-то сквозь викинга, стоящего напротив него. Последний кивнул, понимая, что раз этот сильный воин смотрел так, то лучше промолчать. Прошла минута, затем другая, низкий, по сравнению с рядом стоящим, викинг терпеливо выжидал его слова, он доверял ему до такой степени, что готов в слепую броситься в глотку самой богине Хель, что заведовала царством мёртвых, недостойно павших в бою. — Собирай народ! — только и сказал рыжебородый, как низкий викинг в кожаной жилетке сорвался с места и, надрываясь, прокричал об общем сборе.***
— Ты уверен, что нам действительно нужно идти туда? — хрупкая, зеленоглазая шатенка, держа в руках шерстяной свёрток, глядела на своего мужа. — Да, — коротко ответил он, но заметив недовольный взгляд своей ненаглядной, смягчился и более ласково сказал. — Это ради его же блага, — своей могучей рукой он указал на свёрток, который ещё сильнее прижала к своей груди шатенка. Она опустила взгляд, думала, взвешивала все «за» и «против», а в это время её супруг терпеливо ждал её ответа. Удивительно, но закалённый в сотнях боях суровый воин и мудрый вождь племени Лохматых Хулиганов, превращался в доброго простачка, стоило лишь его жене приложить к этому каплю своей воли. — Ладно, только ради него, — согласилась наконец она.***
В тёплом, даже можно сказать душном от множества тел, зале, в одном из его углов, который выделили специально для всего молодняка, играет около пятнадцати малышей. Среди всей этой оравы неугомонных деток, держа в ручонке самодельного дракончика, сидит трёхлетний сын вождя. Глядя на него, можно заметить, что он не рвется к общей куче-мале, а смотрит на эту самую игрушку и улыбаясь каким-то своим, детским, мыслям, лепечет что-то только ему одному понятное. Внезапно, на краткий миг, глаза-бусинки этой игрушки вспыхивают зеленоватым пламенем, а после и глаза мальчонки также вспыхивают, но этого никто не успел увидеть, никто из взрослых и никто из рядом сидящих карапузов, кроме самого сына вождя. В течении следующей недели, один за другим начали заболевать дети. Многие взрослые считали, что они разгневали богов и те решили лишить их самого главного и дорогого — будущего в виде их потомков. Также многие боялись за жизнь сына вождя, потому что тот, среди своих сверстников, был слабее всех, но какого же было их удивление, когда тот мало того, что не отправился к праотцам, так ещё и не заболел в ту суровую зиму.