Послушный мальчик?

Утро. Утро гребанного четверга и Антон отчего-то чувствует во рту привкус вареной семги. Он поднимается с пола, понимая, что все тело затекло в одном положении, подтягивается и шлепает в ванную, где забирается под душ и резко включает холодную воду. Утро гребанного четверга весь подъезд встречает отборным матом. Мокрый и замерзший, с посиневшими губами и заледеневшими глазами, Антон вышел из ванной комнаты и прошел до кухни, оставляя за собой следы. Этим утром в доме снова никого не было, кроме самого Шастуна и надоедливого комара, который успел полакомиться сладкой кровушкой парня. Однако сосущее животное было почти сразу ликвидировано свернутым в трубочку журналом, а Антон обулся и вышел из квартиры, закрывая дверь на ключ. Улица встретила его духотой после дождя, хотя еще чувствовалась весенняя прохлада. Мысль о том, что совсем скоро засветит яркое солнце, и их класс будет дружно утопать в поте и слезах, заставила Антона встрепенуться и быстрее передвигать ногами. Он быстро забежал в школу, кивнув охраннику, прошел до раздевалки, желая найти взглядом хоть кого-то знакомого, но все было тщетно. Антон даже не совсем понимал, кого хочет найти, но привычка с прошлых лет тяжелым грузом доставала его и в этом времени. Поэтому, поняв, что никого он тут не найдет, Шастун развернулся и… — Ой, Тош, привет, — Павел Алексеевич улыбнулся во все тридцать два вставленных зуба и потрепал парня по волосам. Добровольский был ниже самого Антона, но не менее костлявый и, с виду, убитый. Поэтому их приветливость друг к другу была вполне объяснима — их просто обоих достало, что каждый человек, проходящий мимо них, искрился желанием покормить этих бедняг. — А ты чего такой бледный? — улыбаясь, спросил Добровольский. — Я… заболел, — выдал Антон первое, что всплыло в голове. — Заболел? Да ну! — Павел Алексеевич вмиг стал серьезным и приложил руку ко лбу ученика. — Ну, температуры нет. А вот глаза у тебя слезятся. Тебя что, девушка бросила? — Да это аллергия! — возмущенно ответил Шастун, потирая глаза. — Дубина, не три, а то будет еще неприятнее, — хлопнув ученика по руке, сказал Добровольский. Зло глянув на учителя и с натянутой улыбкой распрощавшись с ним, Антон что было сил вихрем поднялся на четвертый этаж и ввалился в туалет. Он был неописуемо счастлив, рад, удивлен и разочарован одновременно. Во-первых, эй, Пашка ничего не знает! То есть, голубоглазая сучка ничего ему не рассказала, а значит, еще есть время выбить все нахальное дерьмо из этого не менее нахального мешка. Во-вторых, а с какого, простите, фига, эта голубоглазая сучка никому ничего не сказала? То есть, Антон точно не знал, сказал ли кому-нибудь брюнет о похождении «послушного мальчика», но надеялся, что не рассказал. И, в-третьих, что за гребанное разочарование? Почему? Потому что все его вчерашние переживания стали пустым звуком. Плеснув себе на лицо водой, он вышел из туалета. Класс встретил его очередным дебошем. Кучка людей собралась у задних парт, где они обычно и собирались, а Шастун взглядом нашел очкастого приземленного паренька и плюхнулся рядом с ним на свободное место. — Дарова, Поз, — сказал он, и очкарик улыбнулся в ответ. — Че они делают? — Да Гуторова имена всем раздает, — пожал плечами Дима. — Имена? — Она посмотрела какой-то мультик, где типа страны как люди и началось… — вздохнул Позов. — Я с какого-то перепугу вдруг стал Эстонией. Вот скажи, какая из меня Эстония, а? Я же вылитая Швейцария, ну! — О, а я тогда кто? — улыбнувшись, спросил Антон. — Не знаю, но если судить по ее мультику, то ты… — Дима оглядел Антона, нахмурившись, — думаю, ты Испания. Или нет! Лучше Нидерланды. Вы оба ходите, как обкуренные, — махнув рукой, ответил Позов. — Кстати, куда ты вчера пропал после русского? Я думал, ты со мной на обществе сядешь. Ты ведь шаришь! Мне пришлось самому выкручиваться. Нет, ты в курсе, что такое право? Вот я в курсе, а объяснить не могу! — Каюсь-каюсь, — сложив ладони вместе, поник головой Антон. — Мне просто нужно было выпустить пар. — О, интересно, — заулыбался Дима. — А че с самого утра ты выглядишь хуже, чем смерть в Гриффинах? — Да потому что херня в жизни творится и хватит представлять меня в виде мультяшек, я уже понял, что ты очень неравнодушен к телевиденью, — фыркнул Шастун. — У нас в классе есть брюнет с голубыми глазами? — одновременно оглядывая всех, находящихся в помещении, спросил он. — Дай подумать… Никита Семенов. Он брюнет с голубыми глазами. Но рожа у него, пиздец, какая страшная. Ты помнишь, как Конан Дойл описывал того инспектора? «Похож на хорька». Вот и с ним так же. Жуть полнейшая. — Не-не, — замотал головой Шастун. — Красивый. Это был красивый брюнет с голубыми глазами. У него еще скулы так выпирали и… о, родинки были на лице. По бокам. И челка направо. Поз, да пойми ты уже меня! — Я понимаю, — замычал парень. — Ладно, похуй. Пусть будет Арс. — Кто, прости? — Арс, — повторил Позов все с той же интонацией, но, заметив тупость пещерного человека на лице у друга, вздохнул. — Арсений Попов. Брюнет? Брюнет. Голубоглазый? Голубоглазый. Скулы выпирают? Выпирают. И родинки у него чуть ли не по всему телу, только на лице мало, хотя я думаю, что он замазывает их тональным кремом. И, да, челка у него вправо. И я прекрасно понимаю по шастуновски. — И где он? — Да хрен его знает, — брякнул Дима сразу перед тем, как прозвенел звонок. Делать нечего, пришлось учиться. Антон про себя молился всем известным ему святым и футболистам, о том, что лишь бы этот Арсений Попов сдох в какой-нибудь канаве, чтобы его съел крокодил посреди славного Питера, или его забрали в Испанию и грохнули на дуэли. Да что угодно, черт подери! Антону просто нужна была гарантия, что его не сдадут. Но урок литры, под присмотром Павла Алексеевича, прошел более-менее нормально. Класс иногда, конечно, начинал орать во все горло, споря о каких-то мелочах по какому-то произведению, но Антон стойко пропускал это мимо ушей. Это же гребанная литература! Грех по литре получать тройки, а так как в электронном журнале рядом с фамилией «Шастун» все клеточки по данному предмету были заняты пятерками, Антон не волновался. Снова звонок и снова в животе у парня скручивается узел страха. Сегодня он впервые услышал имя «Арсений Попов». Что это вообще за имя такое? Будь он в классе так втором, то открыто бы поржал с фамилии «Попов», но сейчас, будучи в десятом, парня прорывало именно на имя. Арсений. Что это? Какая-то раса иноземных существ с планеты красавчиков-извращенцев? Или какой-то вид болезни, когда люди фоткают своих дерущихся одноклассников, а потом заставляют последних сходить с ума от волнения? Нет, Антон прежде знал человека с именем «Арсений», но вряд ли тот кудрявый медведь в начальных классах, который в столовке у всех просил сосиски и котлеты, сейчас ебет мозг людям так же, как это делает этот… Попов. Следующей шла химия, и Антону захотелось удавиться дважды. Он ненавидел этот предмет, в отличие от будущего врача — Димы. Тот светил глазами, когда видел формулы и всякие разные закорючки. Будучи в десятом классе, Антон все еще не знал, как находится степень окисления… или не степень… или не окисления… или ее вообще не надо было находить — не важно! Надо просто забыть… Но полностью забыть он не мог. После двадцатиминутной проверочной, на которой Антон записал лишь свое имя, ему влепили честно заслуженную двойку, и горе-ученик отпросился в туалет. Он шел и думал о том, что Дима просто ему отомстил. Но ничего, эта полторашка еще попляшет, а пока Шастун хотел тупо выплакаться своему единственному керамическому другу, потому что к горлу подходил тошнотный ком. Ему вдруг стало плохо от выпитого вчера вина и, кажется, начинала пробиваться аллергия, потому что у Антона покраснел нос, заслезились глаза, и очень сильно заломило зубы. Пытаясь думать о том, что это точно не цинга, парень зашел в туалет, а там… — Шасту-ун, — уже с привычной интонацией позвал Арсений. Антон повернулся к возникшему из ниоткуда Арсению и тут же напрягся. Парень стоял в рубашке, штанах и галстуке и, черт подери, ему это шло. Шастун оглядел Попова с ног до головы и остановился на его расплывчатой улыбке. — Ах ты, сука… — зашипел Антон, бросив умывальник в одиночестве и уже решаясь набить Попову морду, как тут перед лицом Шастуна резко возник телефон, а на экране — фотография, где отчетливо видно его и все прочие подробности вчерашнего вечера. Гребанные айфоны, ей богу, с хера у них такая хорошая камера?! — Блять. — Да, четко получилось, — кивая, ответил Арсений. — Еще слово, и я разбиваю тебе лицо. — Тише-тише, шпала, — ухмыльнувшись, прищурился Попов. — Читай. Антон немного нагнулся, чтобы четче увидеть, что напечатано в телефоне, а там открыты сообщения, отправитель, ясень пень, Арсений, получатель… — Добровольский Павел Алексеевич, — заскрипев зубами, промычал Антон. — Откуда я знаю, что это именно он? — Ну, так давай проверим! — заулыбался Арс. — Нет! — Вот и не надо глупых вопросов, — сев на подоконник, ответил парень, подперев голову рукой. — Тебя это так волнует? — Издеваешься? — Конечно, издеваюсь, — фыркнул Попов. — Мне просто было интересно, как ты отреагируешь. — Какого хера, пацан? — вздыбился Антон. — Тебе нахера эта фотка? — Для личного удовлетворения. — Дрочить на нее собрался? — Уже подрочил, — отмахнулся Арсений, и Шастуна нехило скрючило. — Что, противно? — Мерзко. — Отлично, я так и хотел, — вновь лучезарно заулыбался Попов, и Антон еле сдержал себя от того, чтобы не врезать этому напыщенному индюку промеж глаз. — Ну, а теперь, к делу. — Шантажировать меня вздумал?! — почти зарычал Шастун. — Конечно, ради этого и фотографирую, — смотря на парня, словно на ничего не понимающего ребенка, ответил Арсений. — Правда, я всю ночь думал, о чем бы тебя попросить, но так и не надумал. — Отдай мне телефон, и я сочту, что этого разговора не было, — прищурился Антон. — Хер тебе, — хихикнул Попов и снова задумался. — Когда я вчера вечером шел по достаточно пустынным и малолюдным местам, — начал он, внимательно следя за тем, как меняется лицо Антона, — и до того, как встретил в переулке своего одноклассника, перепачканного чужой кровью, с глазами серийного маньяка-убийцы и звериным оскалом, мне посчастливилось наступить в яму и теперь у меня болит стопа. — Отличное начало, но мне как-то похуй, — пожал плечами Антон. — Ну, это очень плохо, потому что я хочу, чтобы ты… — Арс прищурился так подозрительно, что в голове у Шастуна заиграла барабанная дробь, — помассировал мне ноги. Абзац. Занавес. Пиздец. — Че? — Ноги, — повторил Арсений, — у меня жутко болит нога, и я хочу массаж. Я бы пошел к профессионалу, но придется записываться, ждать, платить, а тут ты попался мне под руку. Свезло. Эй, ты че, плачешь? В этот момент у Антона действительно полились слезы. Наверное, сыграло убеждение того, что у него аллергия, но на самом деле огромный хрен непонимания врезался Антону в самый глаз. Вспышка. — Блять. Арсений с улыбкой посмотрел на новое фото Антона. Красные нос и глаза, парень трет уголок глаза, стоя при этом с таким выражением лица, с каким обычно на улицах сидят бездомные щенки. Ну и, конечно, текущая мужская слезинка по загорелой щеке. — Ты очень фотогеничен, — закивал Арсений, показывая фотографию Шастуну, который побурел от злости. — А эту фотку я могу разместить в каком-нибудь паблике по нашей школе. — Да еб твою налево! — зарычал Антон во все горло, не заботясь, что в туалет могут сбежаться учителя. — Ты ебанный дьявол! — Я просто человек с больными ногами! — наиграно обиженно оправдывался Арсений. — И, кстати, моя стопа тебя ждет. — Не собираюсь я тебе ничего массировать! — «Здравствуйте, Павел Алексеевич…», — Арсений тут же принялся стучать пальцами по экрану, набирая сообщение, — «…вчера я шел домой и увидел Антона Шастуна. Кстати, вот вам еще его заплаканная фоточка. Надеюсь, его исключат в ближайшие пару часов». — Дьявол. — Просто человек с больными ногами, — повторил Арсений, вытягивая левую ногу, отчего Шастун покачнулся. Неужели ему нужно делать что-то… такое. Он вдруг вспомнил все счастливые моменты своей жизни, и они рухнули, разбились, словно зеркало, в которое пульнули камнем. Камнем по имени Арсений Попов. — Ботинок. Сними, — приказным тоном сказал Шастун. — О, это тоже часть твоих обязанностей. Потом мне еще шнурки завяжешь, — кивнул Арсений. Обувь. Эти полу-кроссовки, которые отлично вписывались во весь наряд Арсения. Они не были громоздкими и цветастыми, обыкновенные белые кеды на шнурках. Антон напрягся. В принципе, что плохого в том, что его исключат? Ну, мама с папой немного поорут, ну, лишат его наследства. Нет, Шастун, ты ведь не нарушаешь своих принципов, помнишь? Хотя, насчет «массировать ноги незнакомым парням с именем Арсений и лицом смазливого пидераста» тоже был пунктик, но сейчас Антон решил его забыть. Эх. Он взялся за один шнурок и потянул. Потом положил руку на пятку кеда и стащил, вздыхая. Нога незнакомого человека. Это хуже, чем застукать свою девушку в постели с другим, ей богу. Серьезно, хуже. — Носок… — просипел Антон, с надеждой взглянув на Арсения, но тот лишь ухмыльнулся. — Понял, — сказал Шастун и стянул черный носок с ноги парня. Перед его взором предстала довольно обычная нога с многочисленными венками, аккуратно подстриженными ногтями, но отчего-то тянуло блевать. Благо, рядом был туалет и насчет своих внутренних порывов к извержению Антон не волновался, но вот касаться руками этого… не хотел. — Поспеши, скоро звонок, — посоветовал Арсений, дернув ногой. — Зачем тебе это надо? — Не болтай. Антон вздохнул и коснулся пальцем гладкой кожи, отчего Попов вздрогнул, а Шастун увидел, как округлились глаза Арсения. Да уж, достаточно странная ситуация даже для того, чтобы ее зачинщик не испугался. Большие пальцы Шастуна легли на саму стопу и надавили. Попов промычал. — Нежнее, — сказал он слишком строго, чему Антон не мог не порадоваться, поэтому надавил еще раз, вызвав сдавленный писк у своего мучителя, — не вынуждай меня отправлять сообщение. После этих слов Антон больше не пытался причинить Арсению, по крайней мере, боли. Сначала он просто с пару длинных секунд держал на ноге парня руки, а после начал легко нажимать пальцами. Спустя некоторое время Шастун просто сжимал и разжимал ладони на всей стопе, двигаясь то выше, то ниже. И Арсению просто не могло это не нравиться. Он откинулся спиной на стекло окна, скрестил руки на груди и жевал нижнюю губу, наблюдая за тем, с каким упорством Антон делает ему массаж. Как там говорилось в начале? С послушными мальчиками в любой ситуации чувствуешь себя сильнее и выше? Вот и Арсений чувствовал себя так. Он наслаждался буквально каждым движением и каждым вздохом, который ронял Шастун. — Может быть, достаточно? — сдержанно прорычал Антон спустя какое-то время. — Еще немного, — выдохнул Арсений, следя, как еле дрогнули уголки губ парня в легкой улыбке за счет скорого освобождения от такой своеобразной пытки. И Антон продолжил делать массаж, но прозвенел звонок и он, как ошпаренный кипятком, отскочил от Арсения. — Все, — ознаменовал Шастун. — Молодец, — кивнул Попов, — но ты забыл надеть носок и кроссовок. Антон промычал и быстро напялил на ногу Арсения сначала носок, а после и обувь. Чтобы снова не краснеть от очередного приказа, он сразу взял шнурки и сделал две петли. Одну обмотал вокруг другой, что-то куда-то просунул, затянул и получился достаточно симпатичный бантик, каких Арсений раньше не видел. — Удаляй, — приказал Антон. — Удалю, — кивнул Попов, спрыгивая с подоконника. — Но не сейчас. — Какого хуя?! — О, Арс, здорова. Антон подавился собственными словами, потому что в туалет забежал какой-то кавказец с нелепым хвостиком на затылке. Он, вроде как, был из параллельного класса. — Привет, у тебя сейчас что? — Физ-ра, — ответил кавказец. — У меня информатика, пошли в магаз? — спросил Арсений. — Да го, только дай отлить, — проскулил парень, исчезая за дверцей туалета. — Продолжим, какого, блять, хуя? — уже более сдержаннее спросил Антон. — Ты можешь быть со мной и повежливее, как-никак, а в моих руках твое будущее, — вздохнув, сказал Арсений. — Ты, наверное, многое пропускаешь мимо ушей, хотя они у тебя, как у мышки, — улыбнувшись, продолжал Попов, — но учитель часто расхваливает тебя перед классом, а-ля, мистер идеальность. Но у тебя не все так гладко, да? Мне бы очень хотелось поиздеваться над нашим мистером идеальностью. — У тебя в жизни проблемы что ли, а? — зарычал Антон. — Тебе нахера это нужно, скажи? — Ну, понимаешь, — он задумался. — А нет, не скажу. До следующего раза, Шастун. — До какого еще, блять, раза?! — завопил Антон. — До того, как у меня снова заболят ноги. Кавказец вышел, и они с Арсением испарились в толпе. Шастуну еще хотелось крикнуть ему вслед пару нелестных эпитетов, но Попов словно растворился. Антон не находил себе места. У него болело все и даже то, о чем он раньше не подозревал. Своими руками… он трогал чужие ноги! Вымыв ладони с мылом около тринадцати раз, парень почти с легкой душой вышел из туалета. Шантаж. Смешно, раньше Шастуну это слово казалось достаточно безобидным. А теперь его уделали. Он мог бы не вытворять ничего такого, мог бы не соглашаться на чужие провокации, но он должен. Работать вместе с отцом или быть блатным от мамы — все одно говно, поэтому парень решил выбрать из двух зол меньшую. И почти так кончилась его спокойная жизнь. *** — Ты заставил его делать тебе массаж ног? — охренел Матвиенко, подавившись газировкой. — Ты серьезно? — Знаю, я тупой, — оправдался Арсений. — Но мне в голову просто ничего не шло. Я думал об этом всю ночь, даже во сне, но то, что мне приснилось, нельзя было назвать… компетентным. — Ты думаешь, что сможешь его… ну, того. Завалить? — смущенно спросил Сережа. — В смысле, как ты это хочешь сделать? И я это говорю не про сам процесс. После всей этой херни, после фотки, где он мутузит парней, где он плачет перед гребанным массажем! Ты думаешь, он просто прыгнет к тебе на колени, назовет любовью всей жизни и отдаст тебе свою девственность, если она у него еще есть? — А она у него есть. — Ты что, дракон, который чует, девственна кровь или нет? — нахмурился Матвиенко. — Арс, я давно смирился с твоими порывами трахать мужиков. Или ложиться под мужиков, там уж как пойдет, но бля. Раньше со всеми ты же был… не знаю, милым. Ухаживал за ними, если такое вообще возможно, и все закоренелые натуралы становились… не натуралами. — У меня было всего лишь два парня. — Видишь, какой успех! — обрадовался Сережа, а после снова нахмурился. — Нет, серьезно, почему ты с ним так? У него же, может быть, из-за этого вся жизнь под откос пойдет. Или ты придумал какой-то замечательный фееричный план, где ты, типа садист, строишь из себя черного властелина… — Он никого не видит, — сказал Арсений, откидываясь на спинку лавочки. — У него в жизни такая херня, из-за которой он ничего не видит вокруг. В нашем классе он знает от силы трех человек, про остальных и говорить не надо. Нормально учится, но никогда не принимает участия в какой-нибудь очередной суматохе. По-другому мы бы с ним не начали общаться. — Ты мог бы просто подойти к нему и поздороваться! — Я пытался. Знаешь, что он сделал? Посмотрел по сторонам, обогнул меня и пошел дальше. И так три раза. А теперь он даже не вспомнил этого. Поэтому для меня это был единственный шанс. — Арс, да ты и меня пойми, — затрещал Матвиенко. — Я тебе не советчик в любовных делах, но он явно не пидор. И явно, что в жизни у него действительно полно херни, но почему бы тебе не найти кого-нибудь другого, а? Ты же понимаешь, что он — просто шпала, которую ты шантажируешь? Массаж ног… охренеть! Я бы до такого в жизни не додумался. И все же. Если ты продолжишь его шантажировать, он тебя возненавидит. Если удалишь фотки и прекратишь все это — разобьет тебе хавальник. Ты, конечно, можешь за себя постоять, но его всерьез не ударишь. Поэтому я и говорю, что не надо было ничего такого делать! Он бы успокоился и тогда ты… — Сереж, — голос Арса дрогнул, он вздохнул и посмотрел в небо. Ему было так обидно и радостно одновременно, что парень не знал, что выбрать. Он понимал, что поступает неправильно, что поступает гадко, но уже не мог иначе и Матвиенко был совершенно прав. Но только так он — незаметный для Антона человек — мог с ним сблизиться. Арса всегда окружала толпа девчонок, и даже его прошлые парни влюблялись в него сразу же, как только он манил их пальцем. Но теперь Арсений чувствовал себя иначе. Он не знал Шастуна и боялся своего неведенья. Попов попытался узнать об Антоне все, что только можно, но даже после этого не смог его понять. А та вчерашняя встреча на улице была ничем иным, как шансом от судьбы… который Арсений так глупо использовал. — Я люблю его.