Послушный мальчик?

Арсений открыл дверь квартиры и скинул рюкзак, тут же разминая плечи и шею до хруста. Тяжелый учебный день? Если бы. С начала третьей четверти его нервная система скачет, как казаки верхом на конях в далеком прошлом. Ему так все надоело, что пора бы сказать себе: «А какого черта, парень?», — но Арсений этого не делает. Он идет в ванную, моет руки, смиряется с судьбой и только потом слышит голос отца: — Сень, ты пришел? — Да, — крикнул в ответ Арсений, выходя из ванной и встречаясь с отцом. Удивительно, но их глаза просто невероятно похожи, а многие родственники нередко путают Попова с его отцом, извиняясь, но все равно отмечая, что они как две капли воды. И Арсений точно может сказать, с чего такие доводы. — Что с твоим лицом? — усмехнулся Сергей Попов, проходя в прихожую. — Я таким родился. — Я имею в виду гримасу. Что за вселенская печаль самого красивого в мире писькострадальца? — Про письку — перебор, — фыркнул Арсений, но не смог не обнять отца. Мужчина улыбнулся так, что под его глазами собрались морщинки, а голубые глаза наполнились нежностью и теплом. Он провел рукой по голове сына, растрепав волосы и сбив челку, после чего прищурился в смешке и отпустил Арсения, обуваясь. — Какой-то особенный вечер? — спросил парень, облокачиваясь на дверной косяк. — С чего ты взял? — Ты надеваешь эти туфли только тогда, когда идешь на свидание, — передернув плечами, ознаменовал Арсений. — Или на важные встречи. — Но ведь у тебя свидание, — утвердительно продолжал сын. — Она хорошая, — вдруг отец еще сильнее расплылся в нежности, а плечи его напряглись, и это не утаилось от Арсения. — Она милая и добрая. И еще очень красивая, — но слова отца не заставили Арсения успокоиться. — Сень, не переживай. Я все же мужчина со стажем, опыта у меня достаточно, чтобы прожить остаток жизни в счастье и любви. — Но ведь… — парень заметно скис, — я не думал, что ты найдешь кого-то после мамы… В коридоре повисла напряженная пауза. Арсений отвел взгляд в сторону, складывая руки на груди, а Сергей вздохнул, протирая лицо рукой. — Я вернусь поздно, — кивнув, решил перевести тему отец, накидывая на плечи пиджак. — Ты ведь не будешь чудить тут? — В каком смысле? — удивился Арсений. — Ну, приглашать странных друзей с их не менее странными проблемами, а потом создавать проблемы себе и не мочь из них выпутаться, — неопределенно пожал плечами мужчина. — Ты преувеличиваешь. — Да? Ну, смотри у меня, — улыбнулся Сергей и снова сердечно обнял сына, после чего распрощался и ушел. Арсений закрыл дверь и прошел в зал, плюхнувшись на диван. Странные друзья с не менее странными проблемами? О, да, отец видел его насквозь даже тогда, когда этого не понимал. Только вот одна единственная поправка… они не друзья. И, конечно же, Попов имел в виду Антона. Шантаж. С каких пор парню понадобилось что-то типа такого? Сережа был прав, за Арсом следовали все. Девушки, которых он совершенно не желал и не хотел, парни, которые, пусть и были ему симпатичны внешне, ничуть не подходили душевно. Все, кого он только пальцем манил, без раздумий бежали к нему. Он был эдаким сердцеедом, но разве Арсений когда-либо мечтал о таком? Нет. Ему нужны были нормальные отношения. Какие? Ну, ходить по парку, держась за руки. Смотреть на каналы и реки с моста, прижавшись плечами. Сидеть вечерами в обнимку, наслаждаясь каким-нибудь фильмом. Проводить время не потому, что так написано в великой истории любви, а потому, что так захотелось им обоим. Арсений даже не припоминал момента, когда он вдруг резко перешел на мальчиков. Дебютом его голубой карьеры стало осознание, что у Матвиенко отличные бицепсы, что у него есть пресс, а через обтягивающие майки видно очертание настоящей мужской груди. Тогда Арс быстро влепил себе двадцать пощечин и проплакал в подушку, потому что, еб вашу налево, нервы на пределе! А Сергей долго не понимал, в чем дело. Почему его лучший друг жмется к нему, почему слушает с таким блеском в глазах, почему всегда везде помогает, даже если это не выгодно. Хорошо было бы сказать, что Арс — просто отличный друг, такой, каких и не встретишь с первого маха, но дело было в другом… И совсем скоро до Матвиенко дошло. Поцелуй. В какой-то период их тринадцатилетнего возраста у них получился первый поцелуй. Ну, как поцелуй? Детское и невинное соприкосновение губами, которое еще было и напрочь стерто, смутно и слито, потому что Арс просто поскользнулся на какой-то херне, разлитой по полу, а Сережа оказался рядом. Но их губы соприкоснулись, и Арс понял, что… да… Матвиенко, кстати, тоже это понял и еще очень долго игнорировал любые способы Арсения поговорить с ним. Нет, Сережа не стал в один момент закоренелым гомофобом, он просто подумал, что им обоим нужно остыть. И да, это помогло. С того момента, как они все обсудили, прошло четыре года. Четыре долгих года, за которые Сергей стал для Арсения свахой, а Арсений для Сережи так и остался просто Арсением. Арсений усмехнулся, вспоминая все это. Их поцелуй — какая глупость! Спустя достаточно долгое время, они со смехом вспоминают этот день, пускай и наедине. То, что Сергей ему был симпатичен, не удивило Попова. Просто теплые отношения развили в Арсении комплекс такого старшего брата, и он всегда пытался уберечь Матвиенко от различных бед. Звучит глупо, в общем-то, но это правда. Так почему Антон? Обыкновенная швабра, но так сильно зацепила Арсения, что он был готов застрелиться несколько раз, прежде чем осознать свою влюбленность. Его колбасило так, что хотелось удавиться. Но Арсений стойко держался даже тогда, когда все сразу понял. Антон был прекрасен. Не в плане характера или внешности, они просто были идеальны друг для друга. Больше всего Арсению нравились мысли Шастуна. Дело не в том, что Попов какой-нибудь шизик со сверхспособностями, но он прекрасно понимал, чего Антон хотел, что ему было нужно. Он видел его везде и это сильно давило на душу. А сегодня, когда Арсений добился отличного массажа ног, он почувствовал и отвращение. Антон возненавидел его так сильно, что у Попова перехватило дыхание, и заиграла злоба к самому себе. Арсений не должен был этого делать, у него не было на это права, но все уже было закончено. Или нет, только начиналось. Попов перевернулся на живот и достал из кармана телефон, открывая галерею. Да, плачущий Антон и Антон-кровожадный были одним и тем же человеком. И Арсений мог признать, что он влюбился в этого человека. Проведя пальцем по фотографии, где у Шастуна, округлившего глаза, по щеке катится слеза, Арсений вздохнул, швыряя телефон в угол дивана. Ему было так противно за самого себя, что можно было рвать волосы на голове. — Бля, Арс, хватит о нем думать, — посоветовал сам себе Попов и улегся на бок. Больше Арсений не хотел вставать с дивана и, не дождавшись отца, так и остался лежать в гостиной, после чего уснул. А когда проснулся… — Твою мать, — вздохнул он, глядя на дисплей телефона. — Опоздал. *** — Шастун! Ну как можно не знать эту формулу? Это же фосфорная кислота, какая азотная?! Ты хоть знаешь, как выглядит азотная кислота?! Нет, не так как азотистая, это разные вещи! — надрывалась химичка, чуть ли не лицом тыча парня в его тетрадь. — А это что? Остаток? Какой остаток, Шастун? Это полнейший бред! Тут не должно быть остатка, где ты его разглядел, а? У меня зрение минус шесть, я и то вижу! Еще раз и я поставлю тебе кол, ясно? Все, иди, не морочь мне голову! — Но Зульфия Ренатовна, — прохныкал Антон, топчась на месте. — Прошу… хотя бы тройку… — Не морочь мне голову, Шастун! Иди и думай над своим поведением, — отрезала женщина, и Антон разозлился не на шутку. Он ненавидел химию точно так же, как и ненавидел химичку, которую, по всей видимости, давно никто не трахал. Она орала так, словно не Антон перепутал формулы, а солнце потухло и океаны высохли, а роботы захватили мир, основываясь на химии! И это так сильно бесило Шастуна, что он еле удержал себя от малоприятного поступка, то есть не стукнул кулаком по учительскому столу и не макнул голову учительницы в серную кислоту. Вздохнув, парень вернулся на свое место. — Я ее ненавижу. Дима, давай ее грохнем? — зашипел Антон, сев за парту рядом с Позовым — Тох, ну я же тебе объяснял, — вздохнул Дмитрий. — Если бы ты учил… — Если бы ты учил общество, Лесенко не ебала бы тебе мозг, — зло ответил Антон. — Заебал, блять. Но вопреки всем законам, говорящим о равноправии вселенной, и если ты что-то ей отдашь, она вернет это тебе с большей силой, случилось то, чего Антон ждал меньше всего. Он отдал гребанной вселенной половину своей нервной системы и лишь для того, чтобы на двадцатой минуте урока химии в класс влетел стук, а на пороге появилось заспанное, но улыбающееся нечто, которое Антон мягко окрестил «пидорской мразью». — Простите, Зульфия Ренатовна, — улыбнулся Арсений, потирая затылок. — Я проспал. Можно войти? — Конечно, Сень, проходи, — кивнула она, не отрываясь от проверки других тетрадей. — Садись, ребята объяснят то, что нужно делать. — Почему? — прошипел Антон. — Почему она не убила его тетрадью, как попыталась сделать только что со мной?! — Наверное, потому, что он знает химию и помогал ей в агитбригаде, — пожал плечами Дима. — Я ненавижу тебя, — ответил Антон, смотря в глаза другу. — Ненавижу точно так же, как химию, химичку и эту пидорскую мразь. — Сень-Сень, погоди. Шастун обернулся на этот невинный красивый голосок, принадлежавший, кстати сказать, самой красивой девочке класса. Лера Вейгинд, родом из какой-то Малайзии или Уэльса, подтянула к себе парня и провела большим пальцем у того по щеке, ласково улыбаясь. — Крошки, — сказала кареглазая блондинка, глядя в глаза Арсения. — Ты очень спешил, да? — Даже не представляешь как, — улыбнулся он в ответ и сел рядом с девушкой. У Антона сжались кулаки, и его буквально продирало с каждой минутой. Он обратил свое внимание на что-то строчащего Диму и толкнул парня в плечо. — Почему его все так любят? — Кого? — Пидорскую мразь. — А, ты про Арса, — оглянулся на брюнета Позов. — Ну, много за что. Он активный, участвует в различных мероприятиях. Олимпиады там выигрывает, учителям помогает. Или ты про класс? Посмотри на него! На его лице сияет миловидная детская улыбка. Он смотрит так, как преданный пес смотрит на своего любящего хозяина, как в такое чудо можно не влюбиться? А главное то, что помимо его детского взгляда, он самый старший. — Старший? — Да, он пошел в первый класс, когда ему было восемь. Кажется, в семь лет у него что-то произошло, но кто знает, кто знает? — пожал плечами Дима и вернулся к своей писанине. А Антон с прищуром смотрел на Арсения, который мило беседовал с Лерой, смеясь. Милый детский взгляд? Невинное чудо? Шастуну так не показалось, когда этот гребанный свихнувшийся садист заставлял Антона массировать ноги. Осознание этого вернулось очередным порывом к извержению желудка, но Шастун сдержался. Он уткнулся лбом в тетрадь и просидел так до конца урока, хотя иногда училка на него нестерпимо орала. Химия прошла, и как же Антон был этому рад, потому что сразу после химии шла геометрия, которую парень в последней четверти учебного года полюбил всем сердцем, а после геометрии… о, да, долгожданная физра. Шастун не любил физру и ненавидел физрука, который, лишь из-за того, что у Антона был рост под два метра, заставлял парня гонять мяч по баскетбольной площадке. Именно поэтому Антон предпочитал отсиживаться где-нибудь в самых дальних уголках школы, к примеру, в кабинете истории, где ему всегда были рады. Но, видимо, сегодня было не до кайфа. Открыв пенал на уроке геометрии, он нашел записку. Развернув аккуратный клочок бумаги, Антон прочитал: «На физре встретимся в библиотеке. Не опаздывай». А внизу подпись: «От хозяина своему послушному мальчику». На этом моменте Шастун не смог сдержать свой порыв злости. Он резко встал из-за парты, со всей силы хлопнув по деревянной поверхности широкими ладонями, и на весь кабинет прокричал заливистое, однако такое четкое и пропитанное возмущением: «ЗАЕБАЛ!». Бедная математичка округлила глаза и, судя по ее дрожащим коленкам, ее схватил инсульт или приступ эпилепсии. Но, тем не менее, Антону больше не хотелось ни чертить, ни писать, ни решать. Он одним движением спихнул все принадлежности в рюкзак и живо вышел из класса, не замечая, с какой грустью Арсений смотрел ему вслед. Попов нахмурил брови и упер взгляд в задачи, хотя теперь в голове у него не было ничего, кроме Антона. Он не мог сосредоточиться даже тогда, когда милая Лера указывала ему на ошибки и ласково улыбалась, видя рассеянность на лице у Арсения. Но это была никакая не рассеянность, а банальный стыд. И теперь Попов мог понять слова, которые говорил ему Матвиенко. Звонок означал скорую встречу Антона и Арсения, но теперь у Попова не было того задора, который он испытывал, вырисовывая записку. «От хозяина своему послушному мальчику» — что за ебанный бред? Парень и сам не мог понять, что на него нашло. Когда он писал это, все его тело дрожало в предвкушении и наслаждении от собственных действий, но не сейчас. Сейчас Арсению было стыдно, и этот стыд веревкой огибал шею парня. Парень неспешно спустился на второй этаж, туда, где учились мелкие, и зашел в библиотеку, отмечая, что Антона еще нет. И слава богу. Арсений боялся увидеть Шастуна и упасть в обморок. Вот зачем он так поступил? С самого начала и по нынешнее время. Но другого способа не было. Арсений убеждал себя, что другого способа не было. Телефон в его кармане завибрировал, и парень поспешил достать гаджет: Армян: Ты где? Мы идем в ларек?

Нет, звиняй.

Армян: Почему? Чувак, мы договаривались, я уже стою тут. Где ты? Я подойду.

Сейчас нельзя.

Армян: Арс, че случилось? Ты где?

В библиотеке.

Армян: Ты… его ждешь?

Да.

Армян: Что ты опять натворил?

Я не знаю.

И Арсений правда не знал. Он закрыл переписку, убирая телефон в карман брюк. Только сейчас он заметил, что помимо Шастуна, в библиотеке не было никого. Их библиотекарша женщина занятая, а под конец года она возится с учебниками, поэтому Арсений мог полностью расслабиться и рассесться в удобном кресле, читая названия книг, стоящих рядом на стеллаже. Но звонок вывел парня из душевного равновесия, за библиотекой затопали маленькие ножки, младшие классы разбежались по кабинетам. А Арсений сидел и пилил взглядом дверь. Он не может не прийти. Он не смеет. Он так не поступит. В голову к Попову закрадывалось столько мыслей, что все тело рвало от любопытства и самоуничтожения. Ему нужно было быстрее увидеть Антона, удостовериться, что парень его не бросит, что он боится и не сможет убежать по собственной воле. Арсений ощущал себя хищником и садистом, но ничего не мог поделать. Он влюбился и теперь приобрёл способность заниматься самообманом. Но вот дверь открывается, и в библиотеку входит Антон. Как всегда, немного бледноват, сжимает руки в кулаки и смотрит ровным холодным взглядом, из-за которого Арсений вздрагивает, но ухмыляется. Его послушный мальчик так просто не уйдет. — Привет, — говорит Попов мягко, потому что действительно чувствует себя счастливым. — К черту приветствия, — выплевывает Антон. — Говори, че тебе надо и я пойду. — Не пойдешь, — заметно грустнеет Арсений, но пытается это скрыть и, на удивление, у него хорошо выходит, потому что Шастун не замечает разницу. — Это поручение будет долгим. — О, а твоя вчерашняя поебень была ахуеть какой быстрой, — огрызнулся Антон, заставив Попова вздрогнуть. — Не смей материться, — говорит Арсений и его голос становится непроизвольно жестким. «Блять, зачем ты это делаешь, Арс? Остановись, остановись, остановись!» — Или че? — ухмыляется Антон. — Или я тебя ударю. «ЗАТКНИСЬ, ПРИДУРОК КОНЧЕННЫЙ!!!» — Ударишь? Меня? — хихикает Антон. — Даже не смешно, уебан ты эдакий… Но Шастун не успевает понять, как его скулу обжигает болью. Арсений быстрый. Он невероятно быстрый и во время удара, во время того, как длинные аристократичные пальцы сжимались в кулак, а все его тело напрягалось, подобно хищному зверю перед прыжком, на лице у Попова было полнейшее безразличие. Даже его глаза стали холоднее и темнее чем обычно. Антон не успел среагировать и рухнул на пол, а за ним полетело несколько книжек. Он упал, хватаясь на щеку и злобно глядя прямо в глаза Арсения. Это уже слишком серьезно. — Да ты…! — За словами, — перебивает его Попов, — следи. Ты меня понял? Но Антон молчит, потому что умеет сохранять гордость. — Понял? — Арсений настойчив. Вместо слов Шастун кивает и поднимается с пола, чувствуя себя неуклюжим псом, которого человек в красном свитере очень долго бил огромной дубиной. * Попов кивнул в ответ и быстро занял свое прежнее место, глядя на Антона, который отрешенно смотрел куда-то в сторону. И, точно как и вчера, Арсений каждой частичкой тела чувствовал это презрение к самому себе. В кармане завибрировал телефон, но парень не обратил на это и капли внимания. Он лишь немного наклонился, привлекая к себе внимание Шастуна. — Подойди, — говорит Арсений, подзывая парня пальцем. — Иди сюда. Антон морщится и брезгливо метает взгляд по всей комнате, потому что действительно чувствует себя собакой. Он не может подойти, он еще не до конца свихнулся, чтобы быть преданным псом какому-то мудиле, но его раздирают идеалы. Его семья, школа, жизнь и этот Попов, который сейчас немного грустнеет в лице, но продолжает подзывать Шастуна к себе. — Не вынуждай меня приказывать, ты ведь знаешь, что так надо, — говорит Попов тише. — Подойди. И на этот раз Антон слушается. Он очень медленно идет к своему мучителю, надеясь, что сейчас в библиотеку зайдет управляющая и выгонит их на урок физры, но, сколько бы времени не прошло, в кабинете никто не появляется. И Шастун подходит так близко, что соприкасается своими коленями с коленями Арсения, который теперь, выгнув спину, почти дышит парню в пупок. — Тебе больно. — Отвали, — говорит Антон без какого-либо желания отвечать. — Я хочу знать. — А как ты думаешь? — сжимая челюсти, спрашивает Шастун. — Я думаю, что тебе больно. — Отлично, надеюсь, тебе будет достаточно этого, — выплевывает он, но Арсений все равно продолжает. — Я не умею себя сдерживать. — Я заметил. — Прости меня. — Не надейся. — Я пытаюсь по-хорошему. — Плохо получается. — Садись. Антон смотрит на парня, который хлопает ладонью по собственному колену и снизу вверх смотрит прямо в изумрудные глаза, которые сейчас наполняются удивлением и непониманием. — Прости? — Сядь, — повторяет Попов и Шастун усмехается. — Ты серьезно? Значит, ты все-таки педик, да? А я-то думал! Ну, понятно все с тобой. А какое будет твое последнее желание? Встань на колени и выгни поясницу, чтобы мне было удобнее тебя трахнуть? Совсем ебанулся, да? — Выполняй, — без эмоций продолжает Арсений. — А что если нет? — Ты не знаешь? Я отправлю фотографии. — Если ты их отправишь, — шепчет Антон, наклоняясь ближе, — я изобью тебя до полусмерти, а то и вовсе убью. Плевать как, но я грохну тебя и это уже не шутка. Мои родители богачи, они легко добьются моей невиновности, а вот ты уже будешь либо парализованным человеком, либо трупом в сырой земле. Ну, хочешь этого? Отправляй. — А ты этого хочешь? — спрашивает Арсений спокойно, хотя к горлу подступает ком. — Ты ненавидишь своих родителей. Мы в этом похожи. И Антон не может не согласиться. Он смотрит в спокойные голубые глаза и не верит, что его ноги подгибаются, а своей задницей он чувствуют чужое колено. Нет! Это всего лишь небольшой приступ слабости, но Антон уже не может подняться. Глаза напротив смотрят на него так четко и ясно, что Шастун не в силах оторвать взгляда, поэтому даже не чувствует, как чужие руки огибают его талию и прижимают ближе. Пахом он упирается в живот Арсения, а руки Антона лежат на спинке мягкого кресла, где теперь сидят они вдвоем. Ноги у Шастуна длинные, но худые, поэтому свои колени он втесняет в расстояние между бедрами Арсения и ближними стенками кресла, а сам, благодаря натиску рук Попова, вжимается в брюнета всем телом. Арсений откидывается на спинку кресла и это позволяет им прижаться еще плотнее. Антон не может понять, что происходит, в его голове столько мыслей, что становится страшно, но он чувствует на своем лице чужое ментоловое дыхание, а руки, оглаживающие его спину, слишком теплые и большие. Они очень близко. Сантиметра четыре между их лицами, это слишком плотно. Но как бы Антон ни заставлял свое тело оторваться, крепкие руки держали его, не позволяли шевельнуться. Арсений прикрыл глаза и подался вперед, но не целовал. Антон не заметил, как в его голову закралась мысль, что Попов обязательно должен его поцеловать. Но Попов этого не делал. Он просто уткнулся носом в плечо Антона, а после положил на него подбородок, поворачивая голову и носом упираясь в русые волосы. Шастун лишь вздохнул и тоже прикрыл глаза. Он не мог сказать, что ему противно. Потому что это не так. Очень долго. Они сидели так очень долго. Антон на коленях Арсения. Один просто терпит наказание, второй исполняет свои тайные мечты. Шастун тоже уткнулся носом в волосы Арсения и теперь просто сидел, отдаленно наслаждаясь ласками. А Попов гладил волосы своего послушного мальчика, перебирал позвонки сквозь одежду, спускался до самых ягодиц, но не останавливал на них руки, а просто шел к длинным ногам и обратно к спине. Да, Антону было страшно. Ему было страшно от слов этого парня и от его действий. Поэтому Арсений не нашел ничего лучше, как завести разговор: — Почему ты так боишься исключения? — Я не обязан отвечать. — Не обязан, — пожимает плечами Попов. — Но ты ответишь. Расскажи мне. — Я просто не хочу становиться отбросом общества, которого потом устроят на работу благодаря мамочке и папочке. — Разве это плохо? — По-твоему, хорошо? — Не знаю, у меня такого не было. — Что, твои родители чересчур строгие? — Нет, — вздохнул Арсений. — Их нет. Глаза Антона округлились, и он резко отпрянул, посмотрев на Попова. — Отец разбился в катастрофе, когда мне было семь, а мама умерла четыре года назад. — Как же ты… один? — Не один, — покачал головой Арсений. — У меня все еще есть настоящий отец. — В каком… смысле? — Моя мама была замужем, и в том браке родился я. Потом они развелись, а я остался с мамой и ее новым мужем, которого звал отцом. После смерти отчима мама и папа снова сошлись. Но мама умерла… тоже. Кто знал, что их отношения продлятся так недолго? — И ты ненавидишь их? — сглотнул Антон. — Ненавижу? Всем сердцем, — нахмурился Арсений. — Мама и отчим так много мне обещали, говорили всегда о разном, вещали-вещали, а потом оба умерли, оставив на попечение отцу-алкоголику, который лишь из-за меня прекратил свои запои. Отчего-то я не вижу в этой сказке счастливого конца… Антон задрожал, потому что рука с его спины вдруг куда-то пропала и резко оказалась на щеке. Большой палец огладил место под глазом, Шастун сидел не в силах даже шелохнуться, потому что очень испугался той неизвестности, что сейчас плескалась в голубых глазах. Ему казалось, что именно в этот момент Арсений непредсказуем, что он легко убьет сейчас любого человека и Антон не сможет отделаться одними детскими обнимашками. Рука Попова все так же теплая и она лежит на щеке парня. Медленно движется вверх, запуская в волосы пятерню, и снова ложится на щеку, продолжая гладить. На секунду Антону кажется, что Арсений улыбается. Самой мягкой, чистой и даже ангельской улыбкой, на которую только может быть способен сам Попов. И Шастуну отчего-то это нравится. Он даже улыбается в ответ, но быстро сгоняет по-тупому счастливое выражение со своего лица. Так нельзя, ни в коем случае. — Этого достаточно, — вдруг говорит Арсений. — Что? — Я говорю, слезай, — фырчит Попов дружелюбно, а потом произносит уже с насмешкой: — Или что, Шастун, понравилось на моих коленках сидеть? — Пошел ты, — рычит Антон и резко встает, тут же ощущая задницей холод. Ему пускай и неприятно, но стоит ли об этом знать Арсению? — Увидимся завтра, — говорит Попов так, словно они только что не обнимались в пустом кабинете, а чаи гоняли на английском приеме. — Пока. — Стой, — останавливает Антон. — Зачем? Если тебе нужно что-то именно сейчас, ты можешь мне сказать, я сделаю это, и мы разбежимся. Хватит этих тупых издевок, просто скажи, что тебе надо, и я выполню! — Оно мне надо? — ухмыляется Арсений и вдруг все у него внутри сжимается. С ним всегда так, это ужасное чувство, которое хочет подчинить себе всех. Оно вырывается в самые неподходящие моменты и вываливает все, что нельзя говорить, о чем нельзя думать. Но сейчас Арсения снова захлестывает это чувство, оно как вирус, как яд, распространяющийся по телу. Как болезнь, что заставляет говорить гадости людям, из-за которых сердце бьется чаще. — Сделать так легко и все? Это то, что ты можешь мне предложить? Ты оказался куда скучнее, чем я думал, — он пытается закусить губу, чтобы прекратить поток отвратительных слов, но не может. Не может и продолжает: — Жалко. Но моя цель не в том, что ты сбегал мне там за чипсами в соседний ларек или помог написать обществознание. О, нет, Шастун, у меня дела покрупнее твоих детских заскоков, — Арсений улыбается и в этот момент ему хочется откусить язык, чтобы не разговаривать, но не получается. И он говорит: — Я хочу заставить тебя заплакать. — Что…? — Хочу, чтобы ты ревел передо мной и просил отпустить. Или нет! Чтобы ты ревел и просить не оставлять тебя, вот это было бы очень красиво. Ты ведь одиночка, лишнее внимание для тебя — приз! И я готов дарить тебе это внимание… Не думаешь? Антон так не думает. Он отшатывается от Арсения, словно от пощечины, и рычит. — Ты больной, — кидает Шастун и резко уходит, хлопая дверью. А Арсений смотрит ему в след и понимает, какой же он мудак. Руки тянутся к волосам, колени подгибаются и вот Попов сидит на корточках, сжимая ладонями голову, и просто проклинает себя за собственное существование, потому что не может понять, что с ним происходит. Он вздыхает и выдыхает слишком часто и лихорадочно, как кажется самому Арсению, и мгновенно чувствует слабость во всем теле, смешивающуюся с желанием заплакать. Библиотеку он покидает с совершенно безразличным лицом. Вечером того же дня Арсений лежит на кровати в своей комнате, пока отец сидит на кухне и разгадывает кроссворды. Попову не хочется ни спать, ни есть. Он всем телом чувствует, как где-то там на своей кровати лежит Антон и проклинает брюнета. Пропасть между ними, что раньше была обыкновенной трещинкой, растет с каждым произнесенным словом и все, что хочется сделать Арсению, это достать старый дедушкин пистолет и застрелиться на балконе. Красочно и громко. Феерично. Но вдруг в его кармане вибрирует телефон и парень берет гаджет в руки, открывая сообщения. Он вздрагивает всем телом, по которому волнами разносится и страх, и удовольствие. Неизвестно: Я скоро буду в городе и погощу у вас какое-то время. Не говори отцу. Я очень по тебе скучал. Ты ведь будешь меня ждать?

Конечно.

Арсений отвечает и чувствует, как в глазах собирается влага. Он открывает галерею и папку с названием «С». В этот папке всего одна фотография, и он открывает ее на полный экран, чтобы улыбнуться и немного нахмурить брови, вдыхая полной грудью. Чтобы увидеть человека, из-за которого теперь не владеет своей речью и все, что он может, это сидеть за защитой из грубых слов. Его главный принцип жизни: слушать и говорить. За окном нещадно льет дождь и сыпет град, а Арсений укладывается на бок и закрывает глаза, сжимая в руках телефон. В полусне он шепчет с лаской, хотя даже эти слова ранят его не меньше презрения к самому себе: — Я всегда жду тебя, глупый старший брат. *Отсылка к книге Джека Лондона "Зов предков"