Послушный мальчик?

— Э? Алексея передернуло от слов Арсения, и Шастун почувствовал, как сильно напряженные пальцы впились в его кожу под одеждой. Он невнятно фыркнул в сторону, стараясь не показывать свое израненное лицо, а Алексей вдруг отпрянул и вжался в спинку своего водительского кресла. Окно пассажирского сидения медленно поползло вниз, впуская в темную машину прохладный воздух, от которого Антон поморщился и вздрогнул. Вздернутый нос кнопкой любопытно и все также странно холодно и напряженно сунулся в машину, в темноте стараясь отчетливо разглядеть выражение на лице брата. — Что, извини? — неловко переспросил Алексей. — Ужин готов, — продолжал нажимать Арсений, не отрывая взгляда от лица старшего. — Папа зовет тебя к столу. — Да? А. Да! — странно спохватился мужчина. — Точно, ужин. А я тут… друга твоего… того самого… Алексей замолчал, скатав губы в трубочку, а потом втянув их в себя так, что осталась одна светло-розовая полоска. Говорить что-то было бессмысленно, потому как мужчина уже предвидел, что если он прямо сейчас не выйдет из машины, то крепкая рука младшего братца схватив его за копну черных волос и пару раз ударит о дверцу пассажирского сидения. Эпично, с брызгами крови. Как в фильмах. Что-то невнятно бормоча в свое извинение, Алексей засуетился, буквально выталкивая свое тело наружу. При открытии двери свет в машине зажегся, Антон прищурился и еще больше уткнулся носом в свой капюшон. Арсений уже видел его побитое лицо, но кажется, что показывать эти ушибы так часто было бы слишком жалкое зрелище. Когда дверь закрылась, свет погас. Обошедший машину Алексей встал напротив брата. Голос его был такой вкрадчивый, что Антон не совсем понял, что тот щебетал Арсению, но вскоре мужчина удалился. Водительское места старшего брата вскоре занял сам Арсений. Когда свет вновь загорелся при открытии двери, Антон ловко отвернул голову в другую сторону, снова избегая проблемы. Закрыв дверь, а заодно и окно у пассажирского сидения, Арсений облокотился на спинку кресла и расслабился. Неожиданно расслабился. Плечи его опустились, выражения лица парня Антон не видел, но представлял, что оно более чем умиротворенное. — И что? — вдруг подал голос Арсений, привлекая внимание застывшего парня. — Мой брат хорош? — Ты о чем? — О том, что он с тобой делал, — Арсений поднял руки и виртуозно пошевелил пальцами, как бы намекая на увиденную им сцену. — Если бы ты хоть слушал внимательно, то понял, что ничего такого не было. Антон поймал себя на мысли, что позорно оправдывается. Он слишком много всего позорного делает. Слишком много всего. И все перед Арсением. Но вместо того, чтобы покаяться в своих подозрениях, Попов только цыкнул, схватил Антона за ближайшую левую руку и дернул на себя так, что у Антона в глазах потемнело. Все тело заныло новой волной из боли, а только что расстелившиеся мысли собрались в один колкий комок. Но Антон не пискнул. Даже не выругался, хотя непременного этого желал. Он весь сжался, вместе с этим чуть закусывая внутреннюю кожу нижней губы и зажмурил глаза. Через плотно сжатые веки он вдруг почувствовал свет на своем лице и немного приоткрыл один глаз, морщась от бьющего в лицо свечения экрана телефона. Позади этого телефона застыло немного удивленное и жалобное лицо Арсения. Такие выражения обычно корчила мама Антона, когда видела бездомных животных на улице или когда после очередного «разговора» с отцом гладила сына по голове, успокаивая. Антону не нравилось это выражение. Подбитая бровь и рассеченная губа с фингалом под глазом. Такое же избитое зрелище, как и сам избитый с ног до головы Антон. Наконец-то он чертыхнулся и вырвал руку из хватки, пожалев об этом через мгновение, но не обращая внимание на боль, парень вжался в свое сидение, отворачивая голову. — Это тебя… — Арсений вовремя прикусил губу. — Не брат же мой? — Нет, — хмыкнул Шастун. — Но, может быть, он хотел… — Полапать тебя подольше? Антон посмотрел на Арсения, и желание снять тяжелый кроссовок и зарядить им промеж голубых насмешливых глаз все возрастало и возрастало. Но у Шастуна не было сил злиться, и он утихомирил свой порыв. Лишь снова обмяк на кресле, в надежде, что в ближайшее время его не будут таскать в разные стороны или дергать за руки. А Арсений молчал, прожигая в Шастуне дыру, пусть даже и не отчетливо видел парня. Экран телефона погас, и только свет далекого фонаря немного поступал в машину, помогая различать очертания. — Не пялься на меня, — рыкнул Антон, скрещивая руки на груди и демонстративно отворачивая голову. — Почему? — По кочану, блять. Арсений уже открыл рот, желая язвительно ответить, но вовремя и в этот раз даже пунктуально сомкнул губы, не произнося ни звука. Было тихо. В такую погоду мало кто выходил из дома, а учитывая, что сегодня вечер субботы, и пьянки-гулянки закончились еще утром, люди выбирали отдых от долгой изнурительной работы или учебы. Поэтому никого не было. Иногда, конечно, проезжали редкие машины или велосипеды, но чаще это была доставка еды или поздние трудяги, и Арсений скучающе наблюдал за всем этим, как будто у него не было дел поважнее. Момент упущен — он думал так. Но Антон не двигался. По его умиротворенному выражению лица и опускающимся векам, на которых пушистые светлые ресницы щекотали области под глазами, можно было подумать, что парень спит. Нет. Пересиливая себя, Шастун держался из последних сил, чтобы не отключиться. Боль вызывала желание обратное, но одурманивающий запах чужого мятного шампуня, теплая печка прямо под пятой точкой и греющие толстовка с курткой убаюкивали парня, как младенца, завернутого в десяток пеленок на руках у матери. И тут Антон вздрогнул. Его рука, лежащая на колене, рефлекторно напряглась, а положенная поверх нее ладонь Арсения неловко сжала бледную, замерзшую кожу. Антон был благодарен времени суток. Он бы не выдержал позора от того, что пристал бы перед Арсением в виде вареного рака. — Не знаю… — стыдливо просипел Попов, также пряча лицо за другой рукой и крепче сжимая холодные пальцы Антона. — Не знаю, что нужно сделать, чтобы помочь… — Ты фильмов, что ли, пересмотрел? — неловко буркнул Антон, поглаживая вспотевшей ладонью свою напряженную шею. Ему такое тоже было впервой и по мере нарастания удовольствия стремительно возрастал стыд. Но сжимающая его пальцы рука не пропадала, а лишь держала сильнее, и Антон натянул свою толстовку на собственный нос, вжимая голову в плечи и чувствуя, как приливает краска к щекам. Все-таки, они подростки. И смущаться совершенно нормально, даже если оба не хотят это показывать. Но несмотря на то, что Арсений даже задрожал от негодования и понимания, насколько глупо он сейчас выглядит, руку он не отдернул, лишь впился ногтями в мягкую бледную кожу Антона, призывая того к спокойствию. И Антон, как ни странно, успокоился. Они так и сидели, как два красных дурака, смотря в разные стороны, но думая об одном и том же. Произнести первое слово в этой плотной тишине решился Арсений: — Так… что мне сделать? Он впервые за долгое время отодрал свой взгляд от окна водительского сидения и посмотрел сначала на отвернутую голову Антона, а затем медленно, с опаской, переместил свое внимание на их сцепленные руки и инстинктивно сжал сильнее. От этого Шастун поморщился и напыщенно пожал плечами, ухмыляясь своему нечеткому отражению в окне: — Ну не знаю, — в его голос было столько нахальства, что Арсений успел разозлиться, — может быть, сделаешь мне массаж ног? — Ты серьезно? — А почему нет? — уже раздраженно переспросил Шастун. — Или что? Брезгуешь? — Я же извинился за это, — виновато просипел Арсений, дернув руку Антона на себя, отчего у того резко заныли плечи, и он поморщился, выдавая еще злее: — Тогда садись на мои коленки и не матерись, уебок. — Да хватит уже! — Тогда не спрашивай у меня, чем ты можешь мне помочь! — в ответ крикнул Антон, выдергивая свою руку из хватки Арсения и глядя на последнего исподлобья. — Если бы я знал, чем мне можно помочь, то сказал! А так я и сам не знаю! И в голосе столько обиды, что неловкость между ними вновь становится плотной, как вата, или как вода под очень высоким давлением, давящая на уши и внутренние органы. Ни Антон, ни Арсений не знали, что будет дальше. Лишь могли наивно, как и свойственно школьникам, мечтать о каких-то глупостях. Попов никогда не думал о том, что захочет убежать из своего дома, но видя ситуацию Антона и чувствуя, что до их душевного понимания остается совсем немного, он размышлял о побеге. О побеге вдвоем. Нет, тогда его будет терзать совесть за оставленного в одиночестве отца, да и куда они, босые и без денег, побегут? Найдут тихое место и будут отсиживаться до совершеннолетия без образования и средств? А если то самое душевное понимание будет настолько хрупким, что после первой же ссоры оно разрушиться вдребезги? Арсений чувствовал себя беспомощным. Он не мог придумать план, в котором они оба выйдут победителями, а все идеи в голове оставляли одного из них с голой задницей. В своих раздумьях, парень не сразу заметил, как Антон схватился за рукав чужой толстовки и чуть дернул на себя, привлекая внимания. Голубые глаза сквозь толщу непонимания, рассеивающегося с каждой секундой, впились в Шастуна, а тот, отрешенно глядя в окно и плотно сжимая губы в неверии в собственные слова, просипел: — Может… отсосешь мне? Арсений на секунду замер, ощущая на языке неприятную горькую сухость. Он смотрел на лицо Антона, немного повернутое к стеклу и не понимал, когда ему смеяться или плакать, или радоваться, или… или что? Но вот Шастун наконец-то соизволил встретиться лицом к лицу со своим главным страхом и на его пухлых губах повисла грустная улыбка. Зеленые глаза в темноте стали полностью черными и то, какие чувства испытывал их обладатель, Арсений понять не мог. Однако Антон молчал. Молчал, подтверждая, что его последние слова не были шуткой или насмешкой, а скорее походили на вызов. Это… не шутка? Шастун вздрогнул, когда Арсений вдруг подорвался, стараясь удобнее расположить собственные ноги, а сам приблизился так, что Антон почувствовал горячее дыхание на своем лице. Тело пробило дрожью, и он замер, как будто свидетель убийства, настолько пораженный происходящим, что забывший даже о важности собственной жизни. Чужая рука, немного подрагивающая, коснулась впалого живота Антона, погладив кожу сквозь толстовку, и горячая напряженная ладонь легла парню на пах. Тот вытянулся, вжимая голову в плечи. Какое было выражение лица у Арсения, Шастун не видел, но ему отчего-то стало до невообразимого страшно. Как будто это не он только что предложил столь абсурдное решение всех его проблем, словно это не его слова привели к такому исходу. Он наконец смог оторвать руки от сидения и в следующий же миг схватил Арсения за плечи, сдавливая конечности и останавливая того. Нависший над парнем Попов, неловко остановился, почувствовав себя самым большим дураком. Колено, которым он упирался в область между сидениями, вдруг заныло от нагрузки, и Арсений поморщился. Русая макушка уткнулась ему в грудь, а ее обладатель, по всей видимости, был очень далеко отсюда. Его колкий язык сыграл с ним злую шутку, от которой Антону сейчас хотелось провалиться сквозь землю и чем сильнее возрастал этот стыд, тем крепче была хватка на плечах Арсения. — Я понял-понял, — зашипел Попов, возвращаясь обратно на водительское кресло и еле разгибая колено, которое уже успело окаменеть, — ты пошутил, а я долбоеб. В следующий раз предупреждай, когда будешь шутить. — Кто ж знал, что ты сразу на меня кинешься, — закрывая горящее лицо рукой, просипел Антон в ответ. — Ну знаешь ли! Я… обрадовался, блять. Я обрадовался! — Обрадовался возможности отсосать кому-то?! — удивленно ахуел Антон, выпучив глаза в сторону Арсения. — Обрадовался возможности отсосать тебе! — рявкнул в ответ Попов, а потом спохватившись, рявкнул еще громче: — Да нет, блять! Я не этому обрадовался! Я обрадовался, что ты меня попросил об этом! — Какой же ты изврат… Арсений издал стон последнего выжившего игуанодона и с размаху влетел лбом в руль, благо не в клаксон, но звук стука был приличный. Тишина вновь насупилась, и было слышно лишь чересчур раздраженное дыхание Попова, который до такой степени сжимал многострадальный руль, что даже локти парня тряслись от напряжения. — Я теперь не женюсь, — прикрывая лицо двумя ладонями, наигранно слезливо выдал Антон, а затем гаденько засмеялся, вгоняя Арсения в еще большею краску. — Да ладно, с кем не бывает. Это все твои инстинкты геюги. Видишь такого красавца, как я, и сразу коленки от возбуждения дрожат, да? — Красавца с разукрашенным лицом? — передразнивая, хмыкнул Арсений. — Да, мои инстинкты зашкаливают. — Вот и я о том же. Одно гейство на уме. Вот у меня… — Антон вдруг хотел начать свою долгую поучительную тираду, но неожиданно замер. Плечи его неловко опустились, и общая атмосфера стала напряженная, как будто держащая какую-то скрытую интригу. О чем думал Шастун в эти минуты — Арсению было неизвестно, да и вряд ли он когда-нибудь об этом узнает, но следующими словами Антона были: — Может, сделаем это? Арсений медленно отодрал свой лоб от руля, на бледной коже которого уже красовался красный след, и вопросительно глянул на Антона. Тот смотрел в ответ. На этот раз не убегал, с таким интересом разглядывая пустую улицу и ближайший подъезд без света, потому что какие-то ублюдки лампочку выкрутили. И не пытался спасти себя, оправдывая все шуткой. Он выглядел таким серьезным, словно собирался предложить невероятно опасную авантюру, типа, самоубийства на двоих. И Попову становилось не по себе от этих мыслей. — Может, правда сделаем это? — Это? Быть умным — вовремя притвориться тупым, но Арсений уже так часто ошибался за последнее время, что больше не хотел упускать возможности. Он впился взглядом голубых глаз в темно-зеленые глаза напротив и с дрожью в голосе переспросил: — Что «это»? — Ну… займемся сексом? Арсений икнул. Громко так, заливисто, и даже не прикрыл рот рукой, хотя та неумолимо тянулась к губам. Правда не понятно к чьим губам, но факт остается фактом — граф забыл обо всех приличиях. — В машине моего брата? — То есть другие обстоятельства тебя не волнуют, да? — цокнул Шастун, но все еще смотрел Арсению в лицо. Все еще мог держаться. — Чего ты вдруг это спросил? — Мы зажимаемся здесь с тобой уже полчаса, подумал, что это хороший исход событий! Улыбка отвратительная. Улыбка Антона просто отвратительная. Он улыбнулся так странно, что Арсений даже не понял, о чем подумал. То ли улыбка была от безысходности, то ли от шутовства, или от обычного любопытства, но Попову она не понравилась. В ней не было того рьяного желания, которое сам Арсений испытывал каждой клеточкой своего тела. В этой улыбке не было ничего. — Зачем ты это… — Хватит меня заебывать! Антон ощутил прилив сил, потому что в следующую же минуту перелез на заднее сидение, стараясь аккуратно передвигать свои километровые ноги, а затем потянул на себя и Арсения, вынуждая его переступать через коробку передач, и упасть на Шастуна сверху, одним коленом упираясь в коврики для ног, а второе неловкой протиснув между спинкой задних сидений и бедром Антона. На заднем сидении было даже темнее, чем на переднем, и Арсений лишь через силу мог выловить какие-то выражение на лице парня напротив. Антон лежал, не зная, что делать дальше. — И что теперь? — выпалил он без толики сожаления или былого стыда. — Будешь просто смотреть на меня? Ты же минуту назад к моим яйцам лез, чего теперь замер? Арсений нервно сглотнул. Теплое тело под ним, через которое парень так изящно изогнулся, было скованным и напряженным. И, скорее всего, лицо, которое Попов видел так плохо, было передернуто странным, непривычным выражением лица. С чего вдруг такие перемены и что могло случиться со вчерашнего беснования до сегодняшней податливости — Арсений даже вообразить не мог, а Антон, как партизан, молчал в тряпочку. Просто делал вид, что так надо, и как дурак следовал написанному им же бреду. — Почему сейчас? — растерянно спросил Арсений, поднимаясь и спокойно усаживаясь на Антоне сверху. — Да какая разница? Давай уже, делай свою гейщину. — Просто скажи мне, — настаивал Попов. — Откуда мне знать?! Антон закрыл лицо руками и его тело напряглось, выгибаясь. Парень шумно втянул воздух носом, и Арсений понял — все плохо. Мышцы, кости, органы — все болело так сильно, что Антону хотелось кричать и выть. Осознание происходящего в его жизни вынуждало взвывать еще сильнее, а вместо этого он предложил Арсению потрахаться в машине его брата, словно это могло что-то решить. Словно подобным он мог по-настоящему привязать к себе хоть кого-нибудь в этой жизни, и иметь отдушину на случай, если авантюра самоубийства на двоих перестанет быть шуткой в никуда. Но Арсений как назло все делал наоборот. Когда не надо — лезет, когда надо — нос воротит, и что прикажите творить Антону? Снова оправдать своего поведение тупой шуткой? Или сказать, что у Попова в мозгу одна похабщина? — Ладно, — на выдохе вдруг безразлично и тускло ответил Антон, опуская руки и вытягивая их вдоль тела как обездвиженные вареные макаронины, — плевать. Я пойду домой, так что слезай. Ветер на улице шумел так сильно, что было слышно даже в машине. Да, в такую погоду их никто не увидит, и никто не будет осуждать. Даже пришедший домой Алексей с потерянным выражением на лице на вопрос отца: «А где потерял Арсения?», — только покачает темной макушкой и кивнет отцу в сторону кухни. Им нужно было слишком мало, чтобы прийти к соглашению, а у самой его черты оказалось, что пропасть колоссальная. И сидя сверху на Антоне, касаясь своим телом чужого, Арсений не понимал, как далеко ему нужно прыгнуть, чтобы эту пропасть преодолеть. Он медленно наклонился, в нос Антона ударил запах уже знакомого шампуня и тело покрылось мурашками, когда мягкие губы Попова коснулись его щеки. Они легко пощекотали разгоряченную красную щеку, скользнули чуть вниз, горячим дыханием опаляя острую линию челюсти и наконец-то таким хитрым путем достигли чужих губ, еле касаясь их. Холодные бледные руки забрались под куртку Антона, бесцеремонно раздвигая плотную ткань в разные стороны и проникая к самым теплым местам чужого тела, нежно их оглаживая. От того, как пальцы пробежали по многочисленным ушибам, Шастун поморщился, но ничего не сказал, лишь зажал зубами нижнюю губу, отворачивая голову в сторону спинки сидения и избегая чужого дыхания. Но Арсению, казалось, много и не надо. Он оставил легкий поцелуй на длинной напряженной шее, его дыхание опаляло и щекотало одновременно, отчего у Антона пошли мурашки даже по ногам и по пояснице. Его тело неестественно окаменело, а с губ сорвался надрывный вздох. Окна машины начали немного запотевать. Арсений увидел это краем глаза, внутри себя потешаясь над ситуацией, и вновь окунулся в Антона, уже настойчиво впиваясь в шею последнего. Синяки и ссадины на бледной коже Шастуна отдавались болью от каждого прикосновения, но эта боль не была парню противна. Наоборот, он пододвигался ближе, вжимался в чужие руки, чтобы засаднило сильнее, и тогда в голове все растворялось, и все душевные терзания перебивались этим сладострастным жжением вперемешку с горячими поцелуями. Его челюсти грубо обхватили пальцами, повернули голову прямо и уже через мгновение пухлые губы были накрыты глубоким поцелуем. Арсений вдавился всем телом в дрожащее тело Антона, отчего тот с болью простонал в поцелуй, но вместо того, чтобы отпихнуть, нагло схватил за ворот чужой толстовки и притянул ближе. Даже в подобной ситуации их двоякое, взявшееся из ниоткуда соперничество брало верх над нежностью. Антон боялся лишь того, что его тело может не выдержать. Он понимал, что находится в невыгодной позе, а пытаться поменять позиции с неправильно сросшимся переломом ребер будет довольно затруднительно, поэтому думал о неприятном молча. Насколько хорошо он знал анатомию гейского секса, настолько больно, вероятно, ему будет через пару минут. Арсений же, казалось, не думал совсем. Он распахнул чужую куртку, и чуть придерживая Антона за поясницу, задрал толстовку, отрываясь от губ и заменяя их выпяченной грудью. Шастун охнул от теплого и влажного касания, один его сосок грубо сдавили пальцам, переминая из стороны в сторону, а второй прижали языком, кончиком лаская чувствительную зону. Ощущения были довольно странные, потому что до этого момента со своей грудью Антон не экспериментировал. Просто понимал, что чувство, немного отдающееся ноющей колкостью в коленных чашечках и стопах, заставляло пах жалобно тянуться. Пальцы Попова схватились за ширинку на штанах и чуть не оторвав хиленькую пуговку, стянули одежду вниз вместе с нижним бельем. Антон фальцетом пискнул, инстинктивно стараясь поджать колени к животу, но вот незадача — сидящий прямо поперек них Арсений был с подобным не согласен. О низ живота Антона ударил его наливающийся кровью член, и от лицезрения собственного возбуждения парень запрокинул голову, лбом утыкаясь в холодный материал дверцы. Ничего хуже этого и быть не может — наивно думал Шастун, кусая свои и без того израненные губы до крови. Но вот Арсений двусмысленно начал ерзать сверху и когда Антон вернул голову в прежнее положение, Попов уже оттянул собственные штаны с бельем вниз, показывая возбужденный орган. Тот аккурат лег на мини-Шаста сверху, и Антон отчего-то забыл, как пользоваться собственными легкими. Горячая плоть обожгла его собственный орган, в нос ударил знакомый запах, от которого Антону захотелось поморщиться, прикусив кожу на указательном пальце. От этого запаха сердце застучало в разы быстрее. Руки Арсения с талии Шастуна переместились на ягодицы, сжали их так, что аккуратные ногти до красноты впились в белую нежную кожу, вызвав у Антона вскрик, и притянул еще ближе. Их члены потерлись друг о друга, чуть приподнимая крайнюю плоть и опуская ее. — Давай, — послышался голос Шастуна, приглушенный его же вздохами. Тело парня горело настолько, что даже разрастающиеся гематомы на коже больше никак не волновали своим наличием. Легкие распирало от частых вздохов и выдохов, все в животе горело и жгло. Закрыв полыхающее лицо руками, Антон чуть отвернул голову, прикусывая губу. Его ноги наконец-то вылезли из-под хватки Арсения, теперь улегшись на него, бедра чуть приподнялись и с глухим стуком ударились о бедра Попова. — Я готов. Только быстро. — Что? Арсений поднял голову, чувствуя, как накапливающаяся атмосфера похоти и чувствительности начинает потихоньку рассасываться. И вдруг до него дошло. Он ухмыльнулся, поднес ладонь к своему рту и обильно смочил слюной так, что несколько вязких капель упали на низ живота Антона. Шастун же замер, зажмурив глаза. Его бедра податливо приподнялись, приподнимая и член Арсения, но вместо раздраженных ощущений в заднем проходе Антон ахнул, выгибаясь. Скользкая от слюны рука обхватила их стволы, нежно размазывая импровизированную смазку по оголенным головкам, отчего колени у Антона сильно задрожали. От неожиданности он задышал еще быстрее, чем прежде, и риск задохнуться от удовольствия только возрос. Окна были настолько запотевшие, что не было видно ни фонаря, ни одинокого темного подъезда, ни горящих в окнах домов люстр. Машина полностью погрузилась во мрак и только голубые глаза, сверкающие от возбуждения, привлекали внимание Антона. Его таз дернулся вверх, совершая импровизированный скачок, и Арсений неровно выдохнул, сжимая члены сильнее. Сначала медленные плавные движения, которые как будто бы дразнили, от основания по скользким и влажным стволам к головке, затем махи стали более рваными, так, чтобы сначала полностью накрывать голову кожицей, а затем вновь ее оголять. Их естественные смазки смешивались между собой и со слюной, Антон двигал бедрами в такт движениям, уже не чувствуя затекших икр, Арсений тоже старался двигать бедрами, но судя по его дрожащим рукам, парень не мог попасть в собственный такт. В итоге бедра он остановил, а рукой стал двигать в разы быстрее. Вторая рука сжимала ягодицу Антона, стягивая ее и сильно царапая кожу, отчего Шастун только громче вздыхал, не давая себе выдавить весь голос. Прилипшие к потному лбу волосы загораживали обзор и сильно саднили разбитую бровь. Парень наспех облизнул собственную руку и накрыл ею головки, оглаживая самые чувствительные зоны. Арсений уже не выдерживал, отнял руку от ягодицы Антона и оперся ею о запотевшее стекло чуть выше головы Шастуна, оставляя четкий след ладони на запотевшей поверхности. Ноги Антона прижали к себе бедра Арсения, тот двинулся пару раз, вбиваясь в руку парня, и кончил, выгибаясь, как кошка. Антон последовал точно за Поповым, выгибаясь тому на встречу и втягивая воздух сквозь плотно сжатые губы. От подобного в уголках его глаз скопилась влага, губы пересохли точно также, как и горло, а тело обмякло и лишь вздохи, каждый из которых сопровождался ошарашенными постанываниями, не давали Антону отключиться. Но Арсению это видимо не помешало. Он аккуратно опрокинул свое тело на Шастуна, стараясь не задевать его корпуса, но лежать рядом на заднем сидении машины было тесновато, поэтому Арсению, как единственному тут дееспособному, пришлось подниматься и облокачиваться о другой угол. Испачканная в сперме ладонь Антона была им же удивленно просканирована. — Салфеток бы… — на еще одном то ли вдохе, то ли стоне выдавил Шастун. — Вытри о сидение. — Свинья, блять. — Я? Нет. Просто тачку не жалко, — с долей шутки хмыкнул Арсений и все равно достал из бардачка пачку влажных салфеток, кинув пару штук Антону. Тот с наигранной брезгливостью начисто вытер ладонь, а после еще и понюхал, поморщившись. Молчание длилось довольно долго и за это время Антон чуть несколько раз не уснул, а Арсений просто смотрел впереди себя, странно потирая фаланги пальцев. В конце концов, началом к разговору стали уставшие в одной позе ноги Шастуна, которые тут же были закинуты поверх ног Арсения, пускай и продолжали упираться в дверцу напротив. — И что нам теперь делать? — спросил Антон с безысходностью. От недавнего оргазма, уже второго за сегодня, который он получил он действий другого человека, остались слабость во всем теле и сбитое дыхание. — А что ты хочешь? — Не знаю. А ты? — То, что хочу я, тебе прекрасно известно. — Что? Трахнуть меня? Это ток через пару дней, когда тело заживет… Антон не успел договорить. Крепкие пальцы обхватили его голени, сильно сжали, и Арсений, закусив одну губу и уставившись на чужие ноги бесцельным взглядом, протянул: — Я люблю тебя. — Бля-я-я, — Антон закрыл лицо руками, поворачиваясь набок и хрипя от давящей боли в ребрах и животе. — Зачем ты постоянно это говоришь. — Чтобы до тебя дошло, что мне не только твоя жопа нужна. — Да ты что? — Если бы мне только это нужно было, думаешь, ты бы сейчас только руками отделался? — фыркнув, недовольно пробурчал Арсений. — Трахнул бы и ни о чем не думал. — То есть, такие мысли тебя посещали? Арсений пихнул Антона в ноги и тот засмеялся, прекрасно осознавая ситуацию. Если бы сейчас его задница оказалась в зоне риска возбужденного члена, вряд ли бы Антон дошел до дома или вообще бы смог сам выбраться из этой машины. Скорее всего, его можно было сразу же вести в больницу, ставить под капельницу, заранее договариваясь с ближайшим похоронным бюро, ибо, ну не дело это — сразу после избиений экспериментировать над своим первым разом с тыла. И Шастун был даже благодарен. Учитывая то, на что он был готов пару минут назад, вряд ли бы собственное благоразумие смогло бы его остановить. Он был рад, что это сделал Попов, отдернул его от эдакой безысходности. А сам Антон не понимал, что ему делать дальше. Наверное… — Я теперь гей, да? — А я тебе нравлюсь? — вопросом на вопрос ответил Арсений, не выпуская из рук чужие голени, а наоборот, начиная немного их массажировать. — Как это связано с тем, что у нас две минуты назад была обоюдная дрочка в машине твоего брата? — Можешь не становиться геем, — пожал плечами Арсений, переходя от голеней к стопам и сильно разминая их, отчего Антон вздрогнул и с наслаждением выдохнул, — но если я тебе нравлюсь — скажи мне об этом. — Ты как попугай, говоришь об одном и том же. — Так я напоминаю себе, почему все это началось. — Потому я… — Понравился мне сразу, да. Арсений посмотрел на скрюченного в форме варенной креветки Антона и улыбнулся. Темнота за запотевшими окнами машины говорила, что их время на исходе и оба понимали, что сегодняшнюю ночь они проведут порознь. Как и завтрашнюю ночь. А может быть, и все ночи после этого дня. Но Шастуна это ни капельки не смущало. Он натянул свои штаны, наспех застегивая пуговку, а затем медленно поднялся, присаживаясь рядом с Арсением. В этот раз Антон сам потянулся своей рукой к запястью Попова и взял его пальцы в хватку, отводя взволнованный взгляд. — Это «спасибо». — И нахер мне такое «спасибо»? — глядя на подрагивающую ладонь, переспросил Арсений. — Такое «спасибо» даже на хлеб не намажешь. — Значит, возьми использованные салфетки и наделай себе бутеров, неблагодарный ублюдок, — рыкнув и отдернув руку, фыркнул Антон в ответ. — Просто знай… что ты мне помог. Правда. — То есть все, что я мог сделать это подрочить нам? Антон ухмыльнулся. Поправив ворот толстовки и запахнув куртку, он посмотрел на Арсения, щуря глаза, а затем опустил голову и уткнулся красным лбом в чужое плечо, закрыв глаза. Попов тут же напрягся, разглядывая перед своими глазами русую макушку и ощущая аромат собственного шампуня. — На сегодня этого более, чем достаточно, — улыбнулся Антон, как кот потершись о рукав чужой толстовки. — До понедельника. И закрывшаяся за ним дверь, впустившая в машину холодный неприятный воздух, оставила Арсения в одиночестве.