Дневник Штольмана

      Анна Викторовна задумчиво смотрела в окно. Удивительно! Всего две недели назад на улице было лето, а сейчас небольшой сад вокруг дома выглядел совершенно по-осеннему. Листья с деревьев совсем облетели и толстым разноцветным ковром лежали на лужайке под окнами. Весь сад был окутан холодной серой дымкой. Женщина зябко поежилась и потеплее закуталась в пуховую шаль. Анна Викторовна грустила. Яков Платонович и Виктор Иванович уехали на несколько дней в Петербург по делам. Было так странно, что у ее мужа и отца вдруг появились общие дела, но, видимо, ей нужно было к этому привыкать… Несколько дней назад муж сообщил ей, что Виктор Иванович попросил его о помощи в деле, где его пригласили быть адвокатом женщины, которую обвиняли в убийстве собственного мужа.       Анна, конечно же слышала об этой истории, которую обсуждал весь Затонск. Это было первое дело об убийстве, которое Антон Андреевич расследовал в качестве главы сыскного отделения, но она понятия не имела, что в нем участвует Виктор Иванович, он не имел привычки обсуждать свои дела с дочерью.       — И ты согласился? — изумилась Анна. — Ты всегда стремился к тому, чтобы виновный был наказан, а как же теперь?       — Знаешь, Аня, тебе очень повезло с отцом, — задумчиво произнес Яков, — он мудрый человек… Он поведал мне одну очень простую истину, что справедливость заключается не только в том, чтобы наказать виновного, но и в том, чтобы помочь невиновному избежать незаслуженного наказания. Твой отец уверен в невиновности своей клиентки, я просто должен помочь ему это доказать… Ну, или доказать обратное…       — А если она все-таки виновна? Что тогда?       — Тогда Виктор Иванович поступит согласно своему профессиональному долгу и адвокатской этике, а моя миссия будет исчерпана…       — А что Антон Андреевич? Как он к этому отнесется? — продолжала Анна Викторовна терзать вопросами мужа.       — Антон Андреевич должен быть первым, кто заинтересован в честном и объективном расследовании… Потому что если это не так, то я очень сильно в нем ошибся…       Неожиданно Анна почувствовала знакомый, пробирающий до костей колючий холод, сопровождающий появление духа. Она резко обернулась… но ничего не увидела. Вот уже несколько дней ее преследовало ощущение, что рядом с ней постоянно присутствует дух.       — Ну, где же ты? Покажись! — громко произнесла женщина и замерла в ожидании. Но ничего не произошло, даже неприятный холодок и тот исчез.       — Не хочешь и не надо, — вздохнула Анна Викторовна и подошла к большому письменному столу, покрытому зеленым сукном, который стоял в кабинете мужа. Она тихонько присела в его удобное кресло и подперла голову руками. Стол был почти пуст, только высокая настольная лампа да ее фотокарточка в массивной деревянной раме немного оживляли интерьер. Анна отлично помнила, как Яков Платонович сделал этот снимок. Это было в июне 1890 года, месяца через два после свадьбы, Яков тогда только - только вышел на службу после долгого четырехмесячного отпуска по ранению, который выхлопотал для него полковник Варфоломеев. Анна совершенно забыла об этом снимке, пока совсем недавно он неожиданно не обнаружился среди фотокарточек, доставленных из управления вместе с другими личными вещами Якова Платоновича. Анна улыбнулась воспоминаниям, наверное, это было самое счастливое лето в ее жизни! Все плохое уже закончилось, все хорошее только начиналось — впереди была долгая казавшаяся бесконечной жизнь с любимым человеком. Женщина потянулась за снимком и вдруг увидела, что за ним лежит тетрадь, в которой она тотчас узнала дневник своего мужа. Анна взяла его в руки и, открыв наугад, начала читать.       12 октября 1888 года.       Утром был разбужен сообщением, что в Городском парке обнаружен труп молодой девушки. Она была повешена. Когда прибыл на место, Антон Андреевич с Александром Францевичем уже почти решили, что это самоубийство. Доктор Милц даже целую теорию выстроил о несчастной обманутой девушке, которую «милый друг» бросил беременной. Однако, как только я внимательно осмотрел сук, на котором висело тело, стало очевидно, что это убийство… О том же, кстати, говорило и то, что на убитой был только один ботинок. Ну не Золушка же она, в самом деле, чтобы по парку в одном ботинке гулять. При девушке была обнаружена связка ключей и фотокарточка молодого человека. Из надписи на ней мы узнали, что звали ее Настей. Связка ключей и измазанный в муке единственный ботинок жертвы навели меня на мысль, что девушка могла быть ключницей на мучном складе. Выяснив у своего помощника, где в Затонске находятся мучные склады, я поспешил туда.       Каково же было мое изумление, когда я увидел барышню Миронову в сопровождении дяди, Петра Ивановича, выходящими с этого самого склада. На мой вопрос, что они здесь забыли, Мироновы принялись рассказывать мне об украденных у Петра Ивановича часах, кулачных боях, которые, якобы, проводятся в этом месте, об убитом накануне бойце Илье Сажине и его умершей сегодня невесте. Все-таки поразительно, до чего быстро в этом городе разносятся слухи! По некоторым вопросам, что попыталась задать мне Анна Викторовна, у меня сложилось впечатление, что она снова хочет принять участие в расследовании. Ну уж нет! Помнится, когда она в последний раз попыталась провести самостоятельное расследование, нам с Виктором Ивановичем пришлось вытаскивать ее из склепа, что определенно стоило ее батюшке нескольких новых седых волос, да и мне, признаться, тоже. Поэтому со всей деликатностью, на которую был способен, сразу дал ей понять, что ее участия не желаю. Тогда барышня Миронова попросила о разговоре tête-à-tête, поскольку дядюшка ее не возражал, мне ничего не оставалось, как отойти с ней на несколько шагов. Оказывается, Анна Викторовна желала поделиться со мной своим сном, который, очевидно, считала вещим. Ну что же, вполне логичное развитие событий, сначала духи и видения, теперь вещие сны! Как я понял, ей приснилось, что меня убивают на бойцовском ринге. Разумеется, драться, тем более на ринге я не собирался, уж не знаю, откуда барышне Мироновой пришла в голову такая фантазия. Но в ее глазах я вдруг увидел такой искренний страх за меня, что мне стало как-то не по себе, и я поспешил, как мог, ее успокоить. Однако Анна Викторовна успокаиваться не желала, тогда я позволил себе чуть-чуть ее подразнить, не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться румянцем смущения на ее лице, который, надо сказать, делает ее совершенно неотразимой. Интересно, она об этом знает?       Распрощавшись с Мироновыми, я все-таки пошел на склад. Кладовщик Фидар опознал ключи, найденные у погибшей, и подтвердил, что у них на складе действительно работает Настя Калинкина. После некоторого нажима он подтвердил и вчерашнюю смерть бойца, Ильи Сажина, правда клялся, что его тело забрала невеста, все та же Настя Калинкина. Новость о ее смерти, похоже, и правда, стала для него неожиданностью. Нашу беседу прервал какой-то человек, который сообщил, что вчерашнего соперника Ильи бьют на пустыре, видимо, считая, что это он повинен в смерти Сажина. Пришлось ехать туда и разбираться. Никиту Белова, которого мне удалось отбить у четверых дюжих молодцов, я задержал. Во-первых, в камере ему сейчас, определенно, будет безопаснее, а во-вторых, я не исключал, что Белов после боя мог посчитаться с Сажиным за проигрыш, так что у меня появился первый подозреваемый.       Затем я отправился к хозяину склада, Крымову Савве Михайловичу. То, что на его складе проходят кулачные бои, он не отрицал, но убийство Сажина и его невесты обсуждать ни он, ни присутствующий здесь же купец Карамышев, не пожелали. Все было очевидно, конечно же, наш милейший полицмейстер в курсе этих боев, но закрывает на это глаза, о чем мне открытым текстом и сказали господа Крымов и Карамышев.       В полицейском участке Коробейников допрашивал старушку — хозяйку дома, где Настя Калинкина снимала комнату. Как и следовало ожидать, девушка пришла вчера вечером очень расстроенная, потом ушла и больше уже не возвращалась. В ее отсутствие к ней приходил мужчина, назвавшийся Никитой, и по описанию похожий на кулачного бойца. Но странным было другое, ни о каких похоронах хозяйка ничего не знала. Если Калинкина забрала тело Сажина еще вчера, как сообщил мне Фидар, то значит, она должна была сразу отвезти его на кладбище, ведь тело до сих пор обнаружено не было. Я ввел своего помощника в курс дела, сообщив о связи между смертью Насти и ее жениха Ильи Сажина, и отправил его на кладбище, выяснять, кто и когда схоронил Сажина. А сам остался, чтобы допросить Никиту Белова и выяснить, зачем он приходил вчера к Насте.       Откровенничать со мной подозреваемый не пожелал, он никому не верил и считал, что его все хотят убить, видимо, в том числе и я. Объяснял он это тем, что после смерти Сажина реальных противников среди бойцов Крымова у него не осталось, и такой сильный противник господину Крымову не нужен. Известие о смерти Насти его, похоже, не удивило. Сказал, что приходил ее предупредить, чтобы уезжала. Но о том, какая ей угрожала, по его мнению, опасность, рассказывать не стал, хотя и подтвердил мои предположения о большом выигрыше, который погибший должен был получить за победу. Оставил его под арестом.       Вернувшийся Коробейников сообщил, что на кладбище ни вчера, ни сегодня Сажина не хоронили. Но если его схоронили тайно, значит его смерть, скорее всего, была не случайной, получается, Фидар мне солгал, и нужно было еще раз с ним поговорить.       Фидар клялся и божился, что тело Сажина и деньги за его победу в бою, о чем, кстати, знали все, кому не лень, накануне вечером забрала Калинкина, а больше он ничего не знает.       Вечером того же дня Никита Белов бежал из-под стражи, попутно наградив моего доблестного помощника Коробейникова синяками под оба глаза. Причем больше всего Антона Андреевича волновало, не сметень ли применил к нему бежавший преступник. Надо сказать, Коробейников все уши мне прожужжал этим таинственным сметнем. Есть, якобы, такой удар, от которого смерть человека наступает не сразу, а через время, иногда проходит несколько часов, а иногда и дней. Меня же больше всего беспокоило, что подозреваемый в двух убийствах бежал из полицейского управления. Надо отметить, городовые быстро нашли пустующий дом, где скрылся преступник, и окружили его. Конечно, теперь это надо признать, я проявил некоторую самонадеянность, когда решил идти в этот дом один, за что и поплатился. Сначала мне удалось задержать подозреваемого, но потом я получил такой удар в голову, что пришел в себя лишь через несколько минут, когда городовые, нарушив мой приказ, все-таки вошли следом за мной в дом. Преступник же как сквозь землю провалился.       P.S. Должно быть, мое излечение от болезни под названием «Нина Аркадьевна» идет хорошо, я даже забыл упомянуть о том, что она соизволила прислать мне письмо…       Анна Викторовна положила тетрадь на стол и задумалась.       Вот как! Значит Нина Аркадьевна — болезнь, от которой Яков стремился избавиться? А она-то напридумывала себе всякого, боялась, он ее обманывал, когда говорил, что все в прошлом…       И дело это она помнила очень хорошо. Хотя с тех пор прошло уже одиннадцать лет, вспомнила она и свой сон: они с Яковом кружатся в танце в каком-то огромном помещении, звучит музыка, они смотрят друг другу в глаза… Внезапно музыка обрывается, и Яков падает на пол замертво… Даже сейчас сон казался ей страшным, а тогда она просто голову потеряла от ужаса за жизнь Якова Платоновича. Конечно, она и тогда понимала, как наивно и нелепо выглядят ее попытки уберечь Штольмана от грозящей ему, как ей казалось, неминуемой гибели. Но сейчас, когда она прочитала дневник, то осознала, какая она, наверное, была смешная, и каких усилий стоило Якову хотя бы делать вид, что он воспринимает ее предостережения всерьез. Женщина машинально коснулась своих щек, ощутив, как они начинают полыхать, заливаясь румянцем. «Румянец на щеках делает меня неотразимой?» — улыбнулась Анна, вспомнив строчку из дневника: «Вот уж никогда бы не подумала!» Она перевернула страницу и продолжила чтение.       13 октября 1888 года       Как и следовало ожидать после вчерашних событий, утро началось с головной боли и неприятного объяснения с начальством. Иван Кузьмич потребовал немедленно написать рапорт о побеге арестованного, а заодно намекнул, что не следует раздувать дело об убийстве Сажина, так как он уверен, «что смерть его произошла от естественных причин», да и беспокоить уважаемых горожан, интересующихся кулачными боями, не следует. Спасибо, что хоть прямо не приказал дело закрыть, тело-то мы так и не нашли! Ну ничего, мы еще повоюем.       Для себя я уже решил, что Белов ни Сажина, ни его невесту не убивал, тем более, что на время смерти Насти у него было алиби: он ждал девушку возле ее дома, что подтверждает ее квартирная хозяйка.       Пока я составлял рапорт, мой помощник проявлял некоторые признаки беспокойства, по которым я уже научился определять, что в его голову пришла очередная гениальная идея. Как только я закончил писать, Коробейников огорошил меня своим предложением пойти в ученики к Фидару, изучать кулачный бой, дабы иметь возможность разнюхать что-то интересное, «так сказать, изнутри». Подумав, я решил, что, пожалуй, будет неплохо, если Антон Андреевич покрутится на складе среди бойцов, глядишь, и правда, что-нибудь услышит или увидит, да и энергию свою кипучую слегка израсходует. В общем, Коробейников отправился на склад, а я решил снова побеспокоить Крымова.       На это раз я вел себя еще более вызывающе, чем окончательно вывел «уважаемого горожанина» из себя. Но главное, то, что я так просто от него не отстану, он все-таки для себя уяснил. Поэтому, чтобы быстрее от меня отделаться, он бросил мне «кость» — сообщил, где искать сбежавшего Никиту Белова.       Без промедления я отправился в каретную мастерскую. Белов, действительно, прятался там. На этот раз, он мне, похоже, поверил, и мы с ним поговорили вполне нормально. Правда, почти ничего интересного или полезного для следствия он мне не сообщил, кроме того, что некоторые бойцы, в том числе и Сажин, принимают какие-то заграничные медицинские препараты, которые будто бы делают их сильнее и выносливее. Назвал он и фамилию врача, который снабжает их этим средством. Удивительно, но возле кабинета доктора Головина я встретил Антона Андреевича. В это раз наши с ним расследования привели нас к одним и тем же результатам. Доктор Головин, конечно, говорил о том, что все препараты он проверяет на себе, и все они безвредны, но я решил побеседовать с ним в управлении, а заодно и отдать его снадобья на анализ доктору Милцу. Пока мы общались с доктором, дежурный сообщил, что на пустыре откопали труп.       Мы с Коробейниковым бросились туда. Разумеется, первой, кого я там увидел, оказалась барышня Миронова с велосипедом. У нее просто поразительное чутье на трупы!       Это действительно был Илья Сажин. Но самое интересное, что место, где было закопано тело, показала Анна Викторовна. Видимо, я был так раздражен этим обстоятельством, что когда подошел к ней со своим вечным вопросом «как?», она, кажется, слегка испугалась.       — Конечно, испугалась! Ты же подошел ко мне с таким видом, будто ударить хотел, — пробормотала Анна Викторовна.       Но тем не менее снова все объяснила тем, что, где искать тело, ей подсказали духи. Ну вот что с ней делать?       — Верить мне надо было, вот и все… — произнесла женщина, обращаясь, очевидно, к дневнику.       Как я должен объяснить в протоколе, откуда барышня Миронова знала о месте захоронения? Но Анна Викторовна и тогда не растерялась!       Оказывается, они с Коробейниковым накануне видели на этом пустыре Митяя с лопатой. А я узнаю об этом только теперь, да еще и почти случайно! И после всего этого Анна Викторовна еще и не забыла поинтересоваться моим самочувствием! Лучше ей в этот момент о моем самочувствии было не знать!       Когда я немного успокоился, то вспомнил, что Митяй — это один из складских рабочих, немой и глухой, думаю, покалеченный в прошлом боец, я видел его на складе, но, честно говоря, внимания не обратил. Когда я отдал все необходимые распоряжения городовым и отправил Коробейникова задержать и доставить в участок Фидара, то обнаружил, что барышня Миронова все еще здесь. Вела она себя снова странно, рассказывала, что видела какого-то человека, что лицо его показалось ей знакомым… Хоть я и был все еще раздражен, но счел за лучшее, проводить Анну Викторовну домой, ведь никогда нельзя быть уверенным в том, что может прийти ей в голову… Как оказалось, голову барышни Мироновой больше всего занимала мысль о моем здоровье. Она даже пообещала отвести меня к врачу лично. Ну вот как можно на нее сердиться? Все мое раздражение вмиг улетучилось, хотя разговор о моем здоровье и пресловутом сметне меня порядком смущал, и я постарался его прекратить. Меня и вправду смущало то, что юная девушка, почти ребенок, пытается меня опекать… Тогда Анна Викторовна снова завела разговор о моих отношениях с Ниной. И я, почти не покривив душой, ответил, что все миновало, чем, кажется, очень порадовал барышню Миронову…       Анна очень хорошо помнила, как Яков Платонович сказал тогда: «Я просто не привык, чтобы кто-то так заботился об мне», — и добавил: «Живу один». Тогда она не могла думать ни о чем, кроме «той женщины», вот и решила, что это она о нем не заботилась. Но после, когда вспоминала этот разговор, то у нее возникло ощущение, что он имеет в виду совсем другое. Анна долго не решалась расспрашивать Штольмана о его прошлом, но позже, перед свадьбой, она все-таки спросила его о семье. Яков Платонович, понимая, что должен хоть что-то рассказать о своих родителях и обстоятельствах жизни, весьма неохотно сообщил, что его матушка умерла, когда ему не было и десяти лет. Его отец, человек холодный и властный, сразу отдал его в гимназию с полным пансионом, по окончании которой отец видел будущее сына в военной карьере. Но сам Яков хотел учиться в Императорском училище Правоведения. Отец отказался оплачивать его обучение. Небольшого наследства, оставленного ему матерью, Якову хватило чтобы оплатить трехлетний курс. Со своим отцом Яков больше не виделся, хотя и знал, что тот жив и здоров. Анна помнила, как поразил ее этот рассказ, она и представить не могла, что есть семьи, где возможны такие отношения.       Расставшись с Анной Викторовной, я отправился к доктору Милцу. Он уже должен был провести экспертизу тела Сажина и установить причину смерти. Александр Францевич сообщил, что смерть бойца наступила от кровоизлияния в мозг, но вот что послужило причиной кровоизлияния, он ответить не мог. В числе прочего он назвал и сильный удар в висок, и общее истощение. Меня же интересовало, могли ли вызвать смерть препараты доктора Головина. Оказывается, Александр Францевич знал об этих средствах и мог установить, принимал ли их погибший перед боем.       Когда я, наконец, вернулся в управление, Коробейников уже задержал и привез туда Фидара. Несмотря на наши с помощником старания, в убийствах он признаваться не хотел, подтвердил только то, что вместе с Митяем закопал труп Сажина, да и то — по настоянию доктора Головина. Доктор, в свою очередь, полностью отрицал то, что смерть могла наступить от его препаратов. Записка, которую мне передал доктор Милц, это подтвердила. Неожиданно Фидар вспомнил о том, что в городе есть земляк Сажина и Калинкиной, и это немой Митяй. Я отправил Коробейникова к квартирной хозяйке Насти, а сам поспешил на склад, слишком уж часто этот Митяй появлялся в нашем расследовании.       Когда я приехал туда, я был почти уверен в том, что и Сажина, и Настю убил именно Митяй. Заманив его в простенькую ловушку, я уличил его во лжи и обвинил в убийстве. А дальше, с криками: «Это он убийца!» — прибежала барышня Миронова. Воспользовавшись моим замешательством, Митяй попытался на меня напасть. Мне удалось оттеснить Анну Викторовну к выходу, но уходить, как оказалось, она не собиралась, а я не мог отвлечься от преступника, чтобы заставить ее это сделать. Митяй, тем временем, явно вызывал меня на поединок. И тут на меня определенно нашло помутнение! Возможно, присутствие Анны Викторовны так на меня подействовало, она ведь снова оказалась права, я стоял на бойцовском ринге, а передо мной был соперник. Что ж! Оставалось проверить, был ли ее сон вещим! Вместо того, чтобы взять преступника на мушку, я скинул пальто и сюртук и приготовился к бою, Анна       Викторовна что-то говорила, пытаясь меня остановить, но это уже не имело значения, главное, что она отошла назад и была в относительной безопасности… Надо сказать, Митяй оказался сильным противником, мне с трудом удалось отправить его в нокаут. Когда все уже было закончено, примчался Коробейников. Квартирная хозяйка Насти подтвердила, что это Митяй был земляком Сажина. Узнав об этом, Антон Андреевич сразу же поспешил с городовыми мне на выручку. Все стало абсолютно ясно: Митяй спрятался в подсобке, дождался окончания боя и убил Илью Сажина ударом в висок, а потом выследил и убил Настю, и забрал у нее выигрыш. Сам он ничего не отрицал, скорее, даже гордился своим поступком. Духи нашептали Анне Викторовне, что отец Ильи Сажина покалечил Митяя и отбил у него невесту. Так что мотивом преступления, видимо, была месть. Я отправил Коробейникова с арестованным в управление, а сам задержался, намереваясь немного отдышаться и привести себя в порядок: левая бровь была рассечена и кровоточила.       Должно быть, мой поединок с Митяем произвел на Анну Викторовну столь сильное впечатление, что она пожелала выразить свой восторг поцелуем. А я, взрослый, опытный мужчина не смог или не захотел ее остановить… Дальше события развивались, как в плохом водевиле… В самый неподходящий для этого момент прибежал Коробейников. Я, конечно, знал, что тактом и пониманием ситуации он никогда не отличался, но сегодня он превзошел сам себя! Прямо с порога он сообщил нам с Анной, что «некая дама» прислала телеграмму, в которой сообщает мне о своем прибытии в Затонск через неделю. Очевидно, он решил, что я никак не смогу обойтись без этих важных сведений. Анна Викторовна сейчас же обвинила меня в том, что я ее обманул, а я не придумал ничего умнее, чем сказать ей, что не должен перед ней отчитываться…       Поздно вечером, когда я сидел в своем кабинете, разбираясь с документами, Антон Андреевич принес мне еще одно письмо. Очевидно, он твердо решил стать моим персональным почтальоном. Мне с трудом удалось отправить его домой, видимо, он надеялся увидеть окончание водевиля.       Анна Викторовна писала, что просит забыть произошедшее между нами «недоразумение» и не желает иметь со мной никаких отношений.       Что же, все правильно, все так, как и должно быть. Анна Викторовна оказалась взрослее и мудрее меня. Некоторые люди не созданы для любви и счастья, а значит, я не имею никакого права смущать чувства юной девушки и поощрять ее мимолетное увлечение, которое, конечно же, очень скоро пройдет.       Моя жизнь тоже станет прежней: Анна Викторовна больше не будет врываться в мой кабинет, чтобы рассказать о своих видениях и вещих снах, не будет вмешиваться в мои расследования, подвергая свою жизнь опасности, не будет беспокоиться о моем здоровье… То есть моя жизнь станет ровно такой, какой и была, пока на меня не налетела барышня на велосипеде…       Анна Викторовна смахнула слезинки и прошептала:       — Яков Платоныч — Яков Платоныч, как же долго мне пришлось ждать, прежде чем ты поверишь, что тоже можешь быть счастлив…       Внезапно женщина вновь почувствовала неприятный холодок. Она аккуратно положила дневник на стол и огляделась. На этот раз ей показалось, что воздух в углу сгустился, но появившийся силуэт был столь прозрачен и невесом, что она даже не могла понять — мужчина это или женщина.       — Кто ты? — обратилась Анна к духу. — Что тебе нужно? Все закончилось так же быстро, как и началось. Дух снова исчез, забирая с собой колючий холод. Только сейчас Анна Викторовна заметила, что дверь кабинета распахнута настежь, а на пороге замер Яков Платонович с Сашенькой на руках. Девочка удивленно посмотрела на мать и спросила:       — Мама, а куда пропала та злая тетя, с которой ты разговаривала?