Дневник Штольмана

      – Правда? – Анна Викторовна шагнула к мужу и удивленно посмотрела на портрет, – Я не узнаю – кто это?       – Пойдемте-ка на улицу, Анна Викторовна, – вдруг скомандовал Штольман, он аккуратно свернул рисунок, спрятал его во внутренний карман своего светло-серого сюртука и открыл входную дверь.       Анна удивленно посмотрела на мужа, но не стала возражать, а послушно вышла, дождалась, пока Яков Платонович запрет дверь на ключ, и начала спускаться по лестнице. Штольман постучал в дверь, на которой висела медная табличка с выгравированной надписью "concierge" и отдал ключ вышедшей на лестницу женщине, которая с большим интересом рассматривала Анну.       – Фу! – выдохнула Анна Викторовна, как только они вышли из парадной, и нервно хихикнула: – Боюсь предположить, что она о нас подумала. Она зажмурилась от солнечного света, казавшегося особенно ярким после полутемной пыльной квартиры.       – Ты так и не сказал, кого мне показала Нина Аркадьевна, – напомнила Анна. Она взяла мужа под руку, и они медленно пошли вдоль Литейного проспекта к Невскому. Яков Платонович молчал.       – Аня, а ты уверена, что она показала отца девочки? – неожиданно спросил он, – Я хочу сказать – не могла ли она иметь в виду что-то другое, что связано с этим человеком? Анна Викторовна немного подумала.       – Она показала, как они садятся в карету – смеются, шутят, – Анна Викторовна улыбнулась и добавила: – Они выглядят, как подростки, которые задумали какую-то шалость... Мне показалось, что они сбежали с того самого бала, который она показывала в прошлый раз, во всяком случае, он в той же маске – но, как только они оказываются в карете, он срывает с себя маску, – женщина смущенно замолчала, но все же закончила: – и не только маску,.. и не только с себя...       Анна Викторовна взглянула на мужа и тихо закончила:       – В общем, ситуация совершенно однозначная, как мне показалось...       – Пожалуй, – задумчиво кивнул Яков Платонович.       – Яша, так кто же этот человек? – Анна остановилась и внимательно посмотрела на мужа.       – Аня, честно говоря, я предпочел бы, что бы для тебя имя этого человека осталось неизвестным, но, зная твою предприимчивость, подозреваю, что ты все равно найдешь способ его узнать, – сказал Штольман, – больше того, своей активностью ты рискуешь привлечь к себе ненужное внимание.       Яков Платонович помолчал, давая Анне время осознать всю серьезность ситуации, и взглянув на притихшую женщину тяжело вздохнул.       – Уверен, что Владимир Николаевич совсем не обрадуется таким новостям, – покачал головой Штольман и, нехотя, произнес: – Это Великий князь Николай Николаевич Младший – дядя Государя Николая Александровича.       – Ничего себе! – опешила Анна.       – Он сейчас, конечно, стал старше, – кивнул Штольман и улыбнулся: – но я видел его в восемьдесят седьмом году – у тебя получился замечательный портрет.       Анна остановилась и посмотрела по сторонам.       – Пойдем в кондитерскую, – сказала она и кивнула на деревянные, покрытые белыми скатертями столики, которые по летнему времени были вынесены из помещения ресторации на улицу, за ними сидели всего несколько нарядно одетых дам и господ.       Они расположились за столиком, который стоял чуть в стороне от остальных, да к тому же удачно оказался в тени большого дерева. К ним сейчас же подскочил официант, который принял заказ и исчез за дверями ресторации.       – Яков Платонович, вы хотите сказать, что Катя – внебрачная дочь Великого князя? – переходя на зловещий шепот спросила Анна.       – Ну, это не я – это Нина Аркадьевна так говорит, – усмехнулся Штольман и задумчиво добавил: – Но, как бы то ни было, Владимир Николаевич должен об этом знать.       – Но я не понимаю, – с сомнением произнесла Анна, – какое отношение ко всему этому имеет не безызвестный нам француз?       – Понятия не имею, – пожал плечами Штольман и задумчиво добавил: – Но вполне возможно, такая связь есть, хоть мы ее пока и не видим.       Подоспевший официант расставил перед враз замолчавшими Штольманами чашки, блюдце с лимоном, сахарницу и большой кусок ягодного пирога со взбитыми сливками, а под конец водрузил большой фарфоровый чайник. Анна Викторовна с удовольствием зачерпнула ложечкой белую шапку сливок с ягодами, положила себе в рот и блаженно зажмурилась.       – Очень вкусно, – кивнула она и посмотрела на мужа: – Хочешь попробовать?       – Нет, спасибо! – улыбнулся Яков, налил в чашку чай и подвинул ее жене.       – Ну и зря, – уверенно произнесла женщина, положила в рот следующую ложечку и удовлетворенно вздохнула.       Яков Платонович, подперев голову рукой, с улыбкой наблюдал за женой, помешивая в своей чашке кусочек сахара.       Спустя несколько минут с пирогом было покончено, и Анна Викторовна была готова двигаться дальше. Штольман подозвал официанта и попросил его принести лист бумаги, конверт, перо и чернильницу.       – Хочу написать Владимиру Николаевичу и попросить его о встрече, – объяснил он жене.       – Яша, мы же все равно хотели прогуляться в Летнем саду, пригласи его туда, – предложила Анна, – вы же не станете разговаривать в гостинице или в ресторации.       Штольман кивнул и начал быстро писать. Через пару минут он запечатал конверт, написал адрес и передал письмо официанту, попросив отправить его с посыльным.       Штольманы медленно брели по набережной Фонтанки. Анна с интересом смотрела на снующие по реке большие и маленькие, грузовые и прогулочные лодки. Грузовые были под завязку загружены мешками и ящиками, песком и камнями – были они тяжелые и неповоротливые, и медленно и осторожно передвигались под управлением, стоящих на носу и корме мужиков с баграми в руках, которые уверенно вели свои тяжелые посудины, стараясь не задеть других участников движения. В маленьких и нарядных лодочках сидели празднично одетые дамы с зонтиками от солнца, а раскрасневшиеся на жарком солнышке господа, сняв сюртуки, старательно работали веслами. Миновали один из Шереметьевских дворцов – Фонтанный дом – старинное желтое с белым здание с маленьким мезонином. Наслаждаясь солнечным июньским днем, перешли на другую сторону реки по Симеоновскому мосту и оказались возле знаменитого цирка Чинизелли. Анна Викторовна, конечно же, пожелала увидеть знаменитых петербургских слонов, и Якову Платоновичу пришлось упросить сторожа провести их в слоновник. Однако, долго они там не задержались – зажав нос белоснежным шелковым платочком, Анне удалось покормить одного слона морковкой и даже потрогать его удивительный хобот, но после этого ей пришлось опрометью броситься на улицу – запах оказался для нее совершенно невыносимым. Поспешно двинулись дальше. Миновали таинственный розовато-оранжево-желтый дворец с сияющим на солнце золотым шпилем – Михайловский замок, и если бы не его зловещая история, и как подозревала Анна Викторовна, заключенный здесь неупокоенный дух убиенного Императора, окутывающий его стены невидимой темной аурой, он был бы еще прекраснее. Наконец вошли в ворота Летнего сада. До назначенного времени встречи оставалось еще около получаса и Анна Викторовна решила посвятить их кормлению лебедей, которые вопреки легенде жили не только в Лебяжьей канавке, тем более, что встреча была назначена как раз возле пруда. Однако, когда они туда пришли, Владимир Николаевич уже мерил шагами мощеную дорожку.       – Анна Викторовна! Яков Платонович! Рад вас видеть, – направляясь навстречу       Штольманам произнес улыбающийся господин Варфоломеев. – Яков Платонович, Вы хотели меня видеть?       Яков оглянулся и заметив скамейку, кивнул на нее:       – Давайте присядем, Владимир Николаевич.       От внимания Штольмана не укрылось, что в этот раз Владимир Николаевич пришел на встречу не один: два одетых в гражданское крепких молодых человека с "оловянными" – как назвал их про себя Яков Платонович – глазами весьма профессионально перекрыли все пути подхода к той несчастной скамейке, на которой и расположились Варфоломеев и Штольманы. Якову Платоновичу никогда не нравились такие молодцЫ, готовые, не думая, выполнить любой приказ, не вникая в причины и не считаясь с последствиями – уж очень они напоминали господина Жиляева – помощника господина Увакова, с которым ему довелось встретиться на узкой дорожке в декабре восемьдесят девятого года. Сам он всегда предпочитал работать с людьми, имеющими не только способность здраво мыслить, но и совесть, что, возможно, не единожды спасло ему жизнь.       – Итак, Яков Платонович, я Вас слушаю, – ободряюще улыбнулся господин Варфоломеев, удобно расположившись на скамейке.       Штольман молча достал из кармана лист бумаги и, развернув, отдал его заинтересованному Владимиру Николаевичу.       – Это отец дочери Нины Аркадьевны Нежинской, – тихо произнес он. Тот взял его в руки, и изумленно поднял глаза на Якова Платоновича:       – Но это же...       – Да, – кивнул Штольман, – пятнадцать лет назад.       – Только этого не хватало, – пробормотал Владимир Николаевич, и сокрушенно покачал головой.       Он еще несколько секунд рассматривал лицо человека на рисунке, потом свернул его и убрал в карман.       – Я так понимаю, что ошибки быть не может? – спросил он, глядя на Анну.       – Нет, – покачала головой Анна.       – Так я и думал, – согласно кивнул господин Варфоломеев.       Он замолчал и надолго задумался, потом, взглянул на Анну Викторовну и произнес:       – Анна Викторовна, я много раз убеждался в том, что полученным от Вас сведениям можно и нужно доверять, – произнес он, – кроме того, для меня нет лучшей рекомендации, чем то, что Вам целиком и полностью доверяет Яков Платонович. Штольманы переглянулись – Владимир Николаевич редко произносил столь длинные и торжественные речи, даже Яков, который был знаком с ним долгие годы, с трудом мог припомнить подобную словоохотливость. Варфоломеев тем временем помолчал и продолжил:       – К моему великому сожалению я не могу прийти к... человеку, которого Вы, Анна Викторовна, изобразили на портрете, и сказать ему, что у него есть дочь, о которой мне сообщил дух умершей женщины, – закончил Владимир Николаевич, и, видя, что Анна хочет что-то возразить, поспешил добавить: – Нет-нет! Я в ваших словах не сомневаюсь! Но мы с Вами давно знакомы, и у меня не раз была возможность убедиться в Вашем удивительном даре, но, вот этот человек, боюсь может отнестись к Вашим словам с изрядной долей скепсиса и недоверия, согласитесь, его ведь тоже можно понять.       – Особенно, если учесть его характер, – в полголоса подтвердил Штольман.       – Вот-вот! – согласно закивал Варфоломеев.       – Но что же делать? – расстроено спросила Анна, – Девочка осталась совсем одна, должен же кто-то о ней позаботиться, но для этого нужно, чтобы... "тот человек" хотя бы узнал о ней.       – Вот я и хотел предложить Вам спросить Нину Аркадьевну, не может ли она представить какие-нибудь материальные свидетельства, которые могли бы – как бы это сказать – напомнить "этому человеку" об их отношениях в прошлом: письма, подарки, возможно, что-то еще?       – Напомнить? – Анна изумленно взглянула на собеседника, – Вы полагаете, что он мог об этом забыть? – но, увидев, что Яков едва заметно пожал плечами и отвернулся, ответила: – Конечно, я спрошу.       – Вот и хорошо, – обрадовался Варфоломеев, – буду Вам очень признателен.       Он улыбнулся Анне и посмотрел на ее мужа:       – Яков Платонович, я кое-что узнал, по тому вопросу, что Вы просили.       Он тоже достал из кармана несколько свернутых листов бумаги:       – Здесь список недвижимости, принадлежащей князю Разумовскому – должен предупредить, по требованию Дворянского Собрания на всю на нее сейчас наложен арест, до тех пор, пока не определится наследник – сам князь, к сожалению, завещания не оставил, – произнес Владимир Николаевич и задумчиво добавил: – ну, или нам не удалось его обнаружить – что странно, особенно если учесть его взаимоотношения с Вашим мужем, – он вновь улыбнулся и проницательно посмотрел на женщину: – Кстати, Вам, Анна Викторовна, он ничего не говорил по этому поводу?       – Нет, – покачала головой женщина. – Ничего.       – Ну что же, если мы все обсудили, то позвольте откланяться?       – Владимир Николаевич, а по делу Кати Ушаковой никаких новостей нет? – спросил Штольман.       – К сожалению, нет, – сокрушенно покачал головой Варфоломеев.       – Плохо, – недовольно произнес Штольман, – время уходит.       – Опасаетесь, что он может убить девочку? – насторожился Владимир Николаевич.       – Если бы хотел, то давно бы убил, – мотнул головой Яков, – да и зачем ему это? – Нет, боюсь, что он увезет ее за границу, и оттуда ее уже не выцарапать...       – Да, пожалуй Вы правы, – задумчиво произнес Варфоломеев и поднялся: – Анна Викторовна! Яков Платонович? – может быть Вас подвезти? Поздно уже, а у меня здесь экипаж.       Он кивнул на красивую кованную решетку, за которой перебирали ногами знакомые вороные рысаки, запряженные в экипаж с кучером на козлах. Штольман вопросительно посмотрел на жену.       – Если Вам не трудно, – кивнула Анна, – до гостиницы.       – Прошу Вас, – кивнул Владимир Николаевич, жестом предлагая пройти к экипажу.       Несмотря на поздний час было еще совсем светло – самое начало июня – оставалось совсем немного времени до знаменитых белых петербургских ночей. Собственно, уже сейчас солнце лишь на несколько часов опускалось за горизонт, погружая город в волшебные сумерки. Рысаки звонко цокали подковами по Садовой улице, слева над ними возвышался все тот же таинственный Михайловский или Инженерный замок с обитающим в нем мрачным духом императора Павла, обреченным вечно оставаться на месте своей гибели; справа, за прекрасной кованой оградой, проплывал чудесный Михайловский парк, одной своей стороной примыкавший к великолепному дворцу. Экипаж свернул на Инженерную улицу, давая пассажирам возможность полюбоваться и самим дворцом, объехал вокруг сквера, расположенного в центре площади, предлагая рассмотреть еще и фасад Михайловского Театра и, наконец, повернул на Михайловскую же улицу, на правой стороне которой и располагалась гостиница Европейская.       Лишь почувствовав запах свежей выпечки, уставшая Анна Викторовна немного оживилась и позволила Якову Платоновичу отвести себя в ресторацию, располагающуюся на первом этаже гостиницы, чтобы поужинать.       Едва войдя в номер, женщина без сил опустилась в свое любимое "ушастое" кресло и закрыла глаза. Яков Платонович покачал головой и, присев перед ней, начал осторожно снимать с ее ног ботики.       – Яша, да не надо, – попыталась возразить Анна, – я сейчас минутку отдохну и сама...       – Ань, перестань, – прервал ее Яков и недовольно пробормотал: – Ты ведь не маленькая – нельзя же доводить себя до такого состояния – ну, если себя не жалеешь, хотя бы Петра Яковлевича пожалей,.. да и меня тоже...       Яков Платонович со вздохом поднялся и унес боты. Спустя минуту он вернулся, держа в руках легкие войлочные тапочки с загнутыми на турецкий манер носами. Он помог жене вставить в них ноги и улыбнулся.       – Может быть помочь тебе переодеться? – тихо спросил он.       Анна подняла на мужа глаза – что-то в его голосе заставило ее щеки порозоветь.       – Помоги, – улыбнулась она и подала ему руку.       Яков легко подхватил ее на руки.       – Знаете, Анна Викторовна, кажется, вам стоит есть поменьше пирожных, – прошептал он, щекоча губами ее ухо, и шагнул в спальню. Анна крепко обняла его за шею и весело рассмеялась...       ...Анна осторожно села и, стараясь не разбудить мужа, нащупала босыми ногами свои домашние тапочки и обулась. Она вышла из спальни и тихонько прикрыла дверь. В гостиной большого двухкомнатного номера царил легкий полумрак. Женщина подошла к окну и раздвинула занавески. На улице давным-давно рассвело. Анне не спалось – это незакатное петербургское солнце и бесконечные золотистые сумерки вместо ночной темноты сбивали ее с толку. Женщина взглянула на каминные часы – они показывали почти семь часов. Она немного подумала и начала осторожно одеваться. Спустя несколько минут одетая и причесанная Анна Викторовна присела к столу и написала несколько слов на листочке бумаги. Она остановилась перед зеркалом, надела шляпку, подхватила сумочку и перчатки и тихонько открыла входную дверь и выскользнула в коридор.       Дух Нины Аркадьевны Нежинской, который Анна увидела, как только сонный швейцар в ливрее распахнул перед ней парадную дверь, выглядел таким реальным, что женщина непроизвольно вздрогнула.       – Нина Аркадьевна? – пробормотала Анна Викторовна, останавливаясь на пороге.       – Чего изволите? – не понял швейцар, вопросительно глядя на женщину.       – Нет-нет! – махнула рукой Анна Викторовна, – это я не Вам... Простите. Мужчина удивленно на нее посмотрел, оглянулся по сторонам – улица была совершенно пуста – едва заметно пожав плечами, он посмотрел на молодую женщину с жалостью. Анна отошла подальше и, обращаясь к госпоже Нежинской, тихо спросила:       – Нина Аркадьевна, Вы хотите мне что-то сказать?       Госпожа Нежинская прижала к губам палец, потом повернулась и пошла в сторну Невского проспекта, сделав несколько шагов, она повернулась и поманила Анну за собой. Анна Викторовна беспомощно оглянулась на парадные двери гостиницы и зевающего швейцара, представляя, какое ее ждет объяснение с мужем, тяжело вздохнула и поспешила вслед за удаляющейся спиной Нины Аркадьевны. На пересечении с Невским проспектом Анна на мгновение потеряла госпожу Нежинскую из вида, но скоро вновь увидела ее удаляющуюся спину и повернула налево в сторону Николаевского вокзала. Дух Нины Аркадьевны двигался быстро, не оставляя Анне Викторовне времени на раздумья. Возле Аничкова моста она почувствовала, что уже изрядно запыхалась, а Нина Аркадьевна пересекла Невский, потом прошла по мосту, не давая Анне возможности полюбоваться великолепными скульптурами Петра Клодта, и повернула на набережную Фонтанки. Розовый Дворец Белозерских-Белосельских с атлантами, поддерживающими балкончик второго этажа остался далеко позади, также, как и усадьба Голицыных, и вот, наконец, Анна увидела большой пятиэтажный дом с высокой, достигающей окон третьего этажа аркой с распахнутыми настежь коваными решетчатыми воротами. Нина Аркадьевна оглянулась и скрылась в арке. Анна подошла к воротам и нерешительно остановилась, рассматривая небольшой внутренний дворик – ни в нем, ни на улице никого не было, и женщина нерешительно последовала за госпожой Нежинской, которая уже подошла к парадному входу и оглянулась, ожидая Анну.       – Ох, Анна Викторовна, что же вы делаете? – прошептала Анна тоном Якова Платоновича и решительно подошла к тяжелым дубовым дверям, за которыми исчезла Нина Аркадьевна. Женщина потянула дверь на себя, та неожиданно легко отрылась, пропуская ее в полутемный подъезд. Нежинская ожидала ее у лестницы. Анна Викторовна проскользнула мимо приоткрытой двери, за которой, как она подозревала, находилась консъержка и придерживая длинную юбку начала подниматься наверх. Очевидно, место, куда так стремился дух Нины Аркадьевны находилось на третьем этаже. Анна видела, как Нежинская на мгновение замерла перед дверью одной из квартир, оглянулась на Анну и исчезла. Женщина подошла к двери, на которой висела медная табличка с цифрой "17", подергала за ручку и беспомощно отступила – дверь была заперта. Внезапно, что-то тяжело брякнуло возле ее ног – это оказался ключ, который упал откуда-то сверху. Анна подняла его и осторожно вставила в замочную скважину. Ключ легко повернулся и дверь бесшумно отворилась. Женщина осторожно вошла в квартиру и прикрыла дверь. Похоже, что и в этой квартире никто не жил уже несколько лет: мебель была накрыта пыльными, когда-то белыми чехлами, такими же холщовыми полотнами были обмотаны большие хрустальные люстры. Нина Аркадьевна ожидала Анну возле голландской печи, выложенной блестящими белыми изразцами, она показала рукой на один из них и отошла в сторону. Анна Викторовна подошла к печи и нажала на тот изразец, на который указала Нежинская. И, о чудо, он поддался и со скрежетом выдвинулся вперед. Анна Викторовна попыталась заглянуть за него, но сразу же увидела, что у изразца нет боковой стенки, она пошарила внутри него рукой и обнаружила массивный золотой перстень с плоским черным камнем. Женщина с интересом рассматривала его, когда почувствовала толчок в солнечное сплетение...       ...Фрейлина Ее Величества нервно теребила носовой платок, иногда промокая им слезы. Великий князь Николай Николаевич, одетый в одну белоснежную сорочку и кавалерийские рейтузы нервно мерил шагами заставленную мебелью комнату, которая служила своей хозяйке одновременно спальней, будуаром и кабинетом. Большая кровать со сбитыми простынями красноречиво свидетельствовала о том, с какой целью произошла эта встреча.       – Нина Аркадьевна, – немного раздраженно говорил мужчина, – поверьте, я не меньше Вас сожалею, что мы не можем быть вместе, но что же делать? Мы должны смиренно нести наш крест.       Нина Аркадьевна снова всхлипнула.       – Я благодарен Вам за те минуты счастья, что Вы мне подарили, но Вы не хуже меня знаете, что теперь мы должны расстаться, – увидев, что ее глаза снова налились слезами, он постарался ее успокоить: – прошу Вас, не надо, Вы разрываете мне сердце! Мужчина присел рядом с девушкой и закрыл ее руки своими:       – Вы молоды и красивы – у Вас все будет хорошо! Вы обязательно встретите достойного человека... своего круга и будете с ним счастливы...       Она повернула к нему заплаканное лицо. Мужчина, видимо, почувствовал неловкость и вскочил, он лихорадочно сдернул с пальца перстень и протянул его Нине.       – Нина... Аркадьевна, прошу Вас, возьмите, – произнес он и вложил перстень в ее руку, – если Вам когда-нибудь понадобится моя помощь – пришлите мне этот перстень, и я обязательно приду Вам на помощь...       Он схватил с кресла свой китель и быстро выскочил из комнаты, оставив молодую женщину захлебываться рыданиями...       – Спасибо, Нина Аркадьевна, – произнесла Анна и дотронулась до своего живота, – За Петю тоже.       Она разжала ладонь чтобы еще раз посмотреть на перстень.       – А теперь отдайте это мне, – раздался за спиной женщины насмешливый голос, заставивший ее вздрогнуть.       Она резко обернулась – в двух шагах от нее стоял человек, которого она знала, как Жана Лассаля, и смотрел на нее с усмешкой.       – Как вы здесь,.. – Анна прикусила язык.       – Как же Вы предсказуемы, Анна Викторовна, – усмехнулся Лассаль и покачал головой: – и что Штольман в Вас нашел?       Анна сжала перстень в кулаке и спрятала его за спину. Волна ледяного воздуха, ударившая ей в щеку заставила ее повернуть голову – Нина Аркадьевна стояла возле окна и улыбаясь смотрела на Лассаля. Внезапно Анна все поняла:       – Значит, Вы все это сделали нарочно? – спросила она, обращаясь к Нежинской, – но зачем? Хотели отомстить человеку, который Вас когда-то бросил? И Вы решили использовать свою дочь, как орудие мщения? Это низко...       – Хватит разглагольствовать, – оборвал ее Лассаль и вынул револьвер: – Давайте то, что Вы нашли в тайнике или, видит Бог, на этот раз я выполню просьбу Нины Аркадьевны и убью вас...       Анна будто бы снова оказалась в ночном кошмаре – она завороженно смотрела в черную воронку направленного на нее револьвера, теперь она точно знала, в чьих руках находится это оружие, но легче от этого не становилось.       Неожиданно Анне почудилось за спиной Лассаля какое-то движение, а в следующий момент кто-то прыгнул на него сзади, хватая за руки и заставляя рухнуть лицом в пол. Молодой человек, чье лицо показалось женщине смутно знакомым, навалился на ошарашенного Жана и крикнул ей:       – Бегите!       Анна Викторовна бросилась к двери. Как только она выскочила на лестницу, из квартиры послышался звук выстрела. Женщина на мгновение замерла, а настречу ей, громко топая сапогами, бежали двое городовых с револьверами в руках, рядом семенил дворник.       – Вот она! – крикнул он, показывая на нее пальцем, – Я смотрю – крадется, и не из нашего дома! Я здесь всех жильцов знаю! Она не наша!       Из квартиры раздался еще один выстрел, притормозившие было городовые бросились туда, потом раздался крик:       – Бросай оружие – стреляю!       Следующие два выстрела стали последним, что помнила Анна до того, как потеряла сознание...       ...– Кажется, пришла в себя, – произнес у нее над головой чей-то незнакомый голос. Анна Викторовна с трудом открыла глаза – прямо над собой она увидела улыбающегося молодого человека в полицейской форме – и попыталась сесть.       – Сейчас-сейчас, – заторопился юноша, – я помогу.       Он, действительно, помог Анне сесть. Она огляделась и сжала виски руками – она все вспомнила.       – Перстень? – с трудом произнесла она, обращаясь к полицейскому, – У меня был перстень?       – Не извольте беспокоиться, – улыбнулся парень, – вот он.       Он протянул Анне перстень, она взяла его и сжала в кулаке.       – Чего ты возишься? – раздался недовольный голос, – забирай ее и в отделение!       – Извиняйте, барышня, – развел руками полицейский.       Анна кивнула и попыталась с его помощью встать на ноги.       – Я должна сообщить мужу, что задержана, – сказала она, обращаясь к пожилому полицейскому, который, очевидно был здесь главным.       – А как же? Обязательно, – кивнул он, – вот сейчас в отделение приедем и всё всем сообщим.       Сил возражать у Анны Викторовны не было, и очень кружилась голова – она сдалась и без возражений позволила усадить себя в полицейский экипаж.       Несмотря на все усилия, привлечь к себе внимание начальства, отправить записку Якову Платоновичу ей так и не удалось. Прошло не меньше получаса, прежде чем господин следователь пригласил Анну Викторовну для допроса. Не успела она произнести свою фамилию, как дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Яков Платонович Штольман собственной персоной. Анна Викторовна, больше не стараясь сдержать слезы, бросилась ему навстречу. Яков прижал ее к себе и она, полная сожалений и раскаянья, снова, в который уже раз за несколько последних дней, рыдая, слушала, как гулко стучит в его груди сердце.       – Яков Платонович, – извиняющимся тоном бормотал следователь, – ну кто же знал... Она же только что сказала, что она Анна Викторовна Штольман...       – Мы уходим, – бросил Штольман и повел Анну к двери.       – Подождите, Яков Платонович, – примирительно заговорил следователь, бросаясь следом, – я же должен произвести допрос Анны Викторовны.       Как только Яков Платонович и всхлипывающая Анна Викторовна, не обращая внимания на сопровождающего их следователя, вышли из кабинета, дорогу ему загородил выросший как из под земли Владимир Николаевич Варфоломеев.       – Вы знаете, кто я? – спокойно спросил он.       – Конечно,.. – неуверенно кивнул растерявшийся следователь и добавил: – Владимир Николаевич.       Господин Варфоломеев удовлетворенно кивнул:       – Я забираю эту женщину. Где ее вещи?       Следователь послушно указал на стол дежурного.       – Хорошо, – улыбнулся Варфоломеев, он взяд перчатки и сумочку и, обращаясь к окончательно замолчавшему следователю сказал: – Завтра Вы получите письменные показания Анны Викторовны по всем интересующим Вас вопросам.       Он развернулся и, не сказав больше ни слова, вышел из отделения полиции, оставляя опешившего следователя столбом стоящим посреди дежурной части.       Как только Анна Викторовна оказалась на улице, ей сразу стало лучше. Она несколько раз глубоко вздохнула, чувствуя, как туман в ее голове рассеивается.       – Что же это вы творите, Анна Викторовна? – раздраженно прошипел Штольман, разворачивая Анну к себе лицом.       Она опустила голову и тяжело вздохнула.       – Просыпаюсь – тебя нет! – Яков легонько тряхнул Анну за плечи, заставляя посмотреть себе в глаза: – На столе записка: "Ушла на прогулку, скоро вернусь, не волнуйся". Ты что, не могла меня разбудить?       – Ты так сладко спал...       – Аня, ты бредишь? – окончательно разозлился Яков. – Как ты оказалась на Фонтанке?       – Нина Аркадьевна ждала меня у гостиницы, – почти прошептала Анна.       – Что? – рявкнул Штольман, – Мне что, тебя привязывать? Да если бы Владимир Николаевич не приставил к тебе филера, тебя бы уже в живых не было!       Анна потрясенно молчала, заново переживая все произошедшие за последние несколько часов события.       – А я думаю, почему мне его лицо показалось знакомым? – охнула Анна и тихо спросила: – Он жив?       – Жив-жив! – улыбаясь произнес подошедший к ним Варфоломеев, – не переживайте Анна Викторовна.       – А Лассаль? – уточнила Анна.       – А вот Лассаль, к сожалению, нет, – вздохнул Владимир Николаевич и посмотрел на демонстративно отвернувшегося Штольмана, – его застрелили городовые – он имел неосторожность навести на них револьвер – а они ребята простые, политес разводить не приучены.       – Так надо же идти обратно на Фонтанку! – всполошилась Анна. – Яша, ты же знаешь, что сейчас можно попробовать с ним поговорить.       – Анна Викторовна, вы моей смерти хотите? – устало спросил Яков.       – А и правда, Анна Викторовна, поезжайте в гостиницу, отдохните, – примирительно заговорил Владимир Николаевич, – Яков Платонович Ваши показания запишет – все равно ведь придется. Вот и экипаж Вас ждет.       Варфоломеев махнул рукой, через минуту к ним подъехал знакомый экипаж, запряженный вороными рысаками.       – Владимир Николаевич, а что с тем мальчиком, который меня спас?       – В больнице, – кивнул Варфоломеев, – два огнестрельных ранения, но жить будет.       – Хорошо, – вздохнула Анна и спохватившись, наконец, разжала кулак: – Вот, этот перстень "тот человек" подарил Нине Аркадьевне и сказал прислать его ему, если понадобится помощь.       – Спасибо, – очень серьезно кивнул Владимир Николаевич, осторожно принимая перстень из рук Анны, – еще бы девочку найти...       – Может быть все-таки спросить Лассаля, где она? – Анна Викторовна с надеждой посмотрела на мужа.       – Завтра, Анна Викторовна, все завтра! – улыбаясь произнес Владимир Николаевич. – Ничего с ней за день не случится.       Штольман молча подал жене руку, помогая сесть в экипаж, потом сел сам, и кучер тронул лошадей. Варфоломеев махнул им вслед рукой и пошел обратно в отделение полиции.       Анна Викторовна прижалась к мужу и положила голову ему на плечо. Яков Платонович молчал, делая вид, что не замечает ее ухищрений.       – Яша, ну не сердись, – прошептала Анна, – ведь все уже закончилось. Штольман молча отвернулся.       – Зато я все поняла, – словно не замечая его молчания, продолжила Анна, – Нина Аркадьевна не пыталась помочь дочери – она хотела помочь Лассалю, и именно для этого использовала Катю.       – Что ты имеешь в виду? – нехотя уточнил Яков.       – Я имею в виду, – обрадовалась Анна, – для чего бы ни была нужна Лассалю Катя Ушакова, Нина Аркадьевна помогала именно ему, а вовсе не собственной дочери. Теперь, когда мы знаем, кто ее отец, понятно, что тот факт, что у него есть внебрачная дочь, кто-то попытается использовать против него, правда, я не очень понимаю кто и зачем, но...       – А вот "кто и зачем" нам, возможно, расскажет господин Варфоломеев, – перебил ее Штольман и, подумав, закончил: – ну, если, конечно, сочтет нужным. А почему ты решила, что Нежинская помогала Лассалю?       – А она была там, когда появился Лассаль, и выглядела очень довольной, – пожала плечами Анна Викторовна, – я-то, глупая, даже поблагодарила ее за то, что она поделилась со мной своими не самыми приятными воспоминаниями, была добра ко мне и к Пете, а она просто использовала меня, чтобы передать перстень Лассалю, как еще одно доказательство связи между ней и... "тем человеком" – будто дочери было недостаточно.       – Мне кажется? Или совсем недавно ты уже рассказывала мне о похожей ситуации? – Когда князь Разумовский точно так же передал госпоже Нежинской ключ от сейфа, помнишь? – насмешливо спросил Яков Платонович.       – Но я же не знала! – возмутилась Анна, – Я ведь думала, что Нина Аркадьевна хочет помочь своей дочери, а не использовать ее, как орудие мести мужчине, который когда-то ее бросил.       – Ну, а это ты откуда знаешь? – спросил Штольман и в первый раз за этот день улыбнулся.       – Она сама показала, – кивнула Анна, – он говорил ей, что они должны расстаться, что он благодарен ей за минуты счастья, что они должны смиренно нести свой крест... Ерунда какая-то! Интересно, почему он ее бросил на самом деле, – задумчиво произнесла Анна и обратилась к мужу: – Ты не знаешь?       – Аня, я не знаток дворцовых тайн, – пожал плечами Яков, – тем более в то время. Можно попробовать спросить у Владимира Николаевича, но... он не особенно любит распространяться о том, что знает, хотя,.. – Штольман задумчиво посмотрел на жену, – мне кажется, что для тебя он может сделать исключение.       Анна понимающе кивнула и задумчиво произнесла:       – Знаете, Яков Платонович, мне кажется мужчины бывают очень изобретательны, когда объясняют нам – женщинам, почему должны с нами расстаться.       – Что это вы, Анна Викторовна, имеете ввиду? – подозрительно уточнил Яков.       – Яша, а давай вот сюда зайдем, – показывая на пирожковую, попросила Анна, бессовестно игнорируя его вопрос, – нам с Петром Яковлевичем очень есть хочется – у нас с ним маковой росинки со вчерашнего вечера во рту не было.       Штольман покачал головой и попросил кучера остановиться.       После третьего пирожка с капустой настроение Анны Викторовны значительно улучшилось, и она вдруг заметила, что Яков Платонович ничего не ест, а только пьет чай с лимоном.       – Яша, а почему ты не ешь? – несколько встревожено спросила Анна. – Ты завтракал?       – Нет. Как-то, знаешь, не до того было, – невесело усмехнулся Штольман и отодвинул недопитую чашку с чаем. – Яша, ну прости меня, – женщина закрыла его руку своей, – ну, я когда увидала Нину Аркадьевну, то решила, что она хочет что-то мне рассказать, а она поманила меня за собой       – ну, что мне оставалось?       – Нужно было просто позвать меня, – покачал головой Штольман.       – Ну как я могла? Пока бы я тебя будила, она бы уже исчезла – и зови ее потом... Да она и не повела бы нас с тобой в ту квартиру номер "17" – она же хотела, чтобы перстень получил Лассаль, значит она бы ждала удобного случая, когда я буду одна – ты ведь не отдал бы ему этот перстень.       – Значит, не надо предоставлять ей такой случай, когда ты будешь одна! – твердо сказал Яков, – Как ты этого не понимаешь?       – Да понимаю я, – снова попыталась объяснить Анна Викторовна, – но я же думала...       – О чем здесь думать? – удивился Штольман, – Если дело касается Нежинской или Разумовского, тебе просто нужно сделать так, чтобы я был рядом, а я позабочусь обо всем остальном.       – Кстати, а как вы с Владимиром Николаевичам меня нашли? – спросила Анна.       – Владимир Николаевич считает, что всегда должен контролировать ситуацию лично, – усмехнулся Штольман, – он приставил к нам с тобой филера – кстати, очень хорошего профессионала – я его не видел. Филер, как и предписывала инструкция, пошел за тобой и вмешался, когда понял, что тебе грозит опасность – полагаю, на этот счет у него была отдельная инструкция. Ну, а потом он каким-то чудом отправил сообщение господину Варфоломееву и сообщил, что тебя арестовали по подозрению в убийстве.       – Но меня, кажется, не обвиняли в убийстве? – неуверенно произнесла Анна.       – Должно быть, когда он посылал записку Владимиру Николаевичу, ситуация выглядела иначе, – усмехнулся Штольман и продолжил: – Варфоломеев примчался за мной, вместе мы бросились на Фонтанку, но опоздали – тебя уже увезли в полицейский участок.       – Нужно обязательно сходить к этому мальчику в больницу и поблагодарить его за мое спасение, – вздохнула Анна.       Она с сожалением посмотрела на пустое блюдо из-под пирогов и спросила:       – Пойдем?       Штольман кивнул и помог Анне подняться.       Погода начала портиться – с Балтики подул холодный ветер, откуда ни возьмись налетели сплошные серые облака и полностью закрыли небо, запахло дождем. Анна поежилась, и подумала, как хорошо, что гостиница совсем рядом. Она подхватила мужа под руку и они пошли по Невскому в сторону Михайловской улицы.       – Яков Платонович, а как вы думаете, как Лассаль узнал о том, что мы занимаемся этим делом? – вдруг спросила Анна.       Штольман задумался.       – Думаю, все просто: Лассаль ведь долго жил в Рыбинске, значит, он вполне мог найти себе осведомителя в полицейском управлении – он ведь должен был найти девочку, а значит наверняка интересовался тем, как идет расследование. Не думаю, что контакты Петровского со мной были тайной – об этом знал следователь, который вел дело; полицейские, которые привезли мне документы – кто-то из них мог быть не особенно сдержан в личных беседах, а Лассаль умел очень хорошо втираться в доверие, если ему это было нужно, а еще он умел слушать и слышать. Ну, а как только в деле возникло мое имя, все стало совершенно ясно.       Яков Платонович поднял голову и посмотрел на небо:       – Пойдем-ка быстрее, мне кажется, сейчас начнется дождь!       Штольманы прибавили шага и вбежали в распахнутую швейцаром дверь гостиницы, когда сверху полетели первые крупные капли июньского дождя.       Едва войдя в номер Анна без сил рухнула в кресло и закрыла глаза.       – Аня, это не может так продолжаться, – сказал Яков, глядя на измученную женщину, он принес ей домашние турецкие тапочки и помог переобуться.       – Я просто немного устала, – благодарно улыбнулась Анна и снова закрыла глаза, – ничего страшного.       – Ты устала вчера, ты устала сегодня, ты плохо спишь, ты вскакиваешь рано утром, – произнес Яков Платонович и посмотрел на жену, – Лассаль мертв, перстень ты нашла – полагаю, мы можем спокойно ехать домой.       – Как домой? – растерялась Анна, – Мы ведь не сделали самое главное – не нашли Катю.       – Ничего, Владимир Николаевич найдет ее сам, он большой специалист по розыску, – уверенно сказал Яков.       – Однако, тебя он не нашел, – тихо возразила Анна и добавила: – Давай завтра съездим в ту квартиру и попробуем поговорить с Жаном Лассалем, вдруг получится?       – Хорошо, но если не получится, то послезавтра вечером мы уедем домой, – неожиданно легко согласился Яков, – а до отъезда ты не отойдешь от меня ни на шаг.       – Слушаю и повинуюсь, мой господин, – сложив на груди ладошки кивнула Анна Викторовна.       Штольман недоверчиво посмотрел на жену и грустно усмехнулся.       – Яков Платонович, ты не закончил про Лассаля – что было дальше? – уточнила Анна.       – Дальше? – задумался Яков, – Полагаю, господин Лассаль следил за нами, так что, скорее всего, это мы привели его в Царскосельскую мариинскую гимназию. Потом он забрал девочку и стал ждать. Он ведь тоже знал правила игры: "тот человек" – как его называет Владимир Николаевич – не склонен верить в духов, значит ему понадобятся доказательства того, что это его дочь. Аня, просто ты забываешь, что Лассаль полтора года наблюдал за тобой в Затонске и прекрасно знал, как ты себя ведешь. Не знаю, верил ли он в твой дар, но он наверняка знал и от Нежинской, и от князя, что иногда ты обладаешь очень ценными сведениями – и еще он знал, что ты очертя голову бросаешься эти сведения проверять.       – Лассаль сказал, что я очень предсказуема, – согласилась Анна.       – Вот видишь, – кивнул Штольман, – он просто следил за тобой, и когда ты одна пошла куда-то в семь часов утра, он, естественнно, последовал за тобой. Но все это только мои предположения – боюсь, что, как все было на самом деле, нам уже не узнать.       – Почему это? – удивилась Анна, – Завтра и спросим.       – Сомневаюсь, что он захочет с тобой разговаривать, – покачал головой Яков Платонович.       – Посмотрим, кстати, я хотела бы спросить его и об убийстве князя, – произнесла Анна и, подумав, тихо добавила:       – Мы ведь не закончили...       – Нет! – твердо сказал Штольман, – не сейчас! Хватит на сегодня приключений.       – Но что же мы тогда будем делать? – расстроилась Анна, – На улице дождь, есть я не хочу, спать еще рано...       Яков Платонович посмотрел на часы – они показывали половину седьмого. – Сейчас, Анна Викторовна, вы примите ванну, потом мы с вами поужинаем и ляжем спать, – сказал Штоьлман и добавил: – И только попробуйте мне возразить.       – Не буду, – улыбнулась Анна и подала мужу руку. Он помог ей подняться и проводил в ванную комнату. Сам сел за стол, дождался, пока зашумит вода и вытащил из кармана список недвижимости, принадлежащей князю Разумовскому.       Разложив перед собой листочки он пробежал их глазами и отметил про себя, что никакой собственности по адресу Фонтанка, 54 у Кирилла Владимировича не было. Штольман поставил пометку – не забыть выяснить у Владимира Николаевича, почему квартира "17" по этому адресу пустовала.       Просмотрев список внимательнее, Штольман отметил две усадьбы неподалеку от Петербурга, где в перечне строений, относящихся к этим усадьбам – помимо прочего – были укзаны охотничьи домики. Ему представлялось, что держать похищенную девочку можно было именно там: как правило, такие строения располагались далеко от основной усадьбы, а значит, там можно было прожить достаточно долго, не привлекая к себе внимания и не беспокоясь, что пленница сможет убежать.       – Чем занимаешься? – голос Анны Викторовны возник из ниоткуда прямо над его ухом. – Это список недвижимости Кирилла Владимировича? Ого!       Она осторожно взяла стопку из нескольких страниц в руки и начала читать, но быстро вернула их мужу и задумалась.       – Да-а! – протянула она и добавила: – Если бы я знала раньше, как он богат, я бы, пожалуй, отнеслась к его предложению серьезнее.       – Что вы сказали, Анна Викторовна? – Яков схватил ее за руку и усадил к себе на колени.       – Я пошутила, – обижено произнесла Анна и обняла мужа за шею.       – Как же ты меня сегодня напугала, – покачал головой Яков и осторожно поправил прядку волос на ее виске. – Швейцар сказал, что ты разговаривала сама с собой и, вообще, вела себя странно. Я сразу догадался, что к тебе пришел дух и ты разумеется, отправилась за ним, но куда? Швейцар сказал, что ты пошла на Невский, но куда повернула – направо или налево, он не видел... Честно говоря, не знаю, чтобы я стал делать дальше, но, слава Богу, подъехал Варфоломеев, – Штольман усмехнулся и задумчиво добавил: – все-таки фамилия "Варфоломеев" творит в полиции Петербурга чудеса.       – Похоже, что фамилия "Штольман" тоже пользуется в Петербурге успехом, – хихикнула Анна и взъерошила мужу волосы, – жаль, что я раньше этого не знала. Теперь буду знать – вдруг пригодится?       – Аня, надеюсь это шутка? – осторожно уточнил Штольман и усмехнувшись продолжил: – Правда, когда мы приехали, следователю все-таки удалось разобраться, что в филера стреляла не ты, а Лассаля и подавно застрелили сами городовые.       – Яков Платонович, – протянула Анна и поморщилась, – я же должна дать письменные показания... Поможешь?       Анна попыталась встать, но Яков ее не отпустил.       – Помогу, – кивнул он, – но завтра утром, а сейчас я уже заказал нам чай с твоими любимыми пирожными.       ...– Написала? – спросил Штольман и заглянул через плечо, сидящей за столом жены.       – Да, – кивнула Анна и положила перо.       – Давай я прочитаю, – Яков Платонович осторожно сложил листочки в стопку, сел за стол и начал читать. Анна подвинула к себе чистый листок, обмакнула перо в чернильницу и начала что-то рисовать. Спустя несколько минут Яков Платонович удовлетворенно кивнул и подвинул исписанные страницы Анне Викторовне:       – Можешь подписывать.       – Яков Платонович, а ничего, что это не совсем правда? – вздохнула Анна. – Я ведь не получала никакой записки, в которой меня просили прийти по этому адресу, а пришла туда за духом госпожи Нежинской. Да и как тот юноша объяснит, почему он пришел за мной?       – За юношу не переживай, он все сделает правильно – скажет, что услышал, как ты зовешь на помощь – прибежал, увидел, что Лассаль целится в тебя из револьвера и бросился на него – что, заметь, чистая правда, – сказал Яков и весело улыбнулся, – а писать в показаниях, что тебя позвал дух умершей женщины, думаю, не самая лучшая идея. Он немного подумал и добавил:       – Надеюсь, Владимир Николаевич все устроит так, что твои показания вообще не понадобятся.       Анна послушно поставила свою подпись внизу каждой исписанной странички и подала их мужу.       – А что это ты нарисовала? – поинтересовался Яков, рассматривая рисунок жены.       – Это избушка, которую показал мне Кирилл Владимирович, – объяснила Анна, – красивое место, правда?       – Правда, – согласился Штольман, – А это что? Река?       – Река, – кивнула Анна Викторовна.       Неожиданно в дверь постучали.       – Вам письмо, – произнес голос лакея за дверью.       Яков Платонович открыл дверь и взял с подноса конверт.       – Владимир Николаевич предлагает нам встретиться на Фонтанке в полдень, – сообщил он и, свернув листок, положил его обратно в конверт: – Если ты не передумала, нужно собираться.       – Не надейтесь, Яков Платонович, – улыбнулась Анна и легко поднялась из-за стола.       Когда извозчик, натянув вожжи, остановил свою упрямую неторопливую лошадь перед аркой дома номер 54, Владимир Николаевич был уже там. Дождь, который шел всю ночь, к утру перестал, и ветер стремительно гнал по небу лохматые растрепанные облака. Было прохладно, и Анна Викторовна с удовольствием прижалась к мужу, взяв его под руку, как только покинула экипаж. Владимир Николаевич пожал руку Якову, поклонился Анне, потом постучал набалдашником трости в окошко, находящееся где-то на уровне его колен – Анна Викторовна в свое прошлое посещение этого дома его даже не заметила и пошел во внутренний дворик. Сейчас же где-то впереди скрипнула дверь и показался вчерашний дворник.       – Доброго здоровья!       – Любезный, проводи-ка нас в семнадцатую, – кивнул ему Варфоломеев.       – Отчего же не проводить? – Провожу, – обрадовался тот и засеменил к парадной.       Спустя несколько минут словоохотливый дворник, уже успел рассказать им о том, что в квартире ничего со вчерашнего дня не трогали, даже кровь с ковра не убрали, и теперь там наверняка все провоняло; что непонятно, кто теперь захочет жить в этой квартире, когда в ней и до этого дольше полугода никто не задерживался... Наконец он вытащил из замочной скважины ключ и распахнул перед ними дверь. По мере того, как они приближались к квартире, сердце Анны Викторовны билось все чаще, а сейчас уже и вовсе пыталось выпрыгнуть из груди. Она вцепилась в руку Якова с такой силой, что он поморщился и удивленно взглянул на нее – он не мог припомнить случая, чтобы она так волновалась перед встречей с духом. На всякий случай он крепко взял ее под руку и шепотом спросил, все ли в порядке. Женщина кивнула, сделала глубокий вдох и шагнула в распахнутую дверь.       В квартире действительно отвратительно пахло, Анна Викторовна достала из сумочки носовой платок и приложила его к носу. Она быстро прошла через прихожую и замерла перед толстым ковром с расплывшимся в его середине багровым пятном. Жан Лассаль рассмаривал изразцы, которыми была выложена печь, он обернулся к Анне и его губы сложились в кривую усмешку.       – В каждом несчастье ищите женщину, – произнес он и сокрушенно покачал головой, – вот уж не думал, что эта истина коснется и меня.       – Он здесь, – сказала Анна остановившимся за ее спиной мужчинам, для которых комната казалась совершенно пустой. Яков огляделся и снял с дивана холщевый чехол, предлагая Владимиру Николаевичу присесть. Невидимый никому, кроме Анны, Лассаль тоже подошел к креслу и сдернул с него чехол, который взлетел под самый потолок и стал медленно опускаться на пол. Мужчины завороженно следили за парящим в воздухе куском ткани. Анна Викторовна проследила, как Лассаль уселся в освобожденное от покрывала кресло, сняла такое же покрывало с другого кресла, стоящего напротив, и удобно в нем устроилась.       – Я смотрю, Вы настроены на разговор? – спросила она.       Лассаль усмехнулся, поглядел на застывших на диване Варфоломеева со Штольманом, и сделал приглашающий жест рукой, предлагая задавать вопросы. – Как Ваше настоящее имя? – спросила Анна. Лассаль махнул рукой, показывая, что этот вопрос не имеет значения. "Называйте меня Жан," – прозвучало в голове у женщины.       – Где Вы спрятали Катю Ушакову? – задала следующий вопрос Анна Викторовна.       – В одном хорошем месте, – эхом повторила женщина его ответ.       – В этом? – быстро спросил Штольман и показал пустому креслу рисунок Анны Викторовны, которая внимательно следила за реакцией Жана.       – Думаю, она там, – уверенно сказала Анна Викторовна, глядя на Штольмана, который кивнул, нагнулся к Владимиру Николаевичу, и быстро ввел его в курс дела – тот понимающе покивал головой. Анна вопросительно посмотрела на мужа.       – Кто нанял его для похищения Кати? – подсказал Штольман.       Лассаль рассмеялся.       – Ну уж нет, эту задачу Вам, господа, придется решить самим, – повторила Анна Викторовна ответ духа и взглянула на мужчин. Господин Варфоломеев равнодушно пожал плечами, всем своим видом показывая, что ничего иного он и не ожидал.       – А как Вы узнали, что мы занимаемся этим делом? – спросила Анна.       – Подумаешь, тайны Мадридского двора, – поморщился Лассаль, – каждая собака в Рыбинске знает, что полицмейстер зачем-то привлек к делу об убийстве госпожи Ушаковой бывшего столичного сыщика, который теперь проживает в Затонске – согласитесь, в Затонске не так много бывших столичных сыщиков.       – Мы так и думали, – кивнула Анна, – но как же Вам удавалось одному следить за нами целыми днями и ночами?       – Мне и не нужно было следить за вами днями и ночами, я знал, что рано или поздно Вы выйдете из дома одна, вот тогда я и последую за Вами, а дворницкая напротив входа в гостиницу – очень удобное место для наблюдения.       – Но почему Вы были уверены, что я пойду за этой вещицей одна? – удивленно спросила Анна Викторовна.       – Не знаю, – сказал француз и усмехнулся: – возможно рассчитывал на помощь госпожи Нежинской.       Анна прикусила губу от досады и вдруг почувствовав, что Лассаль исчезает, крикнула: – Подождите, куда же Вы? Но было поздно, дух француза растаял, как не бывало, забрав с собой неприятный леденящий холод, который заставлял Анну Викторовну поеживаться.       – Ну, вот! – она разочаровано развела руками и беспомощно посмотрела на мужа, – А ведь собирался поговорить. Может быть попробовать его вызвать?       – Думаю, не стоит, Анна Викторовна, – вдруг сказал господин Варфоломеев и поднялся с дивана, – полагаю, что нужно проверить те сведения, которые оказались у нас в руках – я немедленно отправлюсь в указанное Вами место, и если все подтвердится, то к вечеру девочка уже будет здесь. А для Вас, Анна Викторовна, дверь этой квартиры будет открыта – я уже отдал необходимые распоряжения – и Вы сможете прийти сюда в любое время.       Он подошел к Анне Викторовне.       – Признаться, я потрясен, – произнес господин Варфоломеев, глядя женщине в глаза, и прижал ее руку к губам, потом посмотрел на Штольмана.       – Позвольте откланяться, но вы – он многозначительно взглянул на Анну, – можете оставаться здесь сколько пожелаете.       Он кивнул и стремительно вышел. Анна Викторовна посмотрела на мужа и спросила: – Что будем делать, Яков Платонович? Ты бы хотел его еще о чем-то спросить?       – Даже и не знаю, – задумчиво произнес Штольман. – Вот уж не думал, что мне доведется еще раз встретиться с господином Лассалем.       Яков Платонович поднялся и распахнул окно, в комнату ворвался влажный балтийский ветер, который мгновенно разогнал отвратительный затхлый воздух в комнате. Анна сделала глубокий вдох и встала.       – Нет, Анна Викторовна, – остановил ее Штольман, – чтобы продолжить разговор с Лассалем, я должен подумать – возможно мы еще вернемся сюда... завтра. А сейчас, позвольте мне увести вас, это не самое хорошее место в этом городе.       Женщина согласно кивнула и послушно покинула комнату.       Штольманы медленно брели вдоль Фонтанки к Чернышёву мосту. За те полчаса, что они провели в квартире номер 17, дома 54, расположенного на набережной, погода стала значительно лучше. Облака, плывшие по небу стали реже и из тяжелых дождевых превратились в легкие, белые и пушистые. Солнце нещадно припекало, и на реке снова появились яркие прогулочные лодки. Штольманы немного задержались на мостике, полюбовались праздными отдыхающими гражданами, решившими провести время на речной прогулке, и пошли дальше к Садовой улице, повернули направо, направляясь к Невскому. Примерно через час неторопливой прогулки они пересекли Невский проспект и свернули к гостинице. Анна Викторовна не смогла пройти мимо известной в городе кондитерской "Абрикосовъ и сыновья" – кроме того, что там пекли необыкновенно вкусные пироги, торты и пирожные – там можно было приобрести ларцы со сладостями и конфетами ручной работы – ей очень хотелось порадовать таким подарком не только детей и Марию Тимофеевну, но и себя – мужчины в их семье к сладкому были равнодушны – всем сладостям они предпочитали хороший коньяк.       Они рано вернулись в гостиницу. Анна Викторовна, утомленная событиями последних дней, прилегла отдохнуть и незаметно для себя уснула. Яков Платонович сначала взялся за книгу, но скоро положил ее на место; потом собрался писать своему поверенному и тоже бросил. Сегодняшний разговор с духом Жана Лассаля растревожил давние воспоминания о событиях, которые он долгие годы старался забыть. Штольман вскочил и несколько раз прошелся по комнате, потом остановился у окна и стал смотреть на тихую, безлюдную – по вечернему времени – Михайловскую улицу.       Во время их последнего "вечера воспоминаний" Анна сказала, что почти ничего не помнит о том, что произошло в бункере Гордона Брауна, но он помнил все так отчетливо, словно это случилось только вчера.       У него не было сомнений в том, что он увидел на конспиративной квартире и не было времени на то, чтобы обдумывать произошедшее. Как только он понял, что получил сообщение от Анны и догадался, где она находится, Штольман начал действовать. Угнать пролетку с привокзальной площади труда не составило, он едва не загнал крепкую толстоногую лошадку, пока домчался до бункера Гордона Брауна, в котором никогда до этого не бывал.       То, что он увидел оказавшись на месте – плачущая от ужаса, вжавшаяся в стену Анна и нависающий над ней полураздетый Магистр – заставило сердце замереть, а захлестнувшая его ярость, вынудила совершить ошибку. Он промахнулся – пуля, выпущенная им из револьвера стала для Магистра смертельной. Правда, как потом выяснилось, это больше не имело значения. Штольман усмехнулся – тогда ему впервые в жизни довелось вести допрос духа. А еще его вновь потрясла Анна – куда делась та сумасбродная девчонка в соломенной шляпке с выбившимся из под нее непокорным локоном? Перед ним был совсем другой человек: не девочка – женщина: взрослая, мудрая, решительная. Спустя всего лишь несколько минут после того, что этот мерзавец хотел с ней сделать – Якова вновь передернуло – она уже пыталась ему помочь: она старалась перевязать рану, чтобы остановить кровотечение. Потом она решительно настаивала, что ее мучителя нужно предать суду, а не бросить подыхать в том же бункере, как бешенную собаку. Хорошо, что Магистр не стал осложнять им дальнейшую жизнь и умер сам, тем более, что мертвый он оказался даже разговорчивей, чем живой. Это он сообщил Штольману о том, что Брауна и его помощника похитил Лассаль, а сам он получил задание от господина Жиляева – связного и помощника Увакова. Правда, о своем кураторе он и сам, похоже, ничего не знал, кроме, пожалуй, прозвища – Кромвель. Бог знает, сколько часов провел Яков Платонович, пытаясь понять, кто же в управлении Петербургской полиции имеет такое прозвище, но это так и осталось для него тайной. Понимание того, что кто-то из высшего руководства полиции осознанно использовал в своих целях серийного убийцу, совершавшего ритуальные убийства – человека определенно психически ненормального и практически неуправляемого – стало для Якова очередным, и как показали дальнейшии события, не последним потрясением. Вот и в Затонске Магистр оказался неслучайно – кто-то ведь шепнул ему, что в этом городке есть девушка, обладающая удивительным даром; ему дали карт-бланш на проведение операции по похищению Брауна – любые жертвы, лишь бы в городе сложилась ситуация, требующая вмешательства сверху. А за хорошую работу, должно быть, была обещана награда – Анна Миронова. Штольман сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Он отвернулся от окна и, сделав несколько шагов, осторожно приоткрыл дверь и заглянул в спальню.       Анна Викторовна сладко спала, подложив под щеку сложенные лодочкой ладошки; упругие, непокорные завитки светло-русых волос разметались по подушке. "Как тогда", – улыбнулся Яков и глубоко вздохнул. Он немного постоял у приоткрытой двери, давая себе возможность убедиться, что все, произошедшее с ним за последние десять лет, правда; потом отступил назад и тихонько притворил тяжелую дверь. Он осторожно опустился в "ушастое" кресло, давно облюбованное Анной, и нежно провел пальцами по подлокотникам, которые помнили прикосновения ее обнаженных рук. Он положил голову на высокую спинку кресла и закрыл глаза, вновь погружаясь в воспоминания.       ...Они медленно ехали в угнанной им пролетке обратно в город. Лошадка, едва успевшая кое-как отдышаться от предыдущей скачки, неспешно шагала по заснеженной дороге, давая им обоим время насладиться близостью друг к другу. Он вспомнил, как Анна впервые позволила себе прижаться к нему, взяв под руку, и положить голову на его плечо. Улыбнулся, припоминая, что ей приходилось придерживать меховую шапочку, которая все время норовила упасть. Вспомнил, как бешено забилось его сердце, когда она нетерпящим возражений тоном сказала, что эту ночь он проведет в ее номере – он не знал, чего боялся больше: этих ее слов или того, что она их не произнесет. За последние сутки его мир перевернулся – вчера он еще не мог остаться, а сегодня уже не мог, да и не хотел, уйти.       Потом Анна Викторовна, как заправский заговорщик, отвлекла каким-то невинным вопросом вечно сонного портье, давая ему возможность проскользнуть на лестницу. Она открыла дверь в номер и пригласила его войти так, будто делала это каждый день. Попыталась сбросить с себя пальто – он подхватил его, а она вдруг повернулась и стала снимать с него картуз и накидку, прихваченную им в трактире для маскировки. Он замер боясь вздохнуть, боясь пошевельнуться, чтобы не смутить ее каким-то неловким движением, не желая испугать бешеным стуком сердца. Потом совершенно обессилевшая Анна тихонько опустилась на стул, поддаваясь усталости. А ему вдруг стало ужасно неловко от того, что, должно быть, это он является источником всех ее неприятностей, что сейчас он все понял неправильно и теперь ему просто необходимо найти повод, чтобы уйти не обидев ее. Не представляя что делать дальше, спросил, как ей в гостинице, не тесно ли – она ответила, что хорошо, что дома в последние дни стало невыносимо и, улыбнувшись, сообщила, что вернется туда только после того, как он победит. Все еще чувствуя неловкость, спросил, не стесняет ли ее – а она вместо ответа попросила его подойти, взяла за руку и прижала ее к своим губам и снова повторила, что ему нужно отдохнуть. Потом, Анна решила, что должна непременно сделать им чаю и побрела к столу, на котором стоял чайник и чашки. А Штольман выглянул в окно и вдруг обнаружил на улице одного из своих филеров – Жука с газетой в правой руке, очевидно тот видел, как они с Анной вошли в гостиницу, и теперь ждал его указаний. Несмотря ни на что, у Якова Платоновича все еще оставались обязательства – и перед этими людьми, которые верой и правдой служили ему все последние месяцы, и, конечно, перед господином Варфоломеевым – единственным, как ему представлялось, кто мог остановить или хотя бы как-то повлиять на разработку того страшного оружия, о котором ему рассказал сегодня утром Браун. Яков Платонович уже собрался было выйти на улицу, когда Анна вцепилась в его пальто и буквально повисла на нем. Он понимал, что она права, что для нее выйти из гостиницы и вернуться обратно не представляет никакой опасности, и все же боялся – до ужаса боялся отпустить ее от себя даже на несколько минут. Но Анна была полна решимости, и он сдался. Попросил ее передать, чтобы Жук забрал из квартиры папку – сейчас, когда Браун похищен, было важно сохранить эти документы, не дать им попасть не в те руки. Анна взяла пальто и, коснувшись его руки, вышла из номера, а он остался ее ждать.       Должно быть, это были самые страшные четверть часа в его жизни – по его расчетам, она должна была давным-давно вернуться, однако ее все не было. В очередной раз взглянув на часы, он решил, что ждет еще пять минут и идет на поиски. Его мало волновало то, что может произойти с ним дальше – он должен был знать, что с ней все в порядке и она не угодила в холодные, цепкие руки очередного Магистра. Слава Богу, не прошло и минуты, как дверь осторожно открылась пропуская в номер Анну Викторовну. Он бросился к ней, а она едва освободившись от пальто сразу сказала ему, что все сделала, как он велел. Потом рассказала, что задержалась оттого, что в буфете ее дожидался господин Уваков – он пытался убедить ее, что хочет ему помочь. Ясно, что сказал он это лишь для того, чтобы заставить ее сообщить, где он находится, если она вдруг об этом знает... Но и Анна Викторовна была не так проста, как рассчитывал коварный Илья Петрович – похоже, ей все-таки удалось убедить его, что она не имеет ни малейшего понятия, где он, и сама отчаянно переживает по этому поводу. Однако, похоже, он так старался ее убедить, что рассказал ей много лишнего. К примеру, он поведал ей о том, что при дворе есть как сторонники исследований, которые проводил Гордон Браун, так и противники. А вот про шпионский заговор, рассказами о котором потчевал всех, начиная от полицмейстера господина Трегубова и заканчивая дежурным в управлении, Илья Петрович сказал, как о выдумке, что, в общем, тоже было странно, учитывая, что в управлении уже сидел арестованный по этому делу доктор Милц. А сам он отчаянно разыскивал "английскую шпионку" Элис Лоуренс. В своем письме Варфоломееву, Штольман дал самую нелестную оценку этим исследованиям, и если бы Владимир Николаевич принял в этом вопросе его сторону, то все работы в этой области вполне могли быть закрыты. Анна мало что поняла из этого разговора, но честно пересказала все, что поведал ей Илья Петрович.       Потом они сидели глядя друг другу в глаза, Анна коснулась пальчиками его виска и вновь заговорила о том, что он устал – должно быть, и правда, выглядел он тогда не очень. Яков Платонович усмехнулся. Видимо, пытаясь его поддержать, Анна высказала свою уверенность, что ему ничего не стоит стереть господина Увакова в порошок – эх, если бы это было так просто! Но это его тогда уже почти не волновало, его беспокоило совсем другое – мир, который он знал, в котором прожил долгие годы рушился прямо на глазах, превращаясь в ничто. Конечно, Штольман не был наивной, восторженной институткой – профессия постоянно сталкивала его с самыми отвратительными, с самыми низкими представителями общества, и ему случалось с ними договариваться, а иногда идти на сделки, но ему всегда удавалось различить черное и белое – добро и зло не менялись в его мире местами: в нем высокие чины из петербургского управления полиции не отпускали на свободу серийных убийц, не посылали их убивать нищих и совершать кровавые обряды, не заставляли похищать ученых; в нем милый, нелепый английский химик, который в своей жизни, наверное, и муху-то ни разу не убил, не занимался созданием оружия, не испытывая никаких угрызений совести от того, что его научное открытие убьет тысячи людей; в конце концов, к нему не приходили духи убитых солдат и не сообщали о том, где искать похищенную серийным убийцей девушку. Нет, он не лгал Анне, он, конечно же, верил в то, что она видит и знает что-то, что не дано видеть и знать простым смертным – однако, теперь ему не нужно было верить, теперь он знал – но знание это не принесло покоя в его смятенную душу. Сейчас на смену его миру пришел другой – жестокий и беспринципный, в этом новом мире он больше не был "охотником" он стал "добычей".       Пожалуй, единственное, что осталось в этом рушащемся мире неизменным – это Анна. И он вдруг понял, что им просто не выжить по одиночке, и если он не сделает этот шаг прямо сейчас, не использует шанс, подаренный им вселенной, то этот ураган разнесет их в разные стороны, и едва ли вселенная даст им второй шанс. И он, наконец, отбросил свои сомнения и сделал то, что должен был сделать.       – Нам нужно быть вместе, – сказал он ей и почувствовал, как его сердце остановилось, отсчитывая мгновения в ожидании ответа.       Штольман резко выдохнул и открыл глаза. Ему показалось, что прошла вечность, прежде чем она обняла его, укутывая своей нежностью и любовью.       Еще не веря в то, что это происходит на самом деле, он привлек ее к себе и почувствовал, что каждая клеточка ее тела отвечает на его ласки. И он, наконец, позволил себе потерять контроль и дал волю сдерживаемой многие месяцы страсти, которая вырвавшись наружу разрушила все стоящие между ними запреты и условности.       Яков судорожно вздохнул и потер виски.       Когда он снова обрел способность здраво мыслить, измученная усталостью и последними событиями Анна все-таки заснула. Он не знал сколько времени провел рядом с ней, лаская ее удивительные, разметавшиеся по подушке, волосы. Постепенно пришло осознание того, как круто эта ночь перевернула всю его жизнь. Однако, вместе со способностью мыслить, вернулись и проблемы. Чтобы начать эту новую неизведанную жизнь, он должен был разобраться с тем, что хотел оставить в прежней.       Магистр, или уже его дух, сообщил им с Анной, что Брауна и его помощника увез Лассаль, следовательно, Нина Аркадьевна должна быть в курсе того, где он их прячет и что собирается делать дальше. Штольман покачал головой, сейчас он не мог понять, как ему тогда удалось заставить себя встать, осторожно, чтобы не разбудить Анну, одеться и уйти?       Откровенно говоря, он надеялся очень скоро вернуться. Яков Платонович грустно усмехнулся, в который раз вспомнив истину о том, что если хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах.       Несмотря на поздний час, Нина Аркадьевна не спала, будто ждала кого-то – уж точно не его, потому что, когда она резко распахнула перед ним дверь, в ее голосе послышалось разочарование. Долгий никчемный разговор мало что ему дал, но оставил смутное ощущение, что Нина Аркадьевна понятия не имела, что Брауна увез Лассаль. Кроме того, ему показалось, что несмотря на всегдашнюю браваду, госпожа Нежинская больше не контролировала происходящее и это ее, похоже, пугало. Он снова, в который уже раз, повторил ей свой совет – уехать. Она следовать ему не собиралась, а его это больше не интересовало. Он вышел в коридор и прикрыл за собой дверь.       Похоже мысль о том, что он сейчас снова увидит Анну, занимала его так сильно, что он едва не пропустил коварный удар ножом, и только в последний момент ему удалось его отбить – вместо того, чтобы по рукоятку войти в живот, нож скользнул по ребрам рассекая мышцы, причиняя невыносимую боль, но не нанося непоправимого вреда. Однако удар кулака в висок все-таки заставил его потерять сознание. Яков прижал руку к левому боку, туда, где на его теле был огромный уродливый шрам, снова ощущая ледяной холод рассекающего плоть лезвия.       – Яков Платонович, – Анна в накинутом поверх ночной сорочки пеньюаре стояла на пороге спальни и с беспокойством смотрела на него, возвращая из декабря восемьдесят девятого в июнь девятисотого, – вы почему не спите? – ночь ведь уже,.. – женщина посмотрела на льющийся из окна золотистый сумеречный свет и добавила: – кажется...       – Не спится, – улыбнулся Штольман и поманил ее к себе, – вспоминаю, размышляю.       – А-а, – протянула Анна и, присев на подлокотник его кресла, коснулась пальчиками усталых морщинок вокруг его глаз, – готовишься к разговору с Лассалем?       – Можно и так сказать, – улыбнулся Яков и, поймав ее ладошку, прижал ее к губам.       Они некоторое время сидели молча, а потом Яков вдруг спросил:       – Аня, а почему ты тогда так долго думала? – Мне показалось, прошла вечность – ты не была уверена в ответе?       – Долго думала? – переспросила Анна, силясь понять, о чем он ее спрашивает. Поняла, вспыхнула и, глядя ему в глаза, тихо сказала:       – Мне не нужно было думать – я была уверена в ответе еще в сентябре восемьдесят восьмого,.. я просто боялась умереть от счастья...       ... Анна Викторовна по-хозяйски разливала в чашки кипяток из небольшого пахнущего дымком самовара. Несмотря на поздний или уже ранний час – кто его разберет этот сумасшедший город, начисто забывший о ночной темноте – им с мужем вдруг страшно захотелось чаю. Яков Платонович лично спустился в ресторацию и попросил принести им целый самовар кипятка, большой пузатый фарфоровый чайник с заваркой, большущее блюдо с пирожными, вазочку с любимыми конфетами Анны Викторовны и неизменный порезанный тонкими кружочками лимон. Анна положила желтый кругляшок лимона в чашку и с удовольствием вдохнула волшебный аромат. Яков Платонович опустил в чай кусочек сахара и теперь задумчиво помешивал в чашке ложечкой, наблюдая, как он медленно растворяется.       – Аня, а почему ты никогда не рассказывала мне о том, что было потом? – неожиданно спросил он и посмотрел на жену.       – Потом? – немного удивилась Анна Викторовна, но быстро поняв о чем идет речь, пожала плечами: – Ты ведь тоже не рассказывал о том, что было "потом"...       – Ты не спрашивала, – развел руками Штольман.       – Как и ты, – пожала плечами Анна.       – Догадывался, что тебе было непросто, – тихо сказал Штольман, – не хотел лишний раз напоминать.       – А мне доктор – тот молодой в белозерской больнице, помнишь? – сказал, не терзать тебя вопросами о последних событиях – сам расскажешь, когда будешь готов. Анна немного подумала:       – Конечно, кое-что я знала – ты заходил в номер к госпоже Нежинской; но она сказала, что понятия не имеет, что с тобой произошло после того, как ты ушел – мол, ничего не слышала, как только ты вышел – сразу уснула. Штольман усмехнулся.       – Полагаю, что если она и не знала, то уж точно догадывалась о том, что со мной произошло, – произнес он.       – Так что же случилось? – почти прошептала Анна. Яков Платонович вздохнул.       – Помнишь, Магистр сказал нам, что Гордона Брауна и его помощника увез Лассаль? – спросил он и дождавшись ее кивка продолжил: – значит...       – ...Нежинская, на которую работал Лассаль, знала, зачем он это сделал, – закончила его мысль Анна, – это я поняла еще тогда, но что было потом?       – Потом? – переспросил Штольман, – Поговорив с Нежинской, я понял, что она ничего не знает о похищении Брауна Лассалем. А еще – что ситуация выходит из под ее контроля, и она не представляет что ей делать дальше. Я посоветовал ей уехать и ушел. Правда, ушел я недалеко... Должно быть Лассаль, который был уверен, что я арестован и сижу в клетке в дежурной части, никак не ожидал увидеть меня выходящим из номера Нежинской, а мои мысли были так далеко, и были они совсем не о Лассале, – Штольман взглянул на Анну и улыбнулся, заставляя ее щеки порозоветь, – что я едва не пропустил удар ножом в живот. Анна тихо охнула и закрыла лицо руками.       – Аня, посмотри на меня, – произнес Яков и взял ее за руки, – я жив, я здесь, все хорошо – правильно?       Анна подняла глаза и улыбнулась, Штольман увидел, что в ее глазах застыли слезы. Он вздохнул и сжал ее руки.       – Я видела это во сне, тогда, в ту ночь – тебя в крови, – сказала она и продолжила: – Проснулась – тебя нет, подумала, неужели мне все это только приснилось? А потом услышала какой-то шум в коридоре, вышла – Антон Андреевич изучает кровавые следы, – Анна судорожно вздохнула, – кровь была повсюду...       Анна потерла виски и продолжила:       – А потом выяснилось, что госпожа Нежинская была последней, кто тебя видел. Кстати, Антон Андреевич ужасно переживал за тебя и страшно боялся, что ты... что тебя уже нет...       – Я знаю, – кивнул Штольман и задумался.       – Что было дальше? – поторопила Анна.       – Рана оказалась не особенно серьезной, – сказал Яков, – но он ударил меня в висок, и я потерял сознание. Очнулся в пролетке – связанным. Решил, вдруг он отвезет меня в то же место, где держит Брауна с помощником. Ну и сидел себе потихоньку, делал вид, что без сознания. Но нет, он привез меня в какой-то сарай, запер и ушел. До сих пор не могу понять, почему он меня не убил тогда? – Штольман пожал плечами. – Вот, кстати и первый вопрос к господину Лассалю.       – А как же ты выбрался?       – В сарае было холодно, – усмехнулся Яков, – это быстро привело меня в чувство. Пока я раздумывал, что мне делать дальше, появился Жук. Он взломал замок и вытащил меня оттуда. Ты ведь сама передала ему мой приказ, он должен был забрать из квартиры папку – что, надо сказать, и сделал. Зная, что меня ищет полиция, он оставил ее в их с Франтом квартире и почему-то решил вернуться к гостинице. Должно быть, это просто был счастливый для меня случай – он как раз подходил, когда увидел, как Лассаль тащит меня к пролетке и, конечно же, последовал за ним. Дождался, когда тот уедет, ну, и пришел ко мне на выручку. Он помог мне перевязать рану. Конечно, – вздохнул Штольман, – лучше бы было сходить к Александру Францевичу, но, к сожалению, он был арестован и сидел у нас в управлении. Слава Богу, что он вышел из этой переделки почти без потерь. Яков Платонович поднялся и принес заветный графинчик с коньяком и низкий пузатый бокал на тонкой ножке.       – Потом нам с Жуком пришла в голову мысль поменяться верхней одеждой, – он покачал головой и плеснул в бокал из графина, – дурацкая идея! Но тогда она показалась мне хорошей. Он должен был помотаться по городу – это могло сбить полицию со следа, да и других преследователей отвлечь. Потом он бы переоделся в свою одежду, но, как бы то ни было, обвинить его было не в чем. Однако, кто-то увидел его и, похоже, действительно принял за меня. Вот и второй вопрос к Лассалю: если он не убил меня сразу, то почему убил потом, ну, если, конечно, это он. Думается мне, что это мог быть и господин Жиляев. Штольман одним глотком выпил коньяк и налил еще. Анна мягко коснулась его руки.       – Мы с Антоном Андреевичем нашли его на складах, он был еще жив, но пока мы ломали дверь, оказавшуюся запертой изнутри, он умер, – тихо сказала Анна. – В кармане пальто все еще оставался мой рисунок – портрет господина Жиляева.       – Я знаю, – кивнул Штольман, – мне Коробейников рассказал. Он взял в руки бокал, поднес его к лицу и шумно вдохнул, подумал и вернул на место.       – Теперь твоя очередь, – устало произнес Яков и вглянул на Анну. Анна Викторовна кивнула и задумалась.       – Сначала я растерялась – никак не могла понять, что произошло и почему ты ничего мне не сказал, когда уходил, – начала свой рассказ Анна. – Потом испугалась – весь коридор был залит кровью, да еще и Антон Андреевич сказал, что нужно готовиться к худшему, – Анна всхлипнула.       Яков накрыл ее руки своими и спросил:       – Аня, если тебе тяжело, может быть, просто все забудем? Ну, жили же мы с тобой десять лет без этих воспоминаний и ничего.       – Нет, мы должны закончить, – упрямо качнула головой Анна и немного смущенно продолжила: – Я попыталась вызвать твой дух, но он не пришел...       – Не удивительно, – усмехнулся Штольман. – Думаю, как бы мой дух ни рвался к тебе, он пока еще не был готов покинуть тело.       – Яков Платонович! – укоризненно воскликнула Анна.       – Прости, – улыбнувшись извинился Яков, – продолжай.       – Тогда я вызвала дух князя, – произнесла Анна и спросила: – Помнишь, я сказала тебе, что поняла, кто такой князь Разумовский, гораздо позже? Штольман кивнул.       – Так вот, – продолжила Анна, – он явился, я спросила его о тебе – он молчал, хотя и видел, как мне плохо. Я просила его, напомнила, что он всегда был мне другом, а он вдруг рассмеялся... Это было жестоко, наверное, тогда мне все стало ясно. Но он на этом не успокоился – через пару дней после всех этих событий, он пришел ко мне ночью, только выглядел, как ты. Ты представить не можешь, в каком я была ужасе! А он сказал, что это шутка и еще сказал, что больше не придет... Яша, ты прости, что я тебе не верила по поводу князя! Я была такая дура!       – Перестань, – махнул рукой Яков Платонович.       – Я больше не могла оставаться в гостинице, и вышла на улицу, там меня поджидал другой твой человек – Франт. Он передал мне папку и письмо от тебя, – Анна улыбнулась, – и у меня появилась надежда. Однако, как я не терзала Франта вопросами, он стоял на том, что не знает где ты, и о твоих планах ему тоже неизвестно.       – Все верно, – кивнул Яков, – у Франта было две задачи: отдать тебе папку с документами и доставить письмо Владимиру Николевичу Варфоломееву, и он действительно ничего не знал – в последний раз мы виделись перед тем, как я отправился в бункер Гордона Брауна. Видимо, так и не дождавшись ни меня, ни Жука, Франт начал действовать согласно моей инструкции на этот случай, а именно, он отнес папку с документами и мое письмо тебе, а сам первым же поездом уехал в Петербург.       Штольман немного подумал и объяснил:       – Эти инструкции я дал ему несколько дней назад, когда ситуация начала накаляться, тогда же написал тебе то письмо.       Штольман помолчал и закончил:       – Решил, что ты должна знать.       Анна вскочила и порывисто обняла его, прижимая к груди его голову – на этот раз слушать, как испуганной птицей колотится ее сердце, довелось ему.       – Знаешь, я до сих пор помню его наизусть, – сказала Анна и продолжила: – "Драгоценная моя Анна! Если эти документы у Вас, значит, у меня возникли трудности. Прошу вас сохранить эту папку до тех пор, пока я не приду за ней. Простите, что вовлекаю Вас, но никому больше эти бумаги доверить не могу. Не показывайте их никому, а лучше и сами не смотрите. Я люблю Вас."       Анна замолчала, стараясь успокоиться, и произнесла:       – Если бы ни это письмо, я бы наверное умерла в тот день...       – Аня, – прошептал Яков и прижал к губам ее руки, – прости меня... Я никак не мог поступить иначе.       – Я понимаю, – кивнула Анна и зарылась губами в его волосы. Спустя несколько минут она решительно отстранилась от него и продолжила свой рассказ:       – Я спрятала папку у себя в номере и решила расспросить Нину Аркадьевну, она рассказала, что ты приходил к ней, чтобы поговорить, но не сказала о чем, утверждала, что не имеет понятия, что с тобой произошло, и что сама в ужасе.       – Как я и сказал, думаю, она догадывалась, – кивнул Штольман, – хотя, возможно, и не знала точно жив я или нет.       Не в силах усидеть на месте Анна вскочила и нервно заходила по комнате.       – А потом произошло то, чего я не понимаю до сих пор, – произнесла Анна, останавливаясь у окна, – я перестала слышать духов. Совсем.       – Петр Иванович говорил что-то такое, – нахмурился Яков, – но я, честно говоря, не поверил, думал он это образно, – он сделал рукой какой-то неопределенный жест и добавил: – Так значит, это было?       – Было, – вздохнула Анна и покачала головой, – продлилось несколько дней и прошло – это были очень тяжелые дни.       Но тогда, я подумала, что ты-то ведь как-то обходился без помощи духов, и решила поиграть в сыщика: пошла в поместье князя и осмотрела его экипаж – он тоже был в крови. Расспросила кучера, тот сказал, что это Лассаль вчера вечером потребовал запрячь ему лошадь и уехал, потом вернулся, бросил экипаж и исчез.       – Понятно, – согласно кивнул Штольман, – возможно, наша встреча с Жаном в гостинице испортила все его планы. Может быть, он собирался вывезти Брауна с помощником той ночью, но пока возился со мной, время ушло, да и экипаж могли видеть в городе; и он перенес отъезд на следующую ночь, а заодно решил сменить и экипаж.       – Возможно, – пожала плечами Анна Викторовна и продолжила, – потом мне повстречался господин Ребушинский, точнее, он тоже оказался в поместье князя, видимо, в поисках сенсаций. Он сообщил мне, что какой-то нищий – Митрий, рассказывал, будто видел утром раненного человека. Пока мы его искали, встретили господина Коробейникова, потом нашли этого самого Митрия, правда пришлось, как ты элегантно всегда писал в дневнике "оказать на него давление", но он все-таки показал, где видел раненого, – усмехнулась Анна.       – Под "элегантным давлением" ты понимаешь то, как ты чуть не придушила несчастного нищего тростью? – усмехнулся Яков.       – Откуда ты знаешь? – удивилась Анна.       – Антон Андреевич рассказал, – улыбнулся Штольман.       – Ну, собственно говоря, тогда-то мы и нашли Жука, – Анна покачала головой, – Я ведь даже имени его не знаю.       – И не надо, – сказал Яков, – теперь это уже не имеет значения.       – Антон Андреевич просил меня вызвать его дух и сразу узнать, что произошло, а я совершенно ничего не могла сделать, – сказала Анна и закрыла лицо руками. Штольман налил в чашку уже почти остывшего чаю, положил колечко лимона и подвинул ее жене. Анна благодарно взглянула на мужа, взяла чашку в руки и сделала небольшой глоток.       – Когда я возвращалась в гостиницу, – продолжала рассказывать Анна, – то заметила, что за мной идет Жан Лассаль.       – Что? – изумился Яков Платонович. – Антон Андреевич мне ничего про это не рассказывал.       – Он об этом не знает, – пожала плечами Анна и продолжила: – Когда я поняла, что он идет именно за мной, я испугалась. Попыталась спрятаться в каком-то пустующем доме, но он зашел следом. К несчастью, там не было другого выхода. Поняв, что мне не убежать, я решила его дождаться – ведь если уж он решил меня убить, то едва ли его что-то остановит, так что это был просто вопрос времени. Когда он подошел совсем близко, я спросила его про тебя, а он вдруг произнес: "В каждом несчастье ищите женщину". Мне тогда показалось, что он колеблется – убить ему меня или нет, – Анна пожала плечами, – почему-то решил не убивать. Кстати, с той же самой фразы он начал разговор и вчера. Я не знаю, что он хотел сказать тогда, возможно, это как-то касалось Нины Аркадьевны и тебя? Не знаю. Вчера-то я подумала, что он имеет в виду, что умер от того, что связался со мной.       – Я точно знаю, что Нежинская поручила ему тебя убить, – произнес Яков, – и знаю, что он не выполнил ее приказ.       – Откуда ты это знаешь? – опешила Анна.       – Нина Аркадьевна рассказала в припадке ярости на одном из допросов у Варфоломеева, – ответил Яков, – ну, а он – мне. Надо сказать, она была уверена, что приказ будет выполнен.       Анна отодвинула почти полную чашку чая и прдолжила:       – На обратной стороне листка, на котором я нарисовала портрет господина Жиляева, были видны какие-то знаки, мне показалось, что это адрес: улица Столярная, 18 – разумеется, я пошла туда. К своему изумлению, еще в окно я увидела Элис Лоуренс, которая методично обыскивала комнату. Честно говоря, меня уже едва ли могло что-то удивить, но эта картина повергла меня в ужас – неужели и Элис не та, за кого я ее все это время принимала? Она откуда-то знала, что в этой квартире ты встречаешься со своими людьми. Спросила, откуда она это знает – она ответила, что от тебя, будто бы ты сам ей вчера сказал.       – Могу предположить, что мисс Лоуренс удалось проследить за филерами, они этого не ожидали и могли быть не очень осторожны, – пожал плечами Яков, – я всегда думал, что она не так проста, как тебе казалось.       – Я точно знала, что ты никак не мог с ней вчера встретиться, значит, она мне лгала, – продолжила Анна Викторовна. – К сожалению, мне так и не удалось вывести ее на чистую воду, потому что явился господин Уваков в сопровождении господина Жиляева и арестовал нас обеих.       – А вот об этом я знаю от Николая Васильевича Трегубова, – кивнул Штольман, – он, бедный, такого натерпелся от Ильи Петровича, что еще не один год вспоминал свои обиды. Штольман встал и прошелся по комнате:       – Не знаю, как далеко зашел бы Уваков в своем желании выполнить поручение хозяев, но мне кажется он ни перед чем бы не остановился, и если потребовалось, то отправил бы тебя на каторгу по обвинению в государственной измене, в надежде, что я сдамся. Возможно, он думал, что это я похитил Брауна с помощником и вполне мог предложить обменять тебя на него. Слава Богу, что Владимир Николаевич не стал дожидаться вестей от меня, а примчался в Затонск, как только узнал, что господин Уваков поехал туда с чрезвычайными полномочиями.       – А ты знаешь, что он предложил мне на него работать? – не без гордости спросила Анна. – Ну, конечно, это звучало не так грубо – он сказал, что я смогу жить в Петербурге, время от времени выполнять его поручения и искать тебя.       – Я знаю, что ты не согласилась, – улыбнулся Яков, – но обещала подумать.       – Да ничего я не обещала, – отмахнулась Анна, – я обещала помочь тебя найти, а больше ничего. Как бы то ни было, я была свободна. Когда вернулась в свой номер, то обнаружила, что он разгромлен – думаю, Нина Аркадьевна искала папку с документами, а нашла твое письмо – оно валялось на полу.       – Наверное, так и было, – согласился Штольман, – ей совсем не хотелось возвращаться в Петербург с пустыми руками.       – Ну, а меня больше ничего не держало в гостинице, – вздохнула Анна, – я вернулась домой.       Анна посмотрела на мужа:       – А вы, Яков Платонович? Вы, стало быть, весь тот ужасный бесконечный день, когда все вас искали, были в городе?       – Выходит так, Анна Викторовна, – развел руками Штольман и продолжил: – Я немного отлежался – хорошо, что в те дни было холодно – кровь почти остановилась, но рана болела нещадно. Мне нужно был обязательно знать, где Лассаль держал Брауна, если бы он успел вывезти его из города, то мне его было уже не найти, но тогда я был уверен, что он еще в городе. Я уже понял, что Лассаль собирается каким-то образом переправить Брауна и его помощника во Францию. Но как можно куда-либо вывезти двух здоровых и крепких мужчин против их воли? Железная дорога, как ты понимаешь, отпадала сразу – не мог же он затащить в вагон двух связанных человек с кляпами во рту. Значит, единственный путь – это нанять извозчика, а лучше просто купить экипаж. Я отправился в трактир, где обычно собираются наши городские извозчики, притворился пьяным – в моем состоянии это было несложно – и стал слушать. Я уже почти отчаялся, но к вечеру мне все-таки повезло: один из местных пришел отмечать удачную продажу своей лошадки вместе с экипажем, его прямо распирало поделиться этой новостью с товарищами. Ясное дело, Лассаль ему о своих планах не рассказывал, но в разговоре все-таки мелькнуло название города – Белозерск. И тут все встало на свои места – через Белозерск проходила известная контрабандная дорога. Лассалю нужно было только добраться туда и нанять проводника с лошадьми и санями. Лесными дорогами они добрались бы до границы с Финляндией, а дальше из любого порта всегда можно попасть во Францию. За хорошую плату местные контрабандисты вывезли бы и английскую королеву, да еще и с такими документами, что не подкопаешься. Хотя, возможно, он планировал пересечь границу нелегально, кто знает? Да это и не имеет значения. Я знал главное – он поедет в Белозерск.       Штольман подвинул к себе бокал, в котором так и остался коньяк, и графин. Кстати, думаю, это Лассаль сообщил Жиляеву, где тебя искать – Николай Васильевич рассказывал, что он влетел в кабинет, нашептал что-то на ухо Увакову и они, не сказав господину полицмейстеру ни слова, куда-то умчались, а вернулись уже вместе с вами – с тобой и с Элис Лоуренс. Хорошо, что в той квартире, где тебя нашел Уваков, у меня была спрятана некоторая сумма денег и револьвер, я побывал там до вас. Мне пришлось еще раз угнать пролетку – другого выхода не было. Я не стал искать, где Лассаль спрятал Брауна – без помощи полиции, находясь в розыске, у меня не было никаких шансов на успех, поэтому я сразу отправился в Белозерск. Я знал, где собираются контрабандисты в ожидании потенциальных клиентов, мне нужно было лишь дождаться, когда Лассаль с Брауном появятся в городе и освободить англичанина. На то, что его помощник еще жив, я не рассчитывал – Лассалю было непросто и с одним пленником – его нужно было кормить, поить, одевать, следить, чтобы не убежал и при этом не привлекать внимание, в общем, сплошные трудности.       Яков Платонович одним глотком опустошил бокал и снова его наполнил, взял колечко лимона и положил его в рот. Анна Викторовна, в ожидании продолжения, подвинула к себе вазочку с конфетами и чашку с холодным чаем. Яков поднялся и подошел к окну. Солнце давно уже выкатилось из-за горизонта и ласкало своими лучами петербургские крыши и кроны деревьев. Он посмотрел на часы, они показывали половину пятого.       – Аня, тебе нужно поспать, – устало произнес Штольман и подошел к Анне Викторовне.       – Нет, Яков Платонович, мы все закончим сегодня, мы и так очень долго откладывали этот разговор, а завтра пойдем на Фонтанку и еще раз поговорим с Жаном Лассалем, – упрямо сказала Анна и улыбнувшись добавила, – а потом проспим целые сутки. Яков Платонович тяжело вздохнул, спорить с Анной Викторовной было совершенно бесполезно – уж это он знал наверняка. Он вернулся за стол и продолжил:       – Не помню, сколько дней я ехал, но до Белозерска я и впрямь добрался раньше, чем Лассаль. Я ждал их несколько дней – их все не было – я уже почти отчаялся, когда они все-таки приехали. В трактир господин Лассаль пришел, конечно же, один, мне нужно было только проследить за ним, чтобы найти Гордона Брауна.       Яков Платонович снова встал и прошелся по комнате и остановился у окна       – Честно говоря, дальше я помню все очень нечетко, а кое-что не помню совсем. Должно быть, жар у меня был уже несколько дней – рана воспалилась, а доктор потом сказал, что кроме того, я еще и простудился. Кстати, он пообещал, что через некоторое время я все вспомню, но этого так и не произошло – помню я все какими-то урывками, – он покачал головой. – Помню, как я шел за Лассалем, пару раз он что-то почувствовал, но я, как мне казалось в горячке, успел спрятаться. Как бы то ни было, нюх у француза всегда был феноменальный, он видимо, решил не рисковать и перевезти Брауна в другое место. Я попытался его отбить, что было весьма самонадеяно – я и в лучшие времена не мог с ним справиться, а в горячке и с воспаленной раной... В общем, мы с Лассалем устроили перестрелку в центре Белозерска. Браун воспользовался случаем и попытался убежать. Последнее, что я помню – связанный Гордон Браун по колено в снегу бежит навстречу городовым, потом выстрел, он падает. Все...       Яков Платонович подошел к столу и залпом выпил коньяк, потом снова сел за стол.       – Не знаю, где мой дух скитался те несколько дней, пока мое тело валялось на койке в белозерской больнице, – усмехнулся Яков, – но, кажется, это ты заставила его вернуться обратно, – он посмотрел на Анну и спросил: – Как ты меня нашла?       Анна Викторовна немного подумала, размышляя с чего начать, и сказала:       – Помнишь, я рассказывала, как ко мне, притворяясь тобой, пришел князь? Тогда он сказал, что это шутка. Когда мне удалось немного успокоиться, я подумала, что шуткой было то, что я приняла его за тебя, но, видимо, это было не все. Должно быть шуткой было то, что я в течение нескольких дней не могла слышать духов – не представляю, как он смог это сделать, а, может быть, это было только совпадение, но после того, как Кирилл Владимирович исчез, пообещав, никогда больше не являться на мой зов, мой дар вернулся. А вместе с ним появился и первый проситель.       Анна потерла виски и продолжала:       – Я понятия не имела, кто это и что ему от меня надо. Но он приходил снова и снова. Однажды, когда я, в который раз, сказала ему, что не понимаю, что ему нужно, он показал мне, как, сидя в экипаже, беседует о чем-то с Лассалем. Потом берет у него деньги и уходит, а тот уезжает в экипаже.       – Подожди-подожди! – насторожился Штольман, – ты хочешь сказать, что к тебе приходил тот извозчик, который продал Лассалю экипаж и отмечал это событие в трактире, – спросил он, не веря своим ушам, – тот, от которого я узнал о Белозерске?       – Видимо, да, – кивнула Анна, – его зарезали и ограбили той же ночью, когда он – пьяный – возвращался домой из трактира. Мне папа рассказал про этот случай – видимо, хотел хоть как-то поддержать мой интерес к жизни. Он же сказал его имя. Ну а дальше все, как обычно...       – Ты вызвала его дух и учинила допрос с пристрастием, – догадался Штольман.       – Ну, почти, – согласилась Анна, – про тебя он ничего не знал. Он считал виновным в своей смерти именно Лассаля, хотя и не видел, кто ударил его ножом.       – Ну что же? – пожал плечами Яков Платонович, – вот и еще один вопрос к господину Лассалю. Собственно говоря, ведь убить и ограбить его мог и кто-то из тех, кто отмечал вместе с ним удачную сделку. Лассаль едва ли стал бы привлекать внимание к покупке экипажа, убивая его бывшего хозяина, зачем ему это? Он должен был как можно тише покинуть Затонск, ему ни к чему расследование за спиной.       – В общем, – вздохнула Анна, – я подумала, что если господин Лассаль уехал в Белозерск, значит, ты должен быть там же.       – А как же тебе удалось уговорить родителей тебя отпустить? – удивленно спросил Штольман.       – Я обо всем рассказала дяде, – сказала Анна.       – Обо всем? – осторожно уточнил Яков.       – Ну,.. не совсем обо всем, – произнесла Анна, слегка порозовев, она помолчала и виновато посмотрела на мужа, – но мне кажется, что обо всем остальном он догадался сам.       – Ох, Петр Иванович – хитрый лис, – усмехнулся Яков, – но как же он оказался в Затонске? Он же уехал в Европу?       – Он примчался сразу, как узнал, что ты пропал – хорошо, что не успел уехать во Францию, а гостил у кого-то из друзей в Петербурге, – объяснила Анна Викторовна и, подумав, добавила: – Ты не представляешь, как он был мне нужен. Штольман кивнул, а Анна помолчала, сделала несколько глотков чая и продолжила:       – Я не знаю, что он сказал отцу, но на следующий день после его возвращения, мы уже ехали в Белозерск, – Анна посмотрела на мужа и сказала: – Я не представляю, сколько дней мы ехали, наверное, должны были что-то есть и пить, менять лошадей. Ничего не помню...       – Понятно, – сказал Штольман, – ну, а когда вы приехали в Белозерск, как ты узнала, что я в больнице?       – Гордон Браун, – кивнула Анна, – Дядя пошел в трактир и пообщался с тамошними завсегдатаями, они поведали ему о перестрелке и о том что один из участников был убит. Он пошел в полицию и уговорил полицмейстера показать ему убитого. Поскольку труп все еще не был опознан, терять полицмейстеру было нечего, и дядю проводили в мертвецкую. Потом он признался, что ужасно боялся увидеть там тебя и вздохнул с облегчением, когда выяснилось, что это не так. Он же никогда не видел Гордона Брауна, так что не понял, что это он.       Анна Викторовна незаметно смахнула с ресниц слезинки, вспоминая то, что ей довелось тогда испытать.       – Дядюшка, на всякий случай, распросил полицейских о том, где этот человек был убит.       – Понятно, – кивнул Яков, – дай угадаю – дальше все, как обычно: вы с Петром Ивановичем расспросили дух Гордона Брауна, который все еще находился на месте своей гибели, и он, видимо, поведал вам, что с ним произошло, так?       – Так! Он показал, как Лассаль стреляет в него и в тебя, и ты падаешь, – всхлипнула Анна, но взяла себя в руки и продолжила: – Но полицмейстер не сказал, что убили еще кого-то, и мы пошли в местную больницу.       Анна Викторовна замолчала и глубоко задумалась, заново переживая те события.       Яков не торопил ее, в его памяти почти не осталось воспоминаний за те несколько дней, что он провел в больнице. Как он оказался на больничной койке он не помнил совсем. Ему показалось, что он вдруг провалился в какую-то ледяную липкую тьму. Сначала он еще пытался выбраться, но после каждого движения, оказывался все глубже и глубже. Наконец, он перестал сопротивляться – его охватила страшная усталость и безразличие. Он просто ждал конца. И вдруг ему показалось, что среди этого бесконечного холода он увидел свет. Анна! Как же он мог о ней забыть? Как мог бросить? Он рванулся на этот свет, как утопающий, который хватается за соломинку, в клочья раздирая липкий холод и тьму. Он шел и шел, пока не услышал ее голос...       Прерывая затянувшееся молчание он спросил:       – Аня, как ты меня нашла?       Анна подняла на него удивленные глаза:       – Но я ведь только что...       – Я не об этом, – покачал головой Яков, – как ты "там" меня нашла?       Анна вздохнула и пожала плечами.       – Я не знаю. Когда я увидела тебя, такого,.. – Анна судорожно вздохнула. – Доктор – тот молодой человек, помнишь? – он сказал, что не понимает что с тобой. Рана, хоть и запущенная, но не смертельная; простуда тоже, но ты все равно... умираешь. Я не могла этого допустить       Анна замолчала и закрыла руками глаза. Яков подошел к ней и, взяв за руки, потянул на себя, помогая подняться.       – Аня, – прошептал он, привлекая ее к себе, – я знаю – это ты вытащила меня оттуда, без тебя я бы не справился.       Он прижал ее к себе и чувствовал, как она время от времени судорожно вздрагивает. Внезапно, Анна уперлась руками ему в грудь, отстраняя от себя. Она подняла на него заплаканные глаза и спросила:       – Как ты мог? Ты ведь сам сказал, что нам нужно быть вместе... А если бы я не успела? Если бы не нашла?       – Кажется, я понял, как ты заставила меня вернуться, – улыбнулся Штольман.       Анна Викторовна глубоко вздохнула, успокаиваясь, и снова прижалась к мужу, позволяя ему себя обнять.       – Яша, – вдруг спросила Анна, – а ты что-нибудь помнишь?       – Почти ничего, – покачал головой Яков, – помню было темно и очень холодно, а потом появился свет...       Анна кивнула:       – Дядя сказал потом, что мы успели в последний момент, еще немного и тебя уже было не вернуть...       Яков чуть отстранил ее от себя и заглянул в глаза:       – Нет, я не мог уйти – я же так и не сказал тебе самое главное, что люблю тебя...       Анна обняла его за шею и прильнула к губам. И снова их поцелуй длился так долго, что они едва не задохнулись. Наконец, она отстранилась от него и судорожно вздохнула.       – Отдохнуть тебе надо, – сказала она и взяла его за руку, – пойдем?       Анне Викторовне так и не удалось уснуть. Она проспала половину вчерашнего дня и половину ночи и теперь спать ей совсем не хотелось. Но Яков Платонович не ложился почти сутки и теперь, когда он уснул, ей совсем не хотелось его беспокоить. Она тихо лежала рядом, слушала его ровное дыхание и вспоминала.       ... Доктор – молодой человек, должно быть лишь немногим старше нее, тогдашней – сразу согласился проводить ее к своему безымянному, безнадежному пациенту. Заглянув в палату, она даже не сразу его узнала – лицо, с отросшей на щеках и подбородке многодневной щетиной, казалось восковой маской. Хорошо, что в тот момент рядом с ней был дядя, который ее поддержал. Доктор посоветовал им готовиться к худшему и оставил одних. Петр Иванович подвинул ей стул и сказал, что еще не все потеряно, кто знает, как ему удалось подобрать нужные слова, но она поверила. И не просто поверила, а начала действовать.       Следующие два дня она почти не отходила от него, лишь иногда, поддавшись уговорам Петра Ивановича, она на несколько минут выпускала из своих рук его безжизненные ледяные ладони. За эти дни – почти без сна и отдыха – она сама превратилась в тень. Но все-таки победила! Ранним утром второго дня, она вдруг почувствовала, что его руки стали теплыми, потом он несколько раз глубоко вздохнул и открыл глаза. Яков посмотрел на нее, и в его глазах мелькнула такая знакомая улыбка.       – Анна Викторовна, – почти беззвучно прошептали его сухие потрескавшиеся губы, – ну, вы здесь как?..       И она позволила себе слабость – то чего не допускала все последнее время – она расплакалась. Даже сейчас эти воспоминания заставили ее смахнуть с ресниц непрошенные слезинки, а тогда она рыдала так громко, что сначала примчался вышедший на несколько минут Петр Иванович, решивший, что случилось худшее; увидев, что Штольман пришел в себя он побежал за доктором. Уже через несколько минут Анна, все еще всхлипывая, из ложечки поила Якова Платоновича сладким чаем. Он восстанавливался прямо на глазах, однако, неприятности на этом не закончились.       Узнав, что участник перестрелки пришел в себя, в больницу приехал следователь из местного отделения полиции. Посвещать его в тонкости происходящего Штольман не собирался, а, значит, шансы Якова Платоновича переехать из больничной палаты в тюремную камеры повышались по мере его выздоровления. И неизвестно чем бы все закончилось, если бы однажды вечером дверь палаты не распахнулась, пропуская Владимира Николаевича Варфоломеева собственной персоной. Петр Иванович в тайне от племянницы отправил ему телеграмму сразу же, как они убедились, что нашли в белозерской больнице именно Якова Платоновича Штольмана. Владимир Николаевич примчался в Белозерск со всей возможной скоростью, на которую были способны сменные почтовые лошади на заснеженных российских просторах.       На ходу сбрасывая тяжелое зимнее пальто на руки сопровождающих, он, увидев мирную картину вечернего чаепития счастливых, улыбающихся Анны Викторовны и Якова Платоновича, с облегчением выдохнул только одно слово:       – Жив!       Почти весь следующий день Штольман с Варфоломеевым провели вдвоем, закрывшись в палате, под охраной сопровождающих Владимира Николаевича крепких молодых людей, давая Анне Викторовне возможность выспаться. К огромному облегчению Миронова-младшего господин Варфоломеев сразу взял на себя все объяснения с местной полицией, а уже через сутки он умчался обратно в Петербург, забирая с собой тело несчастного Гордона Брауна, и заручившись твердым обещанием Штольмана приехать в столицу для дачи свидетельских показаний, как только он будет способен выдержать переезд. Больше полиция Белозерска ни Якова Платоновича, ни Анну Викторовну не беспокоила.       Уже через неделю Штольман в сопровождении Анны Викторовны и Петра Ивановича, которые вызвались его проводить, на перекладных отправились в столицу. Ехали неспеша, с остановками для отдыха, поэтому путешествие заняло десять дней. Обрадованный их приездом Владимир Николаевич предложил им всем остановиться в его большом доме, но Петр Иванович был непреклонен, предполагая, что их месячное отсутствие уже не на шутку беспокоит родителей Анны, хотя он и ввел их в курс дела, отправив несколько коротких расплывчатых телеграмм. Таким образом, передав еще не вполне оправившегося от ранения и болезни Якова Платоновича в заботливые руки господина Варфоломеева, Анна Викторовна и Петром Ивановичем в тот же день сели на вечерний поезд, следующий в Затонск.       – Не спите, Анна Викторовна? – спросил Яков, возвращая ее из далекого февраля девяностого.       – Не сплю, Яков Платонович, – поворачиваясь к нему лицом ответила Анна и добавила: – вспоминаю, как вы, Яков Платонович, сделали мне предложение.       – Предложение? – нахмурился Штольман, – что вы имеете в виду, Анна Викторовна?       – Вот именно, Яков Платонович, – кивнула Анна, – помню, что вы просили меня сообщить батюшке, что хотите с ним поговорить, а мне объяснили, что будете просить у него моей руки.       – И что не так? – не понял Яков.       – То что вы не спрашивали меня, хочу ли я за вас замуж, – возмущенно объяснила она.       – А вы не хотели? – изумился Яков.       – Не в этом дело! – возмутилась Анна, – Но нужно же было спросить.       – Я же сказал, что нам нужно быть вместе, и по тому, что произошло дальше, мне показалось, что вы, Анна Викторовна, согласились, – вкрадчиво промурлыкал Яков в порозовевшее ушко Анны и шепотом добавил: – Но если вы сомневаетесь в своем ответе, мы можем все повторить...       Часы показывали половину пятого вечера, когда Штольманы наконец спустились в ресторацию на первом этаже гостиницы, чтобы пообедать. Полчаса назад портье принес им записку от Владимира Николаевича, который обещал заехать часов в семь.       Без нескольких минут семь Яков Платонович с Анной Викторовной уютно расположились в удобных креслах в вестибюле гостиницы. Штольман попросил портье принести ему сегодняшний выпуск "Биржевых ведомостей" – Яков Платонович все еще не терял надежды встретиться со своим поверенным. Анна Викторовна равнодушно листала какой-то модный журнал, когда к ним подошел улыбающийся господин Варфоломеев. Он сообщил, что Катю Ушакову нашли там, где и предполагалось, и с ней все в порядке. Кроме того, он уже рассказал о девочке Николаю Николаевичу и отдал ему найденный в квартире 17 перстень, после чего тот решил взглянуть на девочку лично. В любом случае, Владимир Николаевич считал, что беспокоиться не о чем, и о девочке обязательно позаботятся, хотя, конечно, официально отцовство Великий князь не признает. Сообщив эту хорошую, как он считал, новость, господин Варфоломеев взглянул на Якова Платоновича и, улыбнувшись, обратился к Анне, предполагая, что у нее могут быть вопросы. Как выяснилось, ее очень интересовало, кто и каким образом хотел использовать девочку против Николая Николаевича, и какое отношение к этому имел Жан Лассаль. Выслушав вопрос, Владимир Николаевич тяжело вздохнул, понимающе посмотрел на улыбающегося Штольмана и предложил прогуляться. Спустя четверть часа Анна Викторовна в сопровождении мужчин медленно прогуливалась по немноголюдной Михайловской улице и с интересом слушала неспешный рассказ господина Варфоломеева.       – Полагаю, что господин Лассаль просто решил заработать и предложил свои услуги заинтересованным лицам. Да! Пришлось ему снова предать Нину Аркадьевну, правда, на этот раз уже после ее безвременной кончины, – Владимир Николаевич подумал и продолжил: – Правда, думаю, что он сделал бы это в любом случае. Вы ведь знаете, что Николай Николаевич не женат, так вот, не так давно он познакомился с Анастасией Николаевной, урожденной принцессой Черногорской, и все идет к браку. Однако, существует припятствие – Анастасия Николаевна замужем. Ее муж, Георгий Максимилианович – сын Великой княгини Марии Николаевны, против развода не возражает, но разрешить его, также как и одобрить последующий брак может только Государь Император Николай Александрович, а он очень не любит истории с внебрачными детьми. Тем более, что у Николая Николаевича уже есть двое детей вне брака. Думаю, что эту историю с девочкой хотели использовать как средство шантажа и давления, он ведь занимает высокий военный пост генерала-инспектора кавалерии и ожидает получение чина генерала.       – Это понятно, а мне еще интересно, почему Николай Николаевич бросил Нину Аркадьевну в восемьдесят четвертом году? – спросила Анна, – Похоже, она сохранила обиду на него на всю жизнь, а он при расстовании говорил ей такие глупости...       – А откуда Вы?.. – изумленно начал господин Варфоломеев, но быстро замолчал и, улыбнувшись, кивнул: – Ах, да! Понимаю... Дело в том, что именно в это время он познакомился с госпожой Бурениной – дочерью мелкого лавочника и женой купца-меховщика, у них случился страстный роман, в результате которого родилось двое детей, хотя возможно,их отцом является муж госпожи Бурениной. Он даже просил высочайшего разрешения на брак, но получил отказ. Возможно, Нина Аркадьевна была обижена тем, на кого ее променял Великий князь. Едва ли мы узнаем истину, если только госпожа Нежинская сама захочет рассказать Вам об этом.       Владимир Николаевич ненадолго замолчал, позволяя Анне Викторовне осмыслить услышанное.       – Яков Платонович, полагаю у вас тоже есть ко мне вопрос, – улыбнулся господин Варфоломеев, глядя на Штольмана.       – Не буду скрывать, – усмехнулся Яков, – есть, даже два.       – Слушаю Вас, – подбодрил его Владимир Николаевич.       – Удалось Вам выяснить, кто такой Кромвель?       – Ох, Яков Платонович, я смотрю, Вы, как и я, не любите незаконченных дел, – усмехнулся Варфоломеев и ответил: – Да, я знаю, кто скрывался под этим прозвищем, но называть вам его имя я не хочу, скажу только, что его уже нет в живых, а причиной его смерти стала та давняя история, в которой вам довелось поучавствовать в 1889 году, – серьезно сказал Владимир Николаевич и улыбнулся: – А второй вопрос, я, кажется, знаю и спешу Вам ответить – с недавних пор я являюсь действующим консультантом начальника охраны его Императорского Величества, мои полномочия, лишь немного меньше, чем те, какими я обладал будучи начальником охраны. И уж точно, моих полномочий достаточно, чтобы предложить Вам, Яков Платонович, и Вам, Анна Викторовна, в свою очередь, стать моими консультантами. Обязуюсь не привлекать вас по пустякам, а только в тех случаях, когда обойтись без вас будет невозможно. Что скажете?       Видя, что Анна Викторовна уже готова ответить согласием, Яков Платонович быстро взял ее за руку и больно ее сжал. Анна замолчала и с недоумением посмотрела на мужа.       – Мы подумаем, Владимир Николаевич, – спокойно сказал Штольман.       – Ну, что же – улыбнулся господин Варфоломеев, – не хочу вас больше задерживать, и спасибо за помощь.       Он встал и пожал руку поднявшемуся Якову Платоновичу, поцеловал руку Анне Викторовне и стремительно пошел к ожидавшему его открытому экипажу, с запряженной в него парой вороных рысаков.       – Ну, Анна Викторовна, кажется, дело закончено? – улыбнулся Штольман, наблюдая, как экипаж господина Варфоломеева выезжает на Невский, поворачивая в сторону Адмитралтейства       – Осталось только поговорить с Лассалем, – кивнула Анна, – пойдем прямо сейчас? А завтра уедем домой.       Анна умоляюще посмотрела на мужа.       – Так ведь поздно уже, – удивился Яков Платонович и спросил: – может быть утром? А потом можно устроить прогулку на яхте, хочешь?       – Нет, – покачала головой Анна Викторовна, – я домой хочу! Ужасно соскучилась по детям.       – Хорошо, пойдем сейчас, – кивнул Штольман.       Они медленно шли по Невскому проспекту, который незаметно погружался в волшебные петербургские сумерки.       – Яков Платонович, хочу спросить, – неожиданно заговорила Анна Викторовна, – выходит, что князь Разумовский, Нина Аркадьевна и Лассаль участвовали в заговоре, целью которого было вывезти Гордона Брауна в Англию? Правильно?       – Правильно, – кивнул Штольман, – полагаю, непосредственно с английскими кураторами контактировал князь – он долго жил в этой стране и вполне мог быть завербован, тем более, как мы с тобой знаем, в России титул легко защищал его от расследований. Госпожу Нежинскую он привлек на свою сторону уже после возвращения... Яков Платонович некоторое время шел молча, размышляя.       – Не знаю, как ему это удалось – Нина не была особенно меркантильной – должно быть, было что-то другое: возможно, личные отношения – ведь не зря же он так взбесился, когда заподозрил между нами симпатию, – Штольман пожал плечами, – хотя дуэль могла быть просто средством убрать чересчур ретивого сыщика из Петербурга. Возможно, госпожа Нежинская, оказалась у него в долгу, не знаю – она не рассказывала. Яков Платонович усмехнулся:       – Я вообще не знал о том, что она связана с князем, пока он не вызвал меня на дуэль...       Они некоторое время молча шли по улице, любуясь сияющими в сумерках витринами и окнами, выходящими на Невский, пролетающими мимо экипажами и медленно двигающимися "империалами", прогуливающейся по проспекту нарядной публикой.       – Но ведь это не все? – спросила Анна, прерывая затянувшееся молчание, и уточнила: – Я имею ввиду похищение мистера Брауна.       – Не все, – кивнул Яков, – на мой взгляд, это была гениальная операция! Думаю, Жан Лассаль изначально работал на французскую разведку, а господин Жиляев был его связным. Когда все было готово к тому, чтобы вывезти Брауна из Затонска, Лассаль просто выдернул его из-под носа Увакова и Нины Аркадьевны, оставив англичан "с носом". Штольман снова ненадолго задумался.       – До сих пор не знаю, кто же убил князя, но все-таки склоняюсь к мысли, что это была твоя подруга Элис Лоуренс, сказал Яков, – ее роль во всей этой истории не совсем понятна, возможно, она пыталась играть какую-то свою собственную игру, а когда проиграла – хотя мы не знаем, какова была ее цель, поэтому не можем судить, проиграла или нет – она просто исчезла, ну, точнее, стала недоступна для наших специальных служб.       – То, что ты говоришь, к сожалению, звучит убедительно, – вздохнула Анна. – Но мне все-таки не хочется верить в то, что Элис совсем не та, кем я ее считала. Яков Платонович улыбнулся:       – Ты во всех хочешь видеть хорошее.       За разговором они незаметно дошли до дома 54. Яков Платонович постучал тростью в окно дворницкой. Спустя пару минут появился заспанный дворник и, недовольно ворча себе под нос, проводил их в квартиру номер 17.       В квартире номер 17 было совсем темно. Яков Платонович пошарил рукой по стене в прихожей и все-таки нащупал выключатель. Он повернул рычажок, и в прихожей загорелся неяркий свет. Анна Викторовна осторожно ступая в полутьме прошла в гостиную. Свет из прихожей отражался в белых блестящих изразцах печи. Женщина огляделась. Яков ждал ее на пороге гостиной.       – Господин Лассаль, где же Вы? – произнесла женщина, – Яков Платонович Штольман хочет задать Вам несколько вопросов... Вы ведь хотели поговорить. Ледяная волна окатила Анну, заставляя повернуться. Господин Лассаль стоял спиной к окну и равнодушно смотрел на Штольмана.       – Он здесь, – сказала Анна и кивнула в сторону окна, – спрашивай.       – Почему Вы не убили меня в тот раз? – спросил Яков, усаживаясь на диван.       – В какой именно? – ухмыльнулся Лассаль, – У меня было много возможностей.       – Тогда, просто – почему вы меня не убили, имея столько возможностей?       – Потому что госпожа Нежинская мне это запретила, – произнес француз и с сожалением добавил: – Не надо было ее слушать.       – Тогда почему Вы убили меня, точнее филера в моей одежде? Или это не Вы?       – Я отвез Вас на склад и сообщил о том, где Вас искать господину Жиляеву; что было дальше, меня не особенно интересовало, – сказал Лассаль.       – Хотели убить меня чужими руками, – понимающе кивнул Яков.       – А почему Нина Аркадьевна запретила меня убивать? – снова спросил Штольман.       – Дамские штучки, – ухмыльнулся Жан, – Спрашивайте у нее!       Анна Викторовна произнесла последнюю фразу и взглянула на мужа. Яков Платонович кивнул и спросил:       – Что связывало Вас с Ниной Аркадьевной – она не была богата, так что это не могли быть деньги – тогда что?       – Неужели ревнуете, господин сыщик? – ухмыльнулся Лассаль, – Не волнуйтесь, мы не были любовниками. Просто, я выполнял ее просьбы, а она давала мне возможность заработать.       – Как в случае с моим карточным проигрышем господину Гроховскому? – уточнил Яков.       – Нет, в этом случае деньги пришлось вернуть владельцу – князю Разумовскому. Вся эта история понадобилась Нине Аркадьевне чтобы держать Вас на крючке, – не без удовольствия поведал Жан Лассаль.       – Последний вопрос – это Вы убили извозчика, который продал Вам экипаж для поездки в Белозерск?       – Зачем мне это? – удивился француз.       – Деньги, – пожал плечами Яков Платонович.       – Это не деньги, – усмехнулся Лассаль.       – А господина Мореля?       – А вот этого – я, – кивнул француз.       – Зачем?       – Приказ госпожи Нежинской, – пожал он плечами, – Морель взялся достать документы, но обязательства свои не исполнил – был наказан.       – А почему Вы меня не убили? – спросила Анна Викторовна.       Лассаль повернулся к ней лицом и покачал головой.       – Вы – смелая, хотя и глупая, – задумчиво произнес он и добавил: – не убил и все тут.       – Я выяснил все, что хотел, – сказал Штольман.       Анна повернулась к Лассалю.       – Прощайте, Анна Викторовна, – улыбнулся француз и исчез, забирая с собой неприятный колючий холод. Анна вздохнула с облегчением.       – Пойдемте-ка, Анна Викторовна, мы ведь хотели утром уехать домой, – улыбнулся Штольман и взял ее под руку.       – Да, – согласно кивнула Анна, – нужно же еще собраться.       ... За окном второй день шел дождь. Анна Викторовна стояла возле окна в кабинете мужа и смотрела на мокрую лужайку перед домом, мокрые тяжелые листья сирени под окнами, мокрые черные стволы лип - был обычный дождливый летний день. Яков Платонович заканчивал писать своему поверенному, с которым так и не нашел времени встретиться во время их с женой пребывания в Петербурге. Анна вздохнула и подошла к столу, на котором лежала коричневая кожанная тетрадка. Женщина взяла ее в руки и осторожно открыла.       – Жаль, что дневник закончился, – вздохнула она и положила тетрадку обратно на стол, – Почему ты ничего не писал потом?       Штольман свернул письмо и вложил его в конверт с написанным на нем адресом, он посмотрел на жену и пожал плечами:       – Сначала было не до того, а потом,.. не знаю, почему-то не было желания что-то записывать, да и времени жалко было...       Неожиданно Анна Викторовна почувствовала волну холода и быстро обернулась.       – Нина Аркадьевна? – удивленно произнесла женщина и поспешно добавила: – С Вашей дочерью все хорошо, ее отец, хоть Вам это может быть и не понравится, позаботится о ней, Вы можете не беспокоиться...       Госпожа Нежинская поморщилась. Яков Платонович поднялся из-за стола и подошел к жене – он не особенно доверял госпоже Нежинской.       – Я пришла попрощаться, – эхом повторила Анна слова Нины Аркадьевны и посмотрела на мужа.       – Прощайте, Нина Аркадьевна, – кивнул Штольман, обнимая Анну.       Нежинская помолчала, глядя на обнявшихся Штольманов.       – Милый Якоб, – сказала она, – ты лучшее, что было в моей жизни...       Анна Викторовна повторила ее слова, взглянула на мужа и вновь перевела взгляд на гостью.       – Берегите его, Анна Викторовна, – сказала госпожа Нежинская и начала медленно растворяться.       Анна некоторое время смотрела на то место, где только что видела Нину Аркадьевну, потом повернулась к мужу лицом и уткнулась носом в его грудь.       – Она больше не придет, – сказала женщина и тяжело вздохнула, – Наверное, она все-таки тебя любила, поэтому и не дала Лассалю тебя убить...       – Это больше не имеет значения, – покачал головой Штольман, – потому что ты – лучшее, что есть в моей жизни...