Дневник Штольмана

.       Виктор Иванович сидел в кресле и увлеченно читал последний выпуск "Вестника Всемирной Истории", который почтальон принес только сегодня утром. Митя сразу после завтрака умчался на конюшню помогать Михаилу. Михеич на бричке поехал за Марией Тимофеевной, Олимпиадой Тимофеевной и Сашенькой и должен был привезти их ближе к вечеру. Собаки, совершенно измученные утренними скачками, сладко спали на диване, вытянув свои короткие усталые лапы, и категорически отказывались сопровождать Митю куда бы то ни было. Внезапно они подняли головы и повернули их в сторону прихожей, неспешно постукивая хвостами. Виктор Иванович тоже оторвался от чтения, услышав, как зять и дочь, смеясь, спускаются по лестнице.       – Горазды вы поспать, – улыбнулся он.       – Доброе утро, – сказала Анна и звонко чмокнула отца в щеку.       – Да какое же утро? – Полдень скоро! – усмехнулся Миронов-старший, пожимая руку зятю, и добавил, кивнув на стол: – Яков Платонович, там тебе телеграмма пришла от Варфоломеева.       Он взял в руки колокольчик и позвонил. Спустя пару минут из кухни, поправляя белый фартук, прибежала Настя и остановилась на пороге гостиной.       – Настя, принеси, пожалуйста, чаю, – произнес Яков Платонович, разворачивая бланк телеграммы.       – Настя, – протянула Анна Викторовна, – и не только чаю – а пирожки есть?       – Есть, – улыбнулась девушка, – с капустой, с яблоками и с клюквой.       – Все неси, – вздохнула Анна, отпуская девушку, и посмотрела на мужа.       Яков Платонович, как-то сразу помрачнев, читал телеграмму.       – Яков Платонович, случилось что? – спросил Виктор Иванович, озабоченно глядя на зятя.       Штольман взглянул на тестя и прочитал:       – "Уважаемый Яков Платонович, прошу Вас и Вашу очаровательную супругу незамедлительно прибыть в столицу по делу не терпящему отлагательств. Жду сообщения о времени прибытия – встречу на вокзале обеспечу, номер в гостинице забронирую. Варфоломеев В.Н."       Штольман дочитал телеграмму и положил ее на стол. Анна сейчас же взяла бланк в руки и стала читать, шевеля губами.       – Поедем? – тихо спросила она, дочитав до конца и глядя на мужа.       – Придется, – пожал плечами Штольман, – похоже, Владимир Николаевич не не оставляет нам выбора.       – Так и поезжайте! – кивнул Миронов, – думаю, несколько дней мы без вас обойдемся.       В гостиную вошла Настя с подносом, на котором стояли чашки, большой фарфоровый чайник, блюдце с порезанным тонкими дольками лимоном и две большие тарелки с пирогами. Следом за ней из кухни, уплетая пирожок, появился Дмитрий Яковлевич.       – Куда вы едете? – спросил он, присаживаясь к столу.       – В Петербург, – улыбнулся Яков Платонович, с удовольствием глядя на сына.       – Митя, – зажимая салфеткой нос, произнесла Анна Викторовна, – переоденься, ради Бога, от тебя пахнет, как... от твоего Абсента после скачек.       – Правда? – удивился мальчик, он поднес к носу сначала одну, потом другую руку и пожал плечами: – Я не чувствую.       Однако, мальчик все-таки встал из-за стола и пересел к деду, с интересом рассматривая картинки в толстом журнале, который тот читал.       – Выезжаем сегодня вечером – утром будем в Петербурге, – произнес Яков, с улыбкой наблюдая, как Анна Викторовна один за другим уплетает пирожки, запивая их чаем, и добавил: – Надо послать Михаила на почтамт, отправить телеграмму.       – А можно я поеду на почтамт и отправлю телеграмму? – встрепенулся мальчик и добавил: – на Абсенте.       – Виктор Иванович, как Вы считаете, – обратился Яков Платонович к тестю, – можем мы отпустить Дмитрия Яковлевича на почтамт одного верхом на Абсенте?       – Вполне, – серьезно кивнул Миронов-старший, – если пообещает ехать небыстро и вести себя осмотрительно.       – Обещаете, Дмитрий Яковлевич? – обращаясь к сыну спросил Штольман.       – Да! – Митя кивнул несколько раз и, видимо, для убедительности добавил: – Обещаю!       – Митя, а ты с Абсентом справишься? – взволнованно спросила Анна, – вдруг он чего-нибудь напугается в городе?       – Он не боится, – уверенно ответил мальчик, – он вообще ничего не боится.       – Это правда, – кивнул Виктор Иванович. – Он ничего не боится.       Анна пожала плечами и с сомнением покачала головой. Яков Платонович принес из кабинета тестя листок бумаги, что-то на нем написал и подал мальчику.       – Отдашь это почтмейстеру, – сказал он, – там адрес и текст телеграммы, а вот, – Яков Платонович порылся в карманах и подал сыну несколько монет, – деньги. Мальчик очень серьезно взял листок и внимательно прочитал то, что там было написано, потом свернул его и убрал в карман курточки, взял деньги и положил их в другой карман, наконец, он посмотрел на родителей и спросил:       – Ну, я пошел?       – Ступайте, Дмитрий Яковлевич, – кивнул Штольман и улыбнулся, глядя на сына.       – Не рано ты его одного на лошади отпускаешь? – спросила Анна, провожая глазами мальчика, который вышел на улицу и в припрыжку побежал к конюшне.       – В самый раз, – кивнул Яков Платонович, – он уже не маленький.       – Ты вспомни, что сама творила в его возрасте, – усмехнулся Виктор Иванович.       – Что ты имеешь в виду? – удивилась Анна.       – Как ты с именин того мальчика ушла, Володи, кажется? Забыла? – возмущенно спросил Виктор Иванович, – полгорода тебя искало, а ты вышла из леса и, как ни в чем не бывало, сообщила, что тебя позвал дух лесника, который умер третьего дня! Маша тогда чуть в обморок не упала, когда ты все это рассказывала при большом скопленнии народа. Виктор Иванович улыбнулся воспоминаниям и покачал головой.       – Не умер, а убили! – возразила Анна.       – Правда, – кивнул Миронов, глядя на Штольмана, – один заезжий молодец лес воровал, а лесник его поймал, но это позже выяснилось.       – Так вы, Анна Викторовна, стало быть с детства преступников ловите? – улыбнулся Яков Платонович.       – Стало быть, – вздохнула Анна Викторовна и отодвинула пустую чашку. – Больше не могу...       Виктор Иванович снова позвонил в колокольчик. Подоспевшая Настя быстро убрала со стола.       – Идем собираться? – Яков помог жене подняться и повел ее на второй этаж. Виктор Иванович с улыбкой проводил глазами дочь и зятя и снова погрузился в чтение. Собаки немного повозились, покопали брошенный на диван плед, несколько раз громко зевнули и снова улеглись спать.       Митя остановил коня перед крылечком с полосатыми столбиками и ловко спрыгнул на землю. Он достал из кармана сушку и протянул ее Абсенту. Конь шумно вздохнул и, осторожно взяв угощение с руки мальчика, начал грызть хрустящую сушку, стараясь подвинуть языком мешающие удила.       – Жди меня, – прошептал мальчик на ухо Абсенту, поглаживая его по мягкому шелковистому носу, – я скоро вернусь.       Митя привязал коня к полосатому черно-белому столбику и взбежал на крыльцо. Абсент заволновался, подняв голову, и внимательно следил за хозяином, а как только тот скрылся за дверью, тихонько заржал.       В небольшой комнатке почтамта города Затонска было душно и отвратительно пахло гарью. Почтмейстер сидел за загородкой, перед ним на столе стояла чадящая спиртовка – дело в том, что заправлял он ее самогоном, изготовленным по собственному оригинальному рецепту, должно быть, от этого она горела рваным, переливающимся всеми цветами радуги пламенем и нещадно чадила. На спиртовке грелась склянка с сургучом. Почтмейстер – пожилой, лысоватый человечек в грязных, закапанных сургучом и чернилами нарукавниках брал верхний конверт из стопки писем с левой стороны стола, капал на него разогретым, тягучим сургучом, хватал другой рукой печать и изо всех сил, привстав со стула, давил ею в середину сургучной лужи. После этого он падал обратно на скрипучий стул, удовлетворенно рассматривал получившийся отпечаток и перекладывал конверт на другую сторону своего не особенно опрятного стола.       – Здравствуйте, я бы хотел послать телеграмму, – сказал Митя, подходя к загородке и протягивая почтмейстеру листок с адресом и текстом телеграммы.       – Здравствуйте, молодой человек, – улыбнулся почтмейстер с любопытством глядя на мальчика.       Он осторожно взял из рук Мити листок, пробежал его глазами, потом снял со спиртовки склянку с сургучом и поставил ее на старую чугунную сковородку на краю стола. Он не спеша вынул из ящика бланк, обмакнул перо в чернильницу и начал аккуратно его заполнять. Митя с интересом глазел по сторонам. Наконец, его внимание привлекла большая, отливающая зеленью муха, которая с жужжанием носилась по комнате. Время от времени она подлетала к грязному, закопченному окну и начинала, постанывая, в него биться. Потом она снова взмывала под потолок и исчезала в голубовато-сизых клубах вонючего дыма, чтобы через несколько секунд снова метнуться к грязному окну.       – Как батюшка – Яков Платонович – здоров ли? – спросил почтмейстер, прерывая наблюдения Мити за мухой и продолжая что-то писать.       – Спасибо, здоров, – кивнул Митя.       – А матушка – Анна Викторовна?       – И матушка, – улыбнулся мальчик.       – В столицу собираются? – продолжал свой допрос почтмейстер.       – Собираются, – кивнул мальчик.       – Ну что же, с Вас 37 копеечек.       Мальчик положил в стоящее на столе блюдце несколько монет. Почтмейстер взял его в руки и пересчитал деньги, со звоном сгребая их в стоящую в ящике картонную коробку.       – Пожалуйте, сдача, – сказал почтмейстер, оставляя одну монетку в блюдце, и добавил: – Батюшке передайте, пусть не изволит беспокоится – сегодня же телеграмма будет вручена адресату.       – Спасибо, – кивнул Митя, положил монетку обратно в карман и пошел к двери.       Выйдя на крыльцо, мальчик увидел, что Абсент нервно приплясывает на месте, выгибая шею. Позади него стояла невысокая лохматая лошадка, запряженная в груженую мешками телегу. Она мирно дремала, совершенно не замечая гарцующего перед ней гнедого жеребца, лишь время от времени сонно мотала головой со спутанной гривой, отгоняя особенно назойливых мух. Сбоку в нескольких шагах от крыльца стояли два мальчика лет двенадцати в холщевых штанах и серых, не очень чистых рубахах из небеленого льна, и громко обсуждали новое английское седло на Абсенте. Митя важно подошел к коню, который уже нетерпеливо грыз столбик, к которому был привязан, и погладил его по носу. Потом он отвязал поводья и лихо, как учил Михаил, запрыгнул на лошадь, ложась животом поперек седла, и сейчас же почувствовал, что падает. Он лихорадочно вцепился в гриву – умница Абсент даже не шелохнулся, давая мальчику возможность подтянуться и перекинуть ногу через его спину. Взгромоздившись в седло, Митя вздохнул с облегчением. Стараясь унять сердцебиение, мальчик неторопливо вдел ноги в стремена и, подобрав поводья, тронул жеребца. Мальчишки, которые все время, открыв рот, следили за его действиями, дружно попятились, давая коню дорогу. Митя пришпорил коня и поскакал по площади коротким галопом, вздымая клубы пыли.       Вернувшиеся после обеда Мария Тимофеевна с Олимпиадой Тимофеевной были потрясены сообщением об отъезде Анны Викторовны и Якова Платоновича в столицу. Однако, Виктор Иванович махнув Якову Платоновичу рукой, взял на себя объяснения с женой и ее сестрой, давая дочери и зятю возможность спокойно собраться. Сашенька немного огорчилась из-за отъезда родителей, но быстро успокоилась и побежала вместе с вернувшимся с почтамта Митей на конюшню, чтобы проведать Мэри, которую не видела уже два дня.       Вечером того же дня Анна Викторовна вошла в знакомое купе мягкого вагона и устало присела на диван. Сейчас ее настроение сильно отличалась от того, что было всего три недели назад, когда она садилась в этот же вагон, предвкушая интересную поездку. В суматохе сборов они с мужем даже не обсудили то, что произошло, однако оба понимали, что подобное приглашение господин Варфоломеев мог прислать только в одном случае – произошло что-то нехорошее: либо с Катей Ушаковой, либо что-то, связанное с господином, имеющим инициала ЖЛ. Яков Платонович водрузил на стол неизменную корзинку с пирогами и присел напротив жены.       – Аня, тебе нехорошо? – озабоченно спросил он.       – Нет-нет, не беспокойся, – улыбнулась Анна, глядя на мужа, – просто устала.       – Давай спать? – улыбнулся Яков.       – Только чаю выпьем, – кивнула Анна.       Они долго и неспешно пили чай, глядя на проплывающий за окном, залитый закатным солнцем, пейзаж и молчали. Собственно говоря, обсуждать было нечего – в телеграмме не было ничего, на чем можно было бы строить какие-либо предположения. Наконец, прервав затянувшееся молчание Анна Викторовна произнесла:       – Я думала ты будешь против того, чтобы я ехала с тобой.       Женщина внимательно смотрела на мужа, подперев голову рукой. Штольман задумчиво посмотрел в окно, потом на жену и усмехнулся:       – Подумал, что не успею я в поезд сесть, как ты совершенно случайно окажешься в усадьбе Разумовского, и решил, что лучше если ты будешь рядом со мной в Петербурге. Анна Викторовна тяжело вздохнула, наверное, будь у нее другое настроение, она бы подразнила мужа, но сейчас ей совсем этого не хотелось. Она кивнула и стала смотреть в окно.       Сейчас покрытые свежей зеленью деревья и молодая трава значительно изменили вид за окном: старые покосившиеся крыши домиков, мимо которых катился поезд, весело выглядывали из молодой изумрудной листвы. Грязные серо-бурые сугробы исчезли, уступив место молодой, пока не успевшей покрыться копотью траве. Паровоз весело посвистывал, выпуская облака пара, которые туманом повисали в оврагах и ямах по обе стороны железной дороги. Солнце, которое уже наполовину скрылось за верхушками деревьев, продолжало светить прямо в окно, да так ярко, что Яков Платонович был вынужден встать и задвинуть занавески.       Они еще немного посидели и легли спать, оставив на завтра обсуждение того, что заставило их сесть в поезд.       Всю ночь Анне Викторовне снилось, как кто-то целится в нее из револьвера. Стоило ей только задремать, как перед ней снова и снова возникала зловещая черная воронка, которая завораживала ее, не давая увидеть того, в чьих руках находится направленное на нее оружие. Провозившись несколько часов в бесплодных попытках заснуть, Анна сдалась. Она тихонько выбралась из-под одеяла и начала одеваться, поглядывая на спящего мужа. На самом деле, ей нечасто доводилось видеть Якова Платоновича спящим. Сон у него был чутким, должно быть сказывалась многолетняя привычка вскакивать в любое время дня и ночи. Анна тихонько открыла дверь и вышла в коридор. На улице было совсем светло, однако в этот раз блистательный Санкт-Петербург встречал их промозглым моросящим дождем. Женщина постояла возле окна, по которому тонкими струйками стекали капельки воды, поглядела на проплывающие мимо едва начавшие распускаться деревья – Петербург все-таки был северной столицей Российской Империи, и вернулась в купе.       – Аня, ты почему не спишь? – взволновано спросил Яков, садясь на диване, – У тебя что-то болит?       – Нет, – качнула головой Анна, она раздвинула занавески и улыбнулась, – просто не спится.       Она присела на диванчик к мужу и коснулась пальчиками его щеки:       – На улице дождь...       – Ну, это же Петербург, – пожал плечами Яков Платонович и, поймав руку жены, прижал ее к своим губам.       – Как ты думаешь, что все-таки случилось? – задала Анна, мучивший ее со вчерашнего дня вопрос.       Штольман тяжело вздохнул:       – Ну, раз Владимир Николаевич вызвал нас обоих, то, скорее всего, Катя Ушакова либо мертва, либо похищена.       – А может быть они задержали Жана Лассаля? – с надеждой спросила Анна, – ну, или убили...       – Если бы они задержали Лассаля, – усмехнулся Яков, – мы не были бы им нужны.       – Кстати, кому "им"? – спросила Анна Викторовна, – Владимир Николаевич ведь уже в отставке.       – Мне тоже интересно, какое отношение отставной генерал имеет к происходящим событиям, – усмехнулся Яков и задумчиво добавил: – однако, ведет он себя так, как-будто имеет на это полномочия. Штольман потянулся к своему висящему на плечиках сюртуку и достал карманные часы:       – Ничего себе! Через час прибываем – надо собираться.       Владимир Николаевич Варфоломеев, не обращая внимания на противный моросящий дождь, шел за синим вагоном, медленно ползущего вдоль перрона, поезда. Наконец, впереди что-то лязгнуло, раздался долгий свисток, и поезд замер, окутанный клубами белого пара. Дверь синего вагона раскрылась, и Владимир Николаевич увидел, как по лестнице легко, несмотря на свои пятьдесят, спустился лучший сыщик, из всех, с кем сводила его судьба за долгую жизнь, и без которого он просто не мог сейчас обойтись – Яков Платонович Штольман. Легко спрыгнув с последней ступеньки, тот развернулся и подал руку своей очаровательной молодой супруге – Анне Викторовне, помогая ей осторожно спуститься по мокрой лестнице на дощатый перрон. Владимир Николаевич прибавил шагу, тем более, что прибывшие в Петербург по его приглашению Штольманы его уже заметили и не спеша шли навстречу.       После вполне искренних взаимных приветствий, Владимир Николаевич предложил гостям пройти к ожидающему их крытому возку, кстати, весьма уместному в такую отвратительную погоду. Как только все с комфортом в нем расположились, и лошади тронулись, господин Варфоломеев сообщил Штольманам о том, почему был вынужден пригласить их в столицу. Как и предполагал Яков Платонович, третьего дня из Царскосельской мариинской гимназии для девочек исчезла Катя Ушакова.       – Знаю-знаю все, что Вы скажете, Яков Платонович, – покаянно покачал головой господин Варфоломеев и, усмехнувшись, восхищенно добавил: – Но господин Лассаль хорош – даже не ожидал!       – Так что же все-таки произошло? – мрачно сросил Яков Платонович. – Насколько я понял, гимназия была под полным контролем.       – А он и не приходил в гимназию, – развел руками Варфоломеев, – он познакомился с директрисой, можно сказать, на улице: "случайно" ее толкнул, долго извинялся, пригласил выпить кофе. Ну, директриса гимназии, как водится, женщина одинокая – ясное дело, согласилась. При встрече он поведал ей историю о том, как четырнадцать лет назад у него случилась большая любовь, родители избранницы были против их брака, но родилась дочка. Все, что он о ней знает, что зовут ее Катенька Ушакова.       – И она всему этому поверила? – изумленно спросила Анна.       – Поверила-поверила, – усмехнулся Владимир Николаевич и тихонько проворчал: – Ох уж мне эти старые девы – до ста лет все в принцев верят.       Владимир Николаевич помолчал, собираясь с мыслями и продолжил:       – Ну, а дальше все просто: "Ах, какое совпадение! – Да нет, это не совпадение – это счастливый случай!" Слово за слово, директриса рассказала, что у девочки умерла опекунша, что ей интересовались полицейские. Лассаль попросил ее привести девочку в эту же кофейню так, чтобы никто их не видел. Сразу она, конечно, не согласилась. Но господин Лассаль, по всей вероятности, умеет убеждать.       – Но как же Ваши люди их пропустили? – не понял Штольман и пояснил: – Как ей удалось вывести девочку из гимназии так, что Ваши люди, в профессионализме которых я не сомневаюсь, их не видели?       – Вы не поверите! – воскликнул Варфоломеев. – Она вывела девочку через калитку в саду, которую филеры не контролировали, посчитав, что она намертво заперта, и не используется. Лассаль попросил директрису оставить их с девочкой на несколько минут, а когда она вернулась, то ни Лассаля, ни девочки в кофейне не было и никто не видел куда они ушли.       – Ну, это меня не удивляет: Лассаль – мастер на такие штуки! – кивнул Яков Платонович.       Только теперь они заметили, что возок давно стоит перед парадным входом гостиницы "Европейская".       Как и обещал господин Варфоломеев, для Якова и Анны был забронирован тот же самый номер, в котором они останавливались в прошлый раз. Распорядившись по поводу багажа, Владимир Николаевич и Штольманы продолжили разговор в вестибюле гостиницы. Собственно говоря, все уже было сказано, оставалось понять, что именно господин Варфоломеев ждет от Анны Викторовны и Якова Платоновича. А ждал он, разумеется, того, что они, не много не мало, найдут пропавшую девочку живой или мертвой – при последнем предположении Анна Викторовна тихо охнула – ей не хотелось верить в такой исход. А в самом лучшем случае – найти предстояло не только девочку, но и Жана Лассаля. Как и в прошлый раз, решили ехать в Царское Село на следующее утро. Как не крути, но начинать в любом случае нужно было оттуда: Яков Платонович хотел побеседовать со следователем, ведущим дело о похищении девочки, с директрисой, с ее подругами. А Анна Викторовна хотела попытаться вызвать дух Кати, на тот случай, если самые худшие предположения подтвердятся. Как только все вопросы были решены, Владимир Николаевич, пообещав, что заедет за ними в девять часов утра, откланялся.       – Ну, Анна Викторовна, чем займемся? – улыбнулся Штольман, проводив взглядом уходящего Варфоломеева.       – Пообедаем, – обрадовалась Анна Викторовна.       – Ну, это понятно, – улыбнувшись кивнул Яков Платонович, – а потом? Честно говоря, к прогулкам погода не располагает, тем более в твоем положении.       – Господи, опять в "моем положении", – проворчала Анна Викторовна и спросила: – Может быть сходим в театр? – и сейчас же почувствовала, как ее щеки заливаются румянцем.       – Как в прошлый раз? – рассмеялся Яков и прошептал: – Кстати, "спектакль" мне очень понравился.       – Да ну вас, Яков Платонович, – вспыхнула Анна и прижала ладони к полыхающим щекам, – я же серьезно.       – Я тоже, – проворковал Яков, прижимая к губам ее руку.       – Сегодня в Мариинском театре дают "Раймонду" с Кшесинской, – выдвинула Анна последний аргумент.       – Я понял, – с улыбкой кивнул Яков, – пока ты не увидишь Матильду Кшесинскую, в Затонск мы не вернемся.       Он махнул рукой, подзывая молодого человека в форменной курточке...       ...К вечеру дождь все-таки прекратился, по небу быстро проплывали подсвеченные луной облака, сильно похолодало. От Мариинского театра до гостиницы было совсем недалеко, и Штольманы решили пройтись пешком. Анна, находящаяся под впечатлением от средневековой рыцарской легенды о любви прекрасной Раймонды и ее жениха рыцаря Жана де Бриена и его коварного соперника – сарацина Абдерахмана, молча шла, крепко вцепившись в руку мужа. Яков Платонович тоже молчал, изредка с улыбкой поглядывая на жену. Только оказавшись в вестибюле гостиницы, Анна Викторовна наконец очнулась от грез и предложила зайти в находящуюся на первом этаже ресторацию чтобы выпить чаю с французскими пирожными.       После трех или четырех (кому придет в голову считать?) пирожных и двух больших чашек чая, Анна, почувствовала, что больше не в состоянии проглотить ни кусочка, с сожалением посмотрела на посыпанные вафельной и шоколадной крошкой конфеты в стеклянных вазочках, тяжело вздохнула и взяла мужа, который с улыбкой за ней наблюдал, под руку. Поднявшись в свой номер Анна Викторовна поняла, что спать ей совсем не хочется. Она переоделась в домашнее платье и, наконец, вздохнула с облегчением. Хотя она уже давно отказалась от корсета и заказала несколько новых платьев – старые стали ей немного тесны в груди, к вечеру она все же чувствовала некоторую усталость. Анна Викторовна уютно устроилась в ушастом английском кресле и наблюдала за мужем, который изучал финансовый отчет своего поверенного – пользуясь пребыванием в столице, он собирался встретиться с ним, как только появится время. Наконец, он собрал странички отчета в папку и взглянул на Анну.       – Ты почему не ложишься? – спросил он, глядя на жену. – Завтра Варфоломеев заедет за нами в девять.       – Я знаю, – кивнула Анна и, помолчав, добавила: – Ждала, когда ты закончишь дела – хотела кое-что спросить.       – Та-а-ак, – протянул Штольман, – что ты хочешь спросить?       – Про убийство князя Разумовского, – сказала Анна.       Яков откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на жену.       – Что-то мне подсказывает, что нас ждет еще один вечер воспоминаний, – он взглянул на каминные часы, которые показывали четверть одиннадцатого, покачал головой, но все же произнес: – Спрашивай.       – Ведь дело так и не было раскрыто?       – Нет, – качнул головой Штольман, – официально дело не раскрыто, и убийца князя Разумовского не найден.       – Ты считаешь, что Кирилла Владимировича убил Лассаль?       – Да, – кивнул Яков, – но у меня нет ни одной улики, которая подтверждала бы мою правоту.       – Понимаешь, – вздохнула Анна, – мне кажется, что Кирилл Владимирович явился мне потому, что хочет, чтобы его убийца был наказан.       – Прошло уже десять лет, – задумчиво произнес Яков. – Почему сейчас?       – Не знаю, – пожала плечами Анна Викторовна, – Но ты ведь чувствуешь? – Что-то происходит... Вся эта история с Катей Ушаковой – все это не просто так. Возможно, он считает, что сейчас есть повод и возможность остановить Лассаля?       – Хорошо, – кивнул Штольман, – предположим, что Кирилл Владимирович жаждет мести и готов помочь нам поймать Лассаля. Что он тебе показал? Анна Викторовна беспомощно развела руками.       – Я не знаю – виновато произнесла женщина. – Он показал мне какие-то дома: в одном месте я даже видела адрес – Фонтанка, 54 – это же здесь – в Петербурге. Еще он показал какой-то домик в лесу, но я представления не имею, где он находится.       – Думаю, нужно спросить завтра Владимира Николаевича, связаны ли как-то Кирилл Владимирович и Фонтанка, 54 – я знаю, где это – это доходный дом, – Штольман пожал плечами, – честно говоря не представляю, зачем князю Разумовскому снимать квартиру в доходном доме.       – А что ты помнишь об убийстве князя? – спросила Анна. – Разумовский был убит рано утром, но я узнала об этом только вечером – расскажи мне, что происходило днем – вдруг это поможет найти ключик, ведь не просто же так он мне все это показывал.       – Зная господина Разумовского, я на твоем месте не был бы так уверен в чистоте его помыслов.       Яков Платонович покачал головой и после некоторых раздумий начал свой рассказ:       – Я хорошо помню это дело, хотя, не скрою, многое мне хотелось бы забыть. На место убийства нас вызвал лакей князя – это он нашел его в саду мертвым. Здесь же были обнаружены заряженные дуэльные пистолеты, воспользоваться которыми он не успел. Поскольку доктора Милца в этот день не было – по версии Антона Андреевича – накануне он уехал в деревню и еще не вернулся.       Яков Платонович усмехнулся:       – Насколько я понимаю, Александр Францевич решил, что я о чем-то догадываюсь, и хотел перевезти Элис в город.       Кстати, а как ты встретилась с ней в тот день?       – О, тот день начинался очень хорошо, – вздохнула Анна и улыбнулась: – утром ко мне пришел полковник Лоуренс, сам пришел, представляешь? Он и раньше приходил, но всегда только по моей просьбе. Он всегда молчал и не отвечал на мои вопросы. А в тот день он пришел сам, я рассказала ему тот стишок, что мне оставила Элис: "Среди сонного тумана, в царстве страха и обмана расскажи мне о дороге, той, что стелится под ноги."       Анна, улыбаясь, смотрела на мужа:       – Надо же, до сих пор помню!       Она помолчала и продолжила:       – И он привел меня туда, куда доктор привез Элис. Александр Францевич действительно боялся, что ты что-то подозреваешь. Он никогда не сомневался в том, что ты во всем разберешься, но считал, что, к сожалению, не все зависит только от тебя – есть ведь еще полиция и князь, а ведь по закону Элис все еще находилась под опекой князя Разумовского.       – И был прав, – произнес Яков, и Анне послышалась в его словах горечь. Штольман немного помолчал.       – Так вот, – продолжил он, – было совершенно очевидно, что князя ударили по затылку, от чего он, видимо, потерял сознание, а потом добили ударом того же камня в висок. Поскольку в доме посторонних не было, то первой о ком я подумал была Нина Аркадьевна. Я ведь уже тебе рассказывал, что все последнее время она пребывала в состоянии истерики и в страхе за свою жизнь. Возможно, она несколько преувеличивала грозящую ей опасность, но а вдруг – нет? – Тогда, загнанная в угол, она вполне могла решить проблему таким образом. Короче говоря, я отправился в гостиницу. Нежинская мне не открыла – пришлось воспользоваться отмычкой. Нины, и правда, не было в номере, и, похоже, ее не было там всю ночь. Нашел записку от Гордона Брауна, в которой тот писал, что ждет ее вечером с нетерпением и благоговением, ну, если я все правильно перевел, – улыбнулся Штольман.       – Что было дальше? – нетерпеливо поторопила Анна Викторовна задумавшегося мужа.       – Ну, что было? Когда выходил из гостиницы, встретился с господином Уваковым и его помощником Жиляевым, – произнес Яков, – сказать, что я был удивлен – это ничего не сказать! Уваков пригласил меня на два слова: сказал, что прибыл с инспекцией – дескать, разгул преступности в Затонске очень беспокоит петербургское начальство. Кстати, подчеркнул, что прибыл сегодня утром – да я, честно говоря, тогда не придал этому никакого значения. Преступность у нас и правда разгулялась в последнее время не на шутку. Это уже позже, я понял, что весь этот "разгул" и был организован самим Уваковым – ему нужны были чрезвычайные полномочия от Департамента полиции – и он их получил. Операцию по похищению Гордона Брауна готовили с размахом.       – Как бы то ни было, – продолжил Штольман после недолгого молчания, – после разговора с Уваковым, который, кстати говоря, уже знал об убийстве князя Разумовского, все-таки поехал в Михайловское к господину ученому. Надо сказать, едва прорвался, что не удивительно, господин Браун был пьян, как сапожник. Нежинская к тому времени уже уехала, но, как сообщил мне господин ученый, она провела всю ночь в его постели и уехала только час назад – получается, убить князя Разумовского она не могла. Я уже собирался уходить, когда Мистер Браун крикнул мне в след, что Нежинская "убивать его". Я попытался выяснить, что это значит, но он только говорил о ее вероломстве, о том, что она убила его в спину. Пришлось даже назвать фамилию Варфоломеева, но он все равно не был готов к разговору. Кстати, спросил его, знал ли он полковника Лоуренса. Ответил, что знал, еще в Лондоне. Потом он окончательно загрустил, кажется, даже заплакал. Утешать пьяного обманутого гения уж точно не входило в мои обязанности. Сказал ему, что приеду завтра и откланялся.       Яков Платонович поднялся подошел к буфету и вынул из него графин с коньяком и бокал. Анна молча наблюдала за мужем, который одним глотком выпил коньяк и снова наполнил бокал.       – Тогда я не знал, что там у них с Нежинской произошло, – пожал плечами Яков Платонович, – мог только догадываться, что Нина Аркадьевна открыла карты. Видимо, она сказала, кем является на самом деле и каких дальнейших действий от него ждет. Видимо, она была весьма убедительна, раз заставила мистера Брауна почувствовать, что он в ловушке. Распрощавшись с Брауном, все-таки доехал до усадьбы Разумовского – Антон Андреевич с самого утра должен был изучать бумаги князя. К моменту моего прихода он уже переговорил с лакеем, с сиделкой Элис, которая несмотря на то, что девушки давно не было в доме, все еще жила там и исправно получала жалование. Более того, накануне убийства князь приказал ей убраться в комнате Элис, видимо, ожидал, что она туда вернется. В бумагах ему тоже удалось кое-что обнаружить: он нашел черновик письма князя в корзине для мусора. Письмо начиналось обращением: "Милостивый государь!" Так что, сказать точно, кому адресовано письмо было невозможно, конверта с адресом, как ты понимаешь, тоже не было. Однако, судя по содержанию, писал он мне. Я, конечно, не помню его дословно, но он писал, что приглашает меня завтра в половине седьмого утра явиться в его дом – выстрел все еще за ним, и он желает воспользоваться своим правом. Антон Андреевич, который знал о дуэли – я же не мог его не предупредить, что он может в любую минуту остаться один – подумал так же. Однако, я этого письма не получал, и в кабинете князя его тоже не было – только черновик в мусорной корзине. Антон Андреевич очень хотел мне верить, но, как мне кажется, именно тогда в его душе появились некоторые сомнения в моей невиновности – уж очень вовремя умер князь Разумовский, избавив меня от продолжения дуэли.       Штольман посмотрел на наполненный коньяком бокал, взял его и снова выпил одним глотком. Он взглянул на жену и улыбнулся, несмотря на то, что она не произнесла ни слова, он сказал:       – Больше не буду, не волнуйся.       Он убрал на место графин с коньяком – пустой бокал так и остался на столе – и продолжал:       – Но это было еще не все. Антон Андреевич нашел еще одно послание, на этот раз оно было адресовано князю и написано знакомым нам обоим почерком доктора Милца. Алекандр Францевич писал, что известная особа ищет встречи с князем и могла бы быть у него завтра, то есть уже сегодня – письмо пришло накануне, в половине седьмого утра. Дальше доктор писал, что означенное время обусловлено некоторыми серьезными обстоятельствами, со своей стороны он заверял князя, что эта особа здорова и готова к разговору, который необходим всем. Надо сказать, и здесь Антон Андреевич догадался, что речь идет об Элис Лоуренс. Однако, согласись, было странно, что зная о встрече с Элис, князь ровно на это же время назначил еще и дуэль со мной. Яков Платонович посмотрел на притихшую Анну и усмехнулся:       – Я тогда подумал – интересно, что он решил: убить меня и назначить виновной в убийстве Элис; или убить Элис, а меня сгноить на каторге. Для чего иначе назначать две эти встречи на одно и тоже время? Хотя, возможен был еще один вариант: он мог просто поручить кому-нибудь – тому же Лассалю – при встрече захватить Элис, а сам бы в это время спокойно закончил дуэль со мной. Однако, все произошло иначе. Теперь, когда князь показал тебе, что видел его с помощником Увакова тем утром, то это может означать, что команду на устранение князя француз получил именно тогда. Несмотря на то, что Уваков сказал, что приехал в Затонск уже после убийства Кирилла Владимировича, Жиляев ведь мог приехать и накануне.       Яков Платонович снова встал из-за стола и заходил по кабинету. Видя, какими болезненными для мужа являются эти воспоминания, Анна уже была не рада тому, что все это затеяла.       – Яша, если тебе неприятно, мы можем все это забыть и попробовать понять, что хотел сказать Кирилл Владимирович как-то по другому, – сказала Анна Викторовна, с волнением глядя на мужа.       – Ничего, – мотнул головой Штольман, он снова сел за стол и продолжил: – Поскольку, я точно знал, что не бил Кирилла Владимировича камнем по голове – хотя, видит Бог, было за что – то мне ничего не оставалось, как задержать и допросить мисс Лоуренс. Я отправился к доктору Милцу, который, обнаружив у себя в мертвецкой тело князя Разумовского, тоже сделал определенные выводы и теперь запивал их медицинским спиртом. Честно говоря, к тому моменту, как я пришел к доктору, я был совершенно уверен в том, что князя убила Элис, ведь точно таким образом – камнем по голове – она убила и госпожу Курочкину. Но доктор был уверен, что девушка на это не способна: когда она убивала Курочкину, то была в состоянии аффекта – сейчас же, по его словам, она была совершенно здорова и пребывала в своем уме и твердой памяти. Правда, зачем она хотела видеть князя и почему в такое странное время доктор не знал – он только написал по ее просьбе письмо. Заставил его поклясться, что он не знает, где девушка находится сейчас – обманывать доктор совсем не умел и не мог, он сказал, что Элис с тобой. Уйти я не успел, приехали господа Уваков с Жиляевым. Александр Францевич спрятал меня в какой-то комнатушке, откуда, оставаясь незамеченным, я слышал все, что происходило дальше. Господин Уваков не моргнув глазом обвинил меня в пособничестве английской шпионке Элис Лоуренс, которой доктор помог бежать из дома князя несколько месяцев назад. В общем, по версии Увакова мы с доктором оказались участниками заговора. По тому как уверенно говорил Илья Петрович, я догадался, что он нашел в моем столе отчеты Жука и Франта, и последними словами ругал себя за неосмотрительность. Уваков требовал сказать, где Элис. Он был очень настойчив – настолько, что я понял, что ему жизненно необходимо было ее найти. Думаю, ее Лассаль тоже должен был переправить во Францию, вместе с Гордоном Брауном.       Яков Платонович вскочил и снова заходил по комнате, не в силах справиться с эмоциями.       – Похоже, именно Лассаль, который был в курсе происходящего, понял, что еще немного и Кирилл Владимирович вместе с Ниной Аркадьевной найдут способ убедить или заставить Гордона Брауна уехать в Англию вместе со всеми результатами его исследований, и сообщил об этом Увакову, ну а тот примчался, так быстро, как только смог, заручившись поддержкой Департамента полиции Санкт-Петербурга. Они нейтрализовали князя – теперь угроза немедленного отъезда мистера Брауна на родину была нейтрализована. Узнав о его дуэли со мной, решили, что лучшего кандидата на звание убийцы им не найти. Они точно знали, что за мной стоит Владимир Николаевич Варфоломеев, а значит, окажись я в тюрьме по обвинению в государственной измене, то помешать им в исполнении их планов будет некому, а когда об этом узнает Варфоломеев ученый будет уже далеко.       Штольман снова сел за стол и продолжил:       – Короче говоря, Уваков арестовал Александра Францевича по обвинению в пособничестве мне и английской шпионке и увез его в управление, а я стоял за дверью и ничем не мог ему помочь – если бы я показался, то меня он арестовал бы еще быстрее, чем доктора, а я пока никак не мог позволить себе оказаться в арестантской, теперь я был просто обязан найти настоящего убийцу, хотя бы для того, чтобы снять подозрения с себя. Кроме того, я должен был защитить Гордона Брауна, и, главное, зная, что Элис, которую я подозревал в убийстве сейчас с тобой, я должен был быть уверен, что ты в безопасности, – Яков взглянул на жену и его глаза потеплели, с едва заметной усмешкой он спросил: – Как тебе вообще пришло в голову привести мисс Лоуренс в свой дом?       – Доктор хотел отвезти ее к своим родственникам, – вздохнула Анна, – но я подумала, что родители будут рады, если Элис поживет у нас. Кроме того, я была уверена, что никому не придет в голову искать ее в доме адвоката Миронова. Я ведь тогда еще не знала, что князь убит, а в его убийстве подозревают Элис.       Анна немного подумала и продолжила:       – Я ошиблась... Отец уже знал об убийстве, к тому же он считал Элис психически ненормальной, а, значит, опасной – он тоже предполагал, что она может быть убийцей, так что,.. – Анна беспомощно развела руками. – Кстати, первое о чем он меня спросил, знаешь ли ты, что Элис со мной.       Анна улыбнулась, потом вздохнула и продолжила:       – Вообщем, пока мы пререкались с отцом, Элис убежала. Ну а потом отец сказал мне, что Кирилл Владимирович убит. Ну я и пошла к князю, чтобы с ним поговорить.       – А я пришел к тебе, чтобы поговорить с Элис, – кивнул Яков и улыбнулся: – ну, еще чтобы увидеть тебя и убедиться, что ты жива и здорова.       – Но Элис, к сожалению, уже ушла, – произнесла Анна Викторовна.       – А ты напомнила мне, что я обещал всегда и во всем тебя поддерживать, помнишь? – улыбнулся Яков. – И мне ничего не оставалось, как пойти с тобой в дом князя, тем более, что Антон Андреевич все еще был там.       Яков ненадолго задумался, потом взглянул на часы, которые показывали без нескольких минут полночь.       – Аня, давай закончим наши воспоминания об этом деле завтра, – сказал он, – тем более, что пока, как я понимаю, мы не нашли ничего, чтобы как-то помогло нам понять, что пытался сообщить тебе князь.       – Давай, – с непривычной готовностью согласилась Анна и протянула мужу руку. Яков Платонович помог ей подняться, а она прижалась к нему, заставляя забыть те неприятные для обоих события.       Утром Анна Викторовна снова проснулась с тяжелой головой и ощущением, что находится под прицелом. Ей опять снилось, что в нее кто-то целится из револьвера, ее снова затягивала эта страшная черная воронка направленного на нее оружия – вот только она никак не могла понять, в чьих же руках оно находится. Судя по всему, Яков Платонович тоже провел не лучшую ночь в своей жизни – был он мрачен и неразговорчив, и только когда смотрел на жену, в его глазах появлялось подобие улыбки.       Штольманы наскоро позавтракали в номере, а когда ровно в девять часов спустились в вестибюль, то обнаружили там, как всегда, пунктуального, улыбающегося Владимира Николаевича Варфололмеева. Ехать в Царское село снова пришлось на лошадях, дело в том, что Царскосельская железная дорога в связи с затянувшимся ремонтом, который начался еще в январе, работала из рук вон плохо. Поезда ходили без четкого расписания и частенько подолгу стояли в пути. Чтобы избежать неясности и задержек, Владимир Николаевич предоставил в их полное распоряжение свой экипаж и пару отличных лошадей. К тому же, свой экипаж в Царском селе мог оказаться весьма полезен, если бы им понадобилось посетить какие-то места в самом Царском селе или его окрестностях.       На улице окончательно распогодилось, даже ветер стих и почти не тревожил едва распустившуюся на деревьях листву. На этот раз Владимир Николаевич предпочел для поездки открытый экипаж со складной кожаной крышей, запряженный все теми же вороными рысаками, которые, похоже, тоже пребывали в отличном настроении и нетерпеливо грызли удила и звонко скребли коваными копытами брусчатку.       Как только все удобно расположились в экипаже, кучер тронул лошадей. Экипаж, который, как и многие в столице, был на мягком ходу, весело катился сначала по Невскому проспекту, потом повернул направо и поехал по оживленной Садовой улице, с трудом протиснулся через орущий и галдящий Сенной рынок и, наконец свернул на Обуховский проспект. Солнечное летнее утро сделало свое дело, и Анна Викторовна начала с интересом поглядывать по сторонам, почти не прислушиваясь к тому, о чем в пол голоса переговаривались Владимир Николаевич с ее мужем. Весело стуча копытами, лошадки проехали по Обуховскому мосту через Фонтанку, на которой покачивались на волнах разнообразные грузовые лодки и аккуратные прогулочные лодочки. Видя, какой интерес вызвали у жены эти простенькие речные суденышки, он подумал, что до отъезда неплохо было бы устроить для нее речную, а еще лучше морскую, прогулку.       По мере удаления от центра города движение становилось все менее оживленным. Кучер,отлично знавший свое дело, пошевелил вожжами, пуская лошадей крупной размашистой рысью. Очень скоро экипаж пересек Обводной канал, выезжая за городскую черту. Несмотря на то, что еще вчера шел дождь, дорога была достаточно сухой, лишь кое-где стояли не успевшие просохнуть глубокие лужи. Дальше дорога проходила между садов и парков, примыкавших к богатым и не очень усадьбам, пока, наконец, экипаж не выехал к Триумфальной арке Московских ворот. Первую остановку решили сделать именно здесь. Следующие полчаса мужчины с большим вниманием наблюдали, как Анна Викторовна с удовольствием пьет чай с пирожками. Если Владимира Николаевича и удивил ее аппетит, он никак этого не показал. Наконец, женщина отодвинула от себя пустую чашку и удовлетворенно вздохнула. Можно было продолжать путь.       Дальнюю рогатку проехали незадолго до полудня, до Царскосельской мариинской гимназии, где их ожидал следователь, ведущий дело о похищении Кати Ушаковой, оставалось рукой подать.       Яков Платонович остался на улице, чтобы спокойно с ним побеседовать, Анну Викторовну господин Варфоломеев проводил к директрисе, которая была готова на что угодно, лишь бы найти девочку и как-то загладить свою вину. Анна попросила разрешения осмотреть вещи Кати и побеседовать с ее подругами. Однако, как утверждала классная дама, никаких особых подруг у гордой и высокомерной Кати не было. Девочка частенько рассказывала о своем отце, являющимся очень знатной персоной, хотя имени его никогда не называла. Поэтому, когда Катя не вернулась с прогулки, девочки особенно не удивились, предполагая, что ее все-таки забрал отец. В вещах Анна Викторовна тоже не обнаружила ничего интересного, обычная одежда девочки-школьницы из семьи среднего достатка – таких в ее классе было большинство.       Анна Викторовна попросила у директрисы разрешения остаться одной в комнате Кати, и получила его. Как только девочки – соседки ушли на урок, Анна сейчас же закрыла дверь и попыталась вызвать дух Кати, но та не появлялась. Анна Викторовна решила, что девочка жива и вздохнула с облегчением.       Когда она вернулась к экипажу, мужчины стояли в тени большого дерева. Яков Платонович беседовал со следователем, который, как показалось Анне, был чем-то похож на юного Антона Андреевича Коробейникова – такие же большие доверчивые глаза и пухлые щечки, постоянно покрывающиеся румянцем. До женщины доносились обрывки их разговора.       ... – Насколько я понимаю, девочку увезли в экипаже – вот у Вас в протоколе написано, – говорил Штольман, – искали?       – А то как же, – вздохнул следователь и добавил: – экипаж не нашли – как в воду канул, а вот извозчика нашли, еще третьего дня – у нас тут неподалеку, в березняке прикопан был – собаки разрыли.       Услышав последние слова, Анна Викторовна остановилась, принимать участие в беседе ей как-то расхотелось.       Яков Платонович кивнул, собственно говоря, он и не надеялся найти живых свидетелей похищения, Жан Лассаль безжалостно рубил все ниточки, что могли привести к нему следователей. Заметив, что Анна вышла из здания гимназии, Штольман оставил следователя и подошел к ней.       – Яша, я попыталась вызвать дух Кати – он не пришел, – доложила Анна и добавила:       – думаю, девочка жива.       – Хорошо, – кивнул Яков.       – А как у вас? – спросила Анна. – Нашли что-нибудь интересное.       – Как всегда, – развел руками Яков, – ни единой улики.       – Значит придется снова побеспокоить Нину Аркадьевну, – вздохнула Анна Викторовна, – должна же она нам помочь.       – Похоже, ты права, если мы хотим поймать Лассаля, то нам действительно придется воспользоваться помощью госпожи Нежинской и князя Разумовского, – неохотно согласился Яков, – вот только бы знать, что они и правда хотят помочь, а не навредить.       – Ничего, – улыбнулась Анна и дотронулась до руки мужа, – ты же будешь со мной.       – Я всегда с вами, Анна Викторовна, всегда и во всем, – в первый раз за день весело улыбнулся Штольман.       Несмотря ни на что, обратно в Петербург Анна Викторовна желала ехать по Царскосельской железной дороге, решив, что раз уж сегодня они больше никуда не торопятся, то могут себе это позволить. Варфоломеев подвез их к зданию вокзала и откланялся, оставив дожидаться поезда. Штольманам повезло, поезд должен был отправиться в Санкт-Петербург чуть больше чем через час, во всяком случае так им сообщил дежурный по вокзалу. Анна Викторовна ничуть не расстроилась – она как раз успела попробовать местные пирожки. И ровно через сорок минут после отправления они прибыли на Царскосельский вокзал Санкт-Петербурга. Анна была потрясена тем, что дорога заняла так мало времени, ведь на лошадях они добирались почти четыре часа.       ... Войдя в номер, Яков Платонович устало опустился в кресло и откинулся на его спинку, закрывая глаза. Анна Викторовна тоже чувствовала себя уставшей, но все же подошла к мужу и коснулась пальчиками его щеки.       – Устал? – ласково спросила она.       – Да ну! – махнул рукой Яков. – Весь день впустую!       Он нежно прижал руку жены к губам и спросил:       – А как ты себя чувствуешь? Как Петр Яковлевич?       – Хорошо, – улыбнулась Анна и дотронулась рукой до своего живота: – Петр Яковлевич тоже.       Она присела на подлокотник кресла.       – Может быть и не совсем впустую, – задумчиво произнесла она. – Девочки, которые учатся в том же классе, что и Катя, хором рассказывают, что она все время твердила о том, что ее отец – какая-то очень важная персона и он того гляди ее заберет.       – Ну, возможно, это просто разговоры, – устало пожал плечами Яков, – мне кажется, дети, по каким-то причинам лишенные родительской любви, часто выдумывают такие вещи – это просто ее фантазии.       – Может быть, – вздохнула Анна, – но, может быть, госпожа Ушакова ей что-то рассказывала? Как ты думаешь?       – Не знаю, – покачал головой Яков Платонович и раздраженно добавил: – Но знаю, что мы не сдвинемся с места, пока не выясним, кто отец этой девочки – думаю, что все дело именно в этом. Не зря же Нина Аркадьевна нас столько времени водит за нос.       – Яша, а где она жила в Петербурге? – спросила Анна.       – Снимала квартирку на Литейном проспекте, а что? – удивился Яков и подозрительно посмотрел на жену.       – Да просто подумала, где можно попробовать ее вызвать, – вздохнула Анна Викторовна. – Едва ли она придет сюда, если ни разу в жизни здесь не была.       – Понятно, – кивнул Яков, а про себя немного смущенно подумал: " Вообще-то – была, правда, не в этом номере – но вам, Анна Викторовна, лучше об этом не знать".       – Хорошо, – улыбнулась Анна, – а ты попросил Владимира Николаевича узнать, есть ли связь между Фонтанкой и Кириллом Владимировичем?       – Да, – кивнул Штольман, – он постарается узнать всё, что сможет, о недвижимости князя – насколько я понимаю, у него было несколько поместий, одно из которых в Затонске; и Бог весть, что еще в Петербурге и Москве; возможно, что-то было и на Фонтанке.       – Придется подождать.       Анна Викторовна поднялась и прошлась по комнате, потом повернулась к мужу и спросила:       – Продолжим вечер воспоминаний?       – Ты все-таки думаешь, что эти – по правде говоря, не самые приятные воспоминания – могут нам как-то помочь? – устало спросил Яков.       – Я думаю, что мы должны во всем разобраться, – тихо, но уверенно ответила Анна и удобно устроилась в ушастом английском кресле, которое ей настолько нравилось, что она всерьз подумывала приобрести такое в кабинет Якова Платоновича, а лучше – два. Яков Платонович ненадолго задумался.       – Хорошо, – согласился он, – возможно, ты права. Сейчас, когда прошло столько лет, эмоции утихли – может быть, все будет выглядеть не так, как выглядело тогда? Итак, на чем мы остановились?       – Вчера мы остановились на том, как мы с тобой случайно встретились на улице и пошли в усадьбу князя, – напомнила Анна Викторовна и продолжила: – Антон Андреевич все еще был там – в кабинете Кирилла Владимировича.       – Точно, я спросил его, нашел ли он что-нибудь интересное, но он предположил, что самые важные документы находятся в сейфе, но, к сожалению, он не смог найти ключ, – добавил Яков и усмехнулся: – Велел ему отправить городового за слесарем, а он возмутился, что тогда мы прокопаемся здесь до утра.       – А потом я увидела Кирилла Владимировича – он сидел за своим письменным столом, – кивнула Анна Викторовна. – И подумала, что попытаюсь все выяснить у него самого.       – Мне показалось, что в моем присутствии и в присутствии Коробейникова, князь, возможно, не захочет с тобой разговаривать, – вспомнил Яков Платонович, – отправил Антона Андреевича осматривать другие помещения в доме, а сам решил опросить прислугу, что, собственно говоря, и сделал. Лакей князя подтвердил, что видел, как его хозяин ранним утром шел в сад с дуэльными пистолетами, но утверждал, что ни о чем его не спросил – не мог он его светлости "допрос учинять" – конечно, он прав – не дело лакея задавать вопросы своему хозяину. Сам же он утверждал, что все время находился на заднем крыльце вместе с горничной, которая позже это подтвердила, но больше они никого не видели.       Штольман замолчал, потом улыбнулся и произнес:       – Все время хотел спросить, как тебе удалось уговорить Кирилла Владимировича отдать ключ от сейфа?       – Сейчас я совсем не уверена, что князь хотел отдать ключ мне, – задумчиво ответила Анна, – похоже, что он предназначался не мне, а госпоже Нежинской, которая за ним и пришла. Думаю, Кирилл Владимирович считал меня... не особенно умной и был совершенно уверен, что Нина Аркадьевна сумеет легко забрать у меня не только ключ, но и все содержимое сейфа.       Анна помолчала, раздумывая.       – Но тогда мне пришлось уверит князя, что при всем уважении к тебе, я никогда не верила и не верю в то, что ты о нем говоришь, – вздохнула Анна и, виновато посмотрев, на мужа и добавила: – сейчас я сомневаюсь, что он поверил, но я все-таки попросила его помочь мне найти убийцу и избавить его честное имя от кривотолков. В тот момент, мне показалось, что это сработало – он почти сразу отдал мне ключ. Не знаю, где он был спрятан, – развела руками женщина, – но он просто упал на пол. Я подняла его и попыталась продолжить беседу с Кириллом Владимировичем, но тот продолжал молчать. Анна Викторовна встала и прошлась по комнате.       – Я задала ему прямой вопрос: "Кто Вас убил?" – останавливаясь перед мужем, сказала она, – он не ответил решила, что он просто не хочет, но, похоже, он действительно не видел своего убийцу. Я подумала, зачем тогда он дал мне ключ? – Как я теперь понимаю, ответ на этот вопрос вошел в кабинет в образе Нины Аркадьевны Нежинской.       Анна тяжело вздохнула и продолжала:       – А я повела себя как полная дура. Но, в свое оправдание должна тебе сказать, что она была очень убедительна, когда говорила, что в сейфе находятся ее личные письма и что она не может допустить, чтобы их читали посторонние люди – я поверила!       Анна покачала головой:       – Как я могла? – Ведь видела же, как усмехался Кирилл Владимирович.       – Не переживай, – улыбнулся Яков Платонович, – в лице Нины Аркадьевны мир потерял великую актрису.       – Потом, я, конечно, спохватилась – попыталась забрать у нее эту папку, – продолжила Анна, – но Нина Аркадьевна наставила на меня револьвер... Как только она вышла из кабинета, я бросилась следом, хотела закричать, распахнула дверь – за ней стоял Жан Лассаль. Честно говоря, я испугалась... Наверное, если князь меня видел в тот момент – он веселился от души, – грустно закончила Анна Викторовна.       – Ну, потом я, конечно, нашла Антона Андреевича, который разговаривал с горничной, – подумав, добавила Анна, – и сказала ему, что Лассаль и Нежинская находятся в доме.       – Но было уже поздно, – закончил Штольман. – Нежинская с папкой ушла, а вот Лассаль, как стало ясно позже, остался.       Анна Викторовна снова устроилась в своем любимом ушастом кресле. – Мы с Антоном Андреевичем побегали по дому, разумеется, никого не нашли, – кивнул Штольман.       – До сих пор удивляюсь, как вы с Антоном Андреевичем меня не убили, – улыбнулась Анна и посмотрела на мужа.       – Да уж, Анна Викторовна, удивили вы меня тогда, – усмехнулся Яков, – а с другой стороны – мы с Антоном Андреевичем тоже хороши – оставили вас одну, а в дом мог войти кто угодно! Да, собственно, и вошел.       Яков Платонович подумал и закончил:       – Думаю Нина Аркадьевна все равно забрала бы у тебя этот ключ, даже если бы ты ей не поверила – навела бы на тебя револьвер или ударила по голове – да мало ли, что она могла еще придумать – так что, не переживай.       – Может быть и так, – согласно кивнула Анна Викторовна и спросила. – Что было дальше?       – А потом раздался женский крик, – вспомнил Яков Платонович, – и мы с Коробейниковым бросились туда, но горничная уже была мертва.       Он немного помолчал и добавил:       – А лакей, увидев убитую горничную, так перепугался, что упал на колени и умолял забрать его в арестантскую, – усмехнулся Яков, – представляешь себе, давать показания согласился только в управлении – пришлось пойти навстречу и попросить Коробейникова отвезти его в полицию. Кстати, он сказал, что Лассаль – как привидение: приходит – уходит, когда захочет – за ним не уследишь. А я по собственному опыту знаю, что господин Лассаль большой мастер уходить от слежки и скрываться, так что он вполне мог прийти в дом князя так, что его никто не видел, и так же уйти.       Яков подумал и продолжил:       – Кроме того, когда мы пытались поймать Нежинскую с документами, то вышли на заднее крыльцо, там стояла целая кадка точно таких же камней, каким был убит князь. Что характерно, нигде больше мы с Коробейниковым таких камней не видели. Получается, что убийца должен был сначала прийти к дому, взять камень и только потом идти в сад – чужой человек едва ли мог это проделать, а вот Лассаль... Он вполне мог выйти вслед за князем из дома, прихватить камень и никем незамеченный пойти за ним в сад, где тот ждал меня. И еще, кто-то ведь должен был перехватить письмо – я ведь ничего не получил, а вот князь, судя по всему, был уверен в обратном, раз пришел в сад с пистолетами. Перехватить письмо можно было только в доме князя, до того, как оно попало на почту – значит, сделать это мог тоже только кто-то из своих.       Яков посмотрел на жену и улыбнулся:       – А ты, пока нас не было, все время пыталась разговорить Кирилла Владимировича?       – Пыталась, чего только ему не наговорила, – вздохнула Анна, – но он все равно молчал.       Штольман кивнул и улыбнулся:       – Понимаю...       – А ты сказал, что князь – упрямец, и что раньше мои подозреваемые были сговорчивее, – напомнила Анна.       – А ты спросила, не упрямлюсь ли я больше? Верю ли, что духи с тобой говорят? – улыбнулся Яков, – Я ответил тебе совершенно честно, что не могу не верить, но и понять этого никогда не смогу...       – А теперь? – спросила Анна, пристально глядя на мужа. – Так и не смог понять?       – Теперь? – задумчиво переспросил Яков и ответил: – Теперь я все еще не могу объяснить твой дар – но я люблю тебя такой, какая ты есть – и тебя, и нашу дочь...       Они немного помолчали.       – Потом ты отвез меня в гостиницу и ушел, а мне так хотелось, чтобы ты остался, – с сожалением произнесла Анна, – правда, пообещал, что завтра приставишь ко мне охрану.       – Я не мог остаться, – покачал головой Штольман, – должен был забрать папку с документами у Нежинской, пока она не уехала.       – Кстати, а как тебе удалось уговорить Нину Аркадьевну отдать документы? – поинтересовалась Анна Викторовна.       – Просто зашел и забрал, – пожал плечами Штольман.       – И она отдала? – поразилась Анна.       – Обозвала меня "влюбленным фараоном", потом пыталась напугать – грозила всякими карами: арестом, убийством, – усмехнулся Яков и, став серьезным, добавил: – Знаешь, мне показалось, что когда я забрал папку, она впала в такое отчаяние, словно от этих документов зависела ее жизнь.       – Возможно, так и было, – задумчиво произнесла Анна Викторовна.       Яков пожал плечами:       – Я сто раз предлагал ей уехать – она меня не слушала, что я еще мог сделать? Анна Викторовна понимающе кивнула.       – А утром я поехал в Михайловское – мне нужно было поговорить с Гордоном Брауном, – продолжил рассказ Штольман, – Обнаружил, что вся его команда собирается уезжать – мне показалось это странным, но я решил разобраться с этим позже. Гордон Браун был снова пьян, однако, на этот раз он, прямо-таки, жаждал общения. Штольман усмехнулся:       – Мистер Браун поведал мне, что его "dear Nina" – английская шпионка. Пришлось огорчить его сообщением, что это уже давно не тайна. А потом он рассказал мне о своей работе, и я понял, что ни в коем случае не могу допустить, чтобы он и его исследования оказались за пределами России.       Яков Платонович подошел к буфету. Он вынул из него графин с коньяком, бокал и тарелочку с несколькими дольками лимона – неторопясь наполнил бокал и одним глотком выпил.       – Все так серьезно? – нахмурившись спросила Анна.       Штольман кивнул и снова наполнил бокал.       – Более чем, – наконец заговорил он. – Гордон Браун и правда был гением: он создал оружие будущего – оружее способное при минимальных затратах уничтожать живую силу протвника сотнями и тысячами...       – Господи, – потрясенно произнесла Анна, – но это же ужасно!       – Хотелось бы верить, что такое оружие никогда не будет использовано, – сказал Штольман, – возможно, только осознание того, что оно существует, сможет удержать противника от нападения, – он немного помолчал и закончил: – как ты понимаешь, допустить, чтобы его получили враги Российской Империи было немыслимо. Он проглотил содержимое бокала, и взял дольку лимона, но графин с коньяком пока убирать не стал. Анна подошла к столу и тоже потянулась за долькой лимона.       – Аня, расскажи, как ты снова оказалась у Магистра? – спросил Яков Платонович и взял женщину за руку. Она послушно присела к столу.       – Утром, когда я пыталась разобрать вещи, – начала рассказ Анна, – пришел Кирилл Владимирович. Он показал мне, как Лассаль перекладывает из саквояжа в сейф пачки денег, в это время в кабинет вошел лакей – принес чашку кофе, князь его отослал, а Лассаль сказал, что у этого лакея и горничной роман – они все время шепчутся по углам – словно что-то замышляют и предлагал их уволить.       – Лакей это подтвердил, – согласно кивнул Яков, – он рассказал Антону Андреевичу, что на днях видел, как француз принес целый саквояж денег. Но ведь когда сейф открыла Нежинская, денег в нем не было.       – Я спросила князя, кто убил горничную, – продолжила Анна, – он показал, как Лассаль сначала требует, чтобы она сказала, где деньги – она успела закричать – он ее убил.       Анна Викторовна вздрогнула, вспоминая страшное видение.       – Получается, князь знал, что лакей украл у него деньги, – задумчиво сказал Штольман, – и Лассаль тоже это знал. Сам-то лакей, разумеется, все валил на француза: и украл он, и князя убил тоже он. Когда Коробейников его отпустил, тот сразу же попытался пуститься в бега. Француз ждал его в доме князя, и как только тот достал деньги, застрелил. Однако, даже умирая, лакей утверждал, что не убивал князя, а только украл деньги – обычно, перед смертью не лгут. Горничная, конечно, о краже знала – ключ-то от сейфа нашла она.       – Ты все-таки считаешь, что Кирилла Владимировича убил Лассаль? – уточнила Анна.       – Смотри: убить князя могли четверо: Лассаль – и мы с тобой не нашли ничего, что бы это опровергало; лакей – но он перед смертю поклялся, что это не он; Элис Лоуренс – она назначила встречу, но, по словам доктора, сообщила ему, что встреча не состоялась; господин Жиляев – помощник Увакова, если предположить, что он приехал в Затонск накануне.       – И все-таки я не могу поверить, что это могла сделать Элис, – покачала головой Анна Викторовна.       – Даже сейчас, когда ты знаешь, что было дальше? – немного удивился Яков. – Помнишь, что она сделала, как только господин Варфоломеев привез ее в Петербург?       – Что значит "сделала"? – изумилась Анна. – Должно быть, те события вновь вызвали обострение ее болезни, в чем же здесь ее вина?       – Аня, она очень умело несколько месяцев морочила голову профессиональной сиделке; доктору Милцу; князю, которого уж точно нельзя назвать доверчивым; да и тебе тоже, притворяясь психически ненормальной, – произнес Штольман и поинтересовался, – неужели ты веришь в то, что она снова заболела? Первое, что она сделала, оказавшись в столице, она связалась с английским посланником – тот нашел в Англии каких-то ее дальних родственников, и она сейчас же – заметь, очень вовремя – "заболела". Посланник незамедлительно потребовал передать "несчастную" на попечение родственников, наша сердобольная императрица посочувствовала бедной девочке, и – Элис Лоуренс – важнейший свидетель сразу по двум делам, не сказав господину Варфоломееву ни слова, отправилась в Туманный Альбион.       – Все так, – вздохнула Анна, – и все-таки мне не верится, что Элис совсем не тот человек, которого я знала.       Штольман беспомощно развел руками, помолчал и задумчиво произнес:       – Но есть одно "но", едва ли Элис Лоуренс могла перехватить письмо господина Разумовского, адресованное мне. Вообще, я думаю, вся эта история развивалась так – сначала князю назначила встречу Элис, он решил воспользоваться ситуацией и написал письмо мне. Лассаль, я все-таки думаю, что это был он, перехватил письмо, вероятно, чтобы не допустить моего присутствия на месте убийства – я ведь мог и помешать. А вот дальше события могли развиваться двумя разными путями: князя мог убить Лассаль – как я знаю по собственному опыту, он умеет быть незаметным, да и убивать ему не привыкать; но, тогда не совсем понятно, почему он не схватил Элис? Во-первых, она могла стать ненужным свидетелем убийства, а во вторых, она была очень нужна господам Увакову с Жиляевым. Правда, мисс Лоуренс не так проста, как кажется, возможно, они просто не смогли ее поймать.       Яков помолчал и продолжил:       – Но князя могла убить и Элис – она тоже отлично ориентировалась и в доме, и в саду, да и опыт у нее был – госпожу Курочкину-то она ведь убила и именно таким образом.       – Яша, перестань, – прервала его рассуждения Анна, – ты прямо из нее какое-то исчадие ада сделал. Я ведь видела ее в тот день – она была совсем не похожа на человека, который только что совершил убийство.       – Ты полгода с ней общалась, и она была совсем не похожа на здорового человека, – пожал плечами Яков Платонович и добавил: – Она не сказала ни слова об убийстве князя, а между тем она не могла об этом не знать – она ведь была там в это время; и если не убивала сама, то должна была быть свидетелем произошедшего.       – И все-таки я не хочу верить в то, что Элис причастна к убийству князя, – вздохнула Анна Викторовна.       Она посмотрела на мужа и улыбнулась:       – Кажется, мы отвлеклись. Как только князь показал мне деньги и убийство горничной, я сразу пошла в полицейское управление, чтобы рассказать об этом тебе, а по дороге ко мне подошел Магистр, и... очнулась я в том жутком месте.       – В бункере, где Гордон Браун проводил испытания своего оружия, – кивнул Яков.       – Когда я пришла в себя, со мной была какая-то чуднАя женщина, с такими странными тонкими косичками вот здесь, – женщина показала на свои виски, – она сказала, что она "при Магистре".       Анна Викторовна помолчала, собираясь с силами.       – В соседней комнате, в которую вела железная дверь, лежали два мертвых солдата с зелеными лицами, – сказала Анна и закрыла глаза руками.       Штольман подошел к жене, положил руки ей на плечи и поцеловал в макушку.       – А меня господин Уваков арестовал, когда я выезжал из Михайловского, – усмехнулся Яков Платонович, – обвинил меня в убийстве князя. В управлении он еще предъявил мне обвинение в пособничестве английской шпионке Элис Лоуренс, а я, в свою очередь, потребовал сообщить о моем аресте Владимиру Николаевичу – до этого отказался отвечать на какие-либо вопросы. Разумеется, Уваков этого делать не собирался и впрямую запретил что-либо предпринимать и господину полицмейстеру. Яков Платонович снова сел за стол, наполнил бокал коньяком и залпом его выпил.       – Надо было видеть торжество в глазах Ильи Петровича, когда он распорядился закрыть меня в клетке в дежурной части, – Штольман покачал головой, – не знаю, пошел бы господин Уваков до конца или собирался просто на некоторое время меня изолировать, пока Гордон Браун не покинет пределы Российской Империи, а он не найдет мисс Лоуренс – но я точно знал – сидеть в клетке мне некогда.       – Да, – вспомнила Анна Викторовна, – ведь Антон Андреевич намекал, что ты однажды воспользовался его доверием, мне показалось, что он был на тебя обижен.       – Должно быть, так и есть, – кивнул Яков и усмехнулся, – мне пришлось приставить к его горлу его же револьвер, а потом закрыть в клетке вместе с дежурными. Яков Платонович сокрушенно покачал головой:       – Никогда его об этом не спрашивал, но думаю, в тот момент он поверил и в то, что я убийца, и в то, что английский шпион. Но у меня не было другого выхода – я, конечно, попытался его успокоить – объяснить, что вся вина за побег на мне, а он не виноват – однако, не уверен, что тогда он все понял правильно: все уговаривал меня одуматься, переживал, думал, что я все только усложняю. А я и объяснить ему ничего не мог. Штольман поднялся и взволнованно заходил по комнате.       – Но, слава Богу, Антон Андреевич человек великодушный – со временем он меня простил. Я зашел в ближайший трактир, обменял свой котелок на картуз, да еще и разжился накидкой с капюшоном – теперь узнать меня на улице было непросто. Потом пошел на конспиративную квартиру, следом собрались и Франт с Жуком, похоже, они дежурили возле управления. Я написал письмо Варфоломееву и предложил одному из них доставить его адресату, кажется они были удивлены, когда увидели адрес – похоже, они до сих пор не догадывались, что за мной стоял глава службы безопасности самого Государя. Отезти письмо вызвался Франт, он сейчас же спрятал конверт во внутренний карман. Жук, которому накануне я поручил присматривать за тобой, сообщил, что тебя увез, судя по описанию, Магистр. Наверное, чего-то подобного я и боялся – не мог Магистр так легко отказаться от своих планов, а тебе в них было отведено центральное место. Жук виновато доложил, что ты сама села в экипаж, вот он и растерялся, а когда опомнился, ты уже была далеко.       – Как же все-таки ты меня нашел? – тихо спросила Анна. Яков Платонович надолго задумался. Анна молча ждала.       – Иногда мне кажется, что все, что со мной тогда произошло, мне только привидилось, – произнес Яков, – а иногда я совершенно уверен, что видел именно то, что видел... Как только филеры отправились на твои поиски, и я остался в комнате один, свеча сама собой упала на лежащий на столе листок бумаги, и на нем стали проявляться слова, точнее, одно слово, но написанное много раз – слово "химия", а потом в огне появилась ты. Честно сказать, я подумал, что схожу с ума...       – Значит, он все-таки помог, – прошептала Анна.       – Кто – "он"? – не понял Яков.       – Один из убитых Магистром солдат – он явился мне в том страшном бункере, и я попросила его о помощи, – грустно ответила Анна.       – Мне понадобилась пара минут, чтобы осознать то, что произошло и понять, где тебя искать,– закончил Яков.       – Этот безумный человек требовал, чтобы я вызвала Люцифера, – произнесла Анна, – я пыталась объяснить ему, что не могу этого сделать, но он меня не слышал. Штольман заметил, как Анна нервно тискает юбку на коленях, и присел перед ней на корточки, закрывая ее руки своими.       – Аня, давай остановимся – не надо дальше, – мягко произнес Яков, глядя в полные слез глаза жены.       – Я почти ничего не помню, – жалобно сказала она, – помню ту странную женщину с перерезанным горлом, помню Магистра раздетого по пояс...       Женщина содрогнулась от ужаса и омерзения.       – А потом появился ты и все сразу закончилось... Чудовища испугались и попрятались в самые темные щели, – закончила она и улыбнулась сквозь слезы.       – Аня, я здесь – значит никакие чудовища не посмеют к тебе приблизиться, – Яков выпрямился и привлек ее к себе.       Она покорно поднялась и прижалась к его груди, ощущая, как по телу разливается тепло.       Несмотря на тяжелые воспоминания, Анне Викторовне удалось быстро уснуть и отлично выспаться в объятиях любимого мужа. Женщину разбудил солнечный лучик, который проскользнул в спальню между плотными портьерами и начал нахально ласкать ее обнаженное плечо. Она осторожно пошевелилась, но сейчас же оказалась в крепких объятиях Якова.       – С добрым утром, Анна Викторовна, – промурлыкал он, щекоча губами волосы на ее затылке, – как вам спалось?       – Прекрасно, – ответила Анна и счастливо улыбнулась.       Она сладко потянулась, поворачиваясь к нему лицом, обняла за шею и, не говоря ни слова, прильнула к губам...       ...Каминные часы показывали без десяти минут полдень, когда Штольманы наконец приступили к завтраку. Анна Викторовна с удовольствием поднесла к себе большую чашку чая с долькой лимона и шумно, с удовольствием вдохнула.       – Чем займемся? – спросила Анна Викторовна и щедро полила густой сметаной пышные румяные оладушки, – Как я понимаю, Владимир Николаевич пока ничего о собственности князя нам не сообщил?       – Не сообщил, – подтвердил Яков, с улыбкой глядя на совсем немаленькую горку одадьев на тарелке жены, и пожал плечами: – Погода хорошая, можно погулять или покататься на лодке по каналам или по Неве.       – Очень хорошо, – кивнула Анна Викторовна, пододвигая мужу опустевшую чашку из-под чая, – пойдем на Литейный.       – Куда? – Штольман поставил на стол большой пузатый чайник и переспросил: – На Литейный?       – Ну, да, – кивнула Анна и потянулась за заново наполненной чашкой, – ты же сказал, что Нина Аркадьевна жила на Литейном – вот туда и пойдем.       – Хочешь рассказать ей про Катю? – спросил Штольман и налил себе еще кофе.       – Да, – кивнула Анна Викторовна и добавила: – Может быть, она все-таки расскажет, кто отец Кати? Или будет и дальше рисковать жизнью своей дочери?       Штольман пожал плечами:       – С Ниной Аркадьевной никогда ни в чем нельзя быть уверенным.       – Вот и посмотрим, – кивнула Анна Викторовна, с сомнением глядя то на свою опустевшую тарелку, то на блюдо посреди стола, на котором еще лежали несколько аппетитных оладушек.       Должно быть, придя к согласию сама с собой, Анна решительно отодвинула от себя тарелку и посмотрела на мужа:       – Идем?       Штольманы, взявшись за руки, медленно шли по залитому солнцем Невскому проспекту. Время от времени мимо них, гремя тяжелыми чугунными колесами по железным рельсам, неспешно проезжали двухэтажные трамвайчики конно-железной дороги – "империалы", которые тянули могучие лошади-тяжеловозы с толстыми мохнатыми ногами и пышными длинными гривами. Один раз, громко тарахтя мотором, мимо промчался красный блестящий автомобиль, пускающий из выхлопной трубы клубы вонючего дыма. Ожидающий пассажира извозчик едва удержал своего шарахнувшегося в сторону серого в яблоках рысака и долго ругался вслед давно скрывшемуся с глаз автомобилю, потрясая кнутом. Наконец, Яков с Анной повернули на Литейный. Яков Платонович огляделся, пытаясь вспомнить, нужный дом и решительно повел Анну к парадному. Пожилой дворник, одетый несмотря на жаркую погоду в стеганый жилет, с трудом вспомнил события десятилетней давности и подтвердил, что именно здесь проживала фрейлина ее Величества. К удивлению Штольманов квартира оказалась свободна и консьержка с удовольствием проводила их туда и отперла дверь. Квартирка, действительно, была небольшая и очень пыльная. Не успев войти, Анна Викторовна была вынуждена достать носовой платок и прижать его к носу. Яков Платонович недолго пошептался с консьержкой, что-то вложил ей в руку, и женщина, понимающе кивая, оставила их одних.       – Ну, Анна Викторовна, у нас есть полчаса, – произнес Штольман.       Анна кивнула, осмотрелась и подошла к окну. Она осторожно раздвинула пыльные шторы, пуская в тесную комнату яркий солнечный свет, в котором сразу стала видна медленно плывущая в воздухе густая пыль, и повернулась к мужу.       – Яша, обними меня, – попросила женщина, помня свои предыдущие встречи с духом Нины Аркадьевны, она не хотела рисковать здоровьем Петра Яковлевича.       Яков кивнул, поставил трость на подставку и подошел к Анне. Она позволила ему себя обнять, и прижалась лбом к его груди.       – Дух Нины Аркадьевны Нежинской, – медленно произнесла она, – приди...       Едва она произнесла формулу вызова, как ее обдала волна колючего холода, заставляя съежиться. Анна оглянулась – госпожа Нежинская, точно такая, какой она ее помнила, равнодушно смотрела куда-то сквозь нее.       – Нина Аркадьевна, ваша дочь в беде, – быстро заговорила Анна, – помогите нам – скажите, кто ее отец.       Нина Аркадьевна посмотрела Анне в глаза, потом ее вгляд скользнул ниже, останавливаясь на животе. Женщина непроизвольно закрыла его руками, а в следующее мгновение ощутила непривычно мягкий толчок в солнечное сплетение. Видя, как Анна обняла живот, Яков резко рванул ее за руку, изо всех сил прижимая к себе...       – Яша, отпусти меня, пожалуйста, – Анна завозилась в руках мужа, пытаясь высвободиться.       – Аня, как ты? – взволновано спросил Штольман, отстраняя от себя жену и заглядывая ей в глаза.       – Все хорошо, – улыбнулась она и с сомнением добавила: – Кажется, Нина Аркадьевна не захотела причинять боль Петру Яковлевичу.       – Ну и слава Богу, – с облегчением вздохнул Яков.       Анна Викторовна оглянулась, что-то ища глазами.       – Яков Платонович, а здесь может быть бумага и карандаш? – спросила она.       Штольман подошел к комоду и выдвинул верхний ящик, он вынул оттуда несколько слегка пожелтевших листов бумаги и короткий карандаш.       – Неужели она все-таки тебе кого-то показала? – недоверчиво улыбнулся Яков.       – Сейчас-сейчас, – кивнула Анна и начала что-то быстро рисовать.       Штольман встал рядом и завороженно следил за тем, как карандаш легко скользит по бумаге, и на белом листе вдруг возникает человеческое лицо.       – Вот, – произнесла Анна Викторовна, удовлетворенно рассматривая получившийся портрет, – надо показать Владимиру Николаевичу, может быть, узнает.       Яков Платонович взял листок из рук жены и задумчиво произнес:       – Можно и не показывать – я знаю, кто этот человек...