Однострочники по новейшей трилогии Звёздных войн (TFA и TLJ)

Дёрнув поводья, я направляю свою кобылу вдоль тропинки между рядов тростника, ведущей к прогалине, где уже начали убирать урожай. Работа кипит. Смуглые руки проворно сгребают срезанные стебли и, связывая их в огромные охапки, бросают на повозку. Когда рабы замечают меня, возня замирает. Но лишь для того, чтобы через несколько мгновений возобновиться с новыми усилиями. Главный по участку, Финн, поспешно подбегает ко мне и, застыв в подобострастной позе, произносит: — Всё в порядке, синьор Кайло. Я думаю, к вечеру мы здесь закончим. Жалкий слизняк. Он думает, что таким образом ему удастся заполучить моё расположение. Я обвожу взглядом согбенные фигуры одетых в полотняные рубахи мужчин. Но на самом деле с недавних пор меня волнует лишь один из них. Ну конечно, вот он — отчаянно врубается мачете в зелёные заросли, как и всегда. Он тощий, но жилистый, и мне кажется я вижу, как двигаются под припылившейся тканью упругие мышцы. Интересно, что представляет он в этот момент? Вдруг он поворачивается. От резкого движения рыжие волосы мелькают огненной вспышкой. В его взгляде нескрываемая ненависть. И я знаю, что он бы с удовольствием кинулся на меня и раскроил острым лезвием череп. И останавливают его лишь крупицы благоразумия и револьвер, заткнутый за мой пояс. Раб не должен так смотреть на господина, но он молчит, а значит, у меня нет повода преподать ему урок. Пока нет. Он отводит взгляд и возвращается к работе. Я молча киваю Финну и, подхлестнув лошадь, тороплюсь к следующему участку. *** Когда дон Вандерлей Леонсио Сноук, хозяин фазенды «Супримаси», три недели назад подвёз дюжину новых рабов, я был доволен. В прошлом сезоне мы расширили посевы, и имеющиеся работники не справлялись. Я приказал женщине с кухни отвести их к хижинам и покормить. И лишь потом решился задать вопрос: — Тот белый раб, откуда он? — Помнишь старого Брендола Хакса? Он умер недавно, оставив уйму долгов. Ты же знаешь, в таких случаях устраивают аукцион. Я перехватил лучших его рабов по удачной цене, а тот парень шёл в нагрузку. — Но он такой светлый. Его кожа белее вашей и моей. — Кто знает, может покойный развлекался с одной из своих квартеронок. Плод такой связи всё равно раб. — А его руки. Думаете, от него будет толк на уборке тростника? — Господь Всемогущий, Кайло, избавь меня от своих рассуждений. Право дело, не к пряхам же его пристраивать. Я промолчал тогда, выражая согласие, хотя ладонь машинально сжалась на рукояти моей верной плети. *** Он никогда не перечит и выполняет приказы. Я не знаю, чем он занимался у прежнего хозяина, но считаю ниже своего достоинства расспрашивать его об этом. Он держится особняком и будто старается что-то доказать, усердствуя на плантации. Может, желает усыпить мою бдительность? Но взгляд — взгляд его выдаёт. И мне лишь остаётся ждать повода. И он не подводит меня, устроив побег в один прекрасный день. Как ни странно, это заряжает меня энергией, которую, казалось, он старательно высасывал своей дерзостью весь прошедший месяц. Я даже не докладываю о происшествии дону Сноуку, не сомневаясь, что максимум через двое суток беглец будет стоять передо мной. Местные охотники на беглых рабов знают своё дело, а этот ещё и приметный своей рыжиной — такой редкой в наших краях. Я ошибаюсь, но всего на день. И когда его швыряют к моим ногам, я не могу удержаться и пинаю в бок носком сапога. — К столбу этого ублюдка! Финн и его дружок, По, с готовностью подхватывают ослабевшее тело и тащат на задний двор, где располагается самая пугающая рабов вещь. Толстый, грубо обтёсанный столб из тёмного дерева. Прежде чем поднять ему руки и заковать их в кандалы, они стаскивают грязную рубаху, и я впервые вижу его голое тело. Глядя на выступающие сквозь кожу рёбра, я чувствую странную дрожь, пронзающую меня, и надеюсь, что никто не заметил моего замешательства. Я молча наблюдаю, как По протискивает между его зубов деревянный кляп и пытается закрепить его при помощи завязок. Он старательно отворачивает голову, и тогда По бормочет: «Эй, не артачься, для твоего же блага». В это время я приказываю согнать всех не занятых на работах к месту экзекуции. Хотя бы раз в месяц кого-то нужно наказывать у столба. Запуганный раб — хороший раб. Он поворачивает голову и смотрит на меня так же, как много раз до этого. Дерзко и с ненавистью. Я перехватываю поудобнее рукоять плети и наношу первый удар. Я даже не вкладываю в него всей силы, но белоснежную тонкую кожу рассекает надвое, а тело у столба инстинктивно дёргается. Я не даю ему времени перевести дух, и бью ещё раз. И ещё. Кровавые полосы ложатся причудливым узором, кожа расползается, являя моему взору ярко-алую плоть. И ещё. Теперь я поднимаю взгляд и вижу, как судорожно сжимаются его тонкие, не успевшие до конца загрубеть пальцы. И ещё. Рыжая голова мотается из стороны в сторону, словно это способно облегчить боль. И ещё. Кровь струится из ран, пачкает его штаны, пачкает мою плеть. Капает на потемневшую землю у его ног. И ещё. В ушах стоит гул. Я не знаю, то ли бешенные удары сердца отдаются в голове, то ли ропщут стоящие рядом женщины. Наконец, я останавливаюсь. Мне едва удаётся слегка разжать занемевшие на рукоятке пальцы. Плеть хочется откинуть в сторону, будто её осквернило что-то очень грязное, но я пересиливаю себя и произношу как можно суровее:  — Можете снять и отнести в хижину. Мужчины послушно исполняют приказ, женщины, причитая, следуют за ними. Они залатают его. Не в первый и не в последний раз им приходится делать подобное. Когда маленькая процессия скрывается за углом, я подхожу к столбу, смотрю на уже побуревшие пятна крови на сырой земле, а потом глажу шершавую, разогретую древесину и шепчу: — Это только начало.