«и всё, что было с нами, останется горсткой пепла возьму его в ладони, развею его по ветру»
05.05.2017 Саша приходит домой с тренировки, когда за окном уже садится солнце, а город стоит в вечерних пробках. Небо окрашивается в яркие сполохи желтого, оранжевого и розового, но у Кержа нет сил любоваться закатами. Он устало садится в кресло, наслаждаясь тишиной квартиры, прикрывает глаза и думает о том, что неплохо бы отлежаться часок в горячей ванне. На минуту мысленно жалеет, что жена с детьми уехала к родителям, ведь тогда не пришлось бы набирать ванну самому, но в то же время понимает, что их отъезд сейчас очень кстати. На полпути к ванной к комнате Сашу настигает уведомление о пришедшем на телефон сообщении. Кержаков смотрит на экран смартфона, видит имя отправителя и сквозь зубы цедит: — Блять. Широков (19:48:51) «В Питере крайне дерьмовая погода, а вот бары — заебись» Саша шумно выдыхает, громко хлопает дверью и включает едва тёплую воду. Настроение резко падает куда-то в район оценки «очень хуевое», он проводит минут пятнадцать под струями холодной воды, а затем слышит ещё одно уведомление. — Широков, иди в задницу, — бросает Керж в пустоту, но все же выключает воду, вытирается насухо полотенцем, надевает домашние спортивки и берет в руки телефон: Широков (20:06:33) «Жди в гости, буду через 20 минут» Саша сверяет время — часы показывают половину девятого. Кажется, сбежать не получится. В голове мелькает дурацкая мысль сделать вид, будто его нет дома. Это глупо, это даже отчасти трусливо, но видеть Рому здесь и сейчас ему совсем не хочется. Широков в Питере — это всегда плохой знак. Очень плохой. Кержаков ищет в шкафу футболку, когда слышит настойчивый звонок в квартиру. Ему даже не надо смотреть в глазок, чтобы понять, кто именно стоит за дверью. Саша тихо вздыхает, два раза проворачивает замок и видит на пороге (разумеется) Романа, мать его, Широкова. По нему видно, что он пьян, хоть и почти твердо стоит на ногах. Рома заходит в квартиру, притягивает Кержа к себе и выдыхает в ухо тихое: — Сашка. И это — главный запрещённый приём. — Блять, Ром, — Кержаков пытается держать лицо, пытается не сдаться в ту же секунду, но сильные и такие знакомые объятия снова дарят чувство иллюзии, что все хорошо. — Са-а-ашка, — снова тянет Широков, и Саша сжимает зубами нижнюю губу, заставляет себя отстраниться и скрещивает руки на груди: — Какими судьбами, Ром? — Я соскучился, — со своей «фирменной» улыбочкой отвечает Широков, вешает куртку на крючок и по-хозяйски проходит в гостиную. Саша вынужденно осознаёт, что выгнать его уже не получится. — Не пизди, Широков. Ты не умеешь скучать. — Сашка, ты чего такой грубый, а? — Рома смешно корчит обиженное лицо, пьяно улыбается и тычется носом Кержу в шею. — Ром, не надо, — Саше кажется, что ещё немного, и его начнет трясти. Его гложет странная смесь ненависти и тоски. Хочется одновременно наорать и обнять. Разбить лицо и поцеловать. В идеале — выгнать Широкова за дверь, выпить и забыться сном. Вот только (как и всегда), Саша здесь не диктует правила игры. Керж не помнит, после какого поцелуя он послал свою обиду ко всем чертям. Не помнит, как они добрались до спальни, врезаясь в косяки и мебель. Помнит только, как тонул в забытых ощущениях, буквально растворяясь в столь близком присутствии Ромы. Пытался безуспешно убедить себя, что это нужно ему, нужно им обоим. Надеялся, что на утро не будет так паршиво от содеянного.***
— Ты даже помнишь, что я пью кофе без сахара? — сонный и чуть растрепанный Широков выглядит особенно по-домашнему, от чего Саша бесится ещё больше. Он тихо фыркает, доедая хрустящий тост, и как можно равнодушнее интересуется: — Надолго ты здесь? — У меня через четыре часа самолёт в Краснодар, — Кержу хочется придушить Рому здесь и сейчас. — И с каких пор из Москвы в Краснодар летают через Петербург? От Широкова не ускользают нотки раздражения в голосе собеседника, он тихо смеётся, треплет Сашу по волосам и добавляет: — У меня там мероприятие. А в Питер я заскочил, чтобы уладить мелкие дела. Саше не хочется думать, что он — это тоже «мелкое дело», а ещё не хочется думать о том, какие ещё такие же «дела» могут быть у Ромы в Краснодаре. — Ладно, — Кержаков пожимает плечами, споласкивает водой кружку и смотрит на Рому, который, прищурившись, будто кот, все это время наблюдал за его действиями. — Не выспался? — напускная учтивость в голосе вызывает новый приступ раздражения, но Саша стойко держит себя в руках. — С чего ты взял? — Хмурый какой-то. — Тебе показалось, — Кержакову хочется послать Рому в задницу и выставить за дверь, но тот, кажется, уже и сам собирается уходить. Широков застёгивает пуговицы на рубашке и пытается пошутить: — Надо было попросить тебя ее погладить. — Катю будешь просить гладить твои рубашки, — Саша шутку совсем не оценил, правда, Рома, кажется, не сильно из-за этого расстроился. — Я напишу, как долечу. — Иди к черту, Широков, — Керж все же выпускает эмоции наружу и, не дождавшись ответа, захлопывает дверь у Ромы перед носом. На душе паршиво, хочется то ли выпить, то ли волком выть, но вместо этого он собирает сумку и выезжает на тренировку, надеясь там хоть немного отвлечься.***
17.05.2017 Предстоящая игра с «Краснодаром» вызывала у Кержакова смешанные чувства: с одной стороны, он не имел ничего против ребят из этого клуба. С другой — в голове назойливым напоминанием вертелась та дурацкая ночь с Ромой и его отлёт в Краснодар. Думать о том, что это ревность Саше не хотелось. Всю игру он (как и ожидалось) сидит на скамейке запасных, постоянно одервигая себя от высматривания среди бело-зеленых футболок одну, с цифрой четыре. Нет, он не то что бы так уж ненавидит Мартыновича, просто ему… обидно? Обидно за то, что его практически променяли на Сашу. «Удобно устроился, да, Широков? В порыве страсти не запутаешься в именах». Керж старается не думать о том, называет ли Рома Мартыну так же, как и его — «Сашкой». Ему начинает казаться, что это уже похоже на паранойю. Он тяжело вздыхает, слышит финальный свисток и пытается отвлечь себя мыслями о победе. Саша выходит на поле, обнимает своих ребят, улыбается. Перебрасывается парой слов с игроками «Краса», жмёт руки и совершенно неожиданно видит в поле своего зрения Мартыновича. Тот улыбается, протягивает руку, и Саше ничего не остаётся, как пожать ее и коротко кивнуть в ответ. Ему кажется, что у Мартыны какой-то грустный и усталый взгляд, но, скорее всего, это из-за проигрыша и потерянных очков. Кержу совсем не хочется думать, что Широков сломал жизнь ещё одному Сашке.«и всё, что было тем утром — останется в памяти; ничего не оставит нам — ничего не останется»