«Спасибо, за прекрасную ночь, Синеглазка».
Заскрежетав зубами и, не видя ничего перед собой, я бросилась в свою комнату. С грохотом захлопнув двери, я с размаху швырнула коробку о стену, отчего раскрывшись, она разлетелась несколькими частями, с глухим стуком упав на пол. Браслет сверкнув в свете солнца, змеёй скользнул к двери, ударившись о закрытую створку. — Значит ты решил, что просто купил меня, как дешевую проститутку? — утирая слезы, шептала я. — Нет, не дешевую, наоборот, очень дорогую проститутку! Как ты можешь так с мной поступать, Алек? Закрыв лицо руками, я громко разрыдалась от обиды. Возможно, другая была бы на седьмом небе от счастья получить такой дорогой и роскошный подарок, но не я. Ведь если бы это было признанием своих чувств, Алек бы сам лично подарил его мне, но оставить на прикроватной тумбочке — равнозначно брошенным деньгам, снятой на ночь шлюхе. «Мерзавец… Подонок… Эгоист… Самовлюбленный, напыщенный павлин!» — ругалась я, в ярости залетая в ванную комнату и закрывая на щеколду дверь. Включив воду на полную, я скользнула под душ и, прикрыв стеклянную дверцу, обессилено сползла на мокрый кафель. «Что мне делать? Как вести себя? Высказать все, что я думаю — значит поругаться с ним, промолчать — значит стерпеть унижение». — Бабушка, как мне быть? — выдохнула я, громко всхлипывая и заглатывая струящуюся по лицу горячую воду. В принципе, решение было очевидно: снова поехать в Клермонт-Мэнор и, впитывая каждое слово, выслушать мудрые советы самой развратной женщины двадцатого столетия. Тщательно вымывшись, я вышла из душа и, даже не потрудившись взять полотенце, подошла к огромному запотевшему зеркалу. Стерев пар мокрой рукой, я посмотрела на свое размытое отражение, но даже будучи искаженным, на скулах отчетливо угадывалась расплывающаяся синева. В панике я схватила пушистое полотенце и насухо вытерла зеркало, являя себе чудовищные последствия прошедшей ночи. В испуге я подалась вперед, желая лучше рассмотреть яркие синяки. — Господи-Боже, как я в таком виде появлюсь перед людьми? — поворачивая голову, то вправо, то влево, оценивая масштабы увечий. И тут, как разряд молнии, меня поразила другая мысль: «Да, что там люди, как я покажусь в таком виде Алеку?! Ведь если он увидит этот кошмар, то никогда больше ко мне не прикоснется!» — Это катастрофа! — в ужасе прошептала я. Теперь понятно, почему он так отчаянно держался за рассудок — боялся в порыве страсти свернуть мне шею! — Черт! Черт! Черт! — распахнув настежь дверцы шкафа, я начала лихорадочно выгребать тоналки, консилеры, корректоры, кисточки и спонжи. — Мамочки… — постанывала я, выдавливая на спонж огромную плюху тоналки и размазывая ее по лицу, но она лишь матировала и без того бархатную кожу, выделяя проступившие синяки. — Аааа! Что же делать? — в панике швырнув тоналку в умывальник, отчего та брызнула в разные стороны, я скривилась едва не заплакав. — Так, первым делом: успокоиться! — одернула себя. — Дыши, Селена, дыши глубоко! — я начала втягивать носом воздух и медленно выдыхать, стараясь привести в норму дыхание. Получилось. «Так, надо просто взять себя в руки и попробовать сделать то, что делала Сульпиция, работая над моим свадебным макияжем. Просто закрой глаза и вспомни, что она наносила на твое лицо!» Я послушно прикрыла веки, пытаясь воспроизвести в памяти мельчайшие подробности того дня. Есть! Эврика! — Синий тюбик! Синий тюбик… Синий тюбик… — лихорадочно забормотала я, шаря руками в горе косметики. — О! Синий тюбик! Схватив тюбик, который оказался корректором, я густо нанесла его на кожу и попыталась растушевать кистью. К моему несказанному облегчению синяки исчезли, став практически незаметными. Облегченно вздохнув, я скрыла все следы преступления, довольно отметив, что выгляжу даже отлично, хотя такого количества косметики мое лицо в жизни не видело. Я явно не учла тот факт, что это также может заметить и мой супруг. Закончив с лицом, я осмотрела свое тело, надеясь больше не увидеть ничего подобного. К несчастью, на руке, ребрах, внутренней части бедер и даже колене, также красовались яркие синяки. Понимая, что замазать их не удастся, я удрученно вздохнула и, накинув халат, крадучись выскользнула из ванной, надеясь, что в моей комнате по-прежнему никого нет. — Доброе утро, Селена, — раздался звонкий голос из самого дальнего угла комнаты. От испуга я подпрыгнула как ошпаренная, резко развернувшись на источник голоса. В кресле, возле моей идеально заправленной кровати, сидела Тина и выжидающе смотрела на меня. — Ты меня напугала! — прошипела я, попутно оглядывая себя и поправляя халат, чтобы не было видно синяков. — И давно ты тут сидишь? — Со вчерашнего вечера. Я уснула, пока ждала тебя. — нахмурившись, сказала она. — Ждала откуда? — вкрадчиво спросила я, ощущая на кончике языка паралитическое покалывание — таким на вкус был страх, смущение и неловкость. — Из соседней спальни, разумеется. У меня потемнело в глазах от того, что, возможно, она была свидетелем не только утренней сцены, но и горячей, ночной. Закипев, я раздраженно закричала: — Тинатин, ты не можешь вот так приходить в мою комнату без моего на то одобрения! Я теперь замужем и провожу ночи в обществе своего мужа! — Я знаю. То, что происходит в вашей постели — не мое дело, но то, что происходит вне ее, извини, моя компетенция! И сегодняшний инцидент тому подтверждение. Почему ты плакала, твой муж обидел тебя? — сверкнув решительностью в глазах, спросила Тина. — Нет, — солгала я. — Когда я проснулась, его вообще не было в спальне. Мой срыв — это чисто женские капризы и ничего более. Женщина продолжала смотреть на меня изучающим взглядом, будто проверяя на прочность. — Ты из-за этого плакала? — Тина раскрыла ладонь, на которой свернувшись змеей, лежал подаренный Алеком браслет. — Да. — лаконично бросила я, не желая смотреть на оскорбительный подарок. — Хочешь об этом поговорить? — участливо спросила кормилица. Я отрицательно мотнула головой. — Прости, это личное. — Я могу тебе чем-то помочь? Я на секунду задумалась. «Что может сделать для меня Тина?» Идея пришла очень быстро. — Да, пожалуй, — кивнула я. — Можешь прикрыть меня перед всеми? Сказать, что я уехала по делам приюта? А еще лучше, что вообще не видела? — Думаю, да. — прикинув риски, кивнула женщина. — Куда собралась? — Мне надо к бабушке. — Проблемы в постели? — вскинув брови, спросила она. — Нет, — снова солгала я. — С этим — все прекрасно. А вот с мужской логикой — не очень. Тина сочувственно улыбнулась. — У твоего супруга сложный характер. — она решительно встала с кресла и направилась ко мне. — У тебя, кстати, тоже. Тина дала мне слово, что прикроет меня и спиной, и грудью, если кто-то кинется меня искать. Разумеется, самая тяжелая оборона будет против Алека, который, несомненно, с пристрастием будет пытать у слабохарактерной женщины, куда и по какой причине я, вдруг, ни с того, ни с сего, уехала. Искренне ее поблагодарив, я села перед зеркалом, намереваясь высушить волосы, но кормилица меня опередила. — Позволь, я помогу тебе. — мягко сказала она. — Тина, я уже не маленькая девочка, я — взрослая женщина. — Да, это так, но для меня ты все-равно ребенок, и я хочу, чтобы ты помнила, что я люблю тебя, и всегда поддержу в трудную минуту. — сказав это, она положила узкие ладони на мои плечи, слегка сжав. — Спасибо, Тина, — тронутая ее материнской заботой, прошептала я. — Я очень ценю это. — Селена, я хотела с тобой поговорить, — немного замявшись, сказала она. — Я понимаю, что ты, и правда, девочка взрослая, но все же, я как женщина заменившая тебе мать, должна предупредить… — О чем? — бросив на нее удивленный взгляд, спросила я. — Я понимаю, что у тебя сильные чувства к твоему супругу, но не стоит кое о чем забывать. Я вопросительно подняла брови, явно не понимая к чему она клонит. — Что ты хочешь сказать? — Я хочу сказать, что хоть вы и женаты, все же, вам не стоит торопиться с детьми. От услышанного я поперхнулась. — Дети? — Да, — кивнула Тина. — Дело конечно не мое, возможно, вы обоюдно этого хотите, но все же повремените с наследниками хотя бы полгода. — Мы пока не планируем детей. — сухо сказала я, преодолевая болезненный спазм в горле. — Хотим немного пожить для себя. Убедив кормилицу в том, что в состоянии сама надеть трусы, я выпроводила Тину из комнаты, а сама облегченно вздохнув, скрылась в необъятной гардеробной. Учитывая ту красоту, которую оставил на мне мой любимый супруг, одеться я решила без гламурных изысков, отдав предпочтение узким стрейчевым штанам в кремовом тоне и мягкой кашемировой водолазке с воротником под горло, который удачно скрывал не только синяки, но и как выяснилось, засосы. Накинув кожаную куртку подбитую мехом, я надела симпатичную шапку с волчьими ушками и незаметно покинула стены своей комнаты. Тенью крадясь по пустым коридорам, я молила все силы о том, чтобы не дай Бог, попасться кому-нибудь на глаза, к счастью, мои молитвы были услышаны, и благополучно добравшись до гаража, я взяла максимум неприметную машину, на которой давно никто не выезжал, и, сев за руль, поспешила уехать прочь от душащей обстановки и гложущей внутри обиды.***
Бабушка встретила меня с серьезным лицом и хмурым взглядом. — Если ты приехала не сказать мне, что беременна, то дела обстоят еще хуже чем я думала. — принимая меня в свои объятия, сказала она. — Да, какой там, — едва сдерживая слезы, прошептала я. — Наверное, так и умру девственницей. Но все же прогресс кое-какой есть, но сейчас вопрос касается не постели, а поведения Алека. — Выкладывай все, что было, — усаживаясь поудобнее, сказала Элизабет, отправив дворецкого за двумя бокалами и бутылкой бренди. — Думаю, нам надо кое-что покрепче кофе. Не против? Я удрученно мотнула головой. — И так, что же приключилось, что едва наступило утро, а ты уже примчалась ко мне? Упустив подробности вчерашнего вечера и ночи, я рассказала о оскорбительном подарке мужа, и том, что теперь не знаю, как правильно себя с ним вести. — Ты упомянула о записке, — внимательно выслушав мой возмущенный монолог, сказала герцогиня. — Что в ней было написано? Я густо покраснела, дословно повторив короткое послание. — Так, — поджав губы, со свистом выдохнула Элизабет. — А что было ночью? — Страстные прелюдии и несколько фантастических оргазмов. — стесняясь смотреть в блеклые голубые глаза, ответила я, чувствуя жар не только на щеках, но и внизу живота. — Я думала, мы будем запивать сокрушительный провал, но на самом деле — праздновать победу! — Победу чего? — съязвила я. — Его упрямства и моей слабости? — Ну, что за дурёха? — прицокивая языком, фыркнула бабушка, наблюдая за тем, как наполняют наши бокалы. — Лей больше! — строго приказала она молодому лакею, который от испуга немного разбрызгал алкоголь на стол. — Ты как будто меня вчера совсем не слушала! Я же говорила, что ему сложно принять свои чувства к тебе, не говоря уже о том, чтобы признаться тебе в этом, поэтому он будет пытаться сказать это другими способами — поступками. По твоему мнению, они будут незначительными, но для него — героическими подвигами! Я непонимающе посмотрела на бабушку. — Ладно, — закатила глаза Элизабет. — Я вижу, что ты меня не поняла, поэтому сейчас объясню: он не хотел с тобой спать, но поняв, как это задело тебя, согласился, пусть не на секс, но на прелюдии, причем замечу, качественные. Он не тянул с этим неделю или месяц, а дал тебе то, что ты хочешь, уже на следующую ночь после вашей свадьбы. А утром, подарил тебе браслет не потому, что хотел расплатиться с тобой за доставленное удовольствие, так он пытался сказать: я люблю тебя. — Я ожидала, что он напишет об этом в записке, подтвердит свои слова, неосторожно брошенные во время ми… — я запнулась, густо покраснев. — Ну, ты сама поняла, но увы. И я подумала, что он просто пытается откупиться. — Ага, ты еще скажи, что ждала увидеть его на коленях, шепчущего признания в стихах! С какой ты планеты, ребенок? Твоя проблема в том, что ты хочешь все и сразу — так не бывает! Вы знакомы едва-ли полгода и уже женаты, он впустил тебя в свою жизнь, разрешил лечь в постель, но еще не готов открыть для тебя свое сердце, точнее понять, что ты там уже поселилась, и располагаешься поудобнее. А у тебя не хватает мозгов, чтобы понять это. Как ты не видишь очевидного? Он делает все, чтобы ты не чувствовала себя одинокой, потакает твоим прихотям, а ты принимаешь это как должное. Будь терпелива. Я сосредоточено смотрела на бабушку, вспоминая как всего день назад, Алек говорил мне практически тоже самое: «Я постоянно иду у тебя на поводу, а ты даже не замечаешь этого…» — Наверное, ты права: я слишком тороплю события. — выдохнула я, немного успокоившись, но осадок все же неприятно саднил душу. — Спасибо тебе за то, что опять пролила свет на столь темную для меня тему. Я наверное поеду, я так была расстроена, что уехала никого не предупредив кроме Тины, которая пообещала никому не говорить, куда я направилась. — У меня есть идея получше! — сверкнув интригой в глазах, заговорщически сказала бабушка, подливая в мой бокал алкоголь. — Какая? — удивленно спросила я. Она протянула мне бокал с коварной улыбкой. — Пей! — Но мне садиться за руль! — возмутилась я. — Как я поеду? — Никак, — лаконично ответила бабушка. — Ты останешься у меня. — Скажи, пожалуйста, мне на милость, зачем я буду здесь оставаться? — возмутилась я. — Хочу доказать тебе, что я права. Если ты до сих пор не веришь в то, что твой муж в тебя по уши влюблен, просто сделай так, как я говорю: останься здесь и не забудь выключить свой телефон. Твой благоверный начнет тебя искать. Если Тина сдержит свое слово, то Алеку потребуется немало времени, чтобы найти тебя, и поверь, его изобретательность удивит. Я поежилась, представив, что вся изобретательность Алека, наверняка, ограничится пытками несчастной, запуганной женщины. Скорее всего, испугавшись его гнева, Тина сдаст меня, максимум, через несколько часов, и ее сложно будет в этом винить - уж я то знаю, что он представляет собой в ярости. — Думаю, мужества Тины не хватит надолго. — выдохнула я. — Ну и что, — отмахнулась Элизабет. — Этого хватит, чтобы пощекотать нервы Алеку. Конечно, по-началу он захочет тебя прибить, но после, успокоившись, упадет к твоим ногам и будет просить о тех ласках, что ты подарила ему прошлой ночью. Наберись терпения, поверь, ожидание будет оправдано! — Надеюсь, он не закопает меня живьем раньше, чем успокоится. — пробормотала я, думая о том, в каком бешенстве будет мой муж, когда найдет меня, если вообще будет искать. Может быть он, вообще, будет преспокойно сидеть в поместье и ждать моего возвращения. Посмотрим. Если сегодня он не объявится, переночую здесь, а завтра с утра отправлюсь домой, и будь, что будет. — Ну, ладно, — воодушевленно потерев сморщенные ладони, промурлыкала бабушка. — А теперь скажи, ты не захватила с собой ту красивую штучку, что так испортила тебе настроение? Я устало засмеялась, потянув руку к сумочке и достав из нее подаренный Алеком браслет. — Какая изысканная красота! — восторженно бормотала герцогиня. — Какое великолепие! Роскошный подарок. Ты должна была рыдать от счастья, а не обижаться на своего супруга — он идеал всех женщин планеты. Немедленно надень эту красоту, и после того, как твой муженек устроит тебе взбучку, не забудь поблагодарить его за такую щедрость не только словами.***
Сказать, что я была взвинчена — не сказать ничего! Стрелки на старинных маятниковых часах показывали восемь вечера, а Алек до сих пор не появился на пороге дома Клермонтов. В общую нервозность добавлял еще тот факт, что без предупреждения, решив проведать свою мать, в гости нагрянул старший сын моей бабушки: Альберт Уилтшер со своей супругой Клементиной и сыном Жаком-Луи. Мои отношения с родней были не самыми легкими, но с четой Уилтшеров у нас была особая неприязнь, связанная с инцидентом почти десятилетней давности, причиной которого стали непомерные амбиции и взыгравшие гормоны их эгоистичного сына. Пересилив себя, с огромным трудом, я простила непозволительный поступок Жака, но забыть его подлость так и не смогла. Каждый раз вспоминая тот инцидент, боль и обида жгучей кислотой разъедали мою душу, тревожа старую рану. Так же, его не забыли и Уилтшеры, которые возложили вину на меня, и теперь при каждом удобном, и не очень, случае, старались покрепче мне насолить. Ко всему этому букету добавлялся один маленький, но очень весомый для всех детей Элизабет и Арона Клермонтов фрагмент: из всех своих детей и внуков, бабушка и нынче покойный дед, больше всех любили именно меня и всячески давали это понять другим членам нашей семьи. Не знаю, почему именно я, может быть потому, что моя мать была их самым любимым ребенком, может потому, что я так рано осталась без родительской любви и ласки, а может быть потому, что я так напоминала саму Элизабет в детстве и молодости, и глядя на меня, бабушка видела саму себя. Но факт был налицо. Разумеется, это не нравилось другим детям Клермонтов, и, возможно, в какой-то степени, они воспринимали меня как угрозу на пути к получению титула и наследства, хотя переписывать права наследования никто, никогда не собирался: титул наследуется от родителя старшим отпрыском, и далее, в случае чего, в последовательности. Представителем рода Клермонтов была моя бабушка, поэтому титул герцогини был прочно закреплен за ней, а Альберт и его жена, довольствовались лишь титулом маркизов Уилшеров. Мы сидели в огромной обеденной зале за бесконечно длинным столом. В воздухе висела напряженная тишина, от которой резало слух, лишь звон столовых приборов говорил о том, за столом сидят живые существа, а не безмолвные покойники. Клементина, то и дело, бросала на меня брезгливые, а порой и насмешливые взгляды. В чем заключалась их суть, я поняла лишь спустя некоторое время, когда не выдержав, она вылила на меня целый ушат ядовитых слов: — Что же новоиспеченная жена делает за сотню миль от своего мужа? Неужто прячешься? Поругались или не оправдала возложенных на тебя надежд после первой брачной ночи? От сказанных ею слов я остолбенела. Во-первых, как она посмела сказать такое в присутствии семьи мне в лицо. Во-вторых, в чем-то, злобная ведьма все же была права, и боль от того, что Алек отвергает меня как женщину — обдала кипятком. Да, мы делили с ним постель, но далеко не в том смысле, в котором хотелось бы мне, но судя по-всему, устраивает его. Я даже не знала, что ответить на такую унизительную, болезненную пощечину, но к счастью, на мою защиту встала бабушка, которая меча громы и молнии, поторопилась поставить невестку на место. — Клементина, — рявкнула бабушка. — Как ты смеешь говорить подобные вещи? Как тебе, вообще, пришла подобная мысль в голову? Селена приехала проведать меня перед отъездом: завтра они с мужем улетают в Абу-Даби на медовый месяц, и вернутся только через неделю. Уверяю тебя, у них все замечательно, и Алек любит Селену. Посмотри какие подарки он делает новоиспеченной жене. — бабушка рукой указала на обручальное кольцо, а затем на браслет опоясывающий мое правое запястье. Как в подтверждение, драгоценные камни ярко сверкнули в свете ламп, ослепляя своей дороговизной и изысканностью. — И где же ее муж? — язвительно спросила тетка, но в ее глазах сверкали зависть и алчность. Бабушка расплылась в коварной улыбке. — А вот, кстати, и он. — самодовольно, с едва скрываемым триумфом, сказала она, глядя на распахнутые двери. Мое сердце подпрыгнуло. Краска отхлынула от лица, и сжавшись от страха, я повернулась в том направлении, куда с такой радостью смотрела моя бабуля-интриганка. Алек решительно пересекал разделявшее нас расстояние, лучезарно улыбаясь всем присутствующим, но только я видела истинное лицо своего мужа: в его глазах бушевала такая ярость, что я пожалела о том, что согласилась на уговоры бабушки, а не вернулась обратно домой. «Ну всё, позавчера сыграли свадьбу, а завтра сыграют похороны — он убьет меня!» — в отчаянии подумала я, готовясь к такому разносу, какого еще в жизни не видела. — Ваша светлость, — подойдя к хозяйке дома, Алек взял сухую руку старушки и галантно поцеловал. — Добрый вечер. — Здравствуй, моя радость, — крепко сжав его руку и, радостно улыбаясь, поздоровалась бабушка. — Присоединяйся к нам. Извини, мы начали ужин без тебя. — Не страшно, — бросил он, приветствуя маркиза, его жену и недовольного Жака, который с завистью смотрел на идеального, как божество Алека. Обогнув стол, он подошел ко мне. — Здравствуй, моя дорогая, — лучезарно улыбаясь, сказал он, целуя меня в макушку, но едва его губы оказались в считанных сантиметрах от моего уха, он прорычал сквозь стиснутые зубы: — Я тебя задушу!!! — Ты пытаешься поздороваться со мной или откусить мне ухо? — едва слышно, прошептала я, буквально цепенея от страха. — Позже… — процедил он, садясь рядом, и снова надевая на себя маску счастливого и влюбленного, и только мне было известно, что эта маска, ничто иное как намордник, скрывающий клокотавшую внутри него ярость. Конечно больше никто не осмелился высказать свои язвительные замечания в присутствии Алека. Не знаю, что так влияло на окружающих: его уверенность в себе, или все же его истинная природа, как своего рода афродизиак, дурманила им головы, заставляла бояться его и считаться с ним как с равным. Ужин закончился поздно, и не желая ехать в ночь, Уилтшеры остались; нас бабушка тоже уговорила остаться, оперируя тем, что самолет во второй половине дня, и ничто нам не мешает утром спокойно вернуться в Хелсинг-Хаус забрать свои чемоданы. Учитывая наше семейное положение, спальню нам выделили конечно же общую, с огромной, нет, просто с гигантской кроватью. Взяв во внимание то, что я сегодня вытворила, Алек наверняка предпочтет спать, пусть не отдельно, но подальше от меня. Едва за нами закрылась дверь, как все, что держал вампир внутри себя весь вечер, цунами обрушилось на меня. — И как тебя понимать? — схватив меня за руку и развернув к себе, зашипел он раздраженной коброй. — Какого черта ты уехала и выключила свой телефон? Что, объясни мне на милость, с тобой произошло? Видимо увидев испуг в моих глазах, он ослабил хватку и чуть понизил голос. — Ты, что, сбежала? — сдавленно спросил он, пытаясь прочитать ответ в моих расширенных глазах. — Нет, — в который раз за сегодняшний день солгав, ответила я. — Просто захотела попрощаться с бабушкой лично, перед тем, как мы улетим, а мой телефон сел. Прости, я не хотела, чтобы ты волновался. Я поступила глупо, опрометчиво. Наверное еще не могу свыкнуться с мыслью, что уже замужем, и стоит считаться с твоим мнением. В глазах Алека сверкнул лед. — Со мной не надо свыкаться, я не комнатная собачка, которую тебе подарили не спросив на то, твоего мнения! — прошипел он с такой злостью, что я в испуге попятилась назад. — Ты думаешь, я такой идиот, чтобы поверить в те бредни, что ты мне только что рассказала? Утром ты рыдала так, как будто у тебя кто-то умер, а после, собравшись и приказав Тине ничего не говорить, поспешно уехала из поместья, спрятавшись, как выяснилось, у своей бабки! — Алек, — испуганно залепетала я. Мой язык парализовало страхом и он едва-ли меня слушался, поэтому мое обращение было больше похоже на предсмертный выдох. — Прошу тебя, не говори так, ты же знаешь, что я не это имела ввиду — ты очень много значишь для меня, и я боюсь совершить ошибку. Отчаяние и блеснувшие в глазах предательские слезы, должны были хоть немного отрезвить его, но Алек было не переубедить. — Хватит водить меня за нос! — вспылил он. — Я не маленький ребенок, который будет верить в каждую рассказанную ему сказку, Селена. Ты наивно пытаешься одурачить меня, совсем не подозревая о том, что я уже знаю правду, пусть и делаю вид, что верю твоим россказням. Кстати, вот одна из них: о распутности твоей бабки ходят легенды. Я не на столько глуп, чтобы не понять цели твоего вчерашнего визита сюда. Ты хотела найти способ соблазнить меня, поэтому приехала сюда за советом. Оставь свои дурацкие попытки принудить меня переспать с тобой, потому что из нас двоих, только я понимаю, что они могут закончится для тебя трагедией! — Алек, выслушай, прошу тебя. Все не так, как ты думаешь! Клянусь тебе! — поспешила оправдаться я, пока он приводил дыхание в норму, пытаясь успокоиться. — Сегодняшняя ночь была незабываемой, самой прекрасной ночью в моей жизни! — Я бы так и подумал, если утром ты хотя бы попалась мне на глаза, но ты рванула из дома так, как будто за тобой гналась вся преисподняя. Если ты теоретически, получила то, что хотела, так почему же ты снова сбежала сюда, выключив телефон и запретив говорить о том, где ты. — вкрадчиво произнес он, вглядываясь в мое лицо. — На что у меня напрашивается вполне однозначный вывод, что я тебя чем-то до смерти напугал или обидел. Признавайся, в чем дело? Глядя в его изумрудные глаза, переполненные невысказанным страхом того, что я испугалась его, я поняла, что совершила огромную, непростительную ошибку. Моя глупая обида и эгоизм, грозили обернуться широкой пропастью между нами, с фатальными для меня последствиями. Осознавая бесконечную глупость своего поступка, я не смогла сдержать слез покатившихся по моим щекам. — Прости, — заплакала я, вытирая слезы, совсем забыв о том, что на мне практически сантиметровый слой макияжа. — Это все женские глупости, ты ни в чем не виноват, просто я неисправимая эгоистка. Но Алек как будто меня не слышал, он в ужасе смотрел на мое лицо, и, наверное, успевшую потечь тушь, а в его изумрудных как море глазах читался невыразимый ужас. — Так вот в чем причина, — сдавлено прошептал он, с терпкой нотой боли в голосе. — Вот почему ты от меня сбежала, не сказав ни слова. Вот, зачем у тебя на лице тонна штукатурки… — он схватил меня за руку и поволок за собой в ванную. Подтащив меня к умывальнику, он открыл воду, и нагнув, приказал: — Умойся! Я замерла, не торопясь выполнять его приказ. — Умой лицо, а иначе это сделаю я! — рявкнул он. — И не уверен, что это получится деликатно. — Не надо… — прошептала я, давясь слезами. — Пожалуйста… Выйдя из себя, Алек протянул руку и положив ее на мою шею, набрал в свободную руку воды и плеснул мне на лицо. — Мне продолжать, — прорычал мне в самое ухо он. — Или ты сделаешь это сама? Рыдая как обиженный ребенок, я послушно протянула руки к воде и, зачерпнув, поднесла к лицу, на мгновение замерев. — Продолжай, — скомандовал тиран, который числился моим мужем. Выдавив из дозатора каплю крем-мыла, я принялась намыливать лицо, стараясь избавиться от потекшей туши и огромного слоя корректора. Мне не хотелось показывать Алеку последствия его силы, но поднять на него перемазанное потекшей тушью и соплями лицо - было совсем не комильфо. Тщательно умывшись, я взяла протянутое мне полотенце и аккуратно промокнула свою зареванную физиономию, так и не решаясь поднять ее и посмотреть в глаза мужа. Алек протянул руку, и коснувшись подбородка, аккуратно приподнял мою голову вверх. С минуту он внимательно изучал синеву на моих скулах; догадался опустить ворот водолазки и осмотреть шею, и с каждой секундой, его лицо становилось мрачнее тучи. — Ты только посмотри, что я с тобой сделал… — кривясь как от болезненного спазма, виновато прошептал он. — Не надо было идти у тебя на поводу, теперь, как следствие моей слабости — эти ужасные синяки на твоем лице. Не удивлюсь, что под одеждой ты прячешь то же самое. — Нет, — выдохнула я, потянувшись к нему. — Ты не виноват, это все случайность. — Не случайность, — покачал головой Алек. — Не пытайся оправдать меня — это невозможно, моим действиям нет ни оправдания, ни прощения. — Но ты не поднимал на меня руку, не издевался надо мной, просто у меня слишком нежная и чувствительная кожа. — И именно поэтому ты плакала навзрыд, а после, искала защиты у своей бабушки? — грустно улыбнувшись, спросил он, и я поняла в каком свете он видит мой поступок со своей стороны. — Да нет же, — топнув ногой, разозлилась я. — Я плакала не из-за синяков, я их вообще не видела, пока не зашла в ванную, я плакала из-за этого! — я подняла руку и показала ему подаренный им же браслет. Алек скептически посмотрел на меня, видимо считая, что я круглая дура. — Я же сказал тебе, что я не полный идиот, каким ты меня считаешь, — сложив руки на груди и глядя на меня, как на маленького ребенка, который отчаянно пытается доказать, что видел розового единорога, сердито сказал он. — Ты думаешь я поверю в то, что тебя расстроил браслет? — Я понимаю, что это звучит глупо, но да! — закивала я. — Понимаешь… — не зная как сказать о том, что, то, как он подарил его, было для меня оскорблением. — Я расстроилась из-за того, что ты не подарил его лично, а просто оставил на тумбочке. — Ты серьезно? — не веря своим ушам, переспросил Алек. — Во имя всех святых, почему тебя это так задело? Я виновато посмотрела на обескураженного супруга, чувствуя себя донельзя по-идиотски. — Я подумала, что таким образом ты попытался расплатиться со мной, откупиться от моей навязчивости. — Женщины… — сцепив зубы, процедил он. — Почему именно такой вывод, пришел в твою рыжую голову, объясни? Я пожала поникшими плечами. — Потому что, если бы ты чувствовал ко мне хоть что-то, то подарил бы его лично… — О, господи… — устало прошептал Алек. — С чего ты взяла, что я ничего не чувствую к тебе? Что у тебя, черт побери, за логика? — Обычная женская… — пробубнила я. — Да, — грустно улыбнувшись, сказал он, глядя мне в глаза. — Без советов твоей бабки, здесь не обойтись. Как она, вообще, так проворонила твое воспитание в плане отношений между противоположными полами, не понимаю… — Это было не важно, пока я не встретила тебя. — честно призналась я, потянувшись к нему. — Ты маленькая, глупая, доверчивая девочка. — взяв мое заплаканное лицо в свои ладони, выдохнул он. — Ты ничего обо мне не знаешь, ты даже понятия не имеешь, с кем связала свою жизнь. Я стараюсь быть сдержанным, но моя природа противоречит этому, я могу быть груб, агрессивен и даже жесток. Вот чего ты добилась своими попытками соблазнить меня. Было огромной ошибкой поддаться на твои уговоры. Я замерла, надеясь, что вот он, тот момент, когда Алек сознается в своей природе. Но нет. Он замолчал, поглаживая пальцами темнеющие синяки и виновато глядя в мои глаза. — Пойдем, — разворачивая меня к душевой, твердо произнес он. — Приведи себя в порядок и пора спать, ты выглядишь уставшей. Я удрученно кивнула, послушно стянув с себя водолазку и расстегнув брюки. Алек пристально наблюдал за моими апатичными движениями, и, не выдержав этого сканирующего взгляда, я попросила его выйти. Я понимала чего он ждет: хочет оценить масштабы увечий, чтобы раздуть из этого драму и с упоением заниматься самоедством. «Фигушки! Просчитался! Оденусь как монашка, а после, заставлю выключить свет — нечего на меня глазеть, я не музейный экспонат!» — сердито думала я, растирая себя полотенцем и натягивая на тело старую пижаму с забавным котенком на груди — ее мне подарила бабушка, когда мне было семнадцать, и уже на протяжении долгих лет, ночуя здесь, я надеваю эту милую пижамку и, обняв своего плюшевого медвежонка Тедди, засыпаю, вспоминая о приятных моментах нелегкого детства. Но здесь, в этом доме, для меня всегда были распахнуты объятия, обещающие заботу и ласку. Нет, дело не в том, что Вильгельм не давал мне должного тепла, наоборот, он любил меня не меньше чем чета Клермонтов, просто он был осторожен в объятиях и ласках, и только полгода назад, я, наконец, поняла почему. Грустно посмотрев на плюшевого мишку, я положила его обратно в шкаф и, закрыв дверцу, направилась в спальню. Нет, я не разлюбила свою старую потрепанную игрушку, просто я выросла, и сегодня ночью, я намерена обнимать не мишку, а своего любимого, страстного мужчину.