О рисунках, кофе и неуклюжести

Рюноске Акутагава – это нескончаемый запас мятной жвачки, застегнутые под горло выглаженные рубашки исключительно черно-белой гаммы, безупречное чувство такта, времени и одиночество. Он всегда сидит один на лекциях, в кафе, в библиотеке, в автобусе. Везде. Он ни с кем никогда не говорит, за исключением преподавателей и различного персонала. Он ни с кем никогда не контактирует, не считая их же. С ним всегда какой-нибудь небольшой томик или блокнот, в котором он делает короткие зарисовки. Ацуши не раз пытался осторожно заглянуть в него, но Акутагава действительно был скрытным. Он ненавязчиво устраивал руки при рисовании так, что лист можно было увидеть только с его ракурса. Ацуши делал зарисовки тоже. Тоже – вроде как – скрытно. В основном он быстрыми четкими линиями заносил в блокнот профиль, тонкие белые пальцы, аккуратную спину с острыми плечами Рюноске. Пропадать в библиотеке лишние два часа после учебы, делая вид, что копаешься в конспектах, только чтобы закончить рисунок? Да почему бы и нет. Акутагава ходил в библиотеку по вторникам, средам и пятницам, занимаясь там по непонятным блондину причинам. Сам он забегал туда редко. Раз в неделю точно. Если нужно было по учебе (почти никогда), или просто хотелось провести вечер в компании Рюноске (постоянно). Даром что тот сидел через три стола впереди, уткнувшись носом в книги, сгорбившись и игнорируя окружающих. Рюноске любил кофе. Он бегал к автомату почти на каждом перерыве, и Ацуши обожал такие перерывы, потому что в сплетении тонких пальцев Акутагавы небольшие стаканчики смотрелись просто прекрасно. Такой рисунок у Ацуши был тоже. Сам он кофе не пил еще с детства, тогда посчитал горькой жижей, а позже так и не привелось поменять мнения. Но он все-таки решил попробовать. Ну а что? Рюноске вон как любит. В итоге кофе ему полюбился тоже, но в университете он пил его редко. Накаджима постоянно сталкивался у кофе автоматов с людьми. Сталкивался в самом прямом смысле. Делал это по несколько раз в месяц, случайно слишком резко разворачиваясь и врезаясь в кого-нибудь, кто тоже хотел горячего напитка. Если удавалось не разлить кофе на себя или встречного беднягу, день можно было считать удавшимся. Парень даже наловчился делать это за пару месяцев и разрешил себе носить в университет светлые вещи. С утра он столкнулся в дверях с преподавателем и сумел спасти его рубашку от темного пятна. В карму был мысленно отправлен очередной плюс, и Ацуши спокойно прошел в коридор, где должна была быть его новая в этом семестре аудитория. Абсолютно пустой коридор, в котором, кажется, даже еще и ремонт недоделан был. Ацуши давно потерял куда-то расписание, а спускаться на первый этаж, чтобы еще раз уточнить аудиторию, не хотелось, поэтому он решил проверить двери здесь. Таблички над ними были слишком высоко, чтобы можно было легко прочесть названия предметов с высоты его роста. Поэтому приходилось идти на носочках, задрав голову выше. Не увидев какого-то выступа на полу, Накаджима споткнулся и полетел вниз, и все бы ничего, но его взору явились черные ботинки, а его рука, в которой был уже смятый стаканчик кофе, где-то наверху впечаталась в чужую грудь. И эти ботинки Ацуши знал лучше, чем свою собственную обувь. Преподаватели и однокурсники привыкли к его неуклюжести и только смеялись, но не Рюноске Акутагава. Ацуши точно знал, что он иногда видел, как Накаджима поскальзывается на льду, спотыкается и падает на ровном месте, роняет кучу нескрепленных листов с конспектами, но о его проблеме с кофе не знал. И на себе эту проблему не ощущал ни разу тоже. Ацуши было страшно поднять взгляд. Да что уж там, он так и стоял, согнувшись. Облить белую рубашку предмета воздыхания черным кофе? Такое ему и в кошмарных снах не являлось. - И-и-извини. Ошарашенный Накаджима выпрямился, аккуратно убирая руку, подмечая, что рубашку точно теперь можно выкидывать. Акутагава стоял перед ним, рассматривая мыски ботинок и сжав до побеления костяшек (хотя казалось, что белее некуда) ремень сумки. - Я слишком торопился и не заметил тебя, - пробормотал он. Ацуши не имел ни малейшего понятия, что говорить. Виноватым в ситуации ведь был он. Он снял с плеча рюкзак и, порывшись там, достал салфеток, протянул пачку брюнету. - Это вы меня извините, Акутагава-сан, рубашка теперь… - Ничего страшного. Спасибо. Иии, Рюноске. Просто Рюноске. Ацуши снова оторопел. Это ему сейчас Рюноске Акутагава сказал звать его по имени? Такое ему не снилось вообще. - Ты, кстати, неплохо рисуешь, - внезапно произнес он, промакивая салфеткой рубашку, и улыбнулся. Акутагава улыбнулся. Акутагава. Улыбнулся. По-доброму, мягко и открыто. На щеке заиграла ямка, вокруг глаз рассыпались мелкие лучики, придающие его лицу невесомой нежности. Как улыбался брюнет, точно не видел никто и никогда, и Ацуши мог поклясться, что улыбка невероятно ему шла. А еще Ацуши мог поклясться, что в его блокноте, который он брал в университет, не было ничего, кроме Рюноске и пары записей. Когда он разлил на него кофе, казалось, что хуже быть не может. Может. И хотя Акутагава улыбался, было стыдно и страшно. И еще как-то непонятно. Внезапно подумалось о том, что за последние пять минут произошло слишком много хорошего, хотя ожидалось совсем обратное. И Ацуши поцеловал Акутагаву быстрее, чем подумал о том, что это может все испортить. У него были холодные мягкие губы, и Накаджима снова клялся себе, что лучше момента быть не может, и, вероятно, не будет. Пришлось подняться на носочки, и когда он чуть не упал, тонкие пальцы брюнета легли на его талию, притягивая ближе, а сам он только углубил поцелуй. И Накаджима бы решил, что это сон, но прикосновения были слишком ощутимыми, вкус мяты на губах ослепляюще свежим, а рубашка Рюноске под его собственными пальцами мокрой и еще теплой от разлитого кофе. Рюноске Акутагава – это на самом деле нескончаемый запас мятной жвачки, все еще неясно откуда постоянно пополняющийся, мятые, часто в спешке незаправленные рубашки все еще исключительно черно-белой гаммы, почти постоянные опоздания и несобранность. И таким его видеть выпала честь только Ацуши.