Рюдзин

В тесном коридоре едва хватало места – два тела в окружении гильз и осколках разбитого стекла выглядели почти сюрреалистично в своей неуместности. Всего несколько минут назад здесь было чисто и тихо. Сейчас тихо тоже, но совсем иначе, с оттенками красного, как кровь, лужей разлитая на полу. Ханзо обшаривает их карманы, безуспешно пытаясь подавить дрожь в ослабших руках, разглядывает содержимое. Техника, документы, обрывки чего-то важного, по чему можно будет понять кто они и откуда. Но только перерывает промокшую от крови порванную одежду, находя только бесполезный мусор. От отчаянья сводило скулы. Ему казалось, что это как-то неправильно, будто его оставили без ничего, но умом понимал, что было наивным даже надеяться на чужую неаккуратность. Недавно принятые таблетки еще не помогли избавиться от боли, но уже туманили разум. Все правильно. Ничего. Его убийцы были чисты. Он не был к этому готов, был ранен и ослаблен. Не успел даже каплю оклематься – стоило ему объявиться в новом городе, как они тут же ворвались к нему. Следили, использовали жучки, расспрашивали людей, какая к черту разница как. Они просто знали, когда он придет, где остановится, возможно, знали даже о том, докуда он купил следующие билеты. И потому не стали тянуть долго, пришли и попытались разделаться сразу. Хорошо, что не вышло. Но почти удалось. Ханзо брезгливо поджимает губы, и машинально вытирает измазанные кровью ладони об штаны. Голова болит до тошноты, и единственные съеденные таблетки все еще не помогли. Кровь до сих пор стучит в ушах, а разум одолевает тревога. Если они тут были не одни, то задерживаться надолго нельзя. Живот колет застаревшей болью по-новому, и он машинально тянется рукой к ране. Он был ранен еще до приезда сюда. Лезвие, которое должно было распороть ему шею, лишь по счастливому случаю – и его запоздавшей реакции – краем задело живот. И в рану все же попадает зараза, от чего двадцать часов перелета становятся адом наяву. От удара швы могли разойтись, и Ханзо опасается, что времени обработать и перевязать ее опять у него просто нет. Но все же аккуратно ползет вдоль стены, перешагивая неловко трупы, направляется в сторону ванной, где едва не блюет желчью от усталости и слабости. Дрожащими руками крутит кран, обмывает лицо и ладони холодной водой. Становится полегче. Разум чуть проясняется и думать становится проще. Потому он перетряхивает свою одежду, выворачивает карманы, проверяет оружие – во избежание жучков. Осмотрел даже собственное тело. Все в порядке, если только ему не вшили что-то под кожу, но это даже в мыслях звучит как-то нереально. Он бы запомнил. И от того злится. Как его нашли? Драконы отзывались на злость хозяина и скреблись об исподнюю сознания, обнажая клыки. Одеваясь обратно, осматривая рану, – швы на месте, – Ханзо заставляет себя упокоиться. В момент, когда слышит знакомый звук битого стекла. Сердце екнуло и почти остановилось, когда он подхватывает свое оружие и выскальзывает из ванной. В коридоре чужие голоса. Судя по всему – осматривают трупы. Им понадобится всего пара секунд, чтобы понять, что он не один из них. И сразу после этого они пойдут по его душу. Мысли мелькают в голове всего на мгновение, и Ханзо уже пробирается позади. На кухню и оттуда в окно. Второй этаж, он сможет спуститься по карнизу. Сейчас он подопрет дверь и в это мгновение его преследователи поймут, что он ушел. Живот до сих пор болит нещадно, и боль только усиляется от напряжения. Руки дрожат и он боится, что сорвется с подоконника, пока не находит ногами выступ и не спускается ниже. В квартире грохот, и он уже уносит ноги по узким переулкам, путая следы и боясь оступиться и упасть. Уже вечер. На людной улице он теряется в толпе спешащих домой людей, чтобы незаметно убраться подальше. И держится из последних сил не озираться в нарастающей тревоге, не привлекая к себе внимания. Через час он прижимается к стене в переулке, в котором проходящие мимо считают его бродягой, и рвет свой билет. Придется наскрести денег на новый. Но сначала хотя бы немного отдохнуть. С этой мыслью Ханзо садится прямо на холодный асфальт, зажимая рану на животе. По крайней мере, все еще жив.