Рюдзин

— Маленький, юркий и совершенно неугомонный, — Соджиро говорит мягко и треплет взлохмаченные волосы. — Прямо воробей. Гендзи улыбается во все зубы и хлопает в ладоши — ему всего три. Он беспечный и веселый. Бурча, Ханзо подхватывает брата под подмышки и уносит играть. У него немного свободного времени между наступившими занятиями, и он не любит, когда отец его тратит. Мама, наблюдавшая за ними с порога, только хмыкает и удаляется обратно в дом. — Не отвлекайтесь, юноша, — уже говорит его пожилой учитель. Ханзо вздрагивает, стыдливо опускает глаза, сам не заметив, как жадно наблюдает. Зима, ему семь, и он сидит в небольшом классе, а через окно видно, как папа играет с Гендзи в саду. Лепит снежки, специально промахивается, а после падает, подбитый ответным комочком снега. Смеется и шутливо борется, когда его пытаются закопать в сугроб. Мама, следящая за занятиями, подходит и кладет ладонь на плечо. Ханзо виновато вздыхает. В тот день учитель «дрессирует» его особенно придирчиво. Ханзо десять, и он с улыбкой смотрит, как Соджиро дарит Гендзи игрушку, которую тот так хотел, и на целый день — его рождения — освобождает от занятий. Робко просит выходной тоже — нет, конечно, он совсем не устал, просто… Отец уже было смеется, но не успевает и рта открыть, как мама качает головой. И после строит виноватую мину на лице: — В другой раз, давай? Ханзо покорно кивает, и ему едва ли не ломают руку на тренировке — наставник бьет совсем безжалостно. А мать следит, как всегда. Тихо, сосредоточенно, сжав губы в тонкую белую линию, смотрит сурово и сдержанно кивает всякому его успеху. Не мягкая и точно совсем не нежная, как часто любят описывать нормальных матерей в книгах и фильмах. Его мать словно высечена из камня. Холодного и жесткого. Она впервые на его памяти улыбается светло и добродушно, совсем не своей дежурной улыбкой, которой обычно стреляет на приемах. Ханзо пятнадцать, и маленькие драконы, больше похожие на змей, щерят миниатюрные пасти, не поспевая за пущенной стрелой. Он разочарован и раздосадован, опускает руки, а Соджиро, принимая вечером сына у себя, вдруг смотрит сурово и осуждающе. — Рано сдаешься. Его собственные драконы мелькают лишь на миг, обдавая ветром невероятной силы. Полупрозрачная чешуя картинкой застывает перед глазами, и Ханзо кивает, игнорируя вставшие дыбом волосы. Отец всегда таким был. Мягким и веселым, ободряющим, но совершенно иначе суровым, когда дело касалось клана и сомнений сына. Это вызывало неясное тепло и придавало сил. А после Соджиро обычно сразу добрел и иногда даже предлагал устроить выходной, несмотря на недовольно косящуюся мать. Едва вернувшись с последней работы, Ханзо украдкой наблюдает. Ему двадцать три, а его посеревший от свалившейся невесть откуда болезни отец играет с внуком. Не так жизнерадостно и открыто, как когда-то с Гендзи. Сухо, дергано, морщась от болезного дискомфорта, но все равно так же искренне. А мама, из тени деревьев, тихо наблюдает, на вид еще более жесткая, чем прежде — на висках, в черных прядях рано появились отчетливые прожилки седины. Ханзо не хочется выходить и опять окунать семью в ворох дел, с которыми Соджиро не хватает сил справляться — другие кланы, распоясавшийся Гендзи, врачи, лекарства, стресс, еще раз стресс. В один день, когда отец уже не может встать, мать относит ему еду сама и сидит рядом. Собранная, поджавшая губы, в ожидании. На похоронах она не плачет, а только просит Ханзо разобраться со всеми делами, что остались от Соджиро. Желудок неприятно крутит, а плечи прогибаются от ответственности, к которой его готовили, но которая свалилась слишком неожиданно, выбивая почву из-под ног. Мать бьет его по лицу. Болезненная, звонкая пощечина. С виду спокойна, но в глазах — молнии. Терпеть не может, когда сын не согласен с ней. Ханзо двадцать восемь, и он склоняет голову перед ней и старейшинами и их волей. Глотая презрение, окропляет меч кровью, а себя — позором. Гендзи кремируют в закрытом гробу и хоронят рядом с отцом. Ханзо не видит лица матери, когда принимает решение уйти. Сейчас ему почти сорок, и семья осталась в далеком прошлом.