Не в этом мире

      Ракета долго-долго смотрит на яркие всплески всех известных галактике цветов в звездном пространстве и прекрасно осознает, что вот он — конец. Так выглядят боль от утраты и неизбежность, когда их можно практически потрогать и пропустить через пальцы, словно колючий, режущий песок, откладывающийся в сознании вечным осадком на его кромках. Нужно просто принять. Отпустить. Все же могут. Чем его переживания от других-то отличаются? «Не могу».       Когда тело Йонду расщепляется на миллионы крошечных частиц пепла, светящихся в открытом космосе так ярко и спокойно, будто это маленькие светлячки, которые переродились из тела приемного отца Питера и теперь готовы освещать путь всем обывателями бесконечности до тех пор, пока не погаснут. Ракета сжимает ладони до треска костяшек, чувствуя на языке металлический вкус крови из прокушенной губы и хруст собственных плотно сомкнутых зубов. «Возьми себя в руки!»       Енот предательски шмыгает носом и утирает уголки глаз напульсником, отворачиваясь от окна.  — Эй, друг, — Дракс почти неслышно подходит сзади, ободряюще потрепав его шерсть на макушке и похлопав по плечу. — Все хорошо будет.       Ракета хрипло усмехается, все же разворачиваясь и решая отойти в другую часть корабля, потому что смотреть на этих чертовых мигающих светлячков, как назло плавно парящих возле корабля и не хотевших лететь дальше, просто невыносимо.       Еноту, на самом деле, до щемящей боли в груди хочется прижаться к кому-нибудь так сильно, как только может, уткнуться в плечо и хоть раз позволить себя постыдные для космического героя слезы, но они бы стали как никогда обоснованными.       Наверное, никто из членов команды уже не поймет, почему Ракета так привязался к Йонду, хотя, казалось бы, они провели вместе не так много времени, но ответ все же был. Не очень уж четкий, размытый, подернутый скверной пеленой внезапно накативших эмоций, но был.       Удонта стал для Ракеты действительно родственной душой. Близнецом его души, если угодно. До этого еноту было невероятно сложно представить, что во всем неизведанном до конца и необъятном космосе найдется хоть кто-то, кто будет понимать и видеть его самого насквозь, причем не так, чтобы это раздражало, а так, чтобы заставляло хотеть открыться еще больше. Да даже без этой бесящей его лирики, хоть поговорить побольше, высказать то, что так хотелось, но не было времени, или постоять в тишине, но рядом друг с другом. Плечом к плечу.       Ракета достаточно смутно представляет, что так резко переменилось в нем, и что Йонду сделал такого, что где-то в груди сердце разрывается в клочья и хочется выть от убивающей каждую клеточку внутри боли, но сделал же! И енот даже думать не хочет об этих чувствах и мыслях, потому что они не имеют сейчас — да и потом тоже — никакого смысла, ведь он не может ничего исправить или вернуть.       Ракета отходит к противоположному от всей его семьи окну, чтобы не трогали и не волновались; он хочет подумать, хочет, чтобы мозг еще успел немного поискриться внезапным осознанием, ведь ни голова, ни сердце, больше не замолчат, и даже после принятия всего будут редко, но все же отдаваться глухой болью, которая станет стихать так же, как и бешеные ураганы. С разрушительными последствиями. «Я уйду, но только с тобой».       Енот жмурится, из последних сил сдерживая горячую влагу, так и норовившую проступить через веки, и прикладывает одну лапу к окну, мысленно зачерпывая яркие вспышки от кораблей Опустошителей в ладонь. «Добро пожаловать в звезданутые Стражи Галактики».       Ракета с размаху бьет кулаком по окну, ругнувшись, и прикладывается к нему лбом, позволяя двум мокрым дорожкам обжечь его щеки через темную шерсть. «Нет!»       Енот плачет тихо, всхлипывая почти беззвучно, и шкребет когтями стекло, оставляя на нем едва заметные царапины. Он не верит. Так нельзя! «Мы прям сладкая парочка, да?»       Да, очень, очень похожи. И Ракета почему-то знает, что они были бы отличными напарниками.       Перед глазами все еще леденеет лицо бывшего лидера Опустошителей, а лапы дрожат от холода его тела. Ну и пусть. Пускай эта мерзлота сохранится в его коже навсегда, потому что под ребрами она все равно будет отдаваться едва уловимым, но таким нужным теплом.       Ракета опускает одну руку на загривок и с силой дергает себя за шерсть, чтобы отвлечься на физическую боль, а затем, пока эмоции снова не взяли вверх, два раза бьет себя кулаком в грудь, навсегда прощаясь с тем, кому поверил и доверился просто потому, что так велело сердце. И Удонта наглядно показал им всем своим примером, что оно никогда не ошибается. «Может, уже не в этом мире, но я обязательно позже найду тебя, Йонду».