Пять ступеней

Faun – Tanz über die Brücke

- Складывайте мертвых!.. Складывайте мертвых!.. Звон колокольчика и стук деревянных колес тачки по неровным камням раздались под окном неожиданно и очень громко. Сибранд быстро поднялся с пола, бросился к двери, чтобы рывком открыть ее, и, глотнув опаляющего лицо жара пополам с удушливым вонючим дымом, поперхнуться криком: - Мертвых нет! …нет – это пока. Старик-могильщик, тащивший телегу за оглобли, сгорбился, и, не оглядываясь, побрел дальше. Заунывный вопль ушел вперед, и уже у следующего дома, возле которого остановилась расхлябанная колымага, его ждал богатый урожай. Рыдающая женщина со своей служанкой больше мешались, чем помогали, когда старик с натужным кряхтением перетаскивал на борт завернутые в замызганную мешковину тела. Семья богатого купца, торговавшего серебром, не могла даже проводить главу семейства в последний путь так, как подобает честному горожанину. Сам купец, три его сына и старшая дочь теперь упокоятся в одной могиле с нищими, ворами, проститутками и одним стражником. Странно – когда в церквях священники вопили на проповедях, что перед лицом смерти все равны и золотом с драгоценными камнями от нее не откупиться – бюргеры только усмехались. Сейчас же за лекарство от чумы любой, включая градоначальника и королевского посланца, который застрял в стенах этой проклятой твердыни, готов был заложить дьяволу все имущество и даже душу, лишь бы выжить или выздороветь. Впрочем, сейчас городу не до проповедей – все, кто еще не заразился или успешно притворяется, собрались в церквях, а костры пылают так, что алое зарево не утихнет до самой зари. Один из самых больших находился как раз в десяти шагах от их дома – две недели назад в него вместо дров положили отца, а еще через день – мать. И ныне туда подкидывают новых – огню еще будет чем поживиться. Дрова, которые сначала подвозили для растопки, лежали нетронутыми – теперь они уже никому не были нужны. Сибранд отвернулся и закрыл дверь. Они с сестрой перебрались жить в просторную кухню на первом этаже, дверь из которой вела прямо во двор, а оттуда на площадь – остальные комнаты были тщательно убраны и выметены, вся мебель – сдвинута в углы и накрыта от пыли. После чего все ставни были заперты, а двери Сибранд собственноручно заколотил досками. Нельзя разводить беспорядок, сказала маленькая Ханна, родители этого не любили. Старшему брату оставалось только кивать и делать. Маленькая Ханна сама притащила воду для того, чтобы вымыть полы и окна, сама достала белый лен для мебели. И утаила от брата, что возле колодца, к которому она выскочила с ведром, ей в лицо плюнул уже мертвый лавочник, который из последних сил попытался доползти неизвестно куда. Старший брат подобно безмозглому ослу в один момент потерял всю свою семью и не смог защитить единственного человека, который был ему дорог. Теперь Ханна мучилась от лихорадки, лежа на соломенном матрасе у самого очага, который не разжигали уже давно. Сибранд думал, что они вдвоем, как только закончат гореть костры, тихо выберутся из города и уберутся подальше, но теперь об этом можно было и не мечтать – больных людей из города не выпускали, а кто пытался – нашли последнее пристанище в канаве или висели на городской стене как напоминание и устрашение остальным. Стража уже поставила на распутьях и перекрестках черные флаги – это значит, что о моровом поветрии известили князя, и в ближайшие сорок дней к городу никто не подойдет на расстояние, которое пролетает выпущенный из катапульты камень. Значит, они обречены. - Кто это был? – раздался едва слышный шепот из-под вороха одеял. - Могильщик, - немец осторожно уселся рядом с младшей сестрой и поправил на ней одеяло. – Он спрашивал, есть ли у нас мертвые. Я прогнал его. - Он страшный, - захныкала малышка, - он забирает детей, которые не спят по ночам, и кидает их в костер. Мне говорила мама, что… - Чш-ш-ш, тихо, - Сибранд аккуратно закутал дрожащее тельце и, подняв, уложил Ханну к себе на колени. – Я тебя никому не отдам. Можешь хоть всю ночь не спать. - Правда? Правда-правда? - Правда, - ответил он, заправив выбившийся золотистый локон Ханны под серый чепец, - но сейчас надо немного отдохнуть. Иначе ты заболеешь еще тяжелее. - Не заболею, лихорадка ведь уже прошла? Я себя хорошо чувствую, даже вставала уже сегодня! - Это временно. Потом тебе может стать хуже. Многие больные, которых лечил папа, тоже почти выздоравливали, а потом… - немец осекся. – Потом… они снова заболевали. Ханна замолчала, тихо прижавшись к брату. Юноша аккуратно, чтобы не потревожить ребенка, дотянулся до кружки с водой; предложил сестре, но та помотала головой. Период «мнимого благополучия», после которого больной умирал в мгновение ока, уже наступил. Оставалось только ждать рассвета. - Расскажи мне что-нибудь, - тихо попросила девочка. – Что-нибудь хорошее. Веселое. Сибранд закусил губу. О чем можно рассказать маленькой девочке, которая умирает от чумы и не доживет до утра? Как гибнет город, в котором они родились и выросли? Как в спешке из опасного места, поджав хвост, сбежала вся знать? Как отец до последнего помогал больным и сам умер от того же недуга? Как могильщики не успевают хоронить людей, и могилы копают уже внутри стен, в то время как остальные разлагаются и гниют лежа возле домов – если могильщик захочет, спихнет особо воняющий труп в костер? Что бургомистр уже отдал приказ поджигать город с трех сторон, потому что больше половины жителей умерло? Что на их двери одним из первых был нарисован красный крест и подписано «Господи, помилуй нас»? - Помнишь, как был украшен мост на прошлую Пасху? Там было много цветов, и лент… И ходили нарядные люди. И был очень сильный ветер, такой, что господин епископ споткнулся и упал, прямо на мостовую! А я шла среди девочек, и как они, тоже была в белом платье и у меня был белый веночек на голове… ты помнишь? Сибранд только кивнул. В горле словно встал ком, и сказать ничего не получилось. - Спой мне песню про мост? Я хочу послушать, - сестренка заерзала на чужих руках. – Спой мне, и я засну, ладно? Снаружи громко трещали костры. Могильщик пошел в обратном направлении, к противоположным воротам – его тележка опять громыхала под окнами, которые были закрыты ставнями. Сквозь щели в неплотно пригнанных досках было видно, как уродливая тень на миг перекрыла адские отсветы, пересекла их и пошла дальше. Ударил колокол. Оставшиеся люди молились. Надежда, призраком пройдясь по мертвому дому, покинула его, даже не окинув взглядом напоследок. Глубоко вдохнув одеревеневшей грудью, Сибранд хриплым, срывающимся голосом тихо запел, словно колыбельную:       …Чтобы Майн перейти, сделан мост на пути, но кто ступит на мост, тот танцует до звёзд. Фа-ла-ла-ла-ла, фа-ла-ла-ла.       Вот повозка ползёт, гору клади везёт, приглядись – перед ней пляшет пара коней. Фа-ла-ла-ла-ла, фалалала.       Вот девчонка одна, юбка ветром полна – хвать подол, парня хвать и пошла танцевать! Фа-ла-ла-ла-ла, фа-ла-ла-ла… Немец даже не попытался смахнуть слезу, скатившуюся по щеке, еще крепче прижав к себе младшую сестру, закутанную в одеяло. Ханна не отвечала.       … Посмотри – вот беда! – все сбежались сюда: нас не надо спасать – дайте всласть поплясать! Фа-ла-ла-ла-ла, фа-ла-ла-ла…