Восемнадцать безумных идей

      Вечер наступил как-то стремительно резко. Просто свалился парням на голову, как Трамп на Штаты — вроде и ожидаемо, но с радостью обошлись бы и без лишних напоминаний.       Нет, не случилось ничего ужасающего или непредвиденного: небеса не разверзлись, моря всё ещё оставались в своих берегах, просто день подошёл к концу, но Холм отчётливо ощущал внутри себя наступающую тоску. Слишком приятными ему показались последние сутки — забыл напрочь о всём, что существовало за пределами их небольшого с Тарьяй путешествия. Было забавно провести с этим парнем немного времени, потому что вне съёмок встречались они просто до неприличия редко. С Тарьяй Хенке чувствовал себя вновь семнадцатилетним, хотя, конечно, разница в возрасте между ними была совсем не ощутима. Скорее здесь было что-то иное… Хенрик и не хотел, чтобы какая-то разница была, ему было комфортно не задумываться о том, что ему нужно нести за что-то ответственность, чем он бессовестно и занимался. Но с другой стороны, хотя ребёнком Тарьяй можно было назвать с огромной натяжкой, свою ответственность за мальчика он чувствовал на уровне инстинкта. Было ли это инстинктом самосохранения или какой-то формой альтруизма, а может и вовсе инстинктом доминирования — Хенрик не желал разбираться, он просто чувствовал всем своим существом, что просто обязан оберегать этого человека, как самого себя. И всё бы ничего, если бы оберегать себя (а стало быть и Тарьяй) у Хенрика не получалось бы так крайне отвратительно.       — Слушай! — У Хенрика вдруг подозрительно загорелись глаза, в то время как они с Тарьяй вот уже десять минут сидели на бордюре у гипермаркета в абсолютной тишине, рассматривая проходящих мимо людей.       — М-м? — отозвался Сандвик.       — Что было самым безумным, что ты делал в своей жизни?       — Безумным? — Тарьяй серьёзно подгрузился, пытаясь что-то припомнить. — Возможно, я дико унылый, но, кажется, мне придётся признать, что ничего «из ряда вон» не делал.       — Не может быть! Должно быть хоть что-то, я уверен.       — Ну-у-у. Возможно, я один раз на спор вскипятил мороженое и потом выпил то, что от него осталось. — неуверенно произнёс Тарьяй, поглядывая на Хенрика, как бы спрашивая «Этого достаточно?»       Конечно, Холму не было этого достаточно, но он добродушно рассмеялся, представляя, насколько отвратительным это было, и сопоставляя это «что-то гадкое» с эстетической изящностью Тарьяй. Больше всего его забавляло именно это несоответствие.       — Было пакостно? — посмеявшись, уточнил Холм.       — Омерзительно. — Тут же скривился Му. — «Настолько плохо, что хуже не бывает», — вспомнил он реплику Исака и по смеху Хенрика понял, что у того в памяти тоже всплыл этот момент.       — Те тосты с сыром, кстати, были, правда, довольно паскудными. — Предался воспоминаниям Холм.       — В точку! — подхватил Тарьяй. — Мне тогда казалось, что ты специально запорол аж два дубля на совершенно посредственной сцене, чтобы заставить меня жевать эту дрянь снова и снова. Как вообще можно было накосячить в этой сцене? — Тарьяй толкнул Хенрика в плечо.       — Просто я бездарность, — ответил Холм.       — Ни черта. Просто признай, что ты сделал это нарочно! — не унимался парень.       — Да нет же. — Смеялся Хенрик, но его глаза выглядели бессовестно врущими.       — Я не могу поверить, Хенке. — Тарьяй всматривался в хитрый блеск в глазах друга. — Ты сделал это! Господи, ну ты и подонок! Я готов был молиться, чтобы мне дали жевать пластиковый муляж бутерброда, вместо того, что ты наделал с этими тостами для сцены.       — Я уверяю тебя, что не делал этого специально. — Уголки его губ всё ещё врезались в щёки.       — Так. Это уже дело принципа… — Тарьяй поднялся с бордюра на ноги и отряхнул джинсы на заднице. — Я сделаю что-то безумное, что придумаешь, прямо сегодня, если только ты признаешь, что ты нарочно в тот день валил съёмки и расскажешь мне почему! И не делай из меня дурака. Потому что я вижу, когда ты врёшь!       Хенрик хрипловато рассмеялся.       — По рукам, — согласился он.       — По рукам!       — Хорошо. Кто первый? — уточнил Хенрик.       — Давай уже, не томи! — не унимался Сандвик. Он теперь, стоя на ногах, возвышался над Хенриком, сложив руки на груди, и нетерпеливо постукивал ногой.       — Ладно… Ты прав. Я в тот день действительно саботировал съёмки… — Хенрик опустил глаза к своим ногам.       — Зачем?       — Это прозвучит странно и… — Секундная заминка. — Эгоистично… Да, наверное, эгоистично. Но мне не хотелось домой.       — Не понял…       — Мы тогда поссорились с Леа и она рыдала там весь день и обрывала мой телефон, в попытках поговорить, и сказала, что будет ждать меня у моей квартиры, потому что хочет всё выяснить… — Хенрик снова на несколько секунд затих, а Тарьяй не решался прерывать его молчание. — А я не выношу её слёз. Не то, чтобы мне было больно их видеть. Просто я, пожалуй, никогда не видел более жалкого зрелища… Она будто ВСЁ выдавливает с этими слезами, старается из всего сделать фарс. Знаешь, мне хватает этих игр и спектаклей и на съёмках…       Хенрик снова замолчал, а Тарьяй опустил руки с груди, а потом секунду поколебавшись, присел обратно к Хенрику, давая понять, что всё ещё слушает его.       — В общем я ответил ей, чтобы шла домой, что у меня много работы. Но сцены у нас были откровенно незамысловатыми. Работа шла легко, быстро и активно. И мне, ну… просто пришлось немного притормозить процесс. Потому что мне правда очень не хотелось домой.       — Но мы же в тот вечер пошли ещё с тобой и Терезой в суши-бар после съёмок… — стал припоминать Тарьяй. — То есть вы с Леа так и не поговорили?       — Неа, — ответил Хенрик. — Только через два дня. Помирились, когда она перестала строить из себя королеву драмы.       — Понятно… — Сандвик подозревал, что с Холмом тогда было что-то не так, но он, признаться, думал, что просто прикалывается над Тарьяй, но никак не думал, что за этим, оказывается, скрывались личные проблемы.       Хенрик поднял на Тарьяй глаза и встретился с его изучающим взглядом. Парень улыбнулся уголками губ и хотел было отвести глаза, но Хенрик не отпускал. Его упавшая с чёлки на лоб прядка резвилась на ветру, а радужка под ресницами отражала вечернее небо. Тарьяй невольно засмотрелся, отмечая для себя, что несмотря на то, что все черты Хенке уже давно такие знакомые, случаются моменты — такие, как прямо сейчас — когда он видит в нём что-то совсем по-новому. Он не знает, возможно, это вечер окрашивает его лицо мечтательным оттенком, что улыбка кажется такой загадочной, а привычная россыпь родинок на щеках, вдруг читается особым посланием… Для него?       Тарьяй резко пришёл в себя, потому что смутился под пристальным, немигающим взглядом Хенрика. Он только сейчас понял, что секунду назад точно так же неотрывно рассматривал его сам. По щекам тут же поднялось смущение. И он отвернулся немного в сторону, скрывая приливающую к щекам кровь.       Хенрик, отмирая, тоже вдруг посмотрел куда-то за спину Тарьяй.       — Теперь твоя очередь, — вспомнил он, возвращая на губы свою неизменную широкую улыбку.       — Чёрт тебя побери. — Тарьяй закатил глаза к небу.       — Неужели ты решил, что я забуду это?       — Зная тебя — даже и не рассчитывал на подобную удачу. — Сандвик тяжело вздохнул.       — Знаешь, что мы сейчас сделаем?! — Хенрик поднялся с уже остывшей земли и протянул ладонь Тарьяй. Тот, схватившись за руку друга, поднялся следом. Тарьяй померещилось, что Хенрик отпустил его пальцы немного нехотя, но тут же прогнал от себя эту мысль.       Холм взглянул на свои часы.       — До закрытия этого гипермаркета осталось двенадцать минут, — объявил он.       — Окей… — Тарьяй вопросительно поднял бровь. — Тебе нужно что-то?       — Мы останемся там, — заявил Холм и снова растянул губы в улыбке.       Тарьяй непонимающе молчал.       — Мы сделаем кое-что безумное. Вместе. Мы спрячемся и останемся в магазине после его закрытия.       На удивление Холма, Му совсем не стал ошарашенно выпячивать глаза или орать, что Хенрик свихнулся в конец. Холма даже поразили те бесенята, которые заплясали в глазах мальчика, когда к нему пришло осознание того, что они собирались натворить. И Хенрик был очень доволен тем фактом, что Тарьяй ему полностью доверяет.

***

      — Уважаемые покупатели, магазин закроется через пять минут. Просим вас подойти к кассам и завершить покупки, — монотонный голос диктора разносился над торговым залом, между рядов которого всё ещё носился Хенрик (а за ним хвостом и Тарьяй) в поисках «убежища».       — Ты уверен, что это хорошая затея? — все ещё волновался Сандвик.       — Неа, — бросил Холм. — Затея отвратительная. Но кто мы такие, чтобы игнорировать свои желания?       — Твои желания! — поправил Тарьяй. — Это у тебя странные желания, а я просто с ума схожу, параллельно тебе, так сказать.       Хенрик рассмеялся не прекращая движения.       — Смотри! — вдруг воскликнул он. — Давай сюда спрячемся! Идеально!       Тарьяй проследил за его взглядом. Они стояли сейчас в детском отделе и выглядели, надо сказать, весьма комично. Два взрослых двухметровых дядьки на фоне кукольных домиков и детсадовских машинок. Хотя был тут и ряд плюшевых медведей, которые запросто могли поместить в себе даже Хенрика в полный рост.       — Давай, — скомандовал Холм. — Осталось всего три минуты. Падай в тот надувной бассейн с мягкими игрушками!       — Только если ты со мной! — Тарьяй почему-то только сейчас осознал, что это на самом деле происходит. И не то, чтобы испугался, но нервишки здорово натянулись.       — Блин, я думал залезть в ту ростовую куклу Дарта Вейдера!       — Хенке… Это костюм для школьника… Невооружённым глазом видно, что он метр шестьдесят или около того. — Стрелял глазами Му. — Ты собираешься стоять в нём на коленях?       — Нет… Стоять напротив тебя на коленях я пока не готов, — усмехнулся Холм, а Тарьяй привычно закатил глаза и полез в бассейн с плюшевыми собаками, драконами и дольками арбуза. Какая-то криповая смесь. Он зарылся во всё это, ложась на спину и старательно прикрывая видимые участки тела.       — Давай же, что стоишь! — Тарьяй призывно замахал руками. — Тут ещё полно места.       Хенрика дважды просить не нужно было. Он забрался в бассейн и, подкатившись к боку друга, скрылся из виду.       Под плюшем было жарко и душно. Но кого это волновало прямо сейчас? Парни тихонько хихикали, представая друг перед другом во всей красе нервного возбуждения. Они ещё пошептались немного, невинно касаясь друг друга коленками на дне бассейна, пока наконец через щели между дольками арбуза не заметили, что в зале выключили основной свет, оставляя неяркое освещение для проведения уборки. Где-то в соседних отделах уже было слышно равномерное жужжание моющих машин. К ним звук пока не приближался.       — А ты знаешь толк в развлечениях. — Хрипло рассмеялся Тарьяй.       — Ага. — Удовлетворённо улыбнулся Холм. — У безумцев свои, недоступные нормальным людям, тайные радости и забавы.       — Говоришь как Эвен, — отметил Му.       — Во мне довольно много вещей от этого парня. — Не переставая улыбаться ни на мгновение.       Тарьяй удивлённо приподнял бровь, но задавать вопросов не стал.       — Тай… — после минутной паузы вдруг шёпотом протянул Хенрик.       — Ась? — тот тут же отозвался.       — Ты помнишь, как всё начиналось?       — Что именно ты имеешь в виду?       — Вообще всё.       — С самого начала? — уточнил Тарьяй, но ответа не дождался. Понял, что Хенрик имел в виду. — Да, конечно. Я помню, как Юлие была восхищена тобой, когда отбирала на роль.       — А ты? — спросил он.       — А я, знаешь, кажется, был слегка напуган, — улыбнулся Сандвик, замечая намёк на удивление и удовольствие в глазах напротив. — Все парни, с которыми мне пришлось играть небольшую сцену для прослушивания, как-то терялись в игре со мной. Юлие потом сказала, что очень боялась не найти подходящего актёра для меня — того, кто мог бы противостоять мне, соревноваться со мной. Я тогда не до конца понимал, что это значит, ведь мы ищем мне напарника, с которым мы должны будем сыграть любовь. Почему противостояние?! Даже поначалу казалось, что она немного раздражёна тем, что я отталкиваю ребят. А затем появился ты, и когда мы попробовали, я понял, что значило противостоять мне. — Хенрик неожиданно тепло улыбнулся на слова Му. А тот продолжал вспоминать: — Помню, после прослушивания я побежал к Юлие, просить, чтобы она взяла тебя, а она встретила меня понимающим взглядом и не дала вставить ни слова. Обняв меня за плечи, сказала: «Я поняла, это он! У вас такое понимание друг друга. Я сразу решила, что он наш парень». — Тарьяй улыбнулся, глядя куда-то вверх, упираясь носом в игрушку и не замечая взгляда Хенрика в его сторону.       — Я не знал, что ты внёс в это свою лепту, — вдруг ответил он. — Я помню, что промучался в неизвестности целых два часа, прежде чем узнать, что Юлие была рада отдать мне своего персонажа.        — Я и не вносил лепту — они решили всё ещё тогда, когда смотрели на нас на экране, — я своей просьбой просто в очередной раз убедил их, что ты — идеальный Эвен, ну, знаешь, мечта всей школы, привлекательный, уверенный, харизматичный. Я, правда, немного побаивался тебя. Было в тебе что-то такое… — Тарьяй запнулся, подбирая слово. — Дикое, — наконец, выпалил он.       — Сексуальное, — одновременно с ним произнёс Хенрик. И парни тихонько расхохотались от его наглости.       — Да-а, было здорово, когда мы нашли тебя, — вздохнул Сандвик. — Когда мы стали играть, картина, наконец, начала казаться мне правильной, до этого я не понимал, что именно я должен делать, помимо очевидного зачитывания текста. Это было моей первой работой в кино.       — А я сразу почувствовал, что у нас получится. — Холм, насколько это было возможным, повернулся со спины на бок и посмотрел на друга.       — Ко мне тоже вскоре пришло такое чувство. — Они замолчали, и Тарьяй не сразу понял, что пристально всматривался в лицо Хенрика. Будто пытаясь запомнить милые морщинки вокруг глаз, его полуулыбку, тёплый взгляд.       Хенрик приподнялся на локтях и выглянул наружу. В зале было тихо.       — Пошли прогуляемся, — вдруг выдал он.       Тарьяй молча поднялся, выползая из плюшевого ада. На его взмокший лоб приклеилась влажная кудряшка. Хенрик просто на секунду глянул на неё и очнулся только тогда, когда каким-то магическим образом стоял возле парня и аккуратно убирал его волосы со лба… Тарьяй сразу как-то уменьшился и смотрел на него снизу вверх широко распахнутыми глазами.       — Ты… — начал Хенрик. Потом запнулся, оторвал от мальчика свои пальцы и попытался оправдать своё действие. — Ты такой взъерошенный, как сонный барашек.       — Что? — очнулся Тарьяй и рассмеялся так звонко, что чуть было не обнаружил их из-за своей неосторожности, если бы Хенрик так вовремя не прикрыл своей ладонью его рот и не за шикал.       — Тс-с-с! Ты чего творишь? — Тарьяй выпучил на него глаза поверх ладони, но притих.       Хенрик, убедившись в том, что мальчик больше не собирается производить шум, аккуратно отнял руку от его рта. — Пошли скорее в тот зал, где уже закончили уборку. Там будет тихо.       Оглядываясь по сторонам и высовывая нос из-за стеллажей, проверяя нет ли кого в проходах, парни двинулись в сторону соседнего отдела. Зал оказался огромной секцией с посудой. Шли молча, издавая лишь шуршащие звуки одежды при трении о кожу и от редких касаний друг к другу. Хенрик искоса поглядывал на Тарьяй, пытаясь понять, что тот чувствует сейчас в своём молчании. Напряжён ли он? Боится? Получает удовольствие или просто даёт вести себя и, в кои-то веки, не принимать никаких решений самому?       Тарьяй будто читая мысли Холма, ответил вдруг шёпотом на его немые вопросы:       — Мне всё кажется, что я налакался до одури на своей вечеринке и лежу сейчас бренной тушкой на своём диване, а всё это мне снится…       — Почему?       — Потому что это что-то нереальное для меня. Немыслимо. — Тарьяй уставился Хенрику прямо в глаза. — Понимаешь?       — Неа, — сразу ю же отмахнулся тот. — Нет на свете ничего неосуществимого. Бывают только вещи невозможные лично для тебя — причем временно невозможные, если правильно к ним относиться.       — Ну-у, — протянул Сандвик. — Это, надо сказать, освежает. Вся эта встряска.       — Страх тоже может быть источником силы, Тай. — Хенрик задумчиво прищурил глаза. — Не только страсть или ярость. Адреналин — вот она чистая энергия.       — Мне кажется, я скоро в ней захлебнусь, — пробурчал Тарьяй.       Холм, улыбаясь, подмигнул ему:       — Тебе это только на пользу пойдёт!       — Тебя послушать, так я тут в санаторий улёгся, а не занимаюсь с тобой на пару всякой дрянью второй день напролёт.       Хенрик, мешая смех с возмущением, легко толкнул Сандвика в плечо.       — Что значит дрянью?! — Но ответ услышать он не успел, так как даже лёгкого толчка хватило не ожидающему подвоха Тарьяй для того, чтобы по инерции откинуть руку назад и неаккуратным движением зацепить стеллаж с бокалами. Время на несколько секунд будто превратилось в гаденький кисель — зависло густой субстанцией в воздухе, сквозь которую Хенрик, как в замедленной съёмке, наблюдал, как фужер балансировал на краю полки на своей тонкой высокой ножке, выбирая, в какую сторону интересней будет потерять своё равновесие. В итоге, конечно, выбрал пол из холодной бежевой плитки. Холм видел в широко распахнутых глазах напротив понимание неотвратимости момента и, к счастью, только совсем немного резонного испуга. Но, конечно, сделать ничего не смог, даже если бы был кандидатом в мастера спорта по бейсболу, он бы всё равно не успел — фужер с катастрофическим для ночной тишины звоном разлетелся вдребезги у его ног…

***

      — Вы вломились на чужую собственность, которая находится под сигнализацией! Скрывались тут! Испортили имущество! Каков дальше был ваш план? Разнести здесь всё к чёртовой матери, а утром выйти сухими из воды? — сержант полиции, вызванный охраной магазина, орал на них, как на бестолковых детей. Какими они, собственно, и являлись, несмотря на свои уже не детсадовские годы. Тарьяй, этот беззаботный храбрец, стоял, высоко подняв подбородок, и, на удивление, безэмоционально выслушивал свой приговор. Хенрик кидал на него косые взгляды, совершенно не беспокоясь за себя. Осознавая, что из-за него Тарьяй здорово попадёт, он ощущал сейчас немыслимую гирю на сердце кучу гирь на сердце.       — Вы же понимаете, — продолжал сержант, — что мне придётся отвезти вас в glattcelle*! А дальше суд и гражданское наказание. Вам же есть восемнадцать?       Парни удручённо кивнули. Хенрик всё ещё не мог поверить в то, что втянул этого домашнего мальчика в такую идиотскую авантюру. Полицейский отошёл к охраннику, чтобы сделать некоторые уточнения в деле. Тарьяй приблизился к Хенрику, который с удивлением заметил лихорадочный блеск в глазах мальчика.       — Тебе страшно? — шепнул тот Холму.       Хенке хотел было в кои-то веки поступить честно: утвердительно кивнуть, завизжать и выскочить на улицу, пробив головой оконное стекло. Но вместо этого молча помотал головой. Всё как всегда.       — Мне почему-то тоже нет, — голос Сандвика возбуждённо подрагивал. — Знаешь, почему?       Хенрик всё ещё не мог вымолвить ни слова: он жутко переживал за последствия сегодняшнего вечера для Тарьяй, но в то же время его весьма интриговало воодушевлённое эмоциональное состояние мальчика. Поэтому он просто вопросительно вскинул брови, как бы спрашивая «Ну и почему же?»       Тарьяй наклонился поближе к Хенрику и шепнул:       — Я никогда не проводил ночь в glattcelle! На самом деле, я даже никогда не был ни в каком полицейском участке!       Холм ошарашенно перевёл взгляд на мальчика. Нет, он не был удивлён тем, что Тарьяй никогда не забирала полиция, одного взгляда на парня было достаточно, чтобы навсегда уверить себя в том, что он из тех подростков, с которым мамы сравнивают своих сыновей, говоря «Ну вот почему ты не можешь быть такой же душкой?». Тут сомнений не было. Но Хенрик был всё ещё изумлён его реакцией на происходящее, потому что ожидал он совершенно другого эффекта. Он никогда ещё не встречал человека, который как Тарьяй с каждым разом поражал бы его всё больше. И Холм самым нахальным способом соврал бы самому себе, если бы сказал, что это ему не нравилось…

***

      — Холм, ты будто пыльным мешком пришибленный! — Непривычно притихший Хенрик сидел по правую руку от Тарьяй и теребил пальцами шнурок от толстовки.       Тарьяй ещё не видел парня таким. Из них двоих всегда именно он был тем, кто всегда с головой нырял в очередные происшествия. Понятное дело, что получить наказание в виде шестинедельной уборки улиц не особо приятный способ закончить прогулку, но Тарьяй не ожидал, что Холм отнесётся к этому с такой болезненностью. Сам Сандвик был разгорячён первой своей ночной вылазкой в мир беспредела, и совершенно не чувствовал ни вины, ни подавленности. И никак не мог взять в толк, что же произошло с его приятелем, который ещё пару часов назад, как заядлый дворовый философ, втирал Сандвику об упущенных шансах и о персональных формулах счастья, в которую непременно входят идиотские пристрастия к приключениям. Но мальчик, конечно, и подумать не мог, что Холм печётся вовсе не о своей многострадальной заднице, а что всё его беспокойство сейчас сконцентрировано на безупречной репутации Тарьяй, которую он одним случаем мог здорово подгавнять.       Тарьяй, тем временем, шутливо тыкал его локтем в бок, призывая отпустить ситуацию и посмотреть на всё иными глазами. И Холм, видя намёки на счастье в улыбке напротив, невольно наполнялся теплом и потихоньку расслаблялся.       Ещё бы немного и он бы, согретый мягким голосом Сандвика, улёгся бы прямо на эти стулья и бессовестно уснул, если бы не одно НО…       НО может было и одно, да в беспокойном лице мамы, влетевшей к ним в помещение, на глазах увеличилось до размера вселенского катаклизма.       Холм отметил про себя, что это довольно забавно и нелепо, что из полицейского участка, в его двадцать один год, его всё ещё забирает мама. Как и три, и пять лет назад — впрочем, ничего нового. Только вот и она была ошарашена вовсе не видом своего сына в кабинете сержанта полиции, а тем, что ей пришлось лицезреть рядом со своим оболтусом аккуратного мальчика с невинными глазами, и, безусловно, девственно чистым «послужным списком». И чем наивней хлопали пышные ресницы над безобидными и чистыми глазами, тем мощнее сжималось сердце женщины. Сив, так ничего и не сказав парням, повернулась к столу полицейского, договариваясь о сумме штрафа. Хенрик, хоть смутно, но представлял, что будет дальше. И предчувствие его не обмануло…       Сержант вышел из комнаты, оставляя их троих наедине. Сив сделала шаг навстречу парням и остановилась.       — Хенрик…       — Мам…       — Иди сюда.       — Ну ма-а-ам, — протянул Хенрик, но со стула привстал.       — Давай-давай. — Маня к себе, махнула Сив рукой.       — Мам, может, не при Тарьяй? — Но в коллекции тяжёлых взглядов Сив, имелся совершенно чудовищный экземпляр, которым она впилась в Хенрика, давая понять, что выбор у него так себе. Тому пришлось подчиниться. И когда он обречённо подошёл ближе, Сив привстала на цыпочки и влепила ему сочный подзатыльник.       Тарьяй ажно охнул. Такого поворота он, признаться, не ожидал.       — Ладно ты-то, балбес, — запричитала Сив. — Но о мальчике ты подумал? — И не дожидаясь от сына ответа, потому что и без того было ясно «нет, не подумал», продолжила: — За вами полмира наблюдает, а ты чудишь всё так же, как и прежде.       — Мам, не надо меня отчитывать! Я не Матиас! — возмутился Хенрик.       — Серьёзно, Хенке, у меня с Матиасом куда меньше проблем. А ему только тринадцать. Как раз для его возраста выходка. Но я уверена, что даже он бы до такого не додумался. — Сив смерила сына вколачивающим в пол взглядом и повернулась к Му, тут же меняясь в лице на добродушную тётушку. Парень аж опешил от этой резкой трансформации. И, поставив себе мысленную галочку на пункте «Обязательно научиться у мамы Хенрика этому приёму», услышал с её губ ласковое: — Тарьяй, милый. Пойдём. Заберу вас сегодня к себе.       Тарьяй, до этого всё ещё сидевший с открытым ртом, тут же вскочил со стула, и шустро прошёл мимо Хенрика, который стоял пристыженно опустив взгляд.       — Чёрт, Хенк, прости, — шепнул Сандвик. И широкими шагами устремился за мамой друга, стараясь не нарваться на гнев этой наимилейшей с виду женщины.       Хенрик, обречённо вздохнув, поплёлся следом.       Что ж, могло быть и хуже. Могло быть совсем паршиво.