Красоте ужаса посвящается...
***
Ночная мгла притаилась в уголках замка, куда не дотягивался блеклый мутный свет, рассеивающийся от желтоватых ореолов зажжённых свечей. Ледяной сквозняк заставлял огни дёргаться и отплясывать бесовские танцы, зловеще отражаясь в серых глазах Герберта фон Кролока — графского сына. — Дружок, — сладко пропел виконт фон Кролок, обращаясь к до смерти перепуганному юноше, застывшему у входа в зал, — подойди поближе, не бойся, — и тот, подчиняясь призыву, шагнул из тени, оказываясь в освещённой части комнаты. Колеблющийся свет рыжим отблеском коснулся тёмно-каштановых волос молодого человека, в то время как белокурые, струящиеся по плечам и спине, волосы Герберта фон Кролока окрасились в багряный цвет. — Альфред, — терпкой, сладкой отравой голос Герберта растекался по жилам обездвиженного смертельной паникой юноши, — неужели ты не рад, что выбрался, наконец? Ты ведь так хотел осмотреть замок. — Да, виконт, — прозвучал холодный, словно неживой голосок. Взгляд Альфреда метался по сторонам, избегая прямого взгляда собеседника. — Я подумал, что тебе и впрямь скучно проводить время в заточении своих покоев, пусть и лучших в замке. Я лично позаботился об этом, — в одно мгновение Герберт оказался за спиной Альфреда, заставляя молодого человека вздрогнуть от неожиданности. Цепкой хваткой ладони сжали плечи юноши, направляя того в центр просторной комнаты, — это музыкальный зал, милый Альфред. Одно из моих любимых мест нашего замка, — сын графа рукой окинул помещение, призывая осмотреться вокруг: высокий потолок терялся где-то над головой, скрытый тьмой ночи, по мраморному отполированному полу скользил брезжащий свет огней, а у расписанных золотистыми узорами кремовых стен с колонами стояли стулья с бархатной красной обивкой и изогнутыми, покрытыми позолотой ножками. Но главным украшением зала был, несомненно, рояль — багрового цвета, словно кровь. — Ты любишь музыку, Альфред? — вкрадчиво спросил виконт, выпуская свою жертву, и приблизился к инструменту. Ответом на вопрос ему послужил короткий кивок. — Этот рояль был сделан по заказу графа на мой… — оскал, который сам Герберт непременно бы назвал улыбкой, скользнул по его бледным губам, — точно и не помню на который из дней рождения, — в притворном замешательстве осёкся он, как будто едва не проговорился о чём-то важном. — Ну, подойди же, не бойся, — Герберт протянул руку Альфреду, приглашая приблизиться к роялю, и молодой человек несмело шагнул, оставляя без внимания ладонь виконта, которая тут же сжалась в кулак, а брови на мертвенно бледном лице недовольно нахмурились: на мгновение приторное дружелюбие фон Кролока сменилось ядовитым гневом. Но лишь на мгновение. После робкого замечания Альфреда, что в зале слишком мало зажжённых свечей, губы Герберта искривились в полунасмешке. — Во мраке я лучше вижу, mon chéri, — длинные пальцы коснулись клавиш, рождая первые сбитые и отчасти тревожные звуки рояля. Стоило Герберту опустить голову, как густые пряди незабраных волос сползли по плечам, упав на лицо и плотной занавесью преградив полный обзор. — Неудобно, — капризно вздохнул виконт, откидывая непослушные волосы назад. Он поднялся, вновь мгновенно оказавшись на расстоянии нескольких дюймов от Альфреда. Юноша замер в испуге, когда взгляд Герберта метнулся к его шее. Бледные и тонкие пальцы потянулись к горлу. Молодой человек интуитивно отпрянул назад в надежде найти спасение, но младший фон Кролок ухватился за край бордового банта, украшавшего воротник рубашки Альфреда, и потянул за кончик, распутывая его. Ткань банта проскользнула под воротом, что вызвало дрожь по спине Альфреда, и широкая лента очутилась в руках виконта. С хищной улыбкой Герберт смотрел на растерянного Альфреда, подвязывая волосы в тугой хвост на затылке своим «трофеем». — Ты боишься меня, дружок? Я надеялся, что мы с тобой поладили за последние дни. — Вы так быстро двигаетесь, Ваша Светлость, что я порой не успеваю… — юноша замолчал под леденящим взглядом виконта. — Я думал, мой милый Альфред, мы решили, что ты можешь ко мне обращаться без излишних титулований. Герберт, — пояснил сын графа и вернулся к месту за роялем. Альфред расслабленно выдохнул, словно сумел избежать чего-то опасного сейчас, и на мгновение его разум потерял связь с внешним миром, поскольку размышления одолевали юношу — и на один спасительный миг ему почудилось, что он в безопасности, пока беспокойная и зловещая мелодия не настигла молодого человека. Как отравленная стрела с заострённой пикой музыка Герберта вонзилась в Альфреда, лишая его остатков самообладания. Красный свет огней струился по волосам виконта, и его холодящая мелодия разливалась по помещению, заставляя Альфреда тонуть в воображаемой крови всех предыдущих жертв графа и его сына. Сам же Герберт был полностью увлечён собственной игрой, заставляя рояль издавать те мрачные и пугающие ноты. — Пожалуйста, прекратите, — едва слышно выдохнул Альфред, но остался неуслышанным, — пожалуйста, прекратите! — уже выкрикнул юноша, прерывая мелодию Герберта. Виконт замер, обрывая свою дьявольскую сонату, и обернулся к гостю. Во взгляде Герберта наблюдалась гамма различных эмоций: недоумение, недовольство и гнев, но, заметив, что Альфред перепуган и тяжело дышит, в серых глазах младшего фон Кролока тенью пробежало и беспокойство. — Не нужно… — беззвучно прошептал Альфред и на дрожащих ногах сделал несколько неуверенных шагов к стулу, чтобы опуститься на сиденье. Герберт незамедлительно последовал за ним, хотя недовольство всё ещё скользило в его взгляде. — Тебе не понравилась музыка? — холодные пальцы прошлись по подбородку и скулам Альфреда, заставляя юношу развернуться лицом к собеседнику. — Я просто… я хочу домой, — судорожно вздохнул молодой человек, пряча в этом вздохе желание заплакать. — Нет-нет, mon chéri! Ты просто устал! Я немедленно велю подготовить твои покои и ванну с расслабляющими маслами, — кончики ледяных пальцев скользнули вниз, к шее, ногтями царапнув тонкую кожу, и Альфред резко вздрогнул. — Герберт, пожалуйста, я должен… — Ты должен остаться, — заключил виконт тоном, не приемлющим возражения. Этот тон очерчивал линию, разделяющую беспечное дружелюбие и властное покровительство. Именно этот тон сковывал Альфреда стальной холодной решёткой, давая понять, что он — пленник. — Пойдём, я провожу тебя. Куколь позаботится о твоём комфорте. Верно, непривычный режим мешает тебе расслабиться, — подхватив Альфреда под руку, Герберт увёл его из музыкального зала. Их шаги гулким эхом разбегались по пустынному тёмному коридору, примыкающему к северному крылу замка, где располагались покои юного гостя. — Я прикажу Куколю приготовить для тебя ванну, — Герберт толкнул дверь в спальню Альфреда, пропуская юношу вперёд, а сам остался стоять в проходе, — тебе также не повредит плотный ужин. — Я не голоден, благодарю, — робко возразил юноша. — Но тебе нужно есть. Ты ещё совсем слаб, Альфред. Разве ты забыл, в каком состоянии мы с отцом нашли тебя? Ты постучался в замок — продрогший до костей, дрожал как осиновый лист и от жара постоянно бредил о какой-то девушке, что искал в лесу. — Уверен, что Вы преувеличиваете, виконт. Я весьма благодарен, что вы с отцом меня тогда не прогнали, а позаботились о моём ночлеге, но мне уже гораздо лучше! — Но… похоже, ты всё ещё болен, Альфред, — Герберт шагнул в комнату, и его рука коснулась лба молодого человека, — тебя снова бьёт лихорадка. В такое холодное время года я не могу отпустить тебя. Днём тебя обязательно зайдёт навестить лучший лекарь этих окрестностей. Твоё здоровье полностью на моей совести, дружок. — Я в полном порядке! Я не хочу оставаться взаперти! — Герберт нахмурился и отнял руку от лица Альфреда, пряча её за спину. — Ты здесь гость, а не пленник, — на лбу виконта залегла морщинка, — я нахожу подобный тон неуместным, — его недавняя приветливость покрылась ледяной коркой, а в глазах промелькнула недоброжелательность. Но этот лёд растаял так же быстро, как и появился, стоило Герберту разглядеть ужас, отобразившийся на лице Альфреда. Плотно сжав губы, Герберт развернулся и исчез в проходе, оставляя своего гостя наедине с самыми страшными догадками, но спустя некоторое время появился вновь в сопровождении Куколя — уродливого горбуна, прислужника графа. Горбун направился в сторону ванной комнаты, которую отделяла от спальни плотная алая штора. Все действия слуги, пока он набирал ванну, сопровождались неразборчивыми хриплыми звуками. Когда приготовления были окончены, Горбун немедленно удалился. — Альфред, — тон Герберта заметно смягчился, но не цепкая хватка пальцев, которые уже по обыкновению сжали напрягшиеся плечи юного гостя замка. Виконт подтолкнул его к ванной комнате и свободной рукой раздвинул шторы, — не бойся, chéri, я буду рядом, если тебе что-то понадобится… — Этого-то я и боюсь, — неожиданно для себя осмелел Альфред, заставив Герберта нахмуриться в очередной раз. — Тебе будет комфортнее, если я оставлю штору открытой, или… — Закройте, пожалуйста, — утвердительно кивнул молодой человек, невольно сжимаясь при мысли, что ему придётся раздеваться под пристальным взглядом графского сына. Невольно повторив жест Альфреда, Герберт коротко кивнул и одним резким движением задвинул штору, от чего забитые в складках пылинки беспокойно закружились. За округлым мозаичным окном ванной комнаты завывал ветер, норовя проникнуть через узкие щели внутрь. Альфред раздевался не спеша, тревожно поглядывая на колыхавшуюся штору. Ему показалось, что он провёл в горячей ванне добрый час. В спальне было тихо, и появилась призрачная надежда, что Герберт, наконец, ушёл. Но к разочарованию, когда Альфред показался из ванной, сын графа был ещё здесь: он примостился на диванчике возле высокой кровати с балдахином, бесшумно пролистывая какую-то книжицу. Сердце Альфреда сжалось. — Что… что Вы читаете? — громче положенного спросил он, рванувшись вперёд, и наткнулся на поражённый взгляд виконта. — Всего лишь один из французских романов, что пылился на полках в этой спальне, — Альфред испытал облегчение, когда понял, что ошибся, — ты чем-то встревожен mon chéri? — с лёгким подозрением поинтересовался Герберт, гадая, чем вызвана такая реакция, но в ответ Альфред отрицательно мотнул головой. — Днём мне бывает скучно… я бы с радостью почитал что-нибудь тоже. Только… не эти бестолковые романы. Призрачная тень недоверия во взгляде Герберта исчезла, и его губы растянулись в лёгкой насмешке. — Бестолковые? Дружок, ты, оказывается, бессердечен. Что же тогда ты любишь? — Ну, — замялся юноша, — в университете мне всегда была любопытна химия… — Химия? — Герберт удивлённо вскинул бровь, а затем негромко рассмеялся, — как будет угодно. А сейчас тебе нужно поесть, — он взглядом указал на поднос с едой, укрытой серебряным колпаком, — ты так долго был в ванной, надеюсь, ужин не слишком остыл, — захлопнув небольшой ветхий том, Герберт оставил его лежать на сиденье, придвинувшись к Альфреду, уничтожив последнюю надежду юноши на одиночество.***
Дневник Альфреда. 15 января 18ХХ г. «Наступил четвёртый по счёту день моего заточения в замке, из которого мне не найти выход. Я по-прежнему не знаю, что случилось с Сарой. Как было глупо с моей стороны слепо следовать за ней, даже не заручившись подмогой — тогда мне казалось, что я могу справиться и в одиночку. И вот я наказан за свою глупость. Виконт продолжает заманивать меня как жертву красивыми словами и лживым дружелюбием, а сам, словно хищник, готовится к прыжку, чтобы отнять мою жизнь. Профессор говорил, что кровь жертвы привлекательнее, когда она добровольно идёт на казнь. Сын графа чует мой страх и недоверие, и потому я до сих пор жив. Но за вежливостью аристократа скрывается провокация. Сегодня он, наконец, после моих уговоров и жалоб выполнил просьбу осмотреть замок. Но младший Кролок наверняка догадался об истинной цели моего желания: не чтобы сбежать, нет, то было бы безумием, но чтобы найти Сару. Или хотя бы ухватиться за тонкую ниточку, что привела бы к ней. Этот кровопийца молчит, изнуряя мой пошатнувшийся разум беспокойством. Мне известно, что граф и его сын — вампиры, но виконт продолжает делать вид, словно я ни о чём не догадываюсь, и эта игра приводит меня в яростное исступление сейчас, когда вновь вспоминаю об этом. К несчастью, или к моему же спасению, ярость эта приходит лишь днём, в этой комнате и этом дневнике, который я веду украдкой. Ночью под взглядом сына графа она сменяется ужасом и сильным желанием выжить. Этой ночью вместо прогулки по замку он привёл меня в комнату, где стоял рояль жуткого тёмно-красного цвета. Я плохо помню, о чём виконт говорил — все мои мысли были заняты тем, как бы выбраться из этой комнаты, ведь это была та же темница! Зал был плохо освещен, горели лишь несколько свечей, и тени в углах пугали меня. Затем я допустил ошибку, я позволил истинным эмоциям выйти наружу. Во всём виноват был этот чёртов рояль. Не знаю, что на меня нашло, но услышав мелодию, что играл сын графа, меня охватила тревога — яснее прежнего я осознал, что умру здесь, как предыдущие случайные гости этого проклятого замка. И тогда все шансы на поиски Сары были обречены на провал. Я снова оказался запертым в спальне, виконт лично проводил меня обратно под предлогом, что мне нужно отдохнуть, но он не уходил до самого рассвета. По его настоянию я принял ванну: младший Кролок находился в комнате, и мне не удалось расслабиться ни на минуту, я лишь ощущал себя более уязвимым, находясь абсолютно раздетым, каждый раз вздрагивая, когда занавеска — единственное ограждение — колыхалась. Когда я вышел, то увидел виконта, читающего что-то. На мгновение моё сердце пропустило удары, я решил, что он отыскал мой дневник — это бы означало конец его игре и моей жизни. Я вновь чуть не выдал себя. Следует быть осторожнее и перепрятать дневник в более надёжное место. Но, кажется, мне удалось его отвлечь. Виконт также проследил, чтобы я съел хотя бы половину своего ужина. Покинул комнату он, как обычно, на рассвете, до утра занимая моё время своими рассказами. На этот раз о музыкантах, из которых я запомнил лишь о Бартоломео Кристофори. Виконт с таким упоением рассказывал о нём и изготовленных им музыкальных инструментах — не удивлюсь, если граф и его сын были лично с ним знакомы. При других обстоятельствах я счёл бы эти истории весьма занятными и увлекательными — истории профессора Абронзиуса не идут с ними ни в какое сравнение, но как можно наслаждаться рассказами сейчас, будучи пленником? Сказывается и время без сна, мой режим абсолютно сбит: ночью я вынужден бодрствовать, развлекая графского сына, а днём слепящее глаза солнце и мысли о Саре не дают мне покоя. Осознание, что я опоздал или вовсе пришёл напрасно, сводят меня с ума. Пребывание здесь становится тягостным и невыносимым. Одна лишь надежда на профессора — молю Бога, чтобы он поскорее нашёл меня. Если, конечно, он уже не покинул страну»