Огонь и Лёд "Пламя во тьме" часть вторая

Ее прощание, как финальный звон колокола — протяжный, звонкий, с драматичным эхо, разбил мою жизнь на до и после. Оставив в прошлом свет и тепло, которые делали меня живым и человечным. Затуманенным взглядом я посмотрел на дату: 5 мая 2021 год. Написано за несколько дней до отъезда в Москву. Скорее всего, это произошло в тот день, когда она впервые спустилась на ужин и мы едва с ней не сцепились. Как же глупо было тратить время на эти бесполезные ссоры, которые, по сути, не имели никакого значения и вряд ли что-нибудь изменили. Каждое слово ее письма громче раската грома стучало в моей голове. Я чувствовал, что боль и тьма поглощают меня и я не в состоянии был с ними бороться. Вскочив с места, я пулей вылетел из гостиной и понесся в свои покои с такой скоростью, что все вокруг слилось в одно размытое пятно. Чуть не проскочив мимо своей двери я резко затормозил и, развернувшись, влетел в комнату. Хлопнув дверью с такой силой, что издав жалобный скрип, коробка треснула, а одна из створок криво повисла, сорванная с петель. Не выпуская конверта, я обхватил голову руками и стиснул зубы с огромной силой, боясь закричать. Меня охватили гнев, боль и безудержная ярость. Развернувшись, я легким движением руки поддел резной журнальный стол из красного дерева и одним взмахом отправил его в другой конец комнаты со всем содержимым. Он с диким грохотом ударился о стену, пробив деревянную панель и упав на пол, разлетелся на несколько частей, накрыв собой разбившийся ноутбук и древние рукописные книги. Сейчас мне было на все плевать, единственным моим желанием было разрушать и уничтожать, пусть даже это будут исторические реликвии и раритетные вещи, к которым я всегда относился с огромным уважением и трепетом. Боль до краев наполнила меня, лишая возможности адекватно оценивать свои действия, превращая меня в идеальную машину для разрушения и убийства. Мечась по комнате и в отчаянии переворачивая все вверх дном, я проклинал свою судьбу и вечную жизнь, которая стала для меня настоящим адом за прошедшее десятилетие. «Как же так?» — набатом стучал в голове один и тот же вопрос. — «Как она могла умереть? Как посмела бросить меня в этом чертовом аду вечности? Кем же я стану теперь, когда ее больше нет рядом?» — я не знал ответов. Я не хотел принимать правду. Сказать по правде, я боялся ее. Принять смерть того, кто тебе дорого сложно даже для вампира, а возможно, даже сложнее, чем человеку. Как и смертные, мы страдаем, скорбим, испытываем боль и горечь. Но несмотря на собственную слабость, человек способен на то, на что не способны мы. Люди умеют отпускать тех, кого уже не вернуть, и спустя время, великая скорбь утихает, оставляя после себя светлую память. А что же происходит с нами? Впервые за свою бесконечную жизнь, я встал перед женщиной на колени, покорился, позволил себя укротить и приручить словно своенравного питомца, я собственноручно преподнес Селене свое сердце на золотом блюде, а в ответ она сожгла его, осыпав мою голову хлопьями пепла. И там, на холме, где до сих пор клубился удушливый смрадный дым ада, сгорела вовсе не земля, это догорали остатки прежнего меня, там, была сожжена моя и без того черная душа, остался лишь опустошенный сосуд, обожженный и с потрескавшимися краями. Я словно стоял на пепелище полностью обнаженным: я был растерян, сбит с толку и абсолютно не понимал как с этим жить. Наконец, когда в спальне не осталось ничего целого, что можно было бы разрушить, я обессиленный сполз по стене и уселся на пол, устало закрыв глаза. Видимо надеясь, что когда их отрою, то разруха исчезнет, а Селена, как всегда будет щеголять по дому в своей тренировочной одежде, с кобурой на бедрах и недовольно сверкать глазами при встрече со мной, отчетливо давая понять, что мое присутствие ей в тягость. О, сейчас я был готов обменять свое бессмертие хотя бы на один такой взгляд, лишь бы она была жива! Обессиленный, раздавленный болью, я сидел на полу и равнодушно смотрел на устроенную мною разруху. Даже не задумываясь о том, что не стоило бы так себя вести у вампира, который всегда был к нам гостеприимен и добр. Хотя признаться честно, сейчас мне было на все плевать. К тому же количество денег на моем личном счету хватило, чтобы отреставрировать десять таких поместий в самом роскошном стиле. Но что они стоят эти деньги? Ведь за них не выкупишь ту бесценную жизнь, которая была отнята у моей любимой! Я не знал сколько времени так просидел, абсолютно потеряв ему счет. Опустошенный, я равнодушно смотрел на свой выбеленный безымянный палец правой руки, где до сих пор красовалось обручальное кольцо, ярко сверкавшее в солнечном свете льющегося из окон и заполнившего каждый уголок превращенной в руины комнаты. В таком плачевном состоянии меня и нашел Вильгельм. Он открыл двери и оглядев комнату, не сказав ни слова, подошел ко мне. Я с вызовом поднял на него взгляд, ожидая увидеть в его глазах укор и осуждение. Но там были лишь боль и понимание. Сев рядом, он протянул мне бутылку шотландского рома тысяча восемьсот семьдесят пятого года выпуска, из горлышка которой на меня пахнуло крепким запахом алкоголя. — Выпей — полегчает. — спокойно сказал он. — Не полегчает, Вильгельм, — выдохнул я. — Ничто не поможет. Герцог продолжал держать бутылку и мне ничего не оставалось, как взять ее у него из рук. Сделав приличный глоток, я поморщился от обжигающего ощущения в горле и, выдохнув, вернул бутылку Вильгельму, который тут же следом приложился к ней. — Вы с ней идеальная пара. Она тоже все превращала в руины, когда была не в духе. — печально улыбаясь, сказал герцог. — Помнишь ту битву, которая стала началом конца? Я утвердительно кивнул, скривившись от боли. — Селена пришла в себя на четвертые сутки после случившегося. Узнав, что вы уехали, ее охватила такая неистовая ярость, что мне впервые стало страшно находиться рядом с ней. Именно в тот момент ее сила впервые проявила себя. Но к счастью, катастрофы удалось избежать: я чудом смог ее успокоить и все закончилось выбитыми стеклами и глубокими трещинами в стенах. Тогда ей удалось сдержать своего зверя в узде, но когда она получила документы на развод… — выдохнул он. — В тот день восточное крыло было практически стерто с лица земли. Я во все глаза уставился на герцога, не в состоянии принять то, что он говорит. — Ты серьезно? Расскажи мне все, что произошло за прошедшие годы. Ведь с тех пор, как она вернула документы, я больше с ней не общался. Вильгельм печально на меня посмотрел, в его глазах застыла вселенская тоска. — Ты сейчас не готов к этому, Алек, давай позже. — Мою любимую женщину забрали в ад, а я на вечность обречен оплакивать ее здесь. К чему мне быть еще готовым? — с сарказмом спросил я. — Со временем ты научишься жить с этой болью. По истечению лет, она раствориться в тебе и уже не так будет отравлять твое сердце, поверь, я знаю… — прошелестел герцог. — Да, я слышал твою печальную историю… Мне очень жаль… — искренне соболезнуя Вильгельму, сказал я. Сейчас оказавшись в аналогичной ситуации, я понимал его, как никто другой.  — Ладно, ты все равно должен знать, — он вздрогнул, будто вырываясь из цепких пальцев воспоминаний, мучавших его на протяжении последних семи столетий. — Хоть она не хотела, чтобы ты знал и половину того, что с ней произошло за последние десять лет, но я думаю, ты имеешь на это полное право. Как будто для уверенности, герцог хорошо приложился к бутылке и снова протянул ее мне. Без лишних возражений, я вторил его примеру и, поставив слегка запыленную бутылку на пол, дал понять, что готов его слушать. Не желая затягивать время, Вильгельм начал говорить: — Первое время было самым тяжелым. Ей сложно было бороться не только с ошибочно приобретенной силой, но еще и с последствиями развода. Ее самооценка резко упала, сделав из нее сломленного и затравленного зверя, неспособного держать себя в руках. Из-за малейшей вспышки гнева или недовольства, ее сила бесконтрольно проявляла себя, разрушая все вокруг и опустошая. Зачастую, такая несдержанность заканчивалась глубокими обмороками, которые могли длиться от нескольких часов, до двух-трех суток. Неумение держать себя и свои эмоции под контролем, приводило к тому, что эти вспышки случались на глазах у простых смертных. Обитатели нашего дома уже привыкли, ко всякому роду чертовщине, и научились держать язык за зубами, не вынося это все за стены поместья. Но вот другие, не посвященные, представляли немалую угрозу. В любой момент слухи могли дойти до Вольтерры, что ее изрядно пугало, и такого поворота событий она не могла допустить. Выбрав участь уединения и отрешенности, Селена засела в поместье и долгое время не покидала его территории, лишь изредка позволяя себе посетить деревню или детский приют. О да, наверное, единственное, в чем она находила утешение — были дети. Она часами могла засиживаться там, а иногда, даже оставалась на ночь. Наверное, ребятишки были единственным лучиком света в ее жизни, представляющую собой сплошную непроглядную тьму. Вскоре мое сердце не выдержало смотреть на то, как единственная радость в моей жизни гаснет, как догорающая свеча. Я отправил ее на север Шотландии, надеясь, что общение с вновь обретенной матерью, хоть немного отвлечет ее от боли и страданий, которые терзали ее душу. Конечно у Мэри на тот момент и без того хватало забот, к тому же, я сомневался в ее выдержке и выдержке Уильяма тем более, но меланхолия Селены пугала меня гораздо больше. Интуиция меня не подвела, Селена наладила контакт не только с матерью, но и начала все с чистого листа с отцом, что немало меня удивило. Когда я приехал чтобы проведать ее, то увидел, как старательно и обоюдно все они пытаются наверстать отнятое у них время. Мэри обожала ее и старалась сделать все, чтобы помочь девочке взять под контроль разрушительную силу и преодолеть боль утраты. Однажды, я стал свидетелем того, как снова не совладав с собой, Селена разрушив несколько комнат, и рыдая, как маленький ребенок, сидела вжавшись в угол, а Мэри, стояла перед нею на коленях и, обняв, напевала песенку. В тот момент я понял, что поступил правильно. Селена как никогда нуждалась в матери и ее защите, несмотря на огромную силу, в тот момент, она была очень слаба и уязвима. Что касается Уильяма, то он проявил невиданное мужество и выдержку. Находиться в постоянной близости рядом с человеком, для молодого вампира — серьезное испытание, но отдать ему должное, он с честью выдержал его. К тому же, он старался как мог поддерживать дочь, понимая, что на данный момент, в ее жизни очень сложный период, абсолютно не допускающий критики. Уильям ни разу не обмолвился о вашем браке, и том, как она осознанно сделала такой выбор. Через какое-то время, забота Мэри возымела свой эффект: Селена немного оправилась от рухнувших на нее неприятностей, что дало ей возможность научиться держать силу под контролем. Она воспряла духом и с особым усердием зарылась в книги, как выяснилось для того, чтобы использовать свои возможности во благо. Потратив несколько лет и досконально изучив повадки оборотней, она открыла на них охоту. Разумеется, мы не были в восторге от такой идеи, но это была единственная возможность обуздать ее силу, которая накапливаясь, распирала изнутри. Не сказать, что такой выбор был мне по душе, но решать за нее, я не мог. Первое время, я охотился вместе с ней, чтобы в случае чего, прийти на помощь, но зачастую, мне изрядно доставалось от нее. Разумеется, это было не умышленно, но контролировать и направлять силу она не могла. Источаемая ею энергия мощными волнами расходилась на десятки метров, калеча и уничтожая все вокруг. Только через несколько лет, Селена научилась концентрировать ее в руках и правильно использовать в зависимости от ситуации. Поняв, что она прекрасно справляется сама, я дал ей свободу действий, лишь попросив о том, чтобы она в таких случаях одевала кулон. Я удивленно посмотрел на герцога. — Откуда он у нее, вообще, взялся? — увидев, как она отдала кулон Аро, я неоднократно задумывался над тем, как он оказался в ее руках, но так и не сообразил, кто же мог его дать. — Кулон ей подарил Кай, когда вы поспешно покинули поместье. Почему он ничего, никому не сказал — это мне не известно. Разумеется, она надевала его не в целях нести возмездие от имени вашего клана, кулон был своего рода гарантом ее безопасности среди нам подобных. Клан Вольтури много страху нагнал на вампиров, и увидев ваш герб, они бы не рискнули причинить ей вред. Я сам лично был свидетелем, как группа кочевников прекратила охоту, увидев кулон на ее шее. Извинившись, они скрылись с такой скоростью, что в любой другой момент, я бы позавидовал! — тяжело вздохнув, сказал он. — Да уж, Селена всегда любила играть с огнем. Первый раз я понял, что здесь что-то неладно, когда обмениваясь оскорблениями, я вывел ее из себя и она пригвоздила меня к стене одной рукой, угрожая убить! Хорошо Деметрий оказался рядом и смог успокоить ее, а то она точно бы вмуровала меня в стену.— проворчал я. — А как же проклятие? — О нем я ничего не знал. Все вскрылось в тот момент, когда скрывать руны на ее теле, не представлялось возможным. Поначалу она упиралась, не желая ничего говорить, но хорошенько прищучив ее, мне таки удалось выяснить правду. Я конечно понимал, что она человек, и, рано или поздно, смерть постучится к ней, но я не думал, что таким образом и так скоро… — скорбно прошептал он. — Она завещала похоронить ее на монастырском кладбище, а не в фамильном склепе, чтобы каждый желающий мог прийти к ней на могилу! К тому же этот вопрос уже поднимали старейшины деревни: они считают, что каждый житель деревни имеет право беспрепятственно отдать дань памяти Ее светлости. Ведь все прекрасно знали о том, сколько она сделала для безопасности деревни и боготворили ее за это. — Вильгельм, о чем ты говоришь? — вспылил я. — Что хоронить? Ведь тела — нет! — я удивленно смотрел на герцога, пытаясь понять не сошел ли он с ума. — Я знаю, но Селену не должны забыть, потеряв в годах самоотверженный подвиг, который она совершила ради их безопасности. Пусть нет тела, но мы можем захоронить самые ценные для нее вещи, которые являлись неотъемлемой частью ее жизни. — Ты серьезно? — не веря своим ушам, уточнил я. — Абсолютно. Она — единственное, что было светлым для детей приюта, и мы не можем лишить ребятишек места упокоения их ангела-хранителя! Похороны состоятся через три дня, так что будь готов к этому морально. — сказав это, он хлопнул меня по плечу и поднялся с пола. Оглядев комнату безразличным взглядом, герцог добавил: — Ну что за семейка? Ни дня без погрома не могут! — он сочувственно на меня посмотрел, — Перебирайся в комнату Селены, она теперь твоя. — и с этими словами, он выскользнул за двери, оставив меня наедине со своим горем. Я наверное бы вечность просидел на полу разгромленной комнаты не подавая признаков жизни и не реагируя на окружающий мир, но я должен был притворяться обычным человеком, а неподвижно застывшим, как мраморная статуя, я вряд-ли походил на роль простого смертного. Поэтому когда в мою комнату вошел дворецкий, я нехотя перевел взгляд в его сторону. На его лице читалось удивление, непонимание и страх. Он видимо никак не мог взять в толк, как я один смог перевернуть здесь все вверх дном. — О, милостивые боги, господин, как Вы это все разнесли? — хлопая широко распахнутыми глазами, в которых читался интуитивный страх, он смотрел на меня пытаясь понять, как это возможно, ведь вся мебель была сделана из натурального дерева и весила довольно-таки немало! — Неважно. Просто соберите то, что уцелело и отнесите в смежные покои с комнатой леди Селены. — вставая с пола и вздыхая, сказал я. — Но герцог приказал отнести все в комнату госпожи. — возразил дворецкий. — Вот именно, это комната госпожи, пусть ею и остается. К тому же, я все равно не смогу долго находиться в ней. Поэтому лучше переберусь в покои, которые когда-то принадлежали мне. — глядя в пол, подавленно сказал я. — И составьте смету ремонта — я все оплачу. — Хорошо, — согласился дворецкий. — как вам будет удобно. Я развернулся и направился к двери, но вспомнив еще кое-что, остановился. — Мистер Нортроп, кабинет маркизы открыт? — Да, Ваша милость, леди его никогда не запирала. — Ясно. — кивнул я и уже собирался переступить порог, как дворецкий меня окликнул: — Господин! Я остановился и обернулся. — Ей Вас очень не хватало. — немного смущаясь, но искренне сказал он. — Мне тоже, Нортроп. — устало выдохнул я: — Мне тоже… — и наконец, выскользнул за двери.