***
Время медленно текло в этом затерянном от цивилизации мире. Наступило лето. Прошло три недели с того момента, как я отправила герцогу письмо. Каждый раз с замиранием сердца выглядывала на улицу, в надежде увидеть знакомый, величественный как у короля силуэт, но вопреки моим ожиданиям, в окне я видела лишь улыбающееся лицо Ивана. Боль поглотила меня, жгучей кислотой разъедая мою, и без того, потрепанную душу. Мне казалось, что все боги мира отвернулись от меня, прокляв за то зло, что я творила слишком долго, чтобы проявить ко мне хоть каплю сострадания. Я была отравлена этой мыслью и адски зла на них, ведь это они виноваты в том, что чудовища заполонили землю, заставив человека восстать против их бесчинств! То ли мои стенания были услышаны, то ли надоели, но однажды утром, я проснулась от того, что слышу детский смех! Плохо, смазано, как будто далеко, но все же слышу! Счастью моему не было конца! Никогда в жизни я так не радовалась таким простым вещам. В тот момент мне показалось, что за спиной выросли крылья, которым под силу унести меня прочь отсюда в тот мир, где было мое место по праву рождения. Но эйфория быстро прошла, снова уступив место печали и томительному ожиданию. Единственное, что являлось для меня лекарством — это дети. Снующая туда-сюда малышня не давала хандрить, и, ища спасения от своих мрачных мыслей, я все больше проводила время с детьми. Родители не возражали, доверить своих чад молчаливой, склонной к депрессивному состоянию незнакомке. Свободные руки им были очень кстати: огромное хозяйство отнимало максимум времени и возиться с отпрысками им было попросту некогда. Поэтому роль воспитателей брали на себя старшие в семье дети. Я имела смутное представление о материнских обязанностях, поэтому ограничивалась тем, что развлекала их песенками и играми, за что те, безмерно обожали меня. Но мои песни привлекали внимание не только детей, многие взрослые услышав как я пою, бросали работу и стекались к забору, чтобы послушать песни в которых не понимали смысла, ведь я пела их на своем родном языке. В них я вкладывала всю свою боль и тоску, ведь пела я о родном доме и тех, кого любила, но не могла увидеть. За прохладный голос и чарующее пение меня прозвали Сирин. А так как моего настоящего имени никто не знал, то все стали звать меня именем старославянской женщины-птицы из древней славянской мифологии, чей голос был способен очаровать не только человека, но и бога. Однажды теплым солнечным днем, сидя во дворе на скамеечке с самым младшим годовалым ребенком на руках, я заметила, как засуетились люди, стекаясь в центр поселка. Я подумала, что приехал грузовик и лишь удивилась, что раньше положенного срока, хотя я запросто могла потеряться в днях и что-то напутать, ведь телевизоров и компьютеров здесь, разумеется, не было и следить за временем было очень сложно. Пожав плечами и встав со скамьи, я поспешила вслед за всеми, лелея надежду, что в этот раз получу хоть какую-то весть. Крепко держа агукающего карапуза на руках, я дошла до центра и увидела, что никакого грузовика нет. Вместо огромной ржавой развалюхи стоял военный внедорожник, который плотно обступила толпа. Я замедлила шаг. Вряд ли для меня там будет что-то интересное. Из толпы вынырнула женщина, в доме которой я жила, и заторопилась в мою сторону. Подбежав ко мне, она возбужденно что-то заговорила, указывая пальцем на зажатый в руке листок. Я опустила взгляд и с удивлением узнала свою фотографию. — Откуда она у вас? Женщина снова затараторила, указывая в сторону толпы. Я подняла глаза и посмотрела в том направлении. Люди уже стали замечать меня, отчего громко загалдели, указывая в мою сторону, они стали расступаться, явив моему взору тех, кто был надежно скрыт за плотной стеной спин. Тех, кто как белые вороны выделялись среди серых, мешковатых одежд в своих изысканно-дорогих угольно-черных костюмах. Я едва не выронила малыша вертевшегося в моих дрожащих от волнения руках. Я отдала ребенка матери и поторопилась зажать рот рукой, чтобы подавить крик радости смешанный с всхлипом рыданий. Возле большого внедорожника, окруженные восхищенно глазеющей толпой, стояли Вильгельм и Деметрий. Они изумленно смотрели на меня, будто видели впервые. Видимо они не верили своим глазам, потому что застыли как живые статуи, даже взгляд намертво прилип к одной точке, ко мне. Я первая пришла в себя и, подхватив длинный подол, побежала вперед. Вильгельм успел сделать всего несколько шагов до того момента, как я налетела на него с такой силой, что из меня едва не вышибло дух. Мои руки сомкнулись на шее герцога, но он оставался все так же неподвижен. Я зажмурила глаза, пытаясь прогнать набежавшие слезы, терпеливо ожидая хоть какой-нибудь реакции. Наконец через несколько, показавшихся вечностью секунд, его руки легли на мою спину, крепко прижав к себе. Я почувствовала как с моей головы сползает косынка. Вильгельм. Белая ткань мелькнула в его руке и извивающейся лентой осела на землю. Я подняла затуманенный пеленой слез взгляд и посмотрела в родные глаза, в которых, как и в моих, дрожали слезы. — Это ты? — тихо сказал он, что я скорее интуитивно почувствовала, чем услышала. — Неужели, это снова ты? — герцог освободил закрученную на затылке косу и она огненной змеей скользнула вниз. — Та самая Селена, которая пропала в горах Вьетнама много лет назад? Неужели я снова тебя вижу? Я пожала плечами, с трудом выдавив: — Да, наверное… Только старше на целых семнадцать лет… — я снова крепко прижалась к его груди, бросив взгляд на топтавшегося рядом Деметрия и протянула ему дрожащую руку. — Иди сюда, друг мой! Деметрий улыбнулся и, взяв меня за руку, сделал шаг. Я притянула его к себе, одной рукой обнимая герцога, второй — друга. — Я так скучала за вами! — непроизвольно вырвалось у меня, и это была правда, которую я только сейчас, стоя рядом с ними осознала. Мы так и стояли втроем, посреди площади крепко обнявшись. Люди начали расходиться и я уже не ощущала обжигающих спину любопытных, завистливых взглядов. Лишь Иван скрывшись в тени высокого ореха, сверлил нас ревностным взглядом. — Ты готова ехать домой? — спросил Вильгельм. — Да, только поблагодарю людей, что приютили меня. Герцог согласно кивнул и, положив руку на мое плечо, пошел следом за мной, по пыльной, прокатанной колее ведущей к дому. Когда мы вошли в дом, по шуму он напоминал улей: вся семья была в сборе и громко галдела. Едва мы с герцогом переступили порог, как все голоса разом смолкли, и воцарилась мертвая тишина. Взглядом я обвела всех присутствующих и заметила в руках старшей девочки свой рюкзак. Они поняли: я уезжаю, и зашла для того, чтобы проститься с ними. Я тепло улыбнулась хозяевам дома и, приложив руку к груди слегка поклонилась, как бы благодаря за доброту и приют. Герцог знавший огромное количество языков, без труда смог задать интересовавшие его вопросы и поблагодарить за то, что не отвернулись от меня. Он долго о чем-то выспрашивал, а после, терпеливо слушал односложные ответы смутившихся малообразованных людей. Получив желаемое, герцог запустил руку в карман и извлек конверт, в котором, как я предполагала, находилось материальное поощрение. Потрепав за щеку малыша, я улыбнулась и развернувшись, вышла из дома вслед за Деметрием и Вильгельмом. Когда мы вернулись в центр, то там уже никого не было кроме нескольких торговцев и Ивана, который все также стоял под деревом и выглядел мрачнее тучи. Едва мы дошли до середины площади, как Иван выпрямился и уверенным шагом направился в нашу сторону, и, вскоре преградил путь и что-то с жаром, даже дерзко, сказал герцогу. Вильгельм замер. Его взгляд впился в грубого, неопрятного мужчину, а губы сжались в тонкую линию, но он не растерялся с ответом. Парень остолбенел. Он как примороженный стоял на месте, будто не желая уступать. Вильгельм начала терять терпение и его глаза полыхнули недобрым огнем. Почуяв опасность, парень отступил в сторону, сверля нас злобным взглядом. — Что он сказал? — спросила я. — Что мы не можем тебя забрать. Он сказал, что по законам их мира, ты его невеста! — Что? — возмущенно воскликнула я, удивляясь такой наглости. — И что ты ответил? — Что по законам нашего мира, ты уже жена. Я улыбнулась, сжав руку герцога, позволяя усадить меня в широкий, малокомфортабельный джип. Едва я уселась, как герцог торопливо захлопнул дверь, как будто кто-то осмелиться выкрасть меня у него из-под носа. За рулем был Деметрий. Едва Вильгельм сел, как парень резво тронулся с места, подняв столб пыли. Герцог обернулся и что-то заговорил, но из-за гула мотора, половину слов я не расслышала, и, соответственно, не уловила сути сказанного. Я смущенно улыбнулась, попросив герцога повторить, он удивленно посмотрел на меня, прекрасно зная, что проблем со слухом у меня никогда не было, но просьбу выполнил. Что же до меня, то мне было неловко признаваться в том, что я почти ничего не слышу. Я казалась себе неполноценной и не хотела, чтобы об этом кто-то знал. Поэтому я буквально прилипла к переднему сиденью, стараясь услышать каждое слово сказанное герцогом или Деметрием. — Я рада, что вы меня нашли. — наконец сказала я. — Не без труда, — нахмурился Вильгельм. — Дело это хлопотное, и заняло у нас вдвое больше времени чем могло бы. Но к счастью, несмотря на то, что для Деметрия ты невидимка, он все же смог найти тебя. — Ну, не зря же он самый лучший ищейка в мире! — улыбнулась я, сжав плечо друга. — Спасибо, что помог Вильгельму найти меня, я очень тебе благодарна! — Да нет проблем, — повернувшись в мою сторону, с готовностью ответил он, ослепляя своей самой сногсшибательной из улыбок. Магию момента, нарушило недовольное ворчание герцога: — Да, я только не понимаю, — раздраженно бросил он, — почему нельзя было просто взять и позвонить? Мы бы вытащили тебя из этой глуши еще месяц назад. — Здесь нет телефонов. — солгала я. — Благо письмо дошло. Я боялась, что оно затеряется так и не дойдя до адресата. — Значит нам повезло. — Как далеко мы от внешнего мира? — Час вертолетом и еще четыре часа по бездорожью. А если добираться только машиной, то и все семь часов выйдет! — ответил Деметрий. — Ого, путь неблизкий. — охнула я. — Надеюсь меня хватит на такое утомительное путешествие. — Не волнуйся, это только предположение, на деле же, в трех с половиной часах езды ждет грузовой вертолет, который доставит нас на военный аэропорт, откуда на частном самолете мы полетим в сторону Англии. — Как вам удалось заполучить военный аэродром? — удивленно спросила я. — Так же как и машину, и вертолет! — хмыкнул Деметрий. — Все это имущество армии Российской Федерации, которое любезно предоставил наш новый знакомый. — Владимир?! — догадалась я. Страх за его жизнь раскаленным потоком промчался по моему телу, образуя в душе неприятное щемящее чувство. Боль… — С ним все в порядке? — Разумеется. — ответил герцог. Видимо он ощутил исходившее от меня волнение и поспешил развеять мои страхи. — Никто не посмеет причинить ему вред. — Не стоило втягивать его еще и в это. — с укором сказала я. — Он и так рисковал слишком многим, неоднократно спасая меня, и тех, кто мне дорог. — Извини, но как оказалось, без него — никак! — пожал плечами Деметрий. — А ты молодец, умеешь выбирать любовников. — Не будь таким бестактным! — возмутилась я. — Это здесь вовсе не причем! Лучше расскажите, что произошло за время моего отсутствия? — Ничего существенного. — махнул рукой Вильгельм. — А вот у тебя, я думаю, есть, что рассказать. — Не думаю, что это подходящее место для моих откровений. Оставим их на время перелета. — уклончиво ответила я, опасаясь того, что из-за шума двигателя не расслышу и половины вопросов, которые посыпятся на меня во время рассказа. Большая часть пути прошла в молчании. Лишь брошенные на меня украдкой взгляды выражали гораздо больше, чем тысячи сказанных слов. Через несколько часов, мы выехали из густых лесов, где на благоухающем всеми ароматами трав и цветов поле, нас ждал военный грузовой вертолет. Быстро загрузившись, мы, наконец, поднялись в небо, улетая прочь из густых, влажных лесов Алтая пахнущих смолой и дождем, оставляя позади все невзгоды, страх и боль моего ужасного прошлого. Больше не будет изматывающих погонь, от которых я замертво валилась с ног не в состоянии ступить ни шагу. Настал конец моим жестоким, бесчеловечным убийствам, след которых тянулся по всему миру из одной страны в другую, оставляя кровавую дорожку на холодном лице улиц сонных городов. И самое главное, я больше никогда, никогда в жизни, не услышу ледяной, как прикосновение самой смерти голос Хель, который звуча в моей голове, сводил с ума от страха, заставляя метаться, как запертое в клетке животное. Все кончено. Я теперь снова буду принадлежать тому миру, в котором была рождена, и, в котором мне предназначалось прожить свою жизнь, если бы не рок судьбы столкнувший меня с этого пути. Но боги оказались милостивы ко мне, дав шанс прожить оставшуюся часть жизни так, как мне того хотелось далеких двадцать лет назад, когда мир казался ярким и красочным, переливаясь возможностями, словно все цвета радуги. Я снова буду жить! Жить. Кажется, я давно забыла истинный смысл этого слова. Последние годы моя жизнь больше напоминала существование самого убогого и жалкого существа. Как теперь, привыкнув к голоду и самым суровым условиям, вернуться в мир где всего в избытке? Я часто задумывалась: а не будет ли мне скучно жить там, где мое место по праву рождения? Но, поймав себя на подобной мысли, я тут же все отрицала, убеждая себя в том, что хотела именно этого. И вот теперь у меня будет такая возможность.***
Многочасового перелета до Лондона не хватило, чтобы рассказать о моих приключениях во всех мрачных красках и подробностях, вплоть, до самых ужасных. Моя исповедь бала разделена на этапы. В конце каждого этапа на меня сыпалось огромное количество вопросов, на которые я охотно отвечала, что удивило даже меня. Я думала, что больше никогда не захочу, не то что говорить об этом, но даже вспоминать. И для меня стало открытием, что я так просто говорю сейчас об этом. Наверное это потому, что все закончилось самым наилучшим образом, и, главное, все целы и невредимы. Конечно же секрет о том, что я практически полностью оглохла, не мог долго оставаться незамеченным. Мои частые «А?» и «Что?» вначале сбивали с толку Вильгельма и Деметрия, а вскоре, они задали вопрос, которого я больше всего опасалась. — Селена, что с тобой? Почему ты все время переспрашиваешь? А иногда, когда мы обращаемся к тебе, ты делаешь вид, будто не слышишь. Я почувствовала, как краска стыда заливает мое лицо. — Потому что я и правда не слышу. — понурив взгляд, пробормотала я. Герцог и Деметрий обеспокоено переглянулись. — Как это произошло? — В момент, когда Хель снимала с меня проклятье, прогремел такой мощный взрыв, по силе сравнимый разве что только с ядерным. Я не знаю, был ли он реальным или только в моей голове, но когда я пришла в себя, то абсолютно ничего не слышала. Около месяца я находилась будто в вакууме и ни единый звук не проникал сквозь этот барьер. Я уже отчаялась когда-нибудь услышать хоть один звук, но однажды утром, я проснулась от того, что слышу детский смех! Никогда не думала, что такой простой и естественный звук может доставить столько счастья! — скрывая выступившие слезы, тихо сказала я. Конечно же герцог немедленно настоял на том, чтобы я показалась врачу. Мы посетили самые лучшие клиники Англии, но врачи лишь пожимали плечами, искренне недоумевая о причине потери слуха. Единственное, что единогласно звучало в ответ: либо слух вернется, либо — нет. Разумеется, подобный ответ не удовлетворил Вильгельма, и он занялся поиском самых лучших клиник по всему миру, пообещав, что я непременно буду слышать как и раньше. Что же до меня, то я занялась собой. Лучшие салоны и бутики — я не вылезала из них на протяжении нескольких дней, устраняя и маскируя тот отпечаток, который оставил на мне мой дикий образ жизни. Наконец удовлетворившись результатом, я занялась тем, чем следовало заняться в первую очередь человеку, начинающему новую жизнь. Прошлое. С яростным рвением, я принялась избавляться от того, что создавала на протяжении десяти лет: заметки, карты, архивы и видео. Безжалостно разрывала на мелкие клочки и сжигала в камине, не обращая внимания на то, что на дворе почти середина лета. Огонь полыхал на протяжении нескольких дней, но, несмотря на это, я успела уничтожить чуть больше половины. Однажды вечером, удивленный моим поведением Деметрий спросил: — Селена, возможно это не мое дело, но когда ты собираешься сообщить Алеку о том, что вернулась? — Алек? — пробормотала я, будто впервые услышала это имя и теперь пробовала его на вкус. — Алек… — повторила я и замерла, ошарашенным взглядом уставившись на друга. Только сейчас, я осознала, что за полторы недели, что я нахожусь дома, имя Алека ни разу не прозвучало из наших уст. — Да. — кивнул Деметрий, сосредоточенно глядя на меня, будто пытаясь уловить эмоции взорвавшиеся внутри. — Он до сих пор не знает, что все закончилось, и ты уже дома. Я понимаю, что возможно в первые дни после возвращения ты была не готова к встрече с ним. Но думаю, теперь он имеет право знать. — Да, конечно… — уставившись в одну точку, прошептала я, все еще пребывая в каком-то оцепенении от того, что напрочь забыла о том, ради кого велась вся эта война. — Попросите его приехать. Только не говорите о том, что я здесь. Возможно, что он не захочет видеть меня. — Для этого есть причины? — осторожно спросил герцог. — Если бы их не было, я бы не просила вас сохранить в тайне мое присутствие в доме. — раздраженно ответила я и, встав, торопливо вышла из зала, прямиком направившись в свой кабинет, все еще пребывающий в разрухе от наводимых мною порядков. Закрыв на ключ двери, я уселась в кресло и, закинув на стол ноги, стала размышлять над тем, какой будет наша встреча. Несомненно, рано или поздно, мы бы встретились, и разговор о том, что между нами было, есть и будет — неизбежен. Я допускала тот нюанс, что Алек может быть в курсе моей измены. Вина за мой ужасный проступок перед ним — была неизмерима. Я не знала, что толкнуло меня на подобную низость в тот момент, когда мужчина, ради которого я согласилась на весь ад, через который прошла, сгорал в нестерпимых муках на смертном одре. А я, вместо того, чтобы быть с ним рядом, удовлетворяла свои плотские потребности с другим! Если Алек знает об этом, он никогда меня не простит. Но что сделано, то сделано. Теперь стоит набраться мужества и красноречия, чтобы встретиться с ним и оправдаться за свое непростительное поведение. И только от Алека будет зависеть, как я ступлю на тропу новой жизни: счастливая, держа его за руку, или в гордом одиночестве, с чувством необъятной вины...