Огонь и Лёд "Пламя во тьме" часть вторая

Когда я пришла в себя, уже наступило промозглое, туманное утро. Холодные капли моросящего дождя падали мне на лицо, застилая влажной пеленой глаза и неприятно щекоча ноздри. Первое, что резануло мое сознание — это давящая, абсолютно непроницаемая тишина. Ни шума дождя, ни шелеста листьев, вообще ни единого звука! Я попыталась приподняться, но у меня ничего не получилось. Мое тело абсолютно меня не слушалось и было будто парализовано. Поэтому все, что мне удалось, это перевернуться на бок, что учитывая мое полумертвое состояние было уже огромной победой. Мое лицо погрузилось в раскисшую землю. Жидкая грязь обволакивала волосы, забиваясь в ухо. Что-то тяжелое, как камень, упало рядом. Я не слышала звука и лишь почувствовала на себе брызги воды. Медленно, даже апатично, я проплыла взглядом по окружающему меня пространству. Увиденное потрясло меня до глубины души. Я даже зажмурилась несколько раз веки, надеясь на то, что это всего лишь наваждение и оно исчезнет. Но нет. Сколько бы я не закрывала и открывала глаза, меня продолжала окружать выжженная на много сотен метров вокруг пустошь. Было такое ощущение, что здесь произошел мощный взрыв: все деревья не выдержав выброса энергии, были вывернуты с корнем и лежали на земле, обугленные до черноты как после пожара. Земля также была выжжена, даже камни приобрели угольно-черный цвет от нагара. Я перевернуться на живот и больно уперлась в странный предмет, который скатился с меня за несколько минут до этого. Я думала, что это камень и попыталась отпихнуть его в сторону, но мои пальцы нащупали четкую, замысловатую резьбу. По инерции я перевела взгляд вниз и увидела, что лежу на небольшом, похожем на амфору нефритовом сосуде украшенным замысловатым рисунком, который облепила грязь. Я подтолкнула сосуд поближе к лицу, чтобы разглядеть то, что на нем написано, искренне недоумевая, что он тут делает и как мог оказаться в подобном месте. Стерев пальцем грязь, я увидела достаточно четкий рисунок и знакомую скандинавскую вязь. Мои пальцы судорожно сжали сосуд и с проворностью, которой я от себя никак не ожидала, притянула его к себе, буквально вдавив в свое тело. Я испугалась, что он может укатиться или разбиться, и позволить нечто подобное я никак не могла, ведь внутри этого сосуда было заточено самое бесценное сокровище мира — душа Лилит! Хель сдержала свое слово, вернула душу моей праматери и теперь не менее сложное: донести сосуд до поместья в целости и сохранности. Понимая всю значимость своей миссии, я попыталась встать. Хочу сказать, что осознание новой цели придало мне сил, и, с немалым трудом, я встала, поначалу на колени, а затем и на ноги. С высоты человеческого роста картина разрухи выглядела еще более зловеще и устрашающе, может это потому, что перед глазами у меня все плывет? Но меня это больше не волновало. Шатаясь из стороны в сторону, я побрела между поваленных деревьев, искренне надеясь, что смогу найти дорогу домой. Наравне со страхом заблудиться, меня терзала абсолютная глухота. Я попыталась произнести хотя бы слово, но так и не поняла, получилось у меня или нет. Я ничего не слышала, даже шума крови в собственной голове, и это пугало меня не на шутку. Дезориентированная в пространстве, я наугад брела вперед, часто спотыкаясь и поскальзываясь на раскисшей земле. Снова обо что-то споткнувшись, я ничком полетела на землю, вытянув вперед руки и крепко сжимая сосуд. Удар пришелся на грудь и был такой силы, что несколько секунд я не могла сделать ни вдох, ни выдох. Отдышавшись, перекатилась на спину и села, пытаясь понять, что стало причиной моего падения. Первым, я увидела грязный ботинок. Дальше, разорванную штанину и окровавленную ногу. Резко развернувшись, я увидела всю картину целиком: рядом со мной, устремив пустой взгляд в свинцовое небо, лежал Йёргий Стешин, тот самый чех из Таламаски! Он был мертв. Значит Таламаска довела меня до самого Алтая и увидела то, что так хотела, но все же не получила желаемого. Стешин мертв. И все, чему он стал свидетелем, никогда не попадет в архивы ордена. «Что стало причиной его гибели?» Я подползла ближе к телу и посмотрела на посиневшее, испещренное почерневшими зигзагами лицо. Было такое чувство, что его поразил мощный разряд молнии. Он будто обуглился изнутри. Запекся. Что это? Злая шутка Хель или чеха и правда ударила молния? В принципе, это уже не имеет никакого смысла. Стоит обыскать труп. Взять все самое необходимое и двигаться дальше. Первым делом я схватила небольшой рюкзак и, раскрыв его, вытряхнула все содержимое на землю. Зажигалка, бутылка воды и несколько протеиновых батончиков были встречены с неописуемым восторгом. Сухие, пусть и большие по размеру носки были также приняты на «ура», как и фляга обжигающего виски, видимо прихваченная для того, чтобы совсем не окоченеть от холода. Раскрытая упаковка слегка отсыревших сухарей, была аккуратно завернута и переложена на дно моего рюкзака. Туда же отправились банка тушенки, консервированной фасоли и небольшая аптечка. Закончив с рюкзаком, я обыскала карманы. Мне повезло найти компас, пачку наличности и мобильный телефон. Последний, к сожалению, был неисправен и подозрительно вонял расплавленным пластиком. Вздохнув, я положила его обратно, взяв компас и на всякий случай деньги, ведь путешествие пешком по континенту мне больше не под силу. Когда от Стешина больше нечего было взять, я прикрыла его одеревеневшие веки и поблагодарила за то, что своей смертью он дает мне шанс жить. Разорвав футболку, взятую из рюкзака чеха, я туго обмотала ее вокруг сосуда и аккуратно положила в свой рюкзак, искренне надеясь, что он не откроется или хуже того, разобьется и душа Лилит вытечет из него как вода. Упаковавшись, я встала и, взяв компас, медленно пошла в южном направлении. Два дня в гордом одиночестве я брела по влажному лесу Алтая. Несколько раз, забредала на зловонные болота и, опасаясь сгинуть в трясине, мне приходилось возвращаться назад и обходить гиблое место делая огромный крюк. Я по-прежнему ничего не слышала, что делало меня беспомощной и уязвимой перед хищниками. В этом я убедилась, когда в очередной раз повернувшись назад, буквально нос к носу столкнулась с тем самым волком, которого встретила на пути к логову оборотней. Теперь он не боялся меня. Напротив, он шел следом за мной, держа дистанцию в несколько десятков метров. Волк чувствовал мою слабость и состояние, которое граничило со смертью, но в силу своей старости, не мог на меня напасть. Поэтому он шел следом, в надежде, что я просто упаду замертво. Чтобы немного задобрить его, пришлось поделиться провизией. Ведь подумай он напасть, защищаться мне абсолютно нечем: в руках у меня длинная палка, на которую я опиралась при ходьбе, и нож, который почему-то оказался сломан, после того, как я пришла в себя. Я быстро уставала, и мне приходилось часто делать привалы, разводя огонь для того, чтобы отпугнуть диких зверей. Но волк был рядом. Я видела, как мелькала его тень на огромном камне, когда он проходит мимо него, делая очередной круг. Я взяла банку с остатками тушенки и, накрошив в нее сухарей, поставила в том месте, где отчетливей всего видно волчью тень. Выждав, когда я вернусь на свое место к небольшому костру, волк по привычке сделал круг и, наткнувшись на банку, с жадностью накинулся на еду. Я улыбнулась. Возможно, подкормив его, я выиграла для себя немного времени на безопасный сон. Облокотившись на мшистое дерево спиной, прикрыла глаза. Сон быстро начал одолевать меня и я не заметила как уснула. Проснулась я от того, что холодные капли дождя падали мне на лицо и катились за ворот одежды. Я открыла глаза. На смену ночи пришло, как всегда, дождливое и туманное утро. Я огляделась. Волка нигде не было. Ушел? Или затаился? Вряд ли он где-то поблизости. Он бы убил меня ночью. Не стал бы ждать. Ну что же, минус одна проблема. Это радует. Съев кусочек сухаря и запив его дождевой водой, скопившейся в складках лежащего на земле рюкзака, я собралась с силами и встала на ноги, чтобы продолжить свой путь.

***

Почти пять дней я бродила по лесу, прежде чем тропа, наконец, вывела меня к маленькому поселению расположившемуся рядом с устьем небольшой реки. Едва я появилась в поле зрения людей, как они обступили меня, о чем-то спрашивая и дергая за руки. Я пыталась говорить. Но судя по всему, английского здесь никто не знал. Жестами объяснив, что я глуха, смертельно устала и очень голодна, я позволила нескольким женщинам взять меня под руки и увести, как выяснилось в одну из изб, где меня сытно накормили и, разогрев до красна баню, заставили тщательно вымыться. Я умышленно не смотрела на себя в маленькое, потускневшее от времени зеркало висящее на стене в предбаннике. К счастью, оно густо покрылось испариной и в нем абсолютно не было видно той жуткой картины, что я из себя представляла. Одежда и волосы были перепачканы грязью, кровью с застрявшими острыми иголками хвойных деревьев. Лицо расцарапано. У левого виска — глубокий порез: рассекла голову о камень, когда оступившись, упала на каменистом берегу реки несколько дней назад. Хоть я и залепила рану пластырем, щедро залив ее зеленкой, кровь все равно сочилась, стекая по шее и пропитывала и, без того, грязную майку, которая из белой превратилась в серо-бурую. Несколько женщин помогли мне вымыться. Они долго терли мое тело жесткими мочалками и мылили полные веток и иголок волосы. Когда вся грязь была смыта и я снова стала напоминать человека, я, наконец, осмелилась приблизиться к зеркалу. Протерев запотевшую поверхность рукавом жесткой льняной рубашки, взглянула на свое отражение. На меня смотрела уставшая, измученная ударами судьбы смертная женщина. Все еще молодая, но с какой-то вселенской грустью и болью в синих глазах. Казалось, что все муки мира прошли сквозь нее, оставив свой неизгладимый след уродливыми рубцами. Мой образ жизни слишком сильно сказался на внешности и возраст заявил на меня свои права в виде не глубокой сеточки морщин в уголках глаз и нитей серебристой седины во влажных цвета охры волосах. Возможно, супер-дорогие косметические процедуры снова вернут мне утраченную свежесть и молодость, но вот, что делать с ними? С моими, некогда, роскошными и яркими как огонь волосам? Отрезать! Я скользнула взглядом по грубой деревянной мебели выкрашенной в голубой цвет краской, и увидев складную бритву, схватила ее со стола. Крепко сжав наспех собранный хвост, я зажмурила глаза, и на выдохе, чтобы одним резким движением обрезать то, что на протяжении многих лет магнитом притягивало восхищенные взгляды и было моей самой большой гордостью. Но кто-то остановил меня, повиснув на моей руке и не давая осуществить свой секундный порыв. Я открыла глаза. Меня держала за руку одна из женщин помогавшая мне купаться. Судя по вздувшейся вене на шее и лбу, она что-то громко кричала, пытаясь разжать мои пальцы и забрать острую бритву. Я удивленно уставилась на нее, но подчинилась. Женщина отбросила бритву в сторону и лихорадочно перебирая руками, принялась заплетать в тугую косу мои всё ёще мокрые волосы. Я стояла неподвижно, ожидая, когда она закончит. В зеркале было видно, как она возмущенно что-то бормочет. Наконец, свернув длинную косу на затылке, она накинула мне на голову белый платок и, туго завязав, развернула меня к себе и напустив на себя грозный вид, пригрозила пальцем. Я послушно кивнула, понимая в чем заключается смысл её гнева: мои волосы, она строго настрого запретила их обрезать, и даже прикасаться, жестами объяснив, что сама будет за ними ухаживать. Я пожала плечами и, сложив ладони лодочкой, попыталась объяснить, что очень устала и хочу спать, поэтому молю ее, прекратить мучить меня. Так потекли мои будни новой жизни в лице простой смертной женщины: без сверхсилы, проклятий и жутких монстров. Меня великодушно приютила многодетная семья. В доме с утра до вечера стоял невообразимый шум и детский смех. Но к сожалению, мне не дано было этого услышать. Этот крохотный поселок — вроде бы идеальное место для начала новой жизни: тихое, уютное, похожее на волшебный оазис. Но все же, несмотря на доброту и заботу окружавшую меня, я была мрачна и подавлена. Семья давшая мне приют видела мое состояние и относилась ко мне со снисхождением. Они редко беспокоили меня просьбами и поручениями, но когда подобное происходило, я не отказывала в помощи. Просто молча делала то, о чем просили, а после, уходила в свой закуток: на деревянную койку отгороженную льняной занавеской. Прошло уже больше недели с того момента, как я стала обычной женщиной, а слух ко мне до сих пор не вернулся. Давящая тишина в ушах — сводила с ума, доводя до отчаяния. Постепенно, я стала свыкаться с тем, что звуки окружающего мира затихли навсегда и лишь тишина будет моим спутником до самой смерти. Но больше всего, меня угнетал тот факт, что теперь, по причине своей глухоты, я никак не смогу дать о себе знать своим близким. Иностранного языка здесь никто не знал, да и почты не было, а единственный телефон в крохотном медпункте фельдшера был отключен. Да и что бы я смогла? Я ведь даже не услышу, когда Вильгельм или Алек снимут трубку и на том конце провода прозвучит их хрустальный голос. Я бы могла уйти, но как мне пересечь границу, ведь при мне не было документов — они остались у ордена Таламаски. Единственной связью с внешним миром был старенький, ржавый грузовик, который раз в неделю привозил продукты и почту; последняя, была настолько редка, что на моем счету, подобное случалось всего лишь дважды. Но несмотря ни на что, это был мой единственный шанс вернуться домой. Вечером, под свет трепещущей свечи, я написала письмо герцогу. Коротенькое, всего несколько строк, но так много смысла: Всё кончено. Забери меня домой. Я в глуши Алтая. Селена Конверта для отправки письма в зарубежье, разумеется, не было, поэтому я склеила его из обычной бумаги и аккуратно написав адрес, стала считать дни до следующей поставки провизии. В тот день, когда должна была прийти машина, я была как на иголках. Практически весь день провела в центре села, дожидаясь старенького, громко тарахтящего (судя по сморщенным лицам жителей) грузовика, от которого зависело мое будущее. Когда на проселочной дороге появился долгожданный грузовик, я аж подпрыгнула от радости и, подобрав длинный подол крестьянской туники, побежала ему на встречу, немало удивив своим поведением жителей. Машина едва успела остановиться, а я уже стояла перед облезлой дверью, крепко сжимая конверт. Водитель удивленно посмотрел на меня, затем, на зажатый в руках конверт и понимающе хмыкнул, протянув руки. Не мешкая, я тут же вложила бумажный сверток в мозолистую ладонь мужчины, указывая пальцем на адрес. Он посмотрел на четко выведенные, почти печатные буквы и его брови поползли вверх, он снова взглянул на меня с нескрываемым удивлением, но затем кивнул, что все понял. Я вытащила из рукава скрученную в трубочку купюру номиналом сто евро и положила ее на ладонь поверх конверта. Мужчина оторопел от изумления и, открыв рот, уставился на меня. Я жестами попросила его выполнить мою просьбу. Водитель уверил меня, что непременно сделает так, как я прошу. Я сделала то, что хотела и больше мне не было нужды здесь находиться. Поэтому развернувшись, не спеша прошла сквозь глазевшую на меня толпу, которая расступилась, едва я сделала первый шаг. Теперь, все что мне осталось — это ждать. Ждать ответа или самого герцога, если он, конечно, получит мое письмо. Но я уверенна, как только оно попадет в его руки, то действия Вильгельма не заставят себя долго ждать.