***
Они шагали почти по щиколотки в грязи, стараясь держаться подальше от окон домов, чтобы сомнительное хозяйское содержимое, выливаемое на улицу, не попало на них. Воняло отходами, тухлой рыбой, тухлой водой, гнилым деревом и пьянью. Город во всей своей красе. По дороге текла грязь, люди выглядели унылыми и чахоточными. Доктор продолжал молча держать ее за руку, крепко держать. — За что вы так со мной, сэр? — хныча спросила она. Он растерялся и не знал, что следует сказать. — Вы ведь забрали меня только для одного, верно? — она затихла и утерла свободной рукой слезы, — А потом вернете меня обратно? — Я верну тебя обратно, — он почувствовал, как она внутренне напряглась, — только если ты захочешь этого. — Тогда я хочу убежать! Далеко, чтобы ни он, ни ты, чтобы никто меня не нашел! Доктор отпустил ее руку и остановился. Посмотрел на нее внимательным взглядом, просматриваемым даже через мутное стекло. — Ну вперед, юная леди, — он сделал широкий жест рукой, обводящий город, — Надеюсь Вам повезет, и Вы сможете найти в этом проклятом месте самого настоящего человека. Хотя давненько я их тут не видел. После чего он приподнял шляпу в знак прощания и медленно побрел вниз по улице. Девочка огляделась по сторонам. Вздохнув, она нагнала доктора. — Как Вас зовут? — Азарий, — он глянул на нее, — Приятно познакомиться, юная леди. — Почему Вы сказали, что в этом городе нет людей, вон там, к примеру, очень милая старушка, а там мужчина с ребенком. Он протянул девочке руку, та за нее не взялась. Таким же легким и непринужденным жестом он убрал руку за спину. — Это мужчина с ребенком, я согласен. Но кто этот мужчина, и кто этот ребенок? — Отец с сыном? Или дядя с племянником? — Кто же тогда мы? Она не ответила. Потом подняла на него глаза, но он на неё не смотрел. — Меня предлагали как игрушку. Очень много раз. И меня ведь… Отдали Вам, доктор Азарий? — Верно. — Что Вы отдали в обмен? Своего ребенка? Он слышно вздохнул. Тяжело, будто у него что-то заболело. — Мы пришли, снимите, прошу Вас, обувь при входе, — Он звякнул ключами в замке и приоткрыл деревянную дверь. Внутри маленького дома было темно. Пахло травами, деревом, сыростью и коврами, застилающими весь пол. Дверь закрылась за спиной Давины. Она почувствовала волнение и страх, потому что находилась в полной темноте с незнакомым человеком. Что-то зашуршало и ушло внутрь дома. Доктор раздвинул плотные занавески, оставив те, что пропускали свет в дом. Стол, скамья, очаг, кровать, полка с кипой бумаг и чернильница с пером. Немного посуды, два больших таза с водой, черпак. И невероятная куча склянок с разным содержимым. — Довольно пусто и не прибрано, да? — посмеялся он. Девочка разулась и прошла к скамье, на которую в итоге села. — Тут не пахнет ладаном, — удивленным голосом сказала Давина, будто обращаясь к самой себе. — Это хорошо или плохо? — Это… Это очень-очень хорошо, господин, — она заплакала крупными слезами, которые потекли по ее чумазым щекам самой настоящей рекой. Азарий стянул шляпу, маску и плащ, оставшись в рыбацком комбинезоне, сшитым с высокими сапогами по самый пояс. Давина продолжала рыдать и утирать лицо рукавами платья. Он вздохнул, стянул сапоги и бросил их, вместе с комбинезоном около входа. Теперь его одежда ничем не отличалась от одежды простых горожан и ничто, кроме следов от маски на лице, не говорило о способе заработка усталого и нервного человека. — Хватит плакать, — он подошел к девочке и сел около неё на корточки, — У тебя так разболится голова. — Те… Теперь я должна раздеться, господин? Эта фраза подействовала на Азария радикальным образом. Он застыл с открытым ртом, полный смятения и внутренних противоречий. — Скажи мне, — он коснулся ее подбородка и развернул лицом к себе, — Что черт возьми происходило с тобой? Что… Что они делали?! Давина почувствовала его гнев и зажмурившись, продолжала плакать. Роняя слезинки на его руку, на платье, которое не спасало даже от холода в помещении, на свои щеки, испачканные разводами сажи. Она плакала, боясь открыть глаза, и не могла произнести не слова. — Обещаете мне, что я туда не вернусь? Прошу, господин Азарий, пообещайте мне, что я не вернусь в то ужасное место… Он вздохнул так тяжело, будто на него за одно мгновение упала вся тяжесть небосвода и весь плоский мир. Он погладил ее щеки, и сказал самым уверенным тоном, что обещает не отдавать ее никому на свете. Теплым и ласковым голосом, которым с ним никогда не говорили, пока он был ребенком, сказал что прогонит любого, кто попытается вернуть её в прежний дом. — Если хочешь, можешь даже выбрать другое имя, — он отнял руки от ее лица, чтобы не вызвать беспокойство. — Хорошо. Я поняла Вас, — она сделала серьезное выражение лица. — Славно, славно, — он встал и направился разжигать огонь в очаге, в этих краях всегда холодало к ночи. Вода вскипела и доброе ведро кипятка вылилось в одну из кадок. Азарий плотно задвинул занавески, ограждая дом от любопытных прохожих. Второе ведро, но на этот раз холодной воды, оставшееся у него еще с утра, прилил к кипятку в кадке. Давина глядела на него с интересом. — Вы какой-то странный, сэр, — она подошла к кадке и потрогала пальцем воду, — Я же чистая. — Я просто остерегаюсь запаха ладана, — покачал головой он. — Почему? Вы, сэр, случаем не слуга дьявола? Я видела ваши бледные глаза и кожа у вас тоже слишком бледная! И волосы! Вы же не можете быть седым! — Я не седой, ты права. Я на половину альбинос. — Ваша мама была птицей? — Ха-ха, нет, что ты, — он сделал жест рукой, чтобы она располагалась в кадке, — Альбиносы — это люди, волосы которых вместо твоего рыжего покрашены в белый, но только не краской, а просто так родились. Я вот не полностью выбелен, волосы у меня темно-серые, как у седого. Хотя, может я и поседел… За разговором он зажег пару свечей и поставил кипятится воду в чайнике. — Тогда и глаза у вас тоже белые? — Да, и на ярком солнце это очень мешает, я плохо вижу и все время жмурюсь. — Почему Вы тогда такой странный? Мало ели в детстве? — У меня… Ну, мои родители были кузенами, и прадеды были кузенами тоже… Говорят, что это приносит в семью детей с горбом или глупых детей, или злых. Он задумался над чем-то, глядя на огонь, и замолчал. — Полезайте-ка купаться, юная леди. Она кивнула, хоть он и не видел, и забралась в кадку, попутно скинув платье. Схватила со стола кусок мыла и рыболовной сетки, чуть не сбив ими свечку. Она плескалась пару минут, а потом окликнула Азария. — Вода остыла? — Нет, нет. Я хотела спросить, какие Вам нравятся женские имена? — Никакие, — он пожал плечами, — Я больше люблю самих людей, а не их имена. — А мне вот нравится имя Мэри. Красивое? — Очень красивое, — не задумываясь ответил он. — Вы искупаете меня? — Пхе, вот еще. Ты уже на выданье, можешь и сама себя мочалкой потереть. Вот из черпака на голову могу полить. — А спинку потрете? Он фыркнул, кивая. Она перекинула волосы вперед и подала ему намыленное мочало. Азарий потер ее шею и плечи, а потом на мгновение остановился и бросил сетку на край кадки. Давина занервничала, когда он взял со стола свечку и приблизил к ней. — Не обжигайте меня! — Я не собираюсь. Не вертись, что у тебя на лопатке? Она застыла и убрала волосы, которые снова упали на спину. Синяки очень странной формы. Старые, уже почти зажившие. — Это не от удара, — шепнул он себе под нос, — Чтоб вас всех со всеми родичами… — Не ругайте меня, господин, — послышался боязливый голос из темноты. — Что ты, милая, я тебя не ругаю, — он провёл рукой по синяку, — Что-нибудь болит? Или беспокоит? — У меня нет поветрия, если Вы об этом, — растерялась она. — А? Ах, все, я понял. Я же не только чумной доктор, я и просто доктор тоже. Я могу дать лекарство, если что-то болит, или помазать мазью… И… Если захочешь поговорить о чем-то, или не говорить, а помолчать, то я тоже могу помочь. Она повернулась к нему лицом, абсолютно ничем не прикрытая. Ей было холодно, потому что вода уже остыла, и её тело открыто говорило об этом. Но Азарий смотрел только на синяки и ссадины. По всему телу, старые и пугающие тем, что они просто существуют. Он резко сорвался с места, достал какую-то ткань и велел ей вытереться, высушить волосы и одеться. Пока она одевалась, он только бормотал вполголоса неразборчивые грубые и жестокие слова. Давина поняла только половину из них. — Ничего не болит? Нет странных ощущений, хорошо себя чувствуешь? — все продолжал он задавать вопросы, но уже выговаривая слова полностью и громче. — Мне немного страшно, Вы все время ругаетесь с тех пор, как увидели меня. Я очень страшная? Отвратительная? Он провёл ладонями по лицу, потер ими щеки. Подошёл и встал перед ней на колени, взяв её плечи в свои руки. — Ты очень красивая, но очень несчастная девочка… — Мэри. Хочу чтобы теперь меня звали Мэри. Азарий кивнул. — Он мучил тебя, а я… Я ничего не могу с этим сделать. — Пастырь? Нет, он только выделял деньги на наше содержание. И те люди тоже, не ругай их. — Какие люди? — Которые приходили, чтобы гладить и целовать меня, и чтобы я тоже гладила и целовала их. Он сел на свои же ноги и обхватил голову руками. Казалось, что он пребывал в ужасе, его руки тряслись, он мотал головой. — Я не хочу возвращаться, потому что некоторые из них, они… Они были злые. Кричали и били нас. Это единственное для чего они приходили. Я ненавижу их и боюсь, — она села перед ним на колени, и теперь они оба сидели на ковре, — Не отдавайте меня назад! — Мэри прижалась к нему, но теперь она не плакала, а только сильно сжимала Азария руками. — Я не отдам тебя ни за что на свете. Запомнишь? Я сделаю все, чтобы ты туда никогда не вернулась. — Все-все? — И даже немного больше. Но придется сделать как я скажу, чтобы тебя могли защитить и другие люди. Сейчас ложись спать. Она вздохнула и отпустила его, забираясь в кровать с соломенным матрасом и пуховой подушкой. Азарий накрыл ее пледом и велел засыпать. — А вы не ляжете спать? — Пока не могу. Мне нужно переговорить со священником. Он сможет помочь.Часть 1
9 мая 2017 г. в 00:42
— Я Вам уже говорил, сэр, я не принимаю подобных подарков, — глухо звучал немолодой голос из-за маски.
— Ну полно, полно, Вы мне талисман, а я Вам — Давину! Это лучшие условия!
— Я уже говорил, премного уважаемый пастырь, что я действительно не могу взять на попечительство сироту.
Пастырь — уже немолодой мужчина с округлым животом, одежда поверх которого страдала от пятен жира, привстал и с абсолютно серьезным лицо притянул собеседника за шиворот.
— Скажите мне, дохтур, веруете ли вы? — взгляд его стал тяжелым и неприятным.
— Я вижу лишь чуму, в которой тонут города, сэр, я мало во что верю, кроме своей шляпы.
— Ну так вот вам новости, — фыркнул он, — Я не вижу ничего, кроме чумных, хватающих меня за подол одеяний. И отбросить их пинком сапога я не могу, — Так что забирайте ее, или отдайте мне ваш амулет задаром, мне откровенно плевать, но сделайте с этим что-нибудь!
Доктор снял с шеи белый вороний череп, подвешенный на чёрную тесьму, и отдал пастырю.
Тот вцепился в шнур как в последнюю надежду и шепнул что-то стоящему рядом молчаливому ребенку лет семи, тот кивнул и побежал со всех ног.
Вернулся он с девчушкой, грязное лицо которой обрамляли густые и волнистые рыжие волосы.
На ней было чёрное льняное платье с подолом, края которого были не в лучшем состоянии. Девочка была худой и казалась неимоверно уставшей.
— Давина, — пастырь указал на нее, — Знакомьтесь дохтур, — он подтолкнул ее в сторону гостя.
Она поклонилась, сделав неловкий реверанс.
— Я Давина, очень приятно познакомиться с Вами, сэр, — она казалась десятилетней. Или младше.
— Откуда ты родом? — тихо спросил гость.
— Из Шотландии, сэр, — не поднимая глаз сказала она.
Доктор тяжело вздохнул, стянул кожаные перчатки, уложил их в сумку на поясе и протянул руку девочке.
— Прощайте, уважаемый пастырь.
— Держите ваш язык за зубами, дохтур, — раздалось ему в ответ.