***
Дома Азария никто не встретил, поэтому тот в панике бросил вещи у порога, позабыв о дорогостоящем содержимом. Поиски Мэри ему ничего не дали, соседи же с мрачными как безлунная ночь лицами сообщили о том, что его молодая жена не появлялась на людях уже пару дней, но никто не мог сказать, куда точно она ушла. Ника дома тоже не оказалась, но его плачущая пожилая жена сквозь слезы смогла выговорить только «этот ужасный человек с площади». Азарий бы поседел от этих слов, если бы мог. Беспокойство, страх, сомнения и гнев смешались в нем в единую силу. Он знал, где искать виновника пропажи своей жены. К сожалению, оставить слабую на сердце Авелину он не мог. Никому бы не хотелось вернуться домой и обнаружить свою жену погибшей от разрыва сердца, и положить на сердце Ника подобное горе Азарий не желал. Налив ей под язык несколько капель макового молочка, Азарий уложил ее в кровать. Она лежала на спине и глядела в потолок, плача. — Азарий? — Да, моя милая? — Ник уже не вернётся. Я чувствую сердцем, что с ним приключилась беда из-за того… Того монстра, что кричал тогда на площади, невзлюбил тот моего милого, невзлюбил. И, боюсь, мой мальчик, что Мэри тоже у него, — она тихо простонала и коснулась ладонью сердца, — Я хочу сказать тебе, что силы покидают меня. Знай, Азарий, что мы с Ником оба любили тебя как нашего сына, и уважали как близкого друга семьи. Она плакала, и ее поблекшие от лет глаза казались втрое печальней, а усталость лет, прожитых этой доброй женщиной, ощущалась в воздухе. — Я хочу, чтобы и вы с Ником знали, что я люблю вас обоих как своих родителей, и что сделаю ради вас все что угодно, потому что людей ближе вас в моей жизни не было. Авелина закрыла глаза, тепло и мягко улыбаясь. Азарий прикрыл за собой дверь и вышел. Ему предстояло встретиться с самым настоящим врагом семьи.***
Азарий оплатил лошадь до нужного ему города, выплатил деньги и взял небольшую печатку, чтобы передать ее на ближайшем почтовом посту для смены коня. Нужно было спешить. Приезжая по большаку он даже не заметил как проехал мимо одной из самых ужасных картин в его жизни. По правую сторону от хорошей и широкой торговой дороги был вбит столб. Обыкновенный, рядом даже виднелся свежий пень, из верхней части которого этот столб и был грубо вытесан топором. К нему на кожаных петлях был привязан человек, старый, немощный и жилистый на вид. Азарий похолодел. Толком ещё не разглядев лица старика, чумной доктор уже знал, кто висит на собственных кистях, истекающий кровью, избитый и брошенный. Доставая по пути склянки с мазями и водой, Азарий ругался одними из самых страшных проклятий, какие только слышал. Ник был без сознания, со слабо прощупываемым пульсом. По всему телу были видны огромные рваные раны, часть из них кто-то очевиднешим образом вручную расковыривал ножом. Ник лежал на коленях Азария, и тот мог только видеть ужасающие, уже гниющие и населенные личинками мух раны. Азарий тихо рыдал и пытался привести Ника в сознание, но уже почти не чувствовал слабого сердца. Вылив остатки опиума и макового молока в рот умирающему от ран старику, Азарий принялся шептать ему что-то неразборчивое. Какие-то радостные и тёплые воспоминания, добрые слова. Слезы уже капали на тело старика градом, нескончаемым и горячим. Азарий накрыл его свои плащом, завернул тело Ника так, чтобы его не было видно, и повернул назад. Нужно было передать старика горожанам, чтобы те провели все необходимые церемонии, ехать, удерживая тело, было непривычно и нелегко, но Азарий упёрся и через два часа уже передал тело священника, венчавшего его на брак в руки одному из монахов. Тот в свою очередь сказал: «Жили душа в душу и умерли в один день». Наполнив склянки опиумом, на этот раз без макового молока, Азарий повторно выехал, рыдая и тихо давясь гневом, переросшем в нем все остальные чувства. В замен своего плаща он завернулся в обычный походный дождевик. На своём просторном пути он поджёг столб, предварительно свалив его на бок, чтобы никто не видел с дороги, и не набрёл по ошибке и из любопытства к огромной луже стухшей крови и, кажется, кусочков мяса.***
Он ненавидел все, всех и каждого. Лез, взбираясь как последний дурак, на второй этаж церкви по ветвям дерева, ругался и старался не привлечь внимания. Натянув маску, он желал лишь скрыть своё лицо от лишних глаз, поэтому он вытащил стекла и упрятал их в сумку. Лил отвратительный холодный дождь, и Азарий ещё раз убедился в своей правоте, когда решил снять с маски стекла. Запрыгнув в окно, всегда оставляемым нараспашку одной из монашек, он тихо приземлился на пол. Держа на готове свой скальпель, пропитанный гноем и кровью чумных, Азарий тенью проскользнул в помещение. Неприятные, чавкающие и до отвращения пугающие звуки слышались из дальней комнаты. Дверь не просто не была заперта, Азарий был готов поклясться, что Пастырь выгнал всех и вся, лишь бы ему не мешали, но от двери шел слабый свет, потому что она толком не была хорошо закрыта. Через щель виднелся филиал столь часто обещаемого ада, но на земле. И сотворен он был самым что ни на есть «человеком». Связанная веревками по всему телу, Мэри весела в воздухе, с заткнутым ртом. Ее наготу прикрывали разве что замысловатые узелки и петли, грудь же оставалась полностью свободна. Столь же одетый, но совершенно свободный и на своих двоих, стоял Эрик, которого все время звали Пастырем, потому как «он посвятил этому делу всю свою праведную жизнь». Он тянул за разные части веревки в зависимости от его желания, и слушал как девушка извивается и стонет в путах, а попытки двигаться приносят ей боль. Наметанный глаз доктора видел, что связана она была самым наплевательским к телу образом, и скорее всего своих ног она уже не чувствовала очень давно, потому что пятки успели почернеть. — Вот что тебе мешало, Давина? Что превлекло тебя в этом выродке?! Ты ведь видела его, он проклят дьяволом, и такие как он только и могут, что лазить по помойным ямам и екшаться с трупами, — он отвесил по ее лицу звонкую пощечину, девушку закрутило на веревке. В следующее же мгновение из темноты выглянул клюв, длинный белый птичий клюв. Что-то сверкнуло, давая отблеск от трёх свечей, и вонзилось Эрику в шею. Неприятно чавкнуло, полилось на пол. Азарий проскользнул дальше. Обрезав опорную веревку, он подхватил девушку на руки и сел, пытаясь срезать прочие путы. Одновременно с этим Эрик отшагнул назад, во тьму, и осел там, шумно проскальзывая телом по сырой стене. Он зажимал рукой шею и в панике орал на латыни. Распутав Мэри, Азарий бегло осмотрел ее тело. Веревка врезалась настолько глубоко, что под ней уже не оставалось кожи, да и сами мышцы сильно пострадали. Вытащив сухую тряпку из ее рта, Азарий наконец заметил то, на что он не смог обратить внимания раньше. Мэри уже не дышала, а ее ноги не начинали стремительно светлеть. От стены слышались хлюпающие звуки, будто кто-то пытался проглотить рыбу живьём, и она продолжала сопротивляться на всем пути к желудку. Под проклятья они затихли, и алая лужа доползла до тёплого круга света свечи. Азарий гладил холодное лицо Мэри, его глаза больше не могли рождать слезы. Он опоздал, опоздал сильно. Совершил самую большую ошибку в своей жизни — решил, что с ним все будет хорошо. Что плохие времена закончились, и началось счастье. Он потерял и себя. Азарий, добрый и заботливый малый, уступил место холодному расчету чумного ворона в белых перьях. Ублюдку, что был человеком ещё совсем недавно. Теперь, все что ему оставалось — горечь потерь, тихая пустота и ненависть.