*** С чего всё началось.
Пятое июля было приятно тёплым, в меру солнечным и вообще, по идее, замечательным днём, но Арсению эта дата активно не нравилась, ведь именно сегодня его смысл жизни собирался уехать в Воронеж на целую неделю. Однако слегка подсластил пилюлю тот факт, что Антон прямо с утра заявился к нему в гости. Конечно, это был по большей части деловой визит, поскольку маг хотел оставить ему на хранение кое-какие вещицы, которые он не мог взять с собой, — Арсений внутренне обмирал от оказанного ему доверия, — но сам факт, что он согласился на предложенное суккубом чаепитие, придавал сей встрече греющий душу привкус семейных посиделок. Отдав Арсению костяное кольцо, — спасибо Павлуше за то, что настоял именно на его кандидатуре на роль хранителя! — Антон занялся вопросом переделки созданной вчера противопуховой защиты. Арсений смотрел на то, как ловко маг поддевает нужную часть верёвочки, распутывая завязанный им же узел, и чувствовал, как теплеют его руки от случайных прикосновений Антона, и не потому, что ладони мага были неизменно горячими, — высокая температура могла согреть лишь кожу, оставив его замерзать изнутри от расползающегося по мышцам и костям холода не-жизни, — а потому, что в действиях его ангела сквозила искренняя забота о своём суккубе. Арсений любовался тем, с какой точностью и ловкостью маг выполняет привычную работу, и с интересом слушал его лекцию о принципах действия браслета, но перед его внутренним взором упорно вставали совершенно другие картины. Антон смотрелся в его доме так естественно и правильно, будто всегда здесь жил, будто каждое утро, собираясь на работу, завтракал за этим столом, перебрасываясь с сонным суккубом шуточками, позволяющими быстрее прояснить недопроснувшееся сознание, будто каждый вечер приходил сюда, домой, устало обнимал своего полувампира и садился ужинать, рассказывая, как прошёл день и каких результатов удалось добиться в очередном расследовании, будто по выходным они вдвоём пекли пироги, то и дело отвлекаясь, чтобы обнять друг друга перепачканными в муке руками или слизнуть с губ любимого следы его попытки тайно покуситься на вишнёвую начинку… Его привело в себя знакомое прикосновение пальцев, возвращающих на запястье модифицированный браслет. Арсений искренне поблагодарил заботливого мага, но тот лишь отмахнулся — свои, мол, люди-не́люди. Затем Антон поставил на стол шкатулку, которую попросил взять на хранение, и был немало удивлён его безоглядному согласию. Да разве могло быть по-другому? Пусть суккубов всегда тянет исполнять просьбы своих истинных, даже без этого Арсений всё равно поступил бы точно так же, поскольку не может ему навредить тот, кто с такой заботой создал для него оберег. Услышав его слова о доверии, Антон как-то по-новому посмотрел на него, и вампиру даже на миг показалось, что в глубине его глаз промелькнуло что-то вроде нежности, но в следующую же секунду маг моргнул и переключился на более актуальные вещи. Затем наступила очередь Арсения отдавать что-то своему магу. Суккуба немного забавлял тот факт, что количество вещей совпадает, как если бы это был обмен: три компонента подарка и три оставленных ему по тем или иным причинам предмета. Правда, странная гордость мага заставляла его упрямиться, не соглашаясь, чтобы это был подарок от них обоих, а не только от Арсения, так что пришлось применить всё имеющееся у него в запасе красноречие. Это было довольно трудно, поскольку обычно суккуб легко обходился без этого, ведь стоило ему увлечься дискуссией с действительно сложным оппонентом, в дело тут же вступали чары и гламор, даже если он этого не хотел. В последний раз ему доводилось по-настоящему «бодаться» в споре лишь с Элдоном, столь же упрямым, как Шастун, и обладавшим точно таким же непробивным иммунитетом, но, в конце концов, Арсению и самому нравилось в кои-то веки быть на равных, с азартом доказывая свою правоту норовистому, но такому любимому оппоненту… В итоге ему всё же удалось переубедить упрямого мага, ибо терпения и упорства Арсению было не занимать. Желая смягчить сопутствующие поражению неприятные чувства, суккуб постарался быть особенно обходительным, больше не поднимая сложных тем и со сдержанной нежностью ухаживая за своим истинным — подлил ему ещё чаю, а впоследствии настоял на том, чтобы он хорошенько пообедал перед дорогой (вообще-то это рагу он готовил для себя, но любовь к еде не могла сравниться с любовью к своему ангелу, так что Арсений с умилением наблюдал за тем, как тарелка пустеет, а Антон становится всё более сытым и довольным). Арсений был рад возможности пробыть с Антоном как можно дольше, но в идее сопровождать его до самого отбытия были и минусы. Провожая взглядом поезд, уносивший его счастье всё дальше, Арсений радовался лишь тому, что с такого расстояния, да ещё и в движении, Антон не сумеет различить стоящие в его глазах слёзы.…
Тем вечером Арсений не смог заставить себя пойти в клуб за очередным одноночкой. Плюнув на то, что последний приём крови был только вчера, он достал из второго холодильника, стоявшего не на кухне, а в одной отдалённой комнатке, где он хранил всё, что не было предназначено для чужих глаз, упаковку крови и, вылив её в графин, добавил крепкого коньяка. Сегодня ему хотелось напиться. Компанию ему составили Павлуша с Ляйсан. Странная, должно быть, вырисовывалась картина — за одним столом сидели пьянеющий с каждым глотком своего «коктейля» вампир-суккуб и прозрачное привидение учителя русского языка, а третий стул пустовал, но стоял так, как если бы на нём кто-то сидел; сам Арсений не видел девушку, но Воля утверждал, что Лясечка тоже здесь, а потому, даже в дымину пьяным будучи джентльменом, нежить галантно отодвинул даме стул. Правда, после очередного глотка он растерял привычный лоск и вбитые в детстве представления о приличиях, а потому пустился в совершенно неподобающие в женском обществе рассказы. Пожаловался, что ему больно так, как будто сердце из груди вырвали и в поезд зашвырнули, и поведал о том, как однажды ему и вправду вырвали сердце — не прям совсем, просто один из тех одуревших от жажды крови вампиров, на которых они с Элдоном охотились, оказался на удивление силён, и каким-то образом сумел голыми руками проломить полусуккубу грудину и вцепиться в нижнюю часть его сердца, потянув её на себя. К счастью, в тот же миг клинок Элдона вошёл в сердце врага, небьющееся и неживое, но всё равно необходимое для поддержания не-жизни в не-мёртвом теле взбесившегося вампира. В тот раз Арсений чувствовал боль даже сквозь привычный для серьёзных ранений болевой шок, но старательно улыбался перепуганному Элдону, пока тот дрожащими руками возвращал его сердце на место и вправлял поломанные рёбра, чтобы вампирская регенерация могла залечить повреждения. Помнится, в ту ночь Элдон впервые признался ему в любви, хотя к тому времени они уже который месяц жили вместе, деля не только постель, но и быт. Арсений грустно улыбнулся своим мыслям — его маг орешек покрепче охотника на вампиров, с ним и добровольно подаренного поцелуя-то не светит, не то что постели или признания… Суккуб находил какое-то странное удовольствие в том, что Антон был так похож на каждого из его прежних возлюбленных, но в то же время и сильно отличался от них, являя собой не просто сборку их качеств, но личность, уникальную, необычную и на удивление гармоничную. С Вольдемаром его роднило телосложение, рост, редкий цвет глаз, сострадательность и умение принимать всё как есть. Но вместе с тем Антон отличался от его первого возлюбленного своим неукротимым нравом: трёхсотлетний вампир был на удивление мягок и покладист для мужчины, тем более избравшего карьеру военного медика, и даже в их отношениях лидировал не мастер, как это обычно бывает у владык ночи, а полусуккуб-неофит. У Аннет, его первой истинной, зачатой в тот день, когда Арсений появился на свет, были точно такие же изогнутые брови, привычка удивлённо их поднимать, морща лоб, и поразительный дар всепрощения. Но она была тихой и кроткой, а Антон отличался громким голосом и непримиримо упрямым характером. Батист, его следующий истинный, обладал столь же поразительно красивыми руками с изящными запястьями и длинными тонкими пальцами, и был столь же мечтателен, порой выпадая из реальности. В отличие от него, Антон не знал французского языка, не испытывал приливов вдохновения, легко покидал состояние задумчивости, а ловкость рук использовал для магии, искусства куда более практичного и сурового, чем живопись. Луиза, встреченная, когда ему уже перевалило за сотню, точно так же изгибала губы в улыбке, была столь же любознательна и светловолоса, но при этом пухлые губы Антона ничуть не походили на её тоненькие уста, и он никогда не был столь же беззащитен, и ни за что не позволил бы так опекать себя. Пожалуй, из всех его истинных наибольшее сходство характеров прослеживалось с Элдоном. Пусть внешне их роднил лишь волевой подбородок и лёгкая асимметрия носа, склад ума у них обоих был на диво похож, и Арсений терялся в догадках, то ли схожие профессии повлияли, наделив своих владельцев неуёмным нравом, то ли у них обоих от рождения был бойцовский характер, благодаря которому они и избрали столь рискованный род занятий. Элдон был столь же влюблён в дело своей жизни, на удивление хорош в бою, насколько это вообще возможно для обычного освоенного человека, не наделённого какими-либо силами, так же стремился добиться справедливости и защитить тех, кто не мог позаботиться о собственной безопасности, был столь же упрям и упорен, и тоже неимоверно долго сопротивлялся попыткам полувампира покорить его неприступное сердце. Но Антон умел быть и мягким, обаятельным, умел отдавать роль лидера Арсению, когда это было необходимо, в то время как Элдон был необычайно неуживчив, искренне считая деликатность, обходительность и согласие быть в роли ведомого не компромиссом, а слабостью, прогибом, недостойным сильной личности. Знойная итальянка Виттория тоже отличалась горячим, прям-таки пламенным характером и безумно красивой формой ног, и до перехода к романтическим отношениям их тоже связывала незримая, но необычайно прочная нить спасителя и спасённого. Вот только в тот раз он был спасителем, а с Антоном — спасённым, вдобавок она была обидчива, а его ангел на удивление отходчив, да и внешних сходств, помимо восхитительных ног, как-то не наблюдалось. Самый близкий по времени истинный, Мануэль, навсегда запомнившийся Арсению тем пятнадцатилетним Манолито, каким он был в миг их первой встречи, в силу своей испанской национальности почти не имел внешних сходств с Антоном, кроме поразительно ярких сочных губ, но вот характер… Мягкая сторона личности Антона, та, которую он показывал только друзьям, порой безумно напоминала Манолито, по-свойски простого, тёплого, уютного, всеприемлющего… Он даже точно так же любил побрякушки, правда, отдавая предпочтение кулонам и неизменной серьге в мочке правого уха, а не кольцам и браслетам. Вот только, в отличие от Манолито, Антон владел максимально полной информацией о том, сколь чудовищными бывают вампиры, и даже несмотря на это доверял ему, позволяя прикасаться к обнажённой шее или обрабатывать раны на беззащитной спине, и легко принимал его чисто суккубьи заскоки, действительно понимая их, а не просто терпеливо мирясь, как его предпоследняя любовь. Антон же был похож на всех его предыдущих возлюбленных, но в то же время ни на кого. Он сочетал в себе их самые яркие и любимые Арсением черты, но было в нём и немало своего, уникального, присущего лишь ему. И дело даже не в его магическом даре, просто… Просто он был такой же половинчатый, как и сам Арсений. В вампиросуккубе, подобно двойному уроборосу, боролись, в то же время гармонично сосуществуя, обе его сущности — и в Антоне, как и всяком маге, было две стихии, тоже влияющие и на характер, и на физические возможности. Его ангел умел убивать и дарить вторую жизнь, способен был подчинять и подчиняться, он был по-настоящему равным, понимал его как никто другой… А ещё ни у кого другого не было такой пикантной родинки на кончике носа, таких больших милых ушек, будто созданных для того, чтобы шептать в них нечто откровенное и наслаждаться, как от смущения их заливает краска, такого восхитительного сочетания внешней хрупкости и в то же время силы… И снова мысли Арсения вернулись к этой сногшибательной гармоничной двойственности, к этим необычайным, сводящим с ума контрастам…***
К утру следующего дня опьяняющее действие крови, видимо, не до конца выветрилось, поскольку, прикинув, что к этому времени маг уже должен был сойти с поезда, он без лишних раздумий отправил своему ангелу сообщение. Уже после этого поступка его обуял страх негативной реакции Антона и стыд за эту выходку, но если воробья он бы ещё мог догнать и поймать, то остановить отправленное послание — никак. Он успел вдоволь посамоугрызаться, махнуть рукой и приняться за приведение себя в порядок, когда телефон издал звук, который Арсений никак не ожидал услышать — мелодию, установленную на звонки и сообщения контакта, озаглавленного как «Ангел». Арсений выскочил из ванной как был, мокрый, обнажённый и с пеной для бритья на одной щеке, и, торопливо вытерев палец обо что-то, — кажется, всё тот же многострадальный диван, — разблокировал смартфон, стремясь скорее узнать ответ. Прочитав сообщение, он тут же перечитал его несколько раз, убеждаясь, что ему не показалось: Антон не злится на него за несанкционированно добытый номер, он добрался без каких-либо проблем, желает ему доброго утра и вообще настроен на диалог. Арсений, посмотрев на Павлушу, витающего по гостиной и нудящего на тему «уж к чему-чему, а к выслушиванию пьяных излияний вампиросуккуба меня жизнь не готовила», торопливо поставил ему мелодраму, поскольку прекрасно знал, что заткнуть несносного призрака способна только перспектива посмотреть фильм с Лясей, хотя правильнее было бы назвать это любованием девушкой, пока та увлечена сюжетом. Угомонив призраков, Арсений отчитался об этом в сообщении, и, не сдержавшись, всё же позволил себе дать слабину, намекнув, что скучает, и попросив писать, «если что». В ответ ему пришло лишь снабжённое весёлой скобочкой «Ладно», и суккуб поневоле представил улыбку мага, отчего всё вокруг будто стало ярче и приятней.…
Арсений уже был на стадии выбора одежды для своей ежевечерней «охоты», когда телефон снова издал звук, от которого сердце замирало в приятном томлении. Торопливо метнувшись к аппарату, вампир удивился — мелодия вдруг прервалась и зазвучала снова, с самого начала. Два сообщения подряд… И пусть в них говорилось об их общих друзьях, а не о самом полусуккубе, Арсений испытал необычайный прилив радости, и тут же принялся строчить ответ, также состоящий из серии сообщений: в первом он выражал радость, ибо новость и вправду была отличная, всё-таки ему очень хотелось избавить гнома-оборотня от полнолунной проблемы и наконец-то увидеть ту, что похитила призрачное сердце Павлуши, сама того не зная. Во втором сообщении он честно признавался, что не знает, где привидения, а потому не может гарантировать, что сюрприз действительно окажется сюрпризом, а в третьем, не удержавшись, вывалил на Антона все приличествующие друзьям вопросы, оставив самый насущный и неуместный — «Скучаешь ли ты по мне?» — при себе.***
Седьмое июля началось с того, что Арсений проснулся в объятьях вчерашнего одноночки, но первой его мыслью был не утренний секс, как обычно, а необходимость проверить телефон на предмет новых сообщений, что было нелогично и бессмысленно, поскольку связанные с возлюбленным звуки чуткий вампирский слух легко уловил бы, пробуждая его ото сна. Сообщение пришло аккурат в тот момент, когда он поставил рагу тушиться, и от него сердце Арсения ёкнуло дважды: первый раз от самого факта, второй — от содержания. «Представляешь, жених Тины оказался моим бывшим» Арсений радовался, что не прочитал его до того, поскольку дрожащими руками он бы не смог удержать посуду и наверняка рассыпал бы измельчённые овощи и кусочки мяса по всей кухне. Его одолевал сонм вопросов, и каждый жалил его, будто он растревожил осиный улей. Выходит, у него уже было что-то с мужчинами? Почему он скрывал это от меня? Это были отношения или просто разовый секс? Как выглядит его бывший? Похож ли я на него? Что в этом таинственном бывшем привлекало Антона? Почему они расстались? Кто из них был сверху? Действительно ли я хочу это знать? Терзания огорошенного неожиданной новостью суккуба прервало следующее сообщение. «Напарником, тем самым, с которым мы воздушные миссии выполняли, помнишь, я рассказывал?» От сердца отлегло, и Арсений облегчённо выдохнул, ворчливо кляня про себя дурацкую привычку мага не ставить точки, из-за отсутствия которых невозможно было понять, окончено ли сообщение или случайно отправлено незавершённым.***
Вечером восьмого июля Арсений, слишком соскучившись по Антону, вновь не пожелал никуда идти, предпочтя вместо этого поужинать остатками рагу и бокалом «Кровавой вишенки». В конце концов, никаких глупостей он не натворит — он дома один, ибо вечно бродящие по всему подъезду призраки не в счёт, их стесняться нечего, а его ангел сейчас развлекается на мальчишнике, ему не до сообщений прихмелевшего от слишком частого потребления крови полувампира. Он как раз загружал посудомойку, когда телефон издал неожиданный, но такой желанный звук. Казалось бы, как мелодия и два вполне обыденных слова могут сделать кого-то счастливее, тем более не безумно необходимое ему «люблю тебя», а простое, даже банальное «Добрый вечер»? Однако могут. Арсений торопливо задал вопрос о мальчишнике и быстро получил ответ — оказывается, его ангелу стало скучно на вечеринке, и из всех возможных вариантов скрасить вечер он выбрал именно переписку с ним! Уже затуманивающийся вишнёвым опьянением разум суккуба не нашёл ничего лучше, чем напрямик задать столь беспокоящий вопрос о стриптизе, ибо в мозгу мелькали картинки того, как Антон с вожделением оглаживает взглядом линии призывно изгибающегося женского тела. Однако стриптизёрши на мальчишнике не оказалось, что обнадёживало. Арсений мимоходом попытался намекнуть на то, что Шастун, вообще-то, его истинный, но то ли его ангел был привычно недогадлив в этом вопросе, то ли хмельной мозг намекал слишком уж тонко… Словом, Антон ничего не понял, вместо этого обеспокоившись тем, будто мешает его «охоте» на очередную одноночку. Действительно опасается, что их переписка отвлекает суккуба, или всё же ревнует, хотя бы подспудно? Боясь, что Антон решит всё за него и окончит переписку, Арсений торопливо ответил, что маг совсем не мешает, вдогонку отправив второе сообщение, в котором разъяснял, что поужинал по-вампирски, потому что печёт пироги для завтрашнего визита в театр. Это было почти правдой, ведь, выпроводив вчерашнего любовника, он с самого утра принялся за выпечку, но сейчас пироги давно уже были готовы и ровным рядочком стояли на кухонном столе, доходя до необходимой кондиции — для правильного вкуса они должны быть приготовлены почти за сутки до непосредственной подачи на стол. При этом суккуб уже не печатал, а диктовал телефону вслух, поскольку от опьянения его пальцы уже начали заплетаться, в то время как речь оставалась достаточно внятной. Арсений озвучил мысль о неудобстве голосового ввода и не глядя отправил. Потом, осознав дурацкий просчёт искуственного интеллекта, неспособного различить вполне чётко произнесённое слово «голосовой», он надиктовал второе сообщение, соврав, будто у него руки перепачканы мукой и вишней, а потому приходится пользоваться голосовым набором. После этого они ещё довольно долго переписывались, и теперь Арсений мог с уверенностью сказать, что заснул с Антоном, ибо, проснувшись, он обнаружил с собой в кровати телефон с тремя неотвеченными сообщениями: первое продолжало их беседу, второе ограничивалось недоуменным «Арс?», третье же содержало в себе догадку о заснувшем клыкастике и пожелание сладких снов и доброго утра.***
Утро и впрямь оказалось добрым. В день свадьбы, девятого июля, Арсений, едва приведя себя в порядок, сразу направился в «Сrа3у», мысленно посмеиваясь от спонтанного каламбура. Прибыв на место, Попов старательно передал в сообщении все посланные коллективом театра приветы и предупредил, что сегодня на связь больше не выйдет, поскольку в этот день всё внимание должно принадлежать невесте и её избраннику, а не постороннему…
Тем вечером ему снова хотелось напиться крови, ибо воображение рисовало картинки одинокого Антона и плотоядно облизывающихся на него подружек невесты. Впрочем, Арсений не стал делать глупостей: он прекрасно помнил времена отношений с Ильёй, когда он, стремясь как можно меньше ранить чувства любовника, питался человеческой страстью лишь раз в три дня, остальные два пребывая на вампирской диете, и совсем не желал возвращаться к тому полупьяному существованию. Так что, вернувшись с репетиции, Арсений немного отдохнул, а затем привёл себя в порядок и, открыв нараспашку окна, чтобы за время его отсутствия квартира хорошенько проветрилась (и испытав прилив благодарности при мысли о том, что благодаря неравнодушию его ангела может себе это позволить, ведь подарок мага надёжно защищает его от ненавистного аллергена), подмигнул своему отражению в зеркале и вышел. В лифте он вспомнил недавний сон, в котором они с Антоном вместе застряли в кабине, разумеется, с весьма приятными последствиями — после их единственного поцелуя Арсению других снов и не снилось больше, сплошь романтика да потрясающе детальные и реалистичные сцены плотской любви. Воспоминание привело его в столь хорошее расположение духа, что когда один из облюбовавших приподъездную лавочку алкашей встал и, пошатываясь, подошёл к нему с сиплым «Который час?», наивно полагая, что солнечные очки скроют его похмельные мешки под глазами, а сильный запах щедро вылитого на себя дезодоранта — вонь водки, Арсений одарил его солнечной улыбкой и посмотрел на часы. В следующий же миг он с леденящим ужасом почувствовал, как по телу табуном мурашек проносится ненавистное тополиное бездвижье, и слишком поздно осознал, что наивный здесь только он. От алкаша пахло именно что водкой, а не перегаром. Да и настоящий бухарик скорее предпочёл бы безграмотную, но прижившуюся в народе формулировку «Скока время?». Тем временем запоздало разоблачённый псевдопьянчужка деловито достал откуда-то непрозрачный полиэтиленовый пакет и нахлобучил его на голову беспомощно застывшего нежитя. Арсений чувствовал, как его подняли и понесли, а потом небрежно бросили внутрь автомобиля, достаточно большого для того, чтобы он всем телом рухнул на пол, а не на сиденья. Причём всё это было проделано без единого слова. Через некоторое время похититель и его подельник — сдвоенные звуки шагов и качнувшаяся дважды машина ясно говорили, что неизвестный злодей действовал не один — отправились в дорогу, и Арсений изо всех сил прислушивался, пытаясь определить, кто эти люди и куда его везут. К сожалению, пакет к его шее примотали скотчем, и пусть, будучи вампиром, он мог себе позволить не дышать, всё же наличие пакета лишало его сразу двух чувств — зрения и обоняния. Спустя неопределённое время его привезли куда-то и выгрузили из машины. Судя по характерной тряске, его похититель спускался по лестнице, а звуки открываемых замко́в давали понять, что подельник злодея всё ещё рядом, ибо сам вампиросуккубонэппер их открыть никак не мог, ведь его руки были заняты тяжёлой ношей в лице и теле обездвиженного Арсения. Его куда-то принесли, небрежно скинули на пол, да так, что он проехался по шершавому бетону, оставившему ссадины на его коже, затем нацепили на его запястья и щиколотки серебряные цепочки — это он узнал безошибочно, ничто другое не могло быть таким тёплым и покалывающим, а потом зачем-то повязали поверх них верёвки. Арсений не понимал, что происходит, зачем связывать его и без того надёжно обездвиженные параличом конечности, почему его похитители действуют так слаженно, хотя за всё время не перемолвились и словом, и тем более не понимал, зачем всё-таки с его головы сняли пакет, если превосходно были осведомлены о его полувампирской природе, а значит, понимали, что он не задохнётся — в конце концов, тополиное бездвижье тоже на пару-тройку часов лишало его возможности дышать. Причём пакет они всё-таки заменили повязкой на глаза, вновь лишившей его зрения. Потом похитители ушли, заперев за собой дверь, и на Арсения накатила очередная волна ужаса. Он оказался в абсолютной тишине и темноте, снаружи не пробивалось ни единого звука и даже запаха. Полная изоляция.***
Ненавистный паралич окончательно спал, оставив после себя лишь слабость во всём теле и дикий голод. Но это ещё полбеды; стоило ему освободиться от своего пребывания в образе статуи командора, пришла в действие странная зачарованная верёвка, резко сократившись так, чтобы его руки оказались прижаты друг к другу за спиной. Пока он лежал, не в силах шелохнуться, Арсений успел как следует обмозговать сложившуюся ситуацию, тщательно отгоняя от себя панику посредством мысли о том, что нужно успеть освободиться до возвращения Антона, чтобы не расстраивать любимого, а лучше и вовсе порадовать его подарком в виде скрученных злодеев, ведь это наверняка не первое их преступление. Арсений попытался разорвать верёвки — не вышло, чуждая магия наделила их удивительным свойством противостоять силе рассерженного вампира, не давая при этом даже хоть немного ослабить их или растянуть. Он чуть не вывихнул себе левое плечо, пытаясь дотянуться до правой руки, чтобы можно было воспользоваться бритвенной остротой клыков, но и этого ему не удалось. Да что там, даже снять повязку с глаз и то не получилось, хотя в попытке сделать это Арсений извивался, как уж на сковородке, заработав себе довольно болезненную ссадину на лице, поскольку единственными доступными ему инструментами были сила трения и шершавый бетонный пол. Вскоре к нему пришли похитители, почему-то снова вдвоём. Один просто присутствовал, почти не двигаясь, в то время как второй выполнял всю задуманную ими работу: прикосновением осиновой веточки к губам заставил инстинктивно распахнуть рот в попытке избежать контакта с мучительно обжигающей древесиной, а затем коснулся его тополем, фиксируя его в подобном положении. В голове Арсения пробежала саркастическая мыслишка о том, что, окажись здесь Позов, он бы не отказался воспользоваться подобной ситуацией для детальнейшего изучения строения челюстей вампира, но мгновением позже ему уже не было смешно, поскольку его клыка грубо коснулось нечто металлическое, и пару секунд спустя в его рту уже недоставало обоих верхних клыков, зато было довольно много собственной крови. После этого похититель зашёл ему за спину, где всё это время стоял его сообщник, и снял с глаз Арсения повязку, пользуясь тем, что из-за сковавшего его паралича вампир всё равно не сумеет обернуться и рассмотреть его, да и вообще ничего сделать не сможет. Затем злодеи вновь ушли, оставив его терзаться от неизвестности. Когда тополиное бездвижье спало, оставив после себя ещё бо́льшую слабость, Арсений встал на колени — привязанные друг к другу щиколотки не дали бы встать на ноги — и огляделся. Он находился в комнатушке с бетонным полом и точно такими же стенами, не прикрытыми не то что обоями, но даже неприличными надписями хулиганствующей молодёжи. С одной стороны виднелась железная дверь, судя по звуку, запирающаяся на два замка, но только с одной замочной скважиной (видимо, второй замок был навесным и находился снаружи); с противоположной — окно, маленькое и зарешёченное, располагающееся почти под самым потолком, потому что, видимо, он находился в подвальном помещении. Двигаясь на манер гусеницы, Арсений кое-как дополз к самой двери и вновь поднялся на коленях, пытаясь хоть что-то разглядеть в сгущающихся за окном сумерках, но не преуспел. Экономя силы, он устроился поудобней и принялся размышлять, что ещё он может сделать для собственного спасения.***
Похитители больше не приходили. Арсений не знал, сколько времени провёл в плену, поскольку из-за связанных за спиной рук не мог взглянуть на часы, но серебро на запястьях и щиколотках казалось всё более тёплым, покалывание из приятного перешло в болезненное, а потом и вовсе сменилось откровенной болью от ожогов. Единственным его достижением было лишь то, что длительное шевеление руками привело к тому, что теперь невыносимо обжигающая цепочка касалась его запястий лишь местами, поскольку теперь его кожу частично изолировали от источника боли подарки двух самых дорогих ему мужчин — браслет Антона и часы Ильи. У щиколоток, увы, не было даже и такой защиты. От боли и истощения Арсений то и дело отключался, проваливаясь в блаженное забытье, где не было таких мук, и ему даже что-то снилось, но рано или поздно его возвращала в реальность всё та же боль и мысль о том, что в следующий раз мир грёз может смениться миром мёртвых. Тогда он снова приходил в себя и опять принимался за старательные попытки найти выход, но вновь и вновь терпел неудачу. Он не оставлял попыток что-то сделать, что-то придумать, но всё отчётливей понимал, что не справится с этим без помощи извне… А кто ему поможет, если здесь, в этом изолированном от мира каменном мешке, его никто не услышит и не увидит? Окончательно потеряв надежду снова увидеться с Антоном, суккуб из последних сил пытался радоваться тому, что успел разделить поцелуй со своим истинным: пусть сам он умрёт, но его подарок, иммунитет принятого истинного, навсегда сделавшийся частью его ангела, сбережёт от происков менталиста-похитителя, не даст заморочить голову. Хоть что-то хорошее останется на этом свете после него: Ирочка, праматери которой он дал жизнь, Илюша, которому он подарил вампирскую не-жизнь, и Антон, которому суккуб дал то единственное, что не отнимет даже смерть. Арсений уже простился с постепенно покидающей его тело жизнью и возвёл очи горе, но начавшие было складываться слова предсмертной молитвы тут же пропали из его сознания. С потолка на него безучастно взирали те самые символы.