Чудные соседи

Приземление ознаменовалось пугающим хрустом. Сердце пропустило удар, словно падая в пропасть. Только бы ничего серьёзного, только бы Арс был в порядке! — Живой! — будто из другой вселенной донёсся до него ободряющий крик Ляси. — Только на тополиную ветку упал. Сердце вернулось на место и забилось как положено. Тополь — это ерунда, пройдёт, и плевать, что придётся справляться со здоровенным волчарой одному, а потом тащить обездвиженного вампкуба домой, главное что он жив, всё остальное поправимо. В прояснившейся от адреналина голове вспыхнул план. — Ну что, Серёж, покатаемся? — нарочно дразня сознание волка упоминанием ненавистного тюремщика, каждое полнолуние запирающего зверя в тесном подвале, произнёс Антон, со всей доступной дерзостью глядя в его янтарные глаза. Волки умны и хитры, а оборотни и подавно, вот только ярость даже гения способна превратить в глупого быка, таранящего красную тряпку вместо держащего её тореадора. Зверь кинулся на него. Шастун крутанул сальто в воздухе, уходя от атаки вверх, повисая вниз головой и в то же время винтом проворачиваясь вокруг своей оси, чтобы всё время оставаться к волку лицом. В верхней точке траектории, на краткие доли секунды зависнув вверх тормашками, он пихнул брёвнышко в раззявленную пасть, и, отпустив его, приземлился оборотню на холку. Простенькое крепёжное заклинание из тех, что требует лишь прикосновения — и вот уже плоская металлическая цепь, похожая на невероятно длинный ремешок часов, прикреплена к шерсти волка в двух местах, охватывая всю заднюю половину шеи. Оборотень попытался было подмять всадника, как в прошлый раз, но Антон был к этому готов и, вовремя ускользнув, метнулся к незащищённому горлу, нашаривая в шерсти холодный металл контролки и замыкая цепь, соединяя намагниченные концы. Волк замер, затих, завис с донельзя озадаченным выражением морды. Так всегда и бывает, отстранённое от управления телом человеческое сознание не сразу берёт происходящее в свои руки, ему требуется время, чтобы всё понять. — Вот и покатались, — усмехнулся Антон, вставая на ноги и, оставив заключённого в волчьем теле Серёжу вникать в ситуацию, поспешил к вампкубу. Арсений лежал на траве с краю поляны, неловко раскинув руки, чуть согнув одну ногу и неправильно до фантомной ломоты в шее запрокинув голову. При падении его толстовка и надетая под неё футболка задрались, и по несчастливому совпадению именно обнажённой поясницей он упал на тополиную ветку. Положение шеи вампкуба тревожило, Антон не исключал даже столь пугающего варианта, как перелом позвоночника, — тот редкий вид увечья, к которому вампиры и люди одинаково уязвимы, — но пока клыкастик пребывал под воздействием тополя, нельзя было сказать наверняка. Сильным порывом ветра Шастун сдул все ветки и листья с ближайших нескольких метров и осторожно перевернул замершую статуей фигуру друга на живот, насколько позволяла согнутая в колене нога. Из курса лекций он помнил, что срок действия тополиного паралича зависит от длительности и площади соприкосновения древесины с кожей вампира, а значит, требовалось как можно скорее устранить первопричину. Луна скрылась за облаками, так что Антон призвал полудюжину светляков и приступил к делу. При осмотре выяснилось, что ветка тополя пропорола сучком кожу и мышцы клыкастика. Не будь повреждений, маг просто смахнул бы с кожи кусочки коры и всё, а так пришлось обрабатывать рану огнём, чтобы выжечь попавшие в неё микрочастицы тополя. Хорошо хоть, вместе с мышцами замирало и кровообращение — конечно, отсутствие сердцебиения и дыхания истощало силы вампкуба гораздо быстрее обычного, зато это препятствовало разнесению крохотных частичек аллергена по кровотоку. Вообще выжигание было делом болезненным для любого не-огневика. Несгорайка спасала от ожогов, делая огонь вполне приятным на ощупь, но открытых ран это не касалось — такой же принцип, как со спиртом или лимонным соком: на кожу выльешь — и ничего, а на ранку попадёт — взвоешь. Тут же дело осложнялось тем, что след от сучка был тонким и глубоким, привычными средствами не доберёшься. Антон кое-как выкрутился из положения, вставив в ранку самый кончик мизинца и пустив тонкую струйку пламени, используя палец как направляющую. Увы, исцеляющие заклинания были бесполезны — их действие основывалось на естественном обмене веществ организма, а тополиное бездвижье этот процесс замораживало. Словом, ничего больше сделать было нельзя. Покончив с огневой обработкой, Антон осторожно убрал из раны палец, мысленно пошутив, что уж как-как, а вот так вампкубу ещё никто никогда не вставлял, пшикнул предусмотрительно оставленным при себе анестетиком (раньше было нельзя, огонь уничтожил бы активное вещество, не дав ему подействовать) и заправил его футболку в штаны, чтобы избежать повторного соприкосновения с тополем — эту-то ветку он сжёг, но вдруг в траве прячется другая, за что-нибудь зацепившаяся и оттого не сметённая ветром? Перевернув нежитя обратно на спину, Шастун вдруг заметил на его боку кровь и перепугался было, но потом понял, что это не Арсова, а его собственная, капающая с рук — пока разбирался с оборотнем, чиркнул пару-тройку раз по его острым зубищам, ерунда, даже без всякой магии затянется. Склонившись над вампкубом так, чтобы попасть в его поле зрения, Антон хотел что-то ему сказать, но слова вылетели у него из головы, едва он увидел в его глазах блестящие в свете пламени слёзы. — Арс… — с болью прошептал он, касаясь ладонью щеки вампкуба, твёрдой и холодной, будто у статуи. — Прости пожалуйста, мне пришлось причинить тебе боль, чтобы нейтрализовать все попавшие в контакт с твоим телом частицы тополя, а обезболивание перед выжиганием не подействовало бы. Прости, что сделал больно, прости, что не предупредил, и вообще прости, что так получилось. Если бы я был умнее, заранее смёл бы с поляны все-все ветки и ещё сто раз проверил, точно ли нигде не осталось тополя. Но вместе с тем при виде слёз нежитя Антон и сам чуть не расплакался от облегчения: если он чувствует боль, значит, необратимого повреждения позвоночника и спинного мозга не произошло. Шастун не понаслышке знал, сколь мучительно быть парализованным, ему и три месяца постпортальной реабилитации дались тяжело, даром что полная подвижность рук вернулась уже к концу первого, подарив ему какую-никакую самостоятельность, а уж остаться прикованным к постели на всю жизнь… Врагу не пожелаешь! Краешком рукава толстовки он осторожно промокнул слёзы нежитя. Адреналин уже спадал, тяжёлыми волнами накатывала усталость и слабость, а предстояло ещё как-то возвращаться домой с обездвиженным вампкубом, так что Антон решил прибегнуть к проверенному временем методу безостановочной болтовни. Продолжая нежно поглаживать по словно высеченной из мрамора щеке, он принялся рассказывать, что их старания не пропали втуне, что в итоге на волка всё же удалось набросить контролку, и что через несколько минут сознание Серёжи окончательно прояснится и можно будет отправиться домой. Он рассказал и о том, что психике как людей, так и нелюдей сложно воспринимать разум знакомого гуманоида в зверином теле, а потому для удобства волчью ипостась обычно называют изменённой формой имени или прозвища, — к примеру, Кожевина он обычно звал Женей или Женькой, но в оборотнической форме исключительно Жекой, — и предложил называть волка Серым: тут вам и имя, и описание цвета шерсти, вполне подходит… Придя в себя, Серый медленно встал на лапы и попытался подойти к ним, но упёрся носом в невидимую преграду и удивлённо уркнул. — Не скучай, я скоро, — шепнул маг Арсению и направился к оборотню: — Ну что, волче, оклемался? При его приближении волк попятился, поджав хвост, пока не уткнулся задом в дальнюю границу круга. — Серёж, ты боишься? — удивился Антон. — Я не сделаю тебе ничего плохого, мы же друзья. Помнишь, как мы все вместе в баскетбол играли? Волк качнул лобастой башкой и понурился, виновато глядя на него снизу вверх. — А, ты боишься не меня, а за меня? Боишься причинить вред? — угадал Шаст, и Серый согласно кивнул, пристыженно щурясь. — Не переживай, ты не можешь мне навредить. Во-первых, ты сейчас в ловчем контуре, и выбраться из него не сможешь, а я снаружи. Во-вторых, чувствуешь на своей шее нечто непривычное? Это контролка, благодаря которой ты сейчас превосходишь волчью половину разума. Её заряда хватит до утра, но лучше скорее заменить эту временную контролку постоянной. Взлетев, Антон отыскал в кроне дерева подвешенную на сучок сумку и, перекинув её через плечо, скользнул в кармашек за постоянкой. — Серёнь, — называть волка именем гнома было сложновато, но непривыкший к волчьей ипостаси оборотень ощутимо нервничал, и успокаивать следовало мягким тоном и привычными обращениями, — я сейчас зайду в круг, подойду к тебе и надену на лапу браслет, который поможет тебе всегда сохранять контроль над сознанием. Всё будет хорошо, я много раз имел дело с такими же бедолагами, и, как видишь, до сих пор жив-здоров. Приземлившись, Антон перешагнул границу круга и плавно приблизился к здоровенному волку. — Дай лапу, друг, — улыбнулся он, и, увидев перед собой робко протянутую лапищу размером больше, чем его ладонь, осторожно растянул резинку браслета двумя руками и нацепил на лохматую конечность, стараясь сделать это так, чтобы не дёргать шерсть. Чёрный нос зверя унюхал запах его крови, и из сомкнутой пасти донеслось тонкое жалобное поскуливание. Серый осторожно коснулся его руки прохладным кончиком носа и лизнул кровящую ранку, безмолвно извиняясь. — Не бери в голову, Сергунь, — всё так же мягко проговорил Антон. — Это ерунда, царапины. Мне от оборотней и похлеще доставалось, и я никогда не винил за это их человеческую ипостась. Всё в порядке, дружище. Сняв с шеи волка серебристую цепь контролки, Антон покинул круг и достал из-под корня печать, возвращая питающую её магию — когда дело касалось его собственных заклятий, Шастун предпочитал впитывать волшебную силу, подкреплять ею собственный запас, а не развеивать. Казалось бы, мелочь, но из мелочей складывается итоговый потенциал мага. — Мне сейчас очень пригодится твоя помощь, хвостатик, — серьёзно произнёс маг, зная, что лучшее лечение от чувства вины — деятельность по заглаживанию собственного проступка. Раз уж в жёлтых глазах волка видно, как он переживает из-за всего, что натворила его звериная сущность, нужно помочь ему, заодно и решив проблему с транспортировкой вампкуба. Эдакая ви́ра, искупление. Сам Антон не считал его виноватым, но прекрасно знал, что, когда тебя никто не обвиняет, совесть и чувство вины терзает лишь сильнее. Кое-как водрузив обездвиженного вампкуба на широкую мохнатую спину оборотня, Антон осторожно закрепил его вечно таскаемой в сумке верёвочно-ременной страховкой. Неудачная поза мешала как следует зафиксировать живой груз, так что в конце концов пришлось махнуть рукой и прибегнуть к левитации, служа дополнительным креплением. В итоге их процессия выглядела презанятнейше: первой летела вновь проявившаяся Ляся, указывая путь, за ней шагал Серый, на спине которого был закреплён Арсений, а чуть выше парил Шаст, хотя со стороны могло бы показаться, будто он стоит на четвереньках, ладонями и коленями опираясь на спину оборотня. На деле же он придерживал своего клыкастика, чтобы тот не съезжал вбок: коленями обхватил его узкие бёдра, а руками касался рёбер и плеч. Выведя их из парка, Ляйсан остановилась, не зная, то ли вести ребят к машине нежитя, то ли прямиком к дому, и Антон, прикинув, что из-за неудачной позы клыкастика будет нереально запихнуть в автомобиль, выбрал второй вариант. До дома, конечно, было неблизко, но оборотень вполне одолеет это расстояние даже с грузом, а сам Шастун способен без напряга левитировать трое суток подряд. Не то чтобы он нарочно проверял, просто во времена учёбы в Академии довелось ему поспорить на желание с компанией однокурсников — и выиграть. Лететь в фиксированном положении, не имея возможности оглядывать окрестности, было скучновато. В поле зрения попадал только серый асфальт, тёмно-серая шерсть Серого и единственное цветное пятно во всём этом — ярко-красная толстовка Арса. Помнится, когда они только собирались сюда, Антон в шутку назвал накинувшего капюшон клыкастика Красной Шапочкой — ну а что, это ж у нас Шапочка, а у тех же англичан она скорее Капюшончик. Однако просто так разглядывать и без того изученного до мельчайших деталей вампкуба было скучно, да и монотонное движение оборотня убаюкивало, а засыпать на ходу было чревато падением Арса, так что пришлось вновь обратиться к проверенному методу безостановочной болтовни, в которую, правда, всё больше просачивались нецензурные выражения — типичная реакция боевых магов на пережитый стресс, когда всё плохое уже позади. — Что-то слишком часто мне выпадает тебя домой доставлять, клыкастик. Нет, ну серьёзно: сначала через весь двор тащил «статую вампкуба в натуральную величину», ну это ещё куда ни шло, потом через весь город летел с тобой, — кстати, спасибо, Серый, твой подарок очень пригодился, — теперь вот опять тебя домой тащить… Что ж за сволочная фортуна-то, схуяли она тебя невзлюбила? Заебало уже, что на тебя все шишки валятся! За-е-ба-ло! Заметив, что волчья шерсть лезет вампкубу в глаза, Антон пригладил её, заодно поправляя чёлку Арса. — Не, ну серьёзно, блять, я уже не знаю, что делать, чтобы ты ни во что не влип нахуй! Остопиздело, что чуть отвлечёшься, отвернёшься — и всё, то какая-нибудь стерва тебя обездвижит, то уёбищный мудак похитит, то просто блядская неудача тополь подсунет. Клыкастик, блядина еба́ная, заебал так пугать! Я тебе, нахуй, скафандр куплю, чтоб уж точно никакой поебени с тополями больше не было! Что ты на меня моргаешь, смешно тебе? Нет, «нахуй» — это не куда будет надеваться скафандр, «нахуй» — это моё мнение относительно текущей ситуации! Серый тихонько фыркнул, явно находя его тираду забавной. Наверное, со стороны речь Шаста могла показаться оскорбительной, если бы не мягкий тон, поглаживание своего нежитя одной рукой по уже не настолько холодной щеке и заметные в глазах клыкастика искорки смеха. Удивительно, как много можно выразить одним лишь взглядом! Всё тело Арсения было недвижно, как камень, его лицо оставалось застывшим в нейтральном выражении, но глаза… Даже в темноте было видно, как меняется его взгляд в зависимости от того, что Арс хотел бы сказать. С интересом наблюдая за сменой чувств в тёмных омутах его глаз, Антон в качестве эксперимента сменил тему: — Вот интересно, как мы обычным людям со стороны через мо́рок видимся? Два мужика, скачущие верхом на лошади? Собака в дурацком костюме? Трое придурковатых пьяниц? Парень, пёс и статуя? В прошлый раз, когда ты с Панфиловыми столкнулся и я тебя домой тащил, меня потом Валентина Петровна с приобретением фикуса поздравляла. Да-да, клыкастик, ты у нас был переведён в ранг растений, так-то!

***

По дороге домой Антон успел и в общих чертах рассказать Серому обо всём, что он пропустил, и поделиться рядом историй про жизнь с соседом-оборотнем, и даже какие-то анекдоты в памяти нашарил, судя по пошлости, некогда рассказанные Еликом. На восьмой этаж зверю пришлось подниматься пешком, поскольку с его габаритами о лифте не стоило даже мечтать. Добравшись до нужной площадки, волк остановился у стенки так, чтобы вампкуб не свалился, и мотнул башкой — открывай, мол, приехали! Нашарив в кармане свои ключи с приметным брелочком в виде металлических крылышек, Шастун открыл дверь и, подперев её заклинанием, пролевитировал внутрь, открывая и закрепляя дверь в спальню Арсения. Вернувшись на площадку, он застал волка отворачивающим морду от фанатично радующегося Рекса, скачущего, радостно поскуливающего и пытающегося его облизать. — Проходи, Серый, будь как дома, — пригласил его Антон, вновь возвращаясь к придерживанию вампкуба, благо охранный контур квартиры был настроен так, что для гостевого доступа хватало устного разрешения и прикосновения. Отвязав клыкастика от пушистой волчьей спины, маг осторожно перенёс Арсения на кровать и, пообещав вернуться так скоро, как только сможет, ушёл закрывать дверь и разбираться с обустройством оборотня. Он с самого начала понимал, что застрявший в волчьем образе друг не сможет вести самостоятельную жизнь, а потому волей-неволей придётся приютить и его. Кое-как искупав здоровенного волка под душем — серьёзно, если бы не левитация, они бы вдвоём в ванную комнату просто не влезли бы! — и просушив его тёплым ветром, Антон поспешил к вампкубу. Вновь вернувшись к рассказу, на этот раз какой-то из рабочих баек, коих у него в силу хорошей памяти было просто неисчерпаемое количество, Шастун снял с клыкастика обувь и по мере возможности раздел его, ведь пора было ложиться спать, а в силу суккубьего происхождения Попов не любил спать одетым. Из-за неудачной позы снять имеющую рукава одежду не представлялось возможным, так что в итоге пришлось оставить Арсения полуодетым: снизу только трусы, зато сверху расстёгнутая толстовка с капюшоном и виднеющаяся из-под неё футболка с дурацкой надписью. Утомлённый своим волчьим существованием, Матвиенко занял собой весь диван, так что Антону волей-неволей пришлось искать способы разместиться на одной кровати с обездвиженным вампкубом так, чтобы обоим было удобно. Впрочем, Шастун мог с удобством устроиться даже на голой земле, так что правильнее это было бы назвать «подложи подушки под Арса, чтобы ему лежалось лучше». Справившись наконец с этой задачей, Антон выключил свет, привычно заменяя его ночниковой разновидностью светляка, которая горела всего час и постепенно снижала яркость, и улёгся рядом, надеясь скоро заснуть. Не спалось. Ему уже не раз доводилось спать в этой кровати, чувствуя присутствие Арсения, но в те разы вампкуб был живой и тёплый, а тут… Как труп: холодный и бездвижный. Прикинув площадь и длительность контакта с тополем и сделав поправки на причинённую деревом открытую рану, Шаст понял, что паралич продлится часов восемь, если не все двенадцать, а ведь потом ещё будет фаза слабости, занимающая втрое больше времени! То есть больше суток вампкуб будет беспомощен настолько, что даже в защищённой квартире страшно оставлять. Надо было что-то придумать, как-то помочь… — Клыкастик, — позвал Антон, поднимаясь на локте и переползая по кровати так, чтобы можно было смотреть в запрокинутое лицо вампкуба, — ты после тополиного бездвижья суккубий голод чувствуешь? В смысле, он у тебя из-за этого обостряется? Моргни два раза, если да, и медленно закрой глаза, если нет. Поблескивающие глаза моргнули дважды. Из лекций Шастун хорошо помнил, что древесина тополя всегда была эдаким вампиром для вампиров, ускоряла потерю получаемой из крови энергии. И если окаменевшего вампира напоить кровью нереально, то вампкуба, имеющего целых два способа подпитки, вполне можно попытаться подзарядить… Придвинувшись, Антон коснулся его губ своими. Не так! Всё не так, всё не то! Он привык, что губы клыкастика мягкие, тёплые, охотно отвечающие на прикосновения — а теперь будто статую мраморную целовал. Не то чтобы у него был опыт поцелуев со статуей, не извращенец же он, в самом деле, но наверняка по ощущениям то же самое. Даже когда губы Арса были чёрными и растрескавшимися, и то приятней было, потому что тогда он хоть как-то, пусть слабо, но отвечал. — Всё-таки некрофилия это извращение, — заключил он, отстраняясь от своего нежитя. — Какое удовольствие целовать того, кто не может тебе ответить? Поднявшись в воздух, он взял сложенный на пуфике плед и вернулся на кровать, укутывая их обоих, после чего, прижавшись к боку вампкуба, провёл пальцами по окаменело-холодному лицу и, вздохнув, принялся его зацеловывать. Как он и думал, осыпать поцелуями щёки, пусть даже твёрдые и холодные, было гораздо легче, чем неспособные на ответ губы. Покончив с щеками, Антон чмокнул клыкастика в кончик носа и перешёл ко лбу и вискам, затем спустился до подбородка. Кажется, застывшая кожа нежитя стала чуть теплее? Или показалось? — Как думаешь, могла Галатея из древнегреческих мифов оказаться случайно коснувшейся тополя вампирессой? А Пигмалион — случайно проходившим мимо извращенцем? И просто совпало, что паралич прошёл, когда этот скульптор был рядом… — пробормотал Антон, зная, что ответа он не получит. От мысли о том, что его собственная «Галатея» — двухсотлетний вампкуб, его пробивало на нервный смех, так что пришлось сделать пару глубоких вдохов и продолжить сосредоточенное зацеловывание нежитя. Он перешёл к шее, благо из-за запрокинутой головы открывался хороший доступ к ней. Даже попытался поставить засос, хотя с учётом чуть ли не каменной твёрдости застывшей кожи это было, скорее всего, нереально, но чем чёрт не шутит? Вконец разойдясь, он провёл языком от спрятанной меж ключиц яремной впадинки вверх, через кадык, до подбородка, лизнув даже краешек губ, и задрал футболку, оглаживая ладонями живот. Вампкуб теплел. Но слишком, слишком медленно. — Какое счастье, что я закрыл дверь, — нервно хохотнул Шастун, представив, что подумал бы Серый, застав его при столь компрометирующем занятии. Небось глаза бы выпучил да лапой у виска покрутил — совсем, мол, того. Он провёл пальцами по шее Арсения, и в сознании шевельнулось чувство дежавю. Пару дней назад, когда они только обсуждали, что могло произойти с Серёгой и как ему помочь, он уже касался этой шеи руками, делая целительный массаж. Раз уж вампиры пьянеют от крови магов, ибо получают из неё переизбыток энергии, что если вложить магию и в суккубий вид подпитки? Сконцентрировавшись, с третьей или четвёртой попытки Антон сумел наполнить магией губы и язык, после чего приступил к повторному сеансу зацеловывания. Конечно, можно было бы поступить проще, привычно направив магию в ладони, но он-то знал, что поцелуи дают суккубам гораздо больше… Обласкав всё лицо, не обойдя вниманием даже глаза, — целовать их, невесомо касаясь губами и чувствуя, как под живыми мягкими веками движутся глазные яблоки, было особенно приятно, — Шастун перешёл к шее, старательно вылизывая каждый сантиметрик кожи. Интересно, когда Арс его раны вампирским методом лечил, у него точно так же язык устал? Или клыкастик в силу своей суккубьей сущности особо тренированный? Закончив с шеей, Антон принялся выцеловывать кисти рук, сначала ту, что ближе, затем, переползя через нежитя, дальнюю. Ощущение рельефа шрамов под губами казалось смутно знакомым, но он не помнил, чтобы когда-либо целовал шрамы, не то что Арсовы, но даже бывших девушек. Равно как и не помнил, были ли у них шрамы в принципе. Доцеловав руки вампкуба, насколько позволяли рукава расстёгнутой толстовки, Шастун перенаправил магию в ладони и принялся за обработку остальных частей тела. Съехав вниз по кровати, он запустил руки под футболку Арса и принялся оглаживать его плечи, грудь, живот, бока, скользнул источающими магию и тепло ладонями по бёдрам, очертил пальцами коленные чашечки, мягко провёл руками по икрам, обхватил тонкие щиколотки, пряча под своими прикосновениями окольцовывающие их шрамы, осторожно растёр ступни в надежде согреть… А потом вернулся вверх по вампкубу: огладить лодыжки, накрыть ладонями колени, подняться по бёдрам к животу, чуть зацепившись за выступающие тазовые косточки, провести пальцами по груди, невольно ожидая почувствовать дыхание с сердцебиением, но разочаровываясь… Он даже надёжно скрытые рукавами предплечья и плечи погладил, пусть и через ткань — мало ли, вдруг это тоже даст хоть немножечко сил? Вновь согнав магию в губы, Антон склонился над вампкубом и приник к его устам. Пусть и чуть потеплевшие, они были всё так же бездвижны, но он всё равно постарался сделать максимум возможного, мягко касаясь, чуть поглаживая его губы своими, очерчивая языком контур рта и вновь целуя. — Надеюсь, это поможет тебе быстрее избавиться от паралича и почувствовать себя лучше, — улыбнулся он, оставив на потеплевших устах финальный поцелуй, после чего, перекинувшись через клыкастика, потянулся к его тумбочке, кое-как нашарил на ней гигиеническую помаду и осторожно провёл ею по губам вампкуба: в оставшихся после пика стихий смутных воспоминаниях было и то, в котором он удивлялся странной привычке пользоваться бальзамом для губ перед сном. Убрав помаду обратно, Антон чмокнул своего нежитя в щёку и сгрёб подушку, перетаскивая её поближе к Арсу, чтобы можно было с удобством лежать на боку, перекинув через вампкуба руку и ногу. — Постарайся заснуть, клыкастик. Спокойной ночи и добрых сновидений, — напутствовал он шёпотом, поправляя плед. …Некоторое время спустя он почувствовал сквозь сон бережные объятья потеплевших рук и, не просыпаясь, улыбнулся. Так-то лучше.