I can’t feel the way I did before Don’t turn your back on me Time won’t heal this damage anymore Don’t turn your back on me. Я не могу чувствовать то, что чувствовал раньше, Не отворачивайся от меня. Время больше не излечит эти раны, Не отворачивайся от меня. Linkin Park — Faint
Узкие коридоры центральной больницы Конохи были заполнены уставшими и раненными пациентами, а также занятыми своими прямыми обязанностями врачами. Шум и гам заставляли Сакуру инстинктивно морщиться от каждого резкого звука, пока она пробивалась сквозь толпу к лестнице вслед за Какаши-сенсеем. Она старалась не отвлекаться на детский плач и запах крови, осознавая, что без запаса чакры, вдобавок не восстановив ещё даже минимальные нужды энергии для своего организма, она этим людям помочь не могла. Сотрудники больницы оперативно работали и справлялись с потоком раненых, среди которых иногда мелькали лица иностранцев. Конечно, теперь, после создания Шиноби Ренгогун и завершения четвёртой мировой войны, этих шиноби принимали за своих, максимально отстраняясь от былых тенденций дискриминации и межгосударственной вражды. Наконец, все они были просто людьми под одним бескрайним небом. Какаши-сенсей, вежливо извиняясь каждую пару шагов, в конце концов протиснулся к лестнице, останавливаясь на площадке, чтобы дождаться её. Он повернулся, одарив Сакуру уже знакомым ей взглядом, в котором виднелось скрытое волнение. Помимо официальных дел, которыми Хатаке был обязан заниматься как будущий Хокаге, он всё же находил время возиться с просьбами других, как, например, с желанием Сакуры посетить морг перед похоронами. Она прошлой ночью глаз не сомкнула, всё размышляя над произошедшим, над своей глупостью и недостойной ученицы Легендарного Саннина реакцией. Сакуре казалось, что тот психологический коллапс на дне кратера, та её лёгкая истерика — это было недопустимо для ниндзя-медика, коим она себя считала. Можно было перечислить множество факторов, что повлияли на её поведение и мысли в тот жуткий миг, и с каждым из них Харуно становилось тошно. Говорят, прошлое не изменить, и она это понимала, но данное утверждение также не значило, что мысленно Сакура могла прекратить переживать то мгновение, что могла простить себя хотя бы за тон размышлений, что лезли тогда в голову. В груди всё время будто извивалась противная пиявка, вгрызаясь острыми зубиками в сердце, доводя Сакуру до ещё более глубокого самоанализа, результатом которого обещал стать нервный срыв. Она отчётливо помнила тот едкий эгоизм, которым были пропитаны её мысли в момент, когда Какаши-сенсей сообщил, что Наруто умер. Первым проявилось отрицание: Узумаки не мог умереть, не исполнив данное в детстве обещание спасти и вернуть в Коноху Саске-куна. Почему именно к Учихе свелись все её переживания, Сакуре было неизвестно, даже стыдно. Её лучший друг умер, а она думала о другом человеке, ещё и гневалась слегка, что Наруто оставил её одну. От воспоминаний щёки налились румянцем и нагрелись. Потупив взор, Харуно остановилась рядом с лестницей, игнорируя голоса пациентов и грубо проталкивающихся рядом санитаров. — Ты в порядке? — вполголоса спросил Какаши-сенсей, нагибаясь, чтобы расслышать ответ. — Просто не выспалась, — отмахнулась она, оплошав с попыткой налепить беззаботную улыбку. — Идём. Он лишь кивнул и, положив руку на её плечо, продолжил путь вниз, в подвальное помещение, где находился вход в морг. Сакура позволяла ему направлять себя, так как её уставший разум напрочь отказывался сосредотачиваться на каких-то конкретных деталях. Тело машинально исполняло нужные функции, не более. Они достаточно быстро спустились по лестнице на первый этаж, а затем, свернув направо, где огромная закрытая металлическая дверь преграждала проход, скрылись в тихом, полутёмном и холодном коридоре. Сакура ощутила, как тепло от легонько сжимающей её плечо ладони Какаши-сенсея исчезло; она инстинктивно приобняла себя за плечи, чтобы отгородиться от пробирающей до костей сырости. Путь в главное помещение танатологического отделения был недолгим и очень скоро Какаши-сенсей открыл очередную дверь, пропустив Харуно вперёд. Она прошла, хмурясь в бледном, давящем на глаза свете. В комнате находился какой-то человек: его лицо Сакуре не было знакомо, хоть она и проходила практику в своё время в этой больнице. На его белом халате было вышито синей ниткой имя Каро. Хатаке подошёл к нему, пожав руку, и промолвил: — Здравствуйте, мы с вами вчера договаривались о встрече. — Да-да, Рокудайме-сама. Будьте добры, минутку подождите, я сейчас вернусь, — кивнул Каро, отворачиваясь в сторону выстроенных у дальней стены холодильных камер. Сакура подняла голову, осматривая помещение. Патологоанатомический отдел больницы был ей менее знаком, чем верхние этажи, где проходила работа с живыми пациентами. Здесь же занимались судебной экспертизой, изучением трупов, причин их смерти и делали официальное заключение, которое потом подшивалось как последняя страница в папке в досье погибшего жителя, что затем относили в архив больницы. Сертификат рождения и сертификат смерти — вот к чему в конечном итоге сводилась вся жизнь шиноби. Между этими двумя остановками были лишь преграды, дебри, сквозь которые каждый пробирался как мог. Некоторые успешно справлялись с испытаниями, доживали до глубокой старости, а другие погибали молодыми. Сакура боялась подумать, скольких забрала эта война. Для неё было достаточно того, что список её друзей и близких резко сократился: Наруто, Неджи, Иноичи, отец Шикамару; ещё она чуть не потеряла Цунаде-саму и Какаши-сенсея. Этот список продолжался, но Сакура старалась не зацикливаться на именах и личностях погибших, ведь их уже не вернуть. — Подойдите, пожалуйста, — позвал их Каро, и Какаши-сенсей сдвинулся с места, приближаясь к холодильным камерам; Сакура поплелась за ним. Они остановились перед ячейкой, что была расположена ближе к заднему выходу. Дверцу с характерным звуком открыли; Каро схватился за обмотанную изолентой ручку и аккуратно потянул на себя металлическую выдвижную полку. Первое, что увидела Сакура — бирку, привязанную к правому большому пальцу на ноге Наруто. Его тело скрывала белая простынь, оставляя на виду лишь бледные, напоминающие своим оттенком серый мрамор, ступни. Каро нагнулся, подняв край ткани пальцами, и плавным движением стянул её с лица Узумаки, отступив на несколько шагов назад, чтобы позволить посетителям приблизиться. Сакура, подавляя дрожь в теле, медленно подступила к изголовью, не спуская глаз с точно закаменевшего лица Наруто. Она ещё никогда не видела его таким спокойным, будто спящим. Его светлые волосы были непривычно зализаны назад — явно сотрудники морга отмывали его тело от крови и грязи. На коже были видны гематомы и порезы, которые он получил во время сражений на войне и против Саске-куна. Даже при мысленном упоминании его имени в груди Сакуры та самая пиявка яростно вонзалась зубами-иголками в сердце, выгрызая там ещё бóльшую дыру. Наруто лежал перед ней в таком виде, в этом безжизненном состоянии из-за него, Саске-куна. Она любила их обоих по-разному: Узумаки был ей братом, которого у Сакуры никогда не было, а Саске-кун… Его она любила иначе, казалось, всю жизнь и всецело, с изъянами и тёмной стороной, что почти всегда поглощала его темперамент и пропитывала его видение мира. Он был не просто товарищем, которого они столько лет пытались спасти, — он был человеком, который поселился в её сердце и не покидал независимо от совершённых им же ужасных поступков. Но именно действия Саске-куна и его сокрушительные планы на будущее Конохи привели к такому печальному исходу, и Сакура пока ещё не знала, как по-новому реагировать на него. Он и раньше был нукенином, но тогда у них с Наруто была надежда спасти Учиху, а теперь… — Мы сделаем некоторые анализы, — нарушил тишину Каро. — Чтобы определить точную причину смерти Наруто-сана. — Навряд ли вы успеете закончить до похорон, — ответил Хатаке. — Нет, но результаты будут готовы до начала следствия: ими можно будет воспользоваться в суде. — В каком суде? — сжимая дрожащими пальцами левое предплечье, шёпотом спросила Сакура. Она чувствовала, как холод расползался по её телу, буквально парализовав. Взглянув на неподвижного Наруто, она окончательно убедилась в том, что это действительно произошло: он умер. Принять данный факт было очень тяжело, точно как и то, что она не смогла ничего сделать, чтобы спасти своего лучшего друга. Прикрыв веки, Харуно попыталась успокоить своё сердцебиение. Слова медика, хоть и запоздало, привлекли её внимание, заставляя оторвать взор от навеки закаменевшего лица Узумаки. Сакура, часто моргая, немного повернулась в сторону Какаши-сенсея и Каро, которые обсуждали детали экспертизы на пониженных тонах. Её вопрос о суде будто и не услышали. Сглотнув неуверенность, она попыталась разобрать быстрый поток слов, уловить смысл их беседы, чтобы не чувствовать себя отстранённой от происходящего. — Морино-сан говорит, что вы разрешили Учихе присутствовать на похоронах, — скептически промолвил Каро. — Это может вызвать негодование жителей… — Это вас не касается, — спокойно и без вражды в голосе отрезал Хатаке. — Разумеется, Какаши-сама, это были просто мысли вслух. Мы постараемся подготовить все необходимые улики к началу судебного процесса. На этом Каро, чуть склонив в почтении голову, повернулся к холодильным камерам, протискиваясь мимо Сакуры, чтобы поспешить вернуть тело в отсек. Она немного пошатнулась, отступив в сторону на пару шагов, прижимая по привычке сложенные вместе руки к груди. Пальцы были холодными, как ледышки. Вдоль позвоночника мелкими волнами проходили мурашки, заставляя грудную клетку Сакуры сжиматься. Какаши-сенсей лишь в который раз пристально осмотрел её — она чувствовала это кожей: этот ненавязчивый и бдительный взгляд, что не позволял ей оказаться в полном одиночестве среди этого кошмара. Холод в помещении танатологического отделения с каждой секундой становился всё более невыносимым. Хотелось кинуться в сторону выхода, но Сакура не могла заставить себя сдвинуться с места. Словно угадав тон её самочувствия, Хатаке, положив сильную и тёплую руку на левое плечо Сакуры, направил её к выходу, загораживая собой вид на ряды накрытых простынями шиноби, что стояли вдоль другой стены комнаты. Сакура потупила взор, испытывая лёгкое головокружение. Она подняла дрожащую руку к лицу, протирая непослушными пальцами линию бровей и лоб, прикрывая веки. В горле всё сжалось, дышать было трудно. Сакура невольно шмыгнула носом, сдерживая внезапно нахлынувшие слёзы. Похоже, что в ближайшие дни ей придётся научиться показывать свою печаль без слёз, иначе она никогда не перестанет пускать их по любому поводу. Хатаке вывел её в полутёмный коридор, остановив у стены, холод которой она ощутила спиной сквозь футболку. Он всё ещё держал руки на её плечах, сочувствуя, наверное, хоть и сам, должно быть, испытывал желание погрустить и обдумать всё в одиночестве. Наруто был его учеником, и такая потеря стала по-своему тяжкой. Ирука-сенсей хоть и был Узумаки ближе других, почти семьёй, — это не означало, что Какаши-сенсей и даже Ямато-сан не заботились о нём, что не любили Наруто. Сглотнув ком, Сакура мельком осмотрела нахмурившего в раздумьях брови Хатаке: он явно собирался с мыслями, подбирая правильную формулировку слов. — Каро-сан прав насчёт похорон: многие жители будут недовольны появлением Саске. Я всё организовал: он будет с отрядом охраны, отдельно от гражданских, но это не гарантия спокойствия. Ты должна понимать, что теперь, куда бы он ни пошёл, его будет преследовать ярая ненависть толпы. — Она просто усилится… ведь они и раньше ненавидели его, — прошептала Сакура, слепо таращась в одну точку. — Вы говорили о суде и доказательствах. — Да, как я вчера упоминал: после завтрашних похорон и моей инаугурации, с датой которой мы в данный момент ещё не определились, его будут судить. Точная причина смерти Наруто нужна, чтобы смягчить наказание Саске. Если защита сможет доказать, что Наруто умер естественной смертью, то есть от истощения чакры или от того факта, что из него во время сражения на войне или даже после был изъят хвостатый — это можно использовать в пользу Саске. — А что вы будете делать, если анализ укажет на обратное, на его непосредственную вину?.. Вздохнув, Какаши-сенсей опустил руки с её плеч, немного сутулясь. Было заметно, что он очень устал, хоть и старался не показывать этого в силу сложившихся и стремительно развивающихся обстоятельств. Погрузиться с головой в эти административные дела сразу после смертельных сражений без возможности перевести дыхание — это было верхом нагрузки как моральной, так и физической. Обстановка в Конохе и других странах не восстановится в мгновение ока; Какаши-сенсею придётся трудиться месяцами, чтобы вернуть всё на круги своя: наладить контакты с другими великими и малыми деревнями, разобраться с экономической составляющей Листа, что пострадала из-за войны. И, конечно же, Конохе придётся позаботиться о тех, кто непосредственно пострадал в результате конфликта: это были ветераны, в особенности те шиноби, которые стали инвалидами, как Майто Гай, и сироты — дети, чьи родители погибли во время сражений. Страна Огня была обязана позаботиться о своих жителях. Вдобавок к этим проблемам над ними чёрной тучей нависал верховный суд, что станет для Саске-куна судьбоносным. В её груди что-то вновь неприятно зашевелилось, подпитываясь волнением и неуверенностью. Сакура несколько раз моргнула, взглянув на Какаши-сенсея. Он выглядел истощённым, но в глубинах его чёрных глаз виднелись интенсивные размышления над тем её вопросом, за что Харуно мысленно себя пнула: будто у него на руках было мало проблем, а она его нагружала глупостями и просьбами. Расслабив плечи, Сакура отодвинулась от стены, неспешно направляясь к выходу в вестибюль; она услышала за спиной не только шаги Хатаке, следующего за ней, но и его тихий ответ на вопрос: — Мы разберёмся с проблемами по ходу поступления.* * *
Всю её разодранную и грязную одежду с войны давно выбросили или сожгли — Сакура точно не знала, поэтому никаких пожитков с собой у неё не было при выписке из больницы. Спустившись в вестибюль, она первым делом мельком осмотрела посетителей, выискивая среди потока лиц знакомые: своих отца и мать. То, что Мебуки и Кизаши Харуно за пару прошедших дней не явились в госпиталь навестить единственную дочь, удивляло. Сакура любила своих родителей, хоть частенько и испытывала желание жить отдельно, чтобы не чувствовать себя ребёнком, коим она для них навсегда останется. Разумеется, зная свою мать, она ожидала, что Мебуки не станет отходить от её кровати, то поправляя одеяло, то посылая отца за любимым лакомством Сакуры. Но эти тёплые и в какой-то мере детские ожидания не оправдались: Сакура не знала, где её родители и чем занимались. Даже Какаши-сенсей не сообщил ей, хоть она и не интересовалась. Поэтому, не увидев среди присутствующих родных, Харуно вышла из-за угла, где скрывалась в тени лестницы, и неспешно направилась к столу регистратуры. — Добрый вечер, Сакура-сан, — поздоровалась с ней дежурная медсестра. — Добрый, — вяло улыбнувшись, ответила она. — Мне сообщили, что я должна подписать какие-то бумаги. — Да-да, минутку, ваша карта была у меня вот здесь. Сакура взяла из стаканчика шариковую ручку, настраиваясь на быстрые подписи. Ей не хотелось проводить в этих стенах ни минутой дольше. Вся выписка, признаться, была организована по наставлениям Цунаде-самы и Какаши-сенсея, которые вежливо попросили упрямого главного врача больницы отпустить Сакуру домой под гарантом того, что Шизуне-сан до конца недели будет следить за восстановлением коллеги и доставлять отчёты. Атмосфера и обстановка в больнице не способствовали улучшению самочувствия Сакуры, учитывая множество дел, с которыми она хотела помочь своим наставникам и друзьям в деревне. Она не могла сидеть сложа руки в уютной палате, дожидаясь вестей от медсестры, тем более что эту комнату могут отдать пациентам более нуждающимся. Поэтому, покинув морг утром, Сакура обратилась с данной просьбой к Какаши-сенсею, а тот пообещал разобраться; уведомление пришло к полудню, и вот она здесь, готовая вернуться домой, упасть на любимую кровать и распластаться, вслушиваясь в приглушённые голоса родителей, а также отдалённые гул и стук, доносящиеся с улицы. — Вот, поставьте подпись в отмеченных крестиком местах, — положив перед ней пару листков бумаги, попросила медсестра. — Спасибо, — вполголоса ответила Сакура, машинально оставив чернильные следы где надо. — Доброй ночи. — И вам! Выздоравливайте! Отвернувшись, Сакура поспешила к выходу; надавив на железную ручку, она распахнула двери и ступила в потёмки, часто моргая, чтобы адаптировать зрение. Свет из окон больницы озарял каких-то метров десять от здания, а дальше были видны лишь слабо горящие лампы фонарей. Вдохнув на полную грудь, она уловила смесь различных ароматов: доминировал запах дыма, точно где-то в Конохе сжигали осеннюю листву; ещё ноздри щекотало благоухание цветов, растущих на клумбе неподалёку от центрального входа в больницу, и запах ночи, в котором узнаваемым был аромат воды из пруда в парке. Сакура обняла себя за плечи, поглаживая голые, покрытые мурашками руки, чтобы согреться: на улице было на удивление холодно, морозно. Тишину нарушило пение последних сверчков, доносящиеся отголоски с госпиталя и далёкий грохот, источник которого находился где-то на окраине деревни. Наверное, прорабы так поздно вечером всё ещё трудились, восстанавливая Коноху в ускоренные сроки, чтобы успеть привести в надлежащий вид хотя бы ту часть Листа, где находилась резиденция Хокаге и центральные улицы. Всё-таки на инаугурацию Какаши-сенсея прибудет немало гостей, возможно, кто-то важный, как Даймё Хи но Куни или кто-то из других членов альянса. Шмыгнув носом, который от пронзающего до костей холода начал забиваться насморком, Сакура направилась в сторону дома, следуя тропе, которую знала наизусть. Она старалась не думать ни о чём — так было намного легче соображать. Через несколько минут Сакура оказалась в более освещённых улицах Конохи, рассматривая здания, что в местах повреждений были временно забиты досками. В окнах горел свет, в воздухе запах дыма сменился ароматом вкусной пищи, отчего её кишки начали играть голодный марш. Сакура уже и не помнила, когда ела что-то по-настоящему домашнее, тёплое и приготовленное с любовью. Кажется, ещё до начала военных событий. Сглотнув вязкую слюну, она ускорила шаг, не поднимая голову, чтобы не отвлекаться на чей-то знакомый голос или лицо в толпе. Её дом находился на узкой улочке, скрываясь в тени здания напротив. Фасад был ничем неприметен, возможно, кроме двух круглых балконов на третьем этаже, один из которых был частью её комнаты: широкое окно было зашторено. В окне второго этажа горел свет, и Сакура видела силуэты своих родителей: Мебуки стояла спиной, определённо занимаясь готовкой в столь поздний час, а Кизаши сидел за столом, скрываясь за раскрытой газетой. Сакура вздохнула, подавив небольшой всплеск обиды, что всего на секунду появился в душе, и поспешила к лестнице, поднимаясь к знакомой двери. Она подняла руку, постучав несколько раз костяшками по дереву, так как ключей у неё с собой не было, и застыла в ожидании, прислушиваясь к приближающимся шагам. — А вот и наша героиня! Дверь резко распахнулась, и её встретил улыбчивый отец, сверкая от счастья в свете лампы коридора. Он в мгновение ока переступил порог и кинулся обнимать Сакуру, на что та, позабыв обо всём, ответила с не меньшей силой. Кизаши крепко сжал её своими сильными руками, чуть приподняв с земли в порыве радости, а затем отпустил, отстранившись. Где-то на кухне зазвенела посуда, точно её небрежно отбросили в сторону, а затем послышались поспешные шаги Мебуки. Фигура мамы вскоре появилась в проходе, и Сакура, пережив вторую волну объятий, в этот раз уже не без слёз, была затянута родителями в дом, за что мысленно поблагодарила их, ведь голые руки уже порядком задубели от холода, да и приятный запах с кухни только подпитывал её разыгравшийся аппетит. Мебуки что-то радостно лепетала, причём так быстро, что Сакура не могла разобрать ни слова. Её усадили за накрытый стол, с которого Кизаши поспешил убрать газету. Она осмотрела знакомое помещение на наличие перемен, но, к счастью, ничего существенного не заметила: может, только пару трещин на задней стене. В этот момент Мебуки принесла мисочки с рисом, расставляя по одной напротив каждого. — Милая, заварить тебе чай? — спросила она, присаживаясь на край стула, но как-то напряжённо, будто могла в любой миг сорваться с него и вернуться на кухню. — Да нет, спасибо, мам, — ответила Сакура, взяв деревянные палочки в руку. — Всё выглядит очень аппетитно. — Мебуки старалась, ведь мы сами недавно только пришли домой, — ответил Кизаши. — Работы в деревне хватает на всех. Мы вот пошли волонтёрами: мама твоя трудится в столовой, готовит для всех прорабов вместе с другими матерями Конохи, ведь те работают в две, а то и три смены, чтобы вернуть Конохе прежний вид. А я занимаюсь всем, чем могу: в первый день помогал доставлять раненых в больницу, а теперь вот перевозим материалы для строительства. — Ты был в больнице?.. — нахмурив брови, спросила Сакура. — Да, мы в первый же день нашли тебя в палате, но Цунаде-сама сказала, что, пока ты без сознания, толку от наших переживаний нет. Разумеется, мы не собирались оставлять тебя одну, солнышко, Мебуки добрую пару часов спорила с дежурной медсестрой. Она серьёзно намеревалась ночевать с тобой в палате. Но Какаши-сан посоветовал нам заниматься восстановлением деревни, ведь… мы мало что могли сделать, чтобы помочь тебе. Нам, кстати, должны были сообщить, как только ты очнёшься, но, видимо, все настолько заняты, что забыли… В голосе Кизаши начала проскальзывать неуверенность, и он очень быстро прекратил объяснять ситуацию, взглянув мельком на жену, точно для поддержки. Сакура видела, насколько её родители неловко себя чувствовали из-за принятого ими решения оставить её одну и помогать своей деревне. Отец хоть и шутил, но старался не перегибать палку, на случай если Сакура вдруг решит устроить им взбучку. Мама же старалась развеять это лёгкое напряжение любящей улыбкой и тем, что по поводу или без каждые несколько минут крепко сжимала запястье Сакуры пальцами, будто убеждалась, что её ребёнок на ощупь не изменился после войны и реабилитации в больнице. Они волновались — это было заметно. Наверное, это решение далось им нелегко, хоть Сакура и понимала, что Какаши-сенсей направил их в нужное русло своим советом. Возможно, занятые работой, они не накручивали себя неизвестностью, а может быть, наоборот, — кто знает. Взглянув на Мебуки, она поймала ласковый материнский взгляд, в котором читалось облегчение: с её ребёнком всё в порядке, Сакура жива-здорова, и она дома, что, должно быть, было самым важным для любого родителя. — А сегодня в столовую во время обеда прибежал Паккун с запиской, что вечером тебя выписывают, — добавила Мебуки улыбаясь. — Я после своей смены сразу же отправилась за покупками, чтобы приготовить тебе что-нибудь вкусненькое. И, кстати, я также успела погладить наши наряды на завтрашнюю панихиду. Твой разложен у тебя в комнате на кровати, будь добра аккуратнее, потому что у меня больше не будет времени заниматься этими хлопотами. Сакура лишь молча кивнула, вдумчиво пережёвывая кусочек рыбы и щепотку риса. Вот, значит, чем были заняты её родители — как-то она и не подумала об этом. Разумеется, она не собиралась обижаться на них за то, что они выбрали активную помощь по восстановлению деревни вместо пустой траты времени у её кровати, но всё же неприятное чувство в груди о себе напоминало угасающим едким отголоском. Сакура, признаться, была удивлена, что Какаши-сенсей успевал бывать в стольких местах в Конохе, казалось, одновременно. Но, видимо, на то он и главный претендент на звание Хокаге, раз способен контролировать столько процессов в одно и то же время. Усмехнувшись, Сакура принялась доедать свою порцию, чтобы поскорее отправиться к себе в комнату, где её ждала тишина. Мебуки активно делилась рассказами о том, что происходило во время войны в Конохе, в то время как Кизаши пытался выведать детали сражений от дочери, заметно гордясь, когда Сакура описывала то или иное событие, как, например, момент достижения Бьякуго но Ин, что помогло спасти многие жизни. После ужина Сакура, ссылаясь на усталость, поднялась к себе в комнату, прислушиваясь к оживлённым голосам родителей, что доносились с кухни. Она открыла дверь, щёлкнув включателем, и осмотрела помещение. Тут всё было на своих местах: небольшая комната, а в ней ничего лишнего, даже было сложно сказать, что здесь жила девушка, так как Харуно тут бывала нечасто. Большую часть пространства занимала мягкая кровать, напротив которой стояли шкаф и письменный стол. Широкое окно было зашторено, но Сакура, любившая частенько оставлять его открытым на ночь, решила, что с неё достаточно на сегодня свежего осеннего воздуха. Она закрыла дверь и подошла к кровати, где лежали чёрная водолазка и юбка, о которых ранее говорила Мебуки. Сакура подняла вещи, положив их на спинку стула, и присела на край кровати, облокотившись на колени и спрятав лицо в ладонях. Завтрашний день обещал быть тяжёлым, и она этой ночью вряд ли сможет поспать, ведь от мыслей и воспоминаний, что уже пробирались в уставший разум, особенно тех, что касались Саске-куна и Наруто, избавиться будет крайне сложно, нереально. Склонившись вправо, Сакура медленно упала на холодное одеяло, поджав к груди колени и спрятав лицо в хлопчатой материи наволочки. Её ждала ещё одна бесконечная и бессонная ночь, одна из многих, как подсказывала интуиция.