Арка четвёртая: «Другая сторона»
This is war with no weapons, Marchin’ with no steppin, Murder with no killin, Ill in every direction. Это война без оружия, Маршировка без шагов, Убийство без лишения жизни — Губительно, с какой стороны ни глянь. Linkin Park — Wastelands
Она сидела на подоконнике, вжавшись затылком в деревянную раму, апатично наблюдая, как сумерки поглощали Коноху, скрывая разноцветные здания в тени наступающей ночи; фонари с лёгким перебоем электричества зажигались, освещая узкие улочки в административной части деревни, близ резиденции, больницы и Монумента Хокаге. Сакура немного склонила вправо голову, прислонившись лбом к холодному стеклу: её горячее дыхание расползалось слепым пятном по поверхности, в секунду стягиваясь в диаметре, пока она не издала очередной выдох. Где-то в коридоре жилого дома, в котором располагалась её старая, а теперь почти принадлежащая Саске-куну квартира, послышались шаги. Она всего на секунду прислушалась, покосившись в сторону входной двери, более не шелохнувшись, точно дожидалась специфического звука походки одного человека, но это тянул ноги кто-то из соседей, негромко разговаривая, шурша пакетами. Нетерпение покинуло её тело, точно приступ жара, что невидимой волной пронёсся по коже. Вдохнув на полную грудь, Харуно сомкнула сухие и обкусанные от переживаний губы в тонкую линию. Она прикрыла глаза, сцепив холодные пальцы в замок, спрятав их между сжатых вместе ног, точно пыталась согреться. Сакура прекрасно знала, что от едкой зябкости и отречения, которыми в последний месяц была наполнена её жизнь, спасения почти не было. Всё началось так, как она представляла, и, подобно лавине, эту цепную реакцию остановить было невозможно, да и слишком поздно, как считала Харуно. Она принимала ударные волны на всех фронтах и уже даже не знала, был ли смысл в том, что Какаши пытался отстоять, во что вовлёк больше половины верных ему шиноби Листа — остальная часть соглашалась со старейшинами и не желала влезать в дело, где главной целью была защита двух нукенинов. Именно этот новый статус повлёк за собой столько перемен, что добровольно изолировавшаяся в своей квартире Сакура уже не понимала, что хуже: быть отступницей из-за правильных убеждений или наблюдать, как близкие ей люди меняли отношение к ней из-за этого несущего столь негативный окрас слова — нукенин. Первой проблемой, с которой Сакуре пришлось столкнуться наутро после возвращения в Коноху, стала реакция её родных и близких друзей на, как выразился отец, запредельно эгоистичную, невразумительную и опозорившую их род выходку, под чем Кизаши подразумевал освобождение Учихи из тюрьмы и побег вместе с ним. Сакура по сотому кругу пыталась объяснить свои мотивы и причины, по которым так поступила, — без толку. Родители словно не воспринимали её слов, даже доводов о том, что изначально Сакура поступила так ради будущего супруга, чтобы помочь ему избежать гибели от рук Соры, который в сложившейся ситуации, если бы действительно оказался внушительной угрозой, мог превратиться в дикого, потерявшего рассудок биджуу и начать разрушать деревни по приказу Райкаге, и первой целью стала бы Коноха. Эти слова отлетали от Мебуки и Кизаши, как горошек от стены, и после нескольких попыток Сакура поняла: им гораздо легче верить в то, что она, влюблённая в Саске-куна, не выдержала мучений сердца и, освободив, сбежала вместе с ним. Крупицы логики в их варианте развития событий терялись, но, видимо, в подобное было легче верить. Друзья, с которыми Шикамару, как оказалось, провёл полезную информативную беседу сразу после побега Учихи, отреагировали немного мягче, за что Харуно была благодарна, но это всё равно не согревало душу. Она чувствовала себя изолированной от мира и даже не по собственному желанию: Ино и Сай занимались семьёй, новорожденным ребёнком; Темари, оставшись без поддержки мужа на время беременности в силу его занятости по работе, тоже была по уши в домашних хлопотах, а остальные ребята терялись на фоне усугубляющейся политической проблемы, норовящей перерасти в военный конфликт. Нара всегда находился рядом с Хокаге на бесконечных заседаниях, чтобы вносить ясность и прерывать бессмысленные споры шиноби; Саске-кун с недавних пор также начал пропадать в резиденции, активно принимал участие или же просто внимал ходу мыслей Хатаке, чтобы быть в курсе происходящего. Лишь Сакура оставалась фактически за бортом, и, скорее, это был её личный выбор, потому что она действительно способна спокойно стоять в тех помещениях рядом с Учихой, прислушиваясь к разглагольствованиям командиров отрядов, изредка высказываясь. Но она не могла. Осознание того, что сделала, преследовало её в кошмарах, не давало свободно дышать, точно как и правда о том, что уже прошёл месяц с той ночи, когда она отдалась Учихе, а её будущий муж до сих пор не знал об этом. Сакура не смела признаться, не могла никому рассказать о столь интимном и душевно близком моменте с Учихой, что в это было сложно самой поверить. Зажмурившись, Сакура ощутила неприятную дрожь вдоль позвоночника, что, промчавшись по телу, рассеивалась по ногам. Она предала Какаши. Сознательно. Добровольно. Вожделенно. Харуно это понимала, и ей от раздумий на эту тему становилось настолько дурно, что иногда подташнивало. Их с Какаши отношения давно не были идеальными — скорее, выгодными в какой-то мере обоим, — но это не значило, что она должна при первой же возможности делить ложе с другим мужчиной. Даже если осознала, что Учиха — её судьба, что только с ним она абсолютно счастлива, невзирая на горькое послевкусие прошлого, Сакура должна была повременить, обдумать всё и побеседовать с Хатаке о том, как лучше разорвать их помолвку. Вместо этого она изменила ему с Саске-куном, по сей день скрывая этот факт, и счастьем было то, что она не имела возможности пересекаться с Какаши, больше по личному выбору, но также из-за его занятости. Сакура не смогла бы посмотреть ему в глаза, не сгорая от стыда за свой проступок. Человек, настолько хороший и заботливый, отдавший ей всё, что мог, всего себя, не заслуживал подобного отношения, этого ножа в спину от той единственной, в которой души не чаял. Она не видела Хатаке слабохарактерным мужчиной — он, разумеется, переживёт это предательство, но какими будут последствия, в том числе для его репутации Хокаге, что и без скандалов была запятнана попытками Какаши спасти своих неудавшихся, обесчестивших себя учеников. Если раньше от неопределённости разрывалось её сердце, сомневавшейся в своём выборе, без чётких ответов на вопросы Саске-куна, то теперь она медленно умирала в душе из-за цены, которую ей пришлось заплатить за перемены в личной жизни. Так или иначе Сакура понимала, что, залечивая растерзанное грехами и сожалениями сердце Учихи, она рассекала на части сердце Какаши, беспомощно наблюдая, как всё вокруг утопало в крови, не способная как-то помочь, потому что обеими руками держалась за сердце Саске-куна. Таким оказался её выбор, и с этим ей приходилось ежедневно мириться, жить. Сглотнув вставший поперёк горла ком, она резко поднялась. Спрыгнув с подоконника, Харуно поспешила в прихожую, схватив висящий на крючке жакет и обувшись в любимые старые высокие сапоги. Намотав вокруг шеи лёгкий шарф, она схватила ключи и, отворив дверь, поспешила по коридору к лестничной клетке, услышав, как хлопнула дверь. Сакура помнила наставления Хокаге: им с Саске-куном всё же можно выходить в деревню, желательно ночью, чтобы не привлекать внимание жителей. Было ли это частью ультиматума, о котором ей рассказывал Учиха, или же просто принятием шиноби Листа очевидного факта, что двум нукенинам они вряд ли большая помеха, — она не знала; но Харуно нравилось блуждать пустыми улочками деревни ночью в надежде опустошить голову от мыслей, что съедали её заживо в той тесной квартирке. Согласно ещё одному указанию она должна проводить время в апартаментах Хокаге, а Саске-кун мог оставаться в её старой квартире, но с учётом эмоционального коллапса, который Сакура переживала в последние недели, — она даже до дверной ручки дотронуться не могла. Учиха днём отсутствовал, что позволяло ей прятаться от мира в стенах, где изменилось столько всего. Она старалась не пересекаться с ним, но давно осознала, что её невроз — полная чепуха. Они же вместе заварили эту кашу, и отстранением от Учихи она ничего не добьётся: всё же выбрала жизнь с ним, поздно уже ретироваться. Толкнув пятернёй дверь подъезда, проигнорировав ручку и замок, которые сама же сломала в ночь прибытия в Коноху, она вышла под ночное небо, откинув голову назад, вдыхая прохладный весенний воздух. Тёмно-синее полотно местами начали усеивать далёкие звёзды, приглушённые огнями города. Если на минутку задуматься, сегодня её день рождения, чёртово двадцать восьмое марта на дворе, и проводила она его в полном одиночестве, искалеченная и раздавленная собственными ошибками, со статусом нукенина в личном деле и даже без праздничного торта. Вздохнув, Сакура, спрятав руки в карманы жакета, неспешно направилась вдоль тихой улочки, игнорируя жужжание фонарей и прыгающих по крышкам мусорного бака кошек. Она не знала, куда в этот раз отнесут её ноги, но бесцельное скитание умиротворяло её в последнее время, и, ухватившись за слабую соломинку надежды, Харуно не собиралась отказываться от мимолётного утешения. Она держала голову опущенной, чтобы не пересекаться взглядами с теми редкими прохожими, что всё ещё бродили вечерней Конохой, обычно возвращаясь из новой части деревни, сияющей неоновыми огнями за Монументом Хокаге. — Смотри, это наша будущая госпожа Хокаге, — язвительно и громко издал кто-то идущей Сакуре навстречу. — Первая Леди, которую эта прогнившая страна заслужила. — Какая политика, таков набор важных лиц, — согласился его товарищ. — Скоро заставят молиться на этого проклятого Учиху, чёрт бы его побрал! Плюнув, точно проклинали, мужчины насмешливо и мерзко засмеялись. Сакура молча покосилась в их сторону, отметив в руке одного бутылку, не заметив никаких визуальных подсказок к их отношению к военной мощи страны, — гражданские, значит. Какие-то пьяницы, откровенно оскорбляющие её и Саске-куна, совершенно не волновали Сакуру, не задевали за живое, ведь она хорошо понимала, в чём хитрость старейшин, их шептунов, что работали по наводке Райкаге и распространяли деревней странные слухи, подталкивающие простой народ к недовольству чинным Хокаге и его политикой. Раньше она бы выбила из них всю дурь, пригрозила бы пересчитать им зубы как минимум, но сейчас Харуно лишь прошла мимо, апатично подняв взгляд на возвышающийся над этой частью Листа Монумент Хокаге. Он ярко освещался ночью, но на самом верху была подвесная тропа для туристов, которые днём могли насладиться видом на Коноху, сделать несколько снимков и, спустившись в небольшой магазинчик, купить милые сувениры. Ночью этот аттракцион был недоступен. Вздохнув, Сакура поспешила к механическому подъёмнику, что находился у подножья горы, чтобы в свой день рождения не преодолевать три сотни ступенек ради достижения цели. Вбежав в небольшую кабинку, Харуно закрыла скрипящую дверцу и нажала пару кнопок, позволив подъёмнику включиться. Через минуту странного бренчания, грохота и размышлений о безопасности данного сооружения она ступила на подвесной мост, проходящий прямо под лицами Второго, Четвёртого и Шестого Хокаге. Игнорируя порывы ветра, Сакура смотрела лишь вперёд, придерживаясь правой рукой за металлические тросы, что были горизонтально натянуты для поддержки и безопасности посетителей. Тропа немного шаталась и вибрировала под ногами, но Сакуру это совершенно не беспокоило. Добравшись где-то до половины, она остановилась, повернувшись лицом к деревне, что расстилалась точно на ладони, обхватив перила руками. Взгляд Харуно скользил по крышам знакомых зданий, изредка задерживался на отдельных кварталах, которые помнила с детства. Прикрыв глаза, она позволила ветру развевать длинные локоны вокруг, поднимая пряди, что те парили, будто щупальца. Камень в душе никуда не девался — это Сакура уяснила ещё в первую подобную вылазку, но высоко над спящей деревней становилось легче дышать. Она точно отдалялась от мерзких жителей, от проблем и ожидания. Правда, наслаждаться безмятежностью в одиночестве ей долго не пришлось. Она почуяла спиной чьё-то присутствие, и сильная рука легла ей на талию, а на затылке Харуно ощутила тёплое дыхание. Подавив в теле возникшую дрожь, она чуть склонила голову влево, оголив шею, для того чтобы там в мгновение оказались горячие губы Учихи. Опустив веки, Сакура немного откинулась на него, прижавшись спиной к твёрдому туловищу; другая рука Саске-куна обхватила поручень рядом с её, кожа соприкасалась, отчего по телу расходились приятные искры, чуть покалывая в нервных окончаниях. Оставив на её шее лёгкий поцелуй, он прижался к ней, молча наблюдая за ночным пейзажем, игнорируя порывы сильного ветра, что немного шатали подвесной мост. Сакура в его объятиях растворялась, впитывая уют и защиту, что давно уже ассоциировались с этим мужчиной. Как он узнал, где её искать, — загадка, но именно это ей и нравилось в повзрослевшем Учихе: он проявлял заботу самыми непредсказуемыми и зачастую крайне незаметными поступками. Громкой демонстрации их отношений и не требовалось, ведь они были тайными. Как правильно подметил тот пьяный нахал — она всё ещё будущая супруга Хокаге, и, пока они с Хатаке не обсудят всё, этот статус непоколебим. Что значило: Саске-кун её любовник. Кто бы мог подумать. — Поздравляю. — Добавилось ли пикантных ощущений? — с насмешкой прошептала она, открыто улыбаясь. — Я с данного момента старше тебя. — Временно, — подметил Учиха. — Скоро и ты свои двадцать четыре встретишь. В этот раз хоть не в тюрьме, хм. Тишина, с которой Саске-кун встретил её реплику, заставила Сакуру нахмурить брови: неужели после очередного собрания ситуация критически поменялась? Обеспокоенная, она повернулась в его руках, всё ещё наслаждаясь теплом объятий, и, подняв голову, взглянула в его глаза, чтобы подтвердить догадки, но Учиха выглядел достаточно равнодушно, лицо не выдавало ни единой эмоции, что помогла бы Сакуре определиться с мыслями. Он встретил её взор, чуть сильнее прижав к себе одной рукой, а другой провёл по её волосам; ровная чёрточка губ наконец приподнялась в едва уловимой усмешке. Выдохнув, Харуно лишь покачала головой, оставив поведение Саске-куна без комментария. Он иногда будто специально разыгрывал её внезапными перепадами настроения, что порой настораживало, но, видимо, Учиха считал это забавным. Разница всё же была налицо: он больше не отталкивал её как друга, не выгораживал как-то в разговорах, не отшивал холодом и безразличием. Все эти черты характера по-прежнему наблюдались в повадках Учихи, но не столь сильно в общении именно с ней; изредка он вёл себя так с остальными людьми, что не беспокоило Харуно, ведь он не мог радикально поменяться за ночь — это нужно понимать. — Не смешно! — прошипела Сакура, хлопнув ладонью по его грудной клетке. — Какаши сегодня встречался с феодалами, — переключившись, точно по щелчку, на деловой разговор, Саске ловко подавил усмешку, вызванную её раздражением. — Относительно альянса. После возвращения в Коноху он почти всё время проводил в углах различных помещений резиденции Хокаге, что располагалась, освещённая фонарями, прямо под ними, тенью наблюдая, как Хатаке пытался выстроить в ряд своих командиров, помощников, капитанов отрядов АНБУ и прочих нужных шиноби, задействованных в необычном конфликте со Страной Молний. Военная подготовка на случай непредвиденной атаки была одним из главных пунктов в списке Какаши, но для такого дела необходимо ещё кое-что: финансирование феодалов, без денег которых шиноби Листа, что сейчас поддерживали видение Хокаге, с места не сдвинутся. Они убедили присоединиться к ним примерно половину всей военной мощи Конохи, и часть этих ниндзя согласилась только потому, что по уставу за конфликтные ситуации и их разрешение им оплачивали чуть больше обычного: на этом конфликте можно было заработать денег, что многих привлекало, хоть и не было гарантировано. Это также значило, что оставалась лишь четверть шиноби, поддерживающих Хатаке из веры в него как в Хокаге, из дружеских уз или согласия с тем, что Саске и Сакура должны быть свободны. Какаши и Нара проделывали сумасшедшую работу в плане влияния на ниндзя Листа, но без денег этого недостаточно. Встреча с феодалами проходила за пределами деревни на нейтральной территории, и делегация только что прибыла обратно: Хатаке по пути остановился где-то у главных ворот, чтобы проверить какие-то приготовления к собранию Каге, а Саске, прождавший их в деревне весь день, ощутивший неподалёку чакру Сакуры, решил проверить, что же она вздумала делать на подвесном мосту посреди ночи. Он, признаться, понимал её меланхоличное настроение и старался не вмешиваться: если Харуно хотела его моральной поддержки — он был готов, но она и словом не обмолвилась, просто всё чаще стала наведываться в ту небольшую квартирку, молча просиживая дни на подоконнике, лишь ночью покидала стены, чтобы блуждать пустыми улочками, неспособная уснуть. Саске всё это видел и беспокоился, однако обращаться к кому-то за помощью не спешил. Она просто должна сама разрешить внутренний конфликт; он был рядом и ждал любого решения Сакуры, готовый поддержать и защитить. — Что сказали феодалы? — Если даймё оставит Хатаке на должности — они согласны финансировать любой каприз. — А тот что? — взволнованно прошептала Харуно. — Пока ничего, — честно ответил он. — Месяц назад старейшины отправили ему письмо с жалобами на Какаши, и ответа всё ещё не последовало. — Может, он… — Хатаке думал об этом, даже связывался с командиром охраны, чтобы проверить, что происходит. Даймё жив-здоров. — Чего же он тянет, — насупилась Сакура. — Ждёт собрания Каге, что состоится в Конохе через две недели. — Какое это имеет отношение к ответу на клевету стариков? — фыркнула она, покачав головой. — Прямое: он, видимо, хочет посмотреть, сколько у Хатаке союзников и единомышленников. Если окажется, что мы в меньшинстве, — ответ очевиден. — Замкнутый круг какой-то… Она прислонилась щекой к его груди, обмозговывая новую информацию: получалось, что если видение Какаши о грядущем поддержит только один Каге или же никто, то это автоматически подтвердит слова старейшин, которые из кожи вон лезли, чтобы заменить его кем-то более податливым. Без союзников в альянсе Хатаке будет выглядеть смешно, что заставит даймё согласиться с тем подставным письмом и пересмотреть кандидатуру Какаши на должность Хокаге. Следовательно, если даймё вознамерится выбрать Седьмого Хокаге, феодалам незачем финансировать замыслы Хатаке, ведь он будет в кратчайшие сроки заменён, а значит, конфликта, о котором Шикамару и Какаши уже месяц всем рассказывают, может и вовсе не случиться. Всё упиралось в собрание Пяти Каге, что почему-то организовывалось с задержками, и можно было догадаться, с чьей именно стороны: Страна Земли и Страна Молний всячески просили об обстрочке, всё чаще ссылаясь на до ужаса глупые препятствия. Вздохнув, Сакура отодвинулась от крепкой груди, потупив взор. Саске пристально наблюдал за её бледным вдумчивым лицом, в очередной раз отметив, что хотел бы знать, что творилось в её голове. Она почти не делилась мыслями, и порой было сложно понять, исходя из мимики, что конкретно тревожило Харуно. Он знал лишь одно: как только Каге соберутся, Саске предложит им сделку, которую тщательно обдумывал вот уже больше месяца. Учиха хотел оправдать имя Сакуры, взяв на себя всю вину за побег и прочие действия. Возможно, она не оценит такой поступок и возмутится, ведь Харуно считала, что, разделяя это бремя на двоих, они помогали друг другу оставаться более человечными, — было приятно осознавать, что кто-то другой в идентичном положении и в случае опасности действовать можно было командой. Но Учиха, невзирая на сентиментальность её мыслей и положения, благодарный за такой жест, предпочёл бы вычеркнуть слово «нукенин» рядом с именем Харуно. Не потому, что оно ему как-то мешало или портило отношение к Сакуре, нет, просто потому, что она не заслужила этой участи. Он единственный достаточно в жизни грешил, чтобы принять на свой счёт ещё несколько обвинений, продление пожизненного срока заключения и прочей чепухи, что больше не имела смысла. Просто Саске считал, что должен вернуть долг, и это был его способ разрешить ситуацию. Независимо от того, что в будущем намерена делать Сакура, он хотел предоставить ей шанс избрать путь, что не был связан с клеймом отступников. Она твердила, что была сильной и что ей никак не мешал новый статус, но Учиха видел, что это не совсем так: Сакура за апатией скрывала душевную изоляцию, что буквально поглощала её, не привыкшую к такому резко негативному отношению родных и близких. Она теряла все узы, которые столько лет поддерживала, а всё потому, что помогла ему бежать из тюрьмы. Наладившиеся с родителями отношения, что буквально боготворили её помолвку с Хокаге, полетели к чертям; дружба с их бывшими одноклассниками, за исключением нескольких, тоже хромала на обе ноги. Как человек, у которого подобных связей с окружающими можно было сосчитать по пальцам одной руки, Саске видел этот поворот несправедливым. Она не должна страдать из-за такой глупости. Подняв руку, он приложил ладонь к её щеке, немного повернув к себе, чтобы присмотреться к грустному лицу. — Чего ты хочешь? — промолвил он. — Аммицу, — приложив указательный палец к нижней губе, улыбнулась она. — Не торт, конечно, и без свечек, но сойдёт. — Я о разрешении ситуации, — хмыкнув, объяснил он. — Может, остановимся на аммицу? — улыбнувшись, попыталась увильнуть от вопроса она. Учиха не ответил — лишь запустил длинные пальцы в её волосы на затылке, потирая большим пальцем кожу шеи, — жест, что пропитывал её умиротворением в бушующем вокруг них хаосе, внезапно ставшем повседневностью. Она прекрасно понимала, что вопрос с подвохом: чего она хотела? Мира во всём мире? Для начала было бы неплохо, ведь тогда никто не приставал бы к Учихе со всякими гневными тирадами об отмщении и прочими глупостями. Мечты, конечно, бывали разными, и с возрастом Сакура понимала, что от былых идеологий в ней мало что осталось. К примеру, когда-то она свято верила в такую фразу: «Жизнь с любовью повсюду». Ещё в школе она вычитала это где-то в учебнике, и настолько эта фраза припала к душе Харуно, что та действительно начала думать, будто такое возможно. Оказалось, что не каждая жизнь пропитана любовью и не везде это чувство зарождалось. Отличным доказательством был сам Учиха, потерявший свой клан, а затем и дом, даже место в этом мире. Саске-кун везде был чужой, везде нелюбимый теми, кто его просто боялся. Сакура давно переросла юношеский идеализм, когда та фраза подталкивала её к мечтам о том, что её любовь непременно спасёт Учиху. Спасла не любовь, а проявление человечности. Любовь их чуть не погубила. Харуно это только теперь поняла, когда они действительно испытывали взаимные чувства друг к другу, осознанные, взрослые, а не то недоразумение, которое она в прошлом навязывала Саске-куну. Конечно, без отголосков тех былых чувств она не воспрянула бы эмоционально к Учихе, но всё же та старая любовь к нему была болезненной, ранила и мучила её, и спасением стало полное забвение: вырезать Учиху из жизни, ни словом, ни мыслью не упоминать его в новом уютном мире, что она создала не без помощи Хатаке. И к чему же такие решения привели? Она всё равно вернулась к истоку своих чувств, всё равно поняла, что её место рядом с Учихой, но взгляд на всё вокруг заметно поменялся. Обдумывая положение вещей, Сакура старалась следовать голосу сердца: она хотела, чтобы для всех эта нелёгкая ситуация разрешилась успешно. Это значило, что Саске-куна отпустили бы без попыток преследования; вряд ли он будет оправдан, но хотя бы забыть о нём члены альянса могли, позволив наследнику мирно скрыться в далёких странах. Хотелось, чтобы Хатаке всем утёр нос: он мудрый правитель, который ценил долг превыше всего. Как бы это ни отражалось на Сакуре сейчас, она считала такую черту его характера лучшей. Это значило, что деревня в руках надёжного и проницательного человека. Харуно не принимала на свой счёт никаких решений Какаши, ведь до сих пор свободно передвигалась по улицам Конохи, и в этом его заслуга. И раз уж она рассматривала потенциальные счастливые разрешения ситуации для близких ей людей, то и о себе можно подумать. С этим, как оказалось, сложнее. Хотела ли она вернуться к той идеально сбалансированной жизни, в которую была вовлечена до всех этих событий? Нет. Здесь ответ однозначный, ведь толика неповиновения и беспорядка помогла Сакуре вспомнить, что такое свобода и бурлящая адреналином кровь. Она не сможет возвратиться на тот пьедестал и под стеклянный купол, что был умело возведён для неё в прошлом. Ей хотелось свободы, и в этом мире был лишь один человек, который мог помочь ей добиться этого, и она хотела быть рядом с ним, не важно, под каким статусом. — Я хочу остаться с тобой, — наконец ответила она, усмехаясь. Саске, что пристально изучал её лицо в эти минуты молчания, чуть вскинул брови. Она вряд ли шутила насчёт этого, и в желании Сакуры он не видел совершенно ничего необычного: Учиха даже не думал о возможности покинуть её одну в Конохе или как-то расторгнуть всё, что между ними завязалось с периода путешествия на Остров Гор. Он давно для себя решил, что Сакура единственная женщина, с которой он мог жить, с которой ему комфортно. И всё же ответ Сакуры странным образом подчеркнул то, что Саске испытывал сам, о чём не рассказывал ей: получается, они с Харуно смотрели на эти отношения одинаково — она не видела себя где-то в другом месте, даже с потенциально очищенной репутацией. Нахмурив брови, он попытался обдумать её слова и выражение лица тщательнее, чтобы, возможно, подметить скрытый смысл, но его размышления прервало внезапное движение Сакуры. Она поднялась на носочках, обвив его шею руками, и примкнула к его устам своими. Лёгкие наполнил аромат её цветочных духов, а в груди что-то ёкнуло: Учиха подчинился, придерживая её за талию руками, чтобы не оступиться на подвесном мосту, отвечая на сладкий поцелуй. Прикрыв глаза, чисто автоматически, он откинул навязчивые мысли прочь: сегодня её день рождения, и она заслужила всё, чего хотела, и раз уж желанием Сакуры оказался такой простой факт — он повинуется. Оставив на его губах последний лёгкий поцелуй, она отстранилась. — Аммицу, — вдумчиво промолвил Учиха. — Вряд ли его в такое время можно где-то найти, — хмыкнула Сакура, улыбаясь. — Вся ночь впереди. Взяв её за руку, Саске-кун сдвинулся с места, и если она думала, что они станут передвигаться в сторону подъёмника, то глубоко ошибалась. Нагнувшись, он подставил руку ей под колени, другой обхватив плечи, что толкнуло Сакуру поспешно обвить его шею руками, чтобы держаться и не упасть. Подняв ногу, Учиха ступил на крепкий металлический трос и, подпрыгнув с ней на руках, начал стремительно понижаться к крышам административных зданий Конохи, в том числе резиденции, куда, видимо, собирался приземлиться. Сакура не помнила, завизжала ли, но, инстинктивно спрятав лицо в изгибе его шеи, скрывая радостную улыбку, довольно прикусила губу. Ветер шумел в ушах, но Харуно не хотела смотреть на высоту, в которую они беспечно летели, не хотела опасаться падения, потому что всецело доверяла мужчине, что одновременно бережной и адамантовой хваткой защищал её от окруживших их угроз. Приложив голову к его плечу, она зарылась носом в его кофте. Родители могли осуждать её за этот выбор, сколько хотели, но Сакура в такие моменты, как этот, понимала, что крылья свободы ей подарил человек, который прежде сам боялся летать, и теперь они могли наслаждаться этим чувством вместе. Несомненно, жизнь с Учихой не будет столь же беззаботной и комфортной, но не в этом суть, как считала Сакура. Она никогда не стремилась к отполированной рутине, не жаждала быть окружённой комфортом: просто в её сердце когда-то давно запал один черноволосый мальчик, с утра до ночи практикующий какое-то огненное дзюцу у пруда, и это чувство росло и развивалось в ней, пока не стало тем, что заставляло сердце биться; он, может не сразу, но повернулся к ней и теперь никогда не отпустит, не даст кануть в пропасть, и в этом было их необычное счастье.