I’ve seen her smiling The sunlight is shining on her now She couldn’t stay here. Я видел, как она улыбается, Как солнечные лучи освещали её, Но она не могла остаться. Linkin Park — She Couldn’t
Ремень сумки, битком набитой вещами, неприятно впивался в плечо, придавливал лямку бюстгальтера, что врезалась в нежную кожу, из-за чего в том месте зудело, но Сакура игнорировала любой дискомфорт. В её жизни наступила новая страница повествования, и с этого момента придётся принимать любое неудобство, будь то физическое или эмоциональное, как норму, ведь она теперь вне закона, и вряд ли предстоящее собрание Пяти Каге как-то повлияет на этот статус: можно принять клеймо нукенина не задумываясь, ведь даже с очищенной репутацией Харуно понимала, что не сможет остаться в Конохе. Перемены вступили в действие незамедлительно, и началось всё с поспешного переезда обратно в небольшую квартирку, чем она, собственно, занималась сейчас. После разговора с Какаши она решила не затягивать и не продлевать ничьи мучения. Они с Саске-куном отправились в апартаменты Хокаге, что находились в конце коридора, соседнего тому, что вёл на крышу; она начала сметать свои вещи в сумки, что хранила в кладовке ещё с тех времён, когда съезжалась с Хатаке, оставив слегка смущённого Учиху посреди гостиной. Он никак не прокомментировал её дикое стремление к переменам, лишь дождался, когда всё самое тяжёлое будет упаковано, а затем, поцеловав её в лоб, тихо прошептал, что будет ждать её дома, и испарился, оставив Сакуру наедине с последней несобранной сумкой и глухой тишиной, что поселилась в стенах. Харуно не стала бродить комнатами, убиваясь приятными воспоминаниями прошлого с Какаши. Она стремилась прижечь рану один раз, резко и больно, чтобы больше мысленно не возвращаться к данной теме, потому что такая подавленность не к добру. Бросив в сумку последние вещи, которые посчитала нужными, Сакура отправилась под лучи яркого солнца и удары бурного весеннего ветра, сопровождающие её вдоль улиц деревни в пути домой. Она передвигалась неспешно, обдумывая перемены в себе, которые успела заметить: рядом с Хатаке она всегда чувствовала себя смиренной, защищённой, окутанной заботой и поддержкой. Три года она нежилась в этом прекрасном коконе идеальной жизни и могла себе позволить продолжить эту сказку, если бы не стечение обстоятельств, которому подчинилась, даже поспособствовала. Рядом с Учихой она была свободной, безрассудно смелой и воинственной, она точно летала, ощущая в своей руке его; Саске-кун, безусловно, защищал и поддерживал её, но отпускал в полёт, не опасаясь, что она разобьётся или что не вернётся к нему. Достаточно отважно с его стороны позволять ей поступать, как вздумается, но Сакура очень ценила такое отношение. Он не делал это потому, что ему наплевать: Учиха не хотел ущемлять её, запирать в тесном пространстве, ведь сам недавно покинул самую что ни есть настоящую клетку. Саске-кун вырвался из места, окутанного мраком, одиночеством и терзаниями; Сакура же покинула уютное, комфортное, наполненное блаженным туманом умиротворения место. В нём не было ничего плохого — Харуно понимала это, но также не могла вечно плыть по спокойному течению, умело направляемая Хатаке. Помощь Саске-куну с побегом точно разбудила её, открыла те чувства, которые она, подчиняясь новой рутине, позабыла, что могла испытывать. Рядом с Учихой она ежедневно была будто на грани адреналина и примирения. Тонкая черта, но с ним было приятно и увлекательно колебаться из стороны в сторону, задевая крайности. Эмоции, которые она испытывала с Саске-куном, оказались ей ближе к сердцу, на чём можно ставить точку. Сакура не сомневалась, что ещё месяц назад могла уладить отношения с Какаши. Однако она не хотела этого, и он, по всей видимости, тоже, а значит, нет смысла пытаться. Каждый избрал свой путь, и настало время двигаться к новым целям в жизни. Для Харуно крошечное согревающее сердце счастье внезапно свалившегося на неё материнства стало причиной её существования. В далёком прошлом, ещё будучи маленькой девчонкой, она мечтала о семье с одним черноволосым мальчиком, и вот её желание сбылось в самом неожидаемом повороте судьбы. Усмехнувшись своим мыслям, Сакура положила руку поверх плоского живота, вздыхая. Как бы ни выкручивало сердце из-за обиды и горечи случившегося между ней и Хатаке, она старалась не задумываться о плохом, ведь понимала, что, невольно превратив свою жизнь в ад любого уважающего себя гражданина, также была вознаграждена самым бесценным подарком — ребёнком, который станет наследником древнего и могучего клана Учиха. В последние дни перед советом Каге Сакура хотела максимально отдалиться от угнетающих мыслей и неприятного окружения, остаться в своей старой квартире в объятиях Учихи и отдохнуть. Ей до чёртиков нездоровилось, душевно и физически она приняла достаточно ударов, чтобы не покидать дом как минимум неделю, но в ближайшие дни она всё же будет вынуждена отправиться вместе с Саске-куном на собрание Гокаге — термин буквально означал Пять Теней и относился к лидерам великих наций. Как главные персоны нон грата в поствоенном обществе они должны держаться вместе и отстаивать право на справедливость. Да и Учиха не хотел оставлять её одну, поэтому было решено, что они смело предстанут Гокаге вместе, чтобы избежать недопонимания относительно вопросов и представленной на собрании информации. Было странно всё решать парой, но Сакура очень быстро привыкала к такому раскладу вещей, даже слишком. Поднявшись по ступенькам на нужный этаж невысокого здания в старой части Конохи, где находилась её квартира, Харуно быстро преодолела дистанцию до двери и, вставив ключ, повернув пару раз, отворила, склонив голову, точно высматривала в залитой солнцем квартирке смоляную макушку Учихи. Её сумки лежали на полу рядом с кроватью; белый тюль по обе стороны балконной двери плавно развевался от потока воздуха, что вносил в помещение цветочный аромат. Заперев за собой дверь, Сакура поспешно сняла обувь и, положив ключи на небольшой столик в прихожей, осмотрелась, продвигаясь ближе к дивану и журнальному столику. Сбросив принесённую сумку рядом с остальными, она обернулась в сторону кухни, любопытно рассматривая пустую квартиру. Неужели Саске-кун куда-то отлучился? Хмуря брови, она подошла к проходу и остановилась. — Что это? — спросила Сакура, осмотрев стол, на котором располагалось несколько блюд. — Обед, — обозначив очевидное, ответил Учиха. Он стоял рядом с подоконником, опираясь на него поясницей, скрестив руки на груди; взгляд чёрных глаз пристально изучил её удивлённое бледное лицо, словно он не понимал, с чего брови Сакуры умилённо изогнулись, и она поспешила прикусить нижнюю губу, противясь желанию расплыться в улыбке. Подобного жеста заботы от Учихи она совершенно не ожидала, даже не думала, что он когда-нибудь сделает нечто неожиданное. Идея о внезапном романтическом ужине совершенно не ассоциировалась с этим мужчиной, ведь Саске-кун всегда казался жёстким и неприступным, неспособным на нежность и проявления заботы в любом виде, кроме физической защиты человека. Оказывается, он вполне мог додуматься до подобного и даже осуществить, когда было желание или причина: осталось понять, которое доминировало в данном случае. Сакура подступила ближе к столу, присматриваясь к содержимому в посуде: тамаго-яки, онигири и цукэмоно. Завершал композицию чайник с горячим чаем. Харуно не скрыла смешок. Интересно, где он всё это достал. — Ты не завтракала, — констатировал Саске. — Кусок в горло не лезет, — вздохнула она, отодвинув стул и присев на край. — Мне кажется, что я самый ужасный человек на свете… Учиха наблюдал за ней, приглядываясь к уставшему лицу, которое всё ещё было слишком бледным и болезненным на вид, и это его беспокоило. Это ни в коем случае не искажало красоту Сакуры, но он не мог игнорировать очевидное: эта девушка носила под сердцем их ребёнка, и с каждым днём ей от этого становилось всё хуже. За время обучения у Орочимару Саске наслушался о разных генетических аномалиях, насмотрелся достаточно ужасов в свитках с описаниями запретных техник, стал свидетелем множества лабораторных экспериментов, из-за чего любые изменения в теле человека вызывали у него неоднозначную реакцию. В нынешнем положении Сакуры не было ничего неестественного, но, вспоминая изучение своего рода, над которым столько лет кропотливо трудился Орочимару, Саске не мог не тревожиться: кровь клана Учиха вполне могла влиять на беременность в особенной манере, и Сакуре хорошо бы показаться специалисту. Он не мог спокойно смотреть, как она мучилась, хоть и понимал, что ничего не сможет предпринять, чтобы улучшить её самочувствие. Возможно, этот неловкий жест с обедом хоть немного развеселил её, приятно удивил, но, судя по грустным глазам, эффект был мимолётным. Отодвинувшись от подоконника, Учиха подошёл к ней и присел на корточки рядом со стулом, на котором умостилась Сакура. Он обхватил её руки своими, скрывая холодные пальцы в тёплых ладонях. Неудивительно, что она плохо себя чувствует после разговора с Какаши. Она привыкла к другой жизни, а то, во что они вляпались, ещё нескоро стабилизируется. И всё же Саске понимал, что теперь не имел права на ошибку: второй шанс на жизнь преподнёс ему любимую девушку и наследника рода — осталось защитить их от целого мира, и Учихе это под силу. Подняв голову, он встретил взгляд её опечаленных зелёных глаз. Она выглядела очень уставшей и подавленной. — Обещаю, что разрешу эту ситуацию с выгодой для нас: для тебя и нашего ребёнка. — Я знаю, — вяло улыбнувшись, прошептала она. — Но даже после собрания Каге, чем бы оно ни завершилось, мне бы не хотелось жить в мире, где на нас будут коситься, как на изгоев, а нашего первенца унижать за то, кто он есть… Мне кажется, что это общество, мир, созданный после гибели Наруто, совсем не место для нашей семьи… Сакура недавно стала задумываться о том, что, даже заполучив какое-то помилование от Гокаге, не собиралась оставаться в деревне. Учиха вряд ли сможет прижиться в Конохе, и она не хотела пускать корни там, где им обоим некомфортно. Особенно Харуно опасалась за отношение жителей к их ребёнку, ведь прекрасно помнила детство Узумаки и каким изгоем его считали в академии все одноклассники только потому, что их родители пережили нападение Курамы на деревню, после которого статистика разрушений и пострадавших оказалась гораздо выше ожидаемого. Наруто ненавидели за могущественного зверя, что дремал в нём; дитя, которое станет наследником клана Учиха, презренного всеми в Листе из-за событий прошлого и дурной славы рода, что была создана самыми могущественными представителями клана, примет на себя удар общества. Сакуре совершенно не хотелось смотреть в заплаканные глаза своего ребёнка и объяснять ему, что проблема не в нём, а в лишённом сострадания и веры в лучшее народе Конохи. — Я согласна отправиться с тобой в путешествие, подальше от великих наций, этого дурдома, в который превращается мир; может, где-то там, за пустыней, мы отыщем свой дом и сможем жить как нормальная, счастливая семья, — улыбаясь, промолвила она, не разрывая зрительный контакт. Саске в ответ молча усмехнулся, сжав её пальцы чуть крепче. Странным образом их желания с каждым днём всё больше синхронизировались, ведь он совершенно не ожидал от Сакуры такого заявления, хоть не раз думал о том, что будет делать со своей жизнью после собрания Каге. Она была готова бросить всё, за что в последнее время держалась, ради него, чтобы их ребёнок вырос вдали от косых взглядов и недовольного шёпота жителей Листа. Саске в детстве после трагедии клана довелось вкусить такого обращения, и он точно знал, что никому подобного не желал, особенно своему первенцу. Самопожертвование Сакуры, а иначе Учиха это назвать не мог, ведь она отказывалась буквально от всего, над чем работала в этой жизни ради их семьи, было бесценным. Он с трудом сдерживался от желания переубедить её, чтобы она не спешила отрекаться от родителей и друзей ради неизведанности, однако уверенность, которую излучали её глаза, было невозможно игнорировать. Харуно для себя всё окончательно решила. Ответственность, что легла на его плечи много лет назад, ощутимо увеличилась, надавив невидимым грузом. Саске знал, что вытерпит любое испытание и сделает абсолютно всё, чтобы Сакура не пожалела о своём выборе. Подняв их руки, он убрал правую ладонь и примкнул губами к нежной коже рядом с её большим пальцем. Немного зажмурившись, пока голова была склонена, Учиха кратко вздохнул. Самоотверженности Сакуры, которая за столько лет осталась непоколебимой, он был безмерно признателен. В жизни после резни клана ещё никто не сделал для Саске того, чем за последний месяц его вознаградила Харуно. Внезапно покинувший стены собственной клетки, он обрёл семью, дом и проблеск на светлое будущее. Осталось приложить максимум усилий, чтобы уберечь это хрупкое будущее, и Саске знал, как именно. Подняв голову, он потянулся свободной рукой к прядям волос Сакуры, убрав их назад на плечо. — Мы поступим так, как ты захочешь. Если таковым стало твоё желание, то я сделаю всё, чтобы наша семья была в безопасности за пределами этой страны, где угодно, где скажешь. Наполненный доверием и нежностью взгляд, которым Харуно одарила его на последнем слове, подтолкнул Саске к действиям: он молча прижался щекой к её грудной клетке в области ключицы, обвив свободной рукой за стан, затем полностью заточив в объятиях, прислушиваясь к её сердцебиению. Руки Сакуры, освобождённые из его тёплых ладоней, обвили его шею, пальцы запутались в отросших прядях, которые она машинально расчёсывала кончиками; она прижалась линией подбородка к его голове, тихо вздыхая. Учиха стоял перед ней на коленях, обнимал и надеялся, что этим хоть как-то успокаивал. Она заслуживала намного больше, чем он мог в данный момент предложить, но готовность Сакуры непоколебимо стоять рядом с ним доказывала, что если они переживут надвигающийся на них шторм, то вместе смогут добиться чего угодно. — Надеюсь, ты захватил несколько порций аммицу, — прошептала рядом с его ухом Харуно. — В холодильнике, — вполголоса ответил Саске, хмыкнув. — Отлично, тогда я буду цукэмоно и аммицу. В одной миске, пожалуй. Маринованная закуска и десерт — вместе. Вздохнув, Сакура лишь закатила глаза, пока Саске не видел. Ничего странного в своих резких и необычных вкусовых предпочтениях она не видела, но осознание того, что в предстоящие месяцы её постоянно будет тянуть на всякую дичь или же попросту воротить от еды, что не нравилась их маленькому наследнику, совершенно не утешало. Саске-кун никак не прокомментировал странное желание относительно обеда, наверное, осознавший, что это вне его компетенции. Он лишь продолжал обнимать её, крепко, но бережно, согревая своим теплом в мире, где вокруг них всё больше темнело небо и сгущались тучи.***
Очередной рабочий день в больнице подошёл к завершению, и Шизуне спешила к выходу, чтобы наконец вернуться в свою небольшую квартирку и принять такой желанный душ. С самого утра она просидела в лаборатории, подменяя основного заведующего по распоряжению главврача, прогоняя центрифугу с пробирками, чтобы передать расщеплённые образцы сонным помощницам, идентифицируя анализы для патологоанатома и педиатра, и остальное в том же духе. Она любила помогать людям и с удовольствием занималась своей работой, следовала призванию медика с тех времён, когда Цунаде-сама взяла её под своё крыло как ученицу. Для Като в жизни не было большей чести, чем называться воспитанницей такой легендарной особы, как Цунаде Сенджу. Она делала всё, чтобы не запятнать имя наставницы, и пока что справлялась, но всё же не считалась самой лучшей из учениц Пятой. Это звание ушло к Сакуре, с которой Шизуне давно не пересекалась, ещё в тот день, когда подтвердилась беременность девушки. С одной стороны, она была безумно рада за подругу: этот период в жизни каждой женщины особенный, в частности, первая беременность, и даже будучи медиком, Харуно могла оказаться неготовой ко всему, что будет происходить с её организмом, с учётом того, кто отец ребёнка. Сакура, несомненно, погрязла в густом болоте политических и личных проблем, и вдобавок ко всему новость о ребёнке. Шизуне тревожилась, но не спешила вмешиваться, потому что поступила в порыве эмоций крайне некрасиво, и до сих пор не знала, во что это вылилось: она сдала Сакуру Какаши, как только поняла, что отец — Саске. Это отвратительный поступок с учётом того, что её попросили не разглашаться, но Като не смогла сдержаться, ведь эта информация касалась Хатаке — человека, который был ей дорог, был ею любим многие годы и безответно, хотя она никогда и никак не проявляла своих чувств, так что в этом виновата сама Шизуне. Возможно, если бы она хоть раз как-то намекнула, но… Выпорхнув на улицу под лучи заходящего солнца, Като поправила на плече сумочку и направилась в сторону своей квартиры, срезая путь через небольшой парк неподалёку от больницы, чтобы не показываться на оживлённых улочках Конохи в такой поздний час. Хотелось прилечь и отдохнуть, смыть неприятный запах химикатов из лаборатории, может, почитать книгу перед сном. Она почти не осматривалась, цокая каблуками по вымощенной бетонными плитами дорожке, приближаясь к входу в парк: ровно подстриженные широкие зелёные газоны и симметрично оформленные клумбы украшали это место в свете дня, а вот вечером над растениями собирался лёгкий слой тумана, что охлаждал природу на ночь. Шизуне свернула на одну из тропинок, что вела в нужную сторону и проходила рядом с небольшим круглым прудом. Краем глаза она заметила в сумеречной мгле светлое пятно и, присмотревшись, поняла, что это человек. Светлыми были его волосы, пепельные, торчащие, как у пугала; Хатаке сидел на траве рядом с прудом, согнув одну ногу в колене. Одет он был только в водолазку и штаны, совсем не в привычную рабочую форму. Он вдумчиво покручивал между большим и указательным пальцем какую-то соломинку, слепо таращась на гладкую поверхность воды. Горло Шизуне кто-то будто сжал невидимой хваткой: она замешкалась, наблюдая за Какаши, обдумывая, в чём причина его уединения. Вероятно, он всё же поговорил с Сакурой и теперь старался переварить услышанное. Судя по неподвижности и полной прострации, в которой он находился, — разговор закончился не в его пользу. Прикусив от волнения нижнюю губу, Като двинулась в сторону поляны у пруда, приближаясь к сидящему на земле Хатаке, точно к зверю, которого не хотела спугнуть. — Какаши-сама, — обратилась она к нему почти шёпотом. — Вы в порядке? Он не шелохнулся, что слегка обескуражило Шизуне, но это чувство оказалось секундным: она смело подступила к нему, склонив голову, обеспокоенно изучив вблизи его скрытое за маской лицо. Ей, как и любому в мире человеку, всегда было интересно узнать, что скрывал под маской самый таинственный шиноби Листа. Тем не менее такой чести удостоилась лишь Сакура, и было понятно почему: открывать правду о себе Хатаке готов только самому дорогому человеку, девушке, которая поселилась в его сердце, а сейчас, по всей видимости, разбила его, хоть и не намеренно. Сглотнув неуверенность, Като присела рядом с ним, положив сумочку на колени. Какаши не ответил на вопрос — просто слепо глядел вдаль, прислушиваясь к звукам ночной природы. Опустив голову, Шизуне погрузилась в размышления о том, что всегда хотела сказать этому мужчине. Какаши был удивительным, мужественным, чутким и мудрым. Любая женщина рядом с ним оказалась бы на седьмом небе от счастья, из-за чего поступок Харуно порядком раздражал Шизуне, ведь если бы она была невестой такого человека — ни за что на свете не соблазнилась бы призраком мнимой любви из прошлого. Однако ситуация Сакуры всегда была нетипичной, и лишь будучи посвящённой в глубокие душевные переживания подруги, Като понимала, в чём заключалась проблема: Саске Учиха единственная любовь Сакуры, невзирая на причинённую душевную боль, толстые стены тюрьмы и прошедшее время. Она никогда не теряла надежды на то, что в один прекрасный день Учиха покинет своё заточение и они смогут быть вместе. Как бы Харуно ни завуалировала свои мысли под рутину новой жизни с Хатаке — золотая нить надежды всегда просматривалась в их женских беседах, но Шизуне никогда не подмечала этот факт. Она знала многое об отношениях Хатаке и Харуно из бесед с последней, также знала истинное положение вещей для Сакуры, ведь это сложно не подметить с учётом происходящего, но не знала, что думал и чувствовал Какаши. Он, конечно, не обязан перед ней отчитываться, но всё же хотелось услышать, что творилось у него на сердце, чтобы хоть чем-то помочь: от мыслей о том, что Хатаке молча мучился в душевных терзаниях, становилось плохо. Она не могла просто стоять в стороне и наблюдать, как дорогой ей человек страдает. Если в его с Сакурой отношениях стояла жирная точка, то немудрено, что он сидел в парке в полном одиночестве в поисках забвения и успокоения. Возможно, Шизуне станет пригодной хоть в чём-то: она была готова выслушать и поддержать, лишь бы Какаши не разочаровывался в любви. Он вряд ли когда-нибудь заметит её чувства, тем не менее Шизуне была готова сделать всё, чтобы поддержать его в трудную минуту. — Вы беседовали с Сакурой? — тихо спросила она. — Да. Его голос казался каким-то отстранённым, из-за чего в груди Като ёкнуло сердце. Она не могла смотреть на него в таком виде, душа разрывалась на части от желания обнять его, утешить, поддержать. Но Като не шелохнулась, сжимая пальцы в кулаки, впиваясь ногтями в лямку сумочки. Всё ещё рассматривая гладь водоёма, что разливался перед ними, Хатаке, доселе покручивая между пальцев соломинку, внезапно сломал её, отбросив в сторону, и раздражённо вздохнул. Шизуне лишь моргнула, молча наблюдая за ним: он был расстроен и даже немножко гневался — она понимала. Признаться, в печальном завершении этой истории любви виноваты оба, хоть Като скрытно и придерживалась мнения, что Сакура поступила куда отвратнее, но всё же Хатаке не был полностью невиновен, и он это прекрасно понимал. Собравшись с мужеством, Шизуне тихо спросила: — И что теперь? — Ничего, — без заминки ответил Хатаке. — Ну вы… что на собрании будете делать? Всё ещё станете защищать их или… Опасений за безопасность Сакуры совершенно не было. Рядом с Учихой она как за каменной стеной, а тот, словно большой и злой пёс, не отходил от неё, готовый разорвать любого неприветливо покосившегося на неё человека. Они талантливые ниндзя, ученики самых гениальных шиноби своего времени, и с учётом демонстрации их способностей на поле битвы последней войны Саске и Сакура могут постоять за себя в случае военного конфликта. Что хотела узнать Шизуне, так это какой позиции относительно этих двоих будет придерживаться Хатаке, ведь он должен руководствоваться чистым разумом и делать всё с выгодой для Страны Огня, раз уж личный интерес в деле, по сути, пропал. Это сложное решение, и Какаши будет нелегко отделить задетые чувства и желания от трезвого мышления о предстоящем разговоре с остальными Каге. Прикусив губу, она затаилась в ожидании его ответа. — Я не могу подвести их в такой критический момент, — наконец ответил Хатаке. — В первую очередь я их сенсей, а остальное… Если бы Наруто не умер, всё сложилось бы в идентичной манере, удивляться тут нечему. — Это хорошо, мне на минуту подумалось, что вы… — Отвернусь от них из-за случившегося? — хмыкнул Какаши. — Это был бы логичный поступок с учётом произошедшего, — согласилась Като, подняв на него взгляд, чтобы свободно наблюдать за его скрытым за маской лицом. — Отчасти я могу винить в этом только себя, ведь я всю жизнь старался направлять их на правильный путь, так чему же удивляться, если они именно так поступили. — Но вы… — Предан? Ранен? — встретив её взор, прошептал он. — Да… И всё же желание оберегать её никуда не делось. Молча кивнув, Като вздохнула. Она понимала, что он пытался сказать: будучи их наставником, он не мог отвернуться или предать учеников в отместку за какие-то личные недоразумения и даже измену Сакуры. Не такой он человек. Несомненно, Какаши больно от произошедшего, но он старался держаться выше ожидаемых пакостей брошенного ревнивца, не придумывать мелких оправданий и уж тем более не проецировать собственное душевное состояние на ситуацию, которую должен разрешить как Хокаге. В первую очередь он их сенсей, который много лет назад взялся за Команду 7, и, невзирая на то, что Саске и Сакура давно стали взрослыми, Хатаке всё ещё чувствовал на плечах вес ответственности за их поступки и будущее. Даже сейчас он желал им лучшего, наступал на себя ради будущего учеников. Шизуне лишь грустно вздохнула. Он совсем о себе не думал, и это беспокоило её, ведь Какаши остался один под давлением должности и горечи. — Я тут подумала, может, сходим поужинаем в Ичираку? Старик Теучи будет рад нас видеть. — Шизуне, я не уверен, что хочу куда-то идти, — честно ответил Хатаке. — Не можете же вы сидеть на холодной и мокрой земле у пруда всю ночь, — возразила она. — В этом был весь план. — Идёмте, — поднявшись, промолвила она, закинув сумочку на плечо, и протянула ему руку. — Я хочу побыть один, — монотонно ответил Хатаке, даже не посмотрев на её жест. — Давайте, поднимайтесь, Какаши-сама, — проигнорировала его слова Шизуне и нагнулась, чтобы обхватить пальцами его предплечье, потянув немного вверх, намекая, чтоб тот следовал её указаниям. — Негоже убиваться рядом с мелким прудом в пустом парке. Неожиданно он подчинился её воле, как-то быстро вскочив на ноги, отчего Като слегка пошатнулась, попятившись, но не успела упасть, потому что его сильные руки ловко придержали её. Шизуне подняла на него широко открытые глаза, скрывая нахлынувшую смущённость. Они стояли достаточно близко, разделённые прохладным воздухом, но тепло его пальцев на её руках и скрытые за тенью чёлки из пепельных волос чёрные глаза притягивали, оставляя разум Като пустым, точно свежий холст. Она чуть поджала губы, сглотнув волнение. Ещё никогда в жизни она не находилась к нему настолько близко. Внезапное желание приоткрыть завесу и намекнуть на свои томящиеся чувства ярко вспыхнуло внутри, но тотчас же погасло, ведь это неуместно. — Ты в порядке? — спросил Какаши, осмотрев её пустым взглядом. — Д-да, простите, я слегка неуклюжая сегодня. Она опустила голову, отвернувшись, чтобы побыстрее добраться до залитой бетоном тропы. Что-то она совсем посмелела, придумала на ровном месте поход в Ичираку, начала распускать руки, а ведь Хатаке в своей манере горевал рядом с этим прудом, приглушал боль разбитого сердца. Какое ему дело до глупых вечерних посиделок с ней в ресторанчике на другом конце деревни, когда Хатаке, несомненно, хотелось утопиться в мелком пруду от боли и скрыться от несправедливости этого мира. Слегка раздражённая собственным поведением, Шизуне поспешила вернуться на тропу и продолжить путь домой с надеждой, что больше никого не повстречает. — В Ичираку слишком людно, но я не против перекусить в более спокойном месте. Его негромкие слова, что прозвучали прямо за спиной Като, заставили её вздрогнуть, чуть ли не подпрыгнуть. Она думала, Хатаке остался внизу на поляне у пруда, ведь дал понять, что не заинтересован в чьём-либо обществе этим вечером. Обернувшись, Шизуне осмотрела уставшего Какаши, последовавшего за ней чисто машинально: он держал руки в карманах штанов, голова чуть опущена. Собравшись с духом, Като осмелилась предложить альтернативу: — Могу заварить кофе… или чай. Я живу тут недалеко. Вместо ответа он подступил на шаг ближе, и как-то молча они направились в сторону её дома, срезая путь через тёмный парк. Шизуне лишь нервно пожёвывала губу и старалась не смотреть на него, ощущая присутствие каждой клеточкой правого плеча, рядом с которым передвигался Хатаке. Он не выглядел особо вовлечённым в их общение этим вечером, но это было ожидаемо, ведь мысленно Какаши находился в совершенно ином месте. Ему была нужна дружеская поддержка ответственного человека, который мог выслушать или просто помолчать, чтобы было не так одиноко, и Шизуне была готова стать для него таким другом. Он мог не замечать её чувств, мог просто сидеть на её диване и думать о своём, но ей без того было безумно приятно осознавать, что в такой непростой момент в жизни Хатаке она способна хоть как-то ему помочь. Пока что этого более чем достаточно. Усмехнувшись, Шизуне поспешила в сторону своего дома, чтобы провести вечер в неожиданной компании.