(Не)забытое прошлое

      Тьма заботливо укрыла своим плотным бархатным занавесом земли Альтуса, скрыв от них печальную серебристую луну, уже давно потерявшую всякую надежду подарить хотя бы крупицу покоя созданиям ночи — существам, способным изменять и переписывать формулы этого мира так, как им заблагорассудится, тем самым уподобляясь богам. Лишь редкие одинокие звёзды едва заметно мерцали голубым светом в ночном небе, подмигивая бодрствующим в столь поздний час mesdames и messieurs, чьи прекрасные мелодичные голоса, заливистый смех и совершенные лики были способны затмить даже красоту драгоценных камней. На улицах города, освещённых бесчисленным множеством фонарей и ярких вывесок, жизнь била ключом, стремительно подхватывая в бурлящий поток неиссякаемого веселья каждого встречного, заставляя того или иного вампира хотя бы на краткий миг забыть о вечной суете и каждодневных заботах, а кого-то наконец избавиться от скуки, доселе камнем волочившейся за несчастным, и окунуться с головой в омут удовольствия и азарта. Однако в этот чудный ночной час Ной, будучи измотанным за целый день очередными выходками своего несносного во всех смыслах напарника, был погружен в глубокий тягучий сон, от которого, казалось, не было спасения. Свет уличного фонаря робко проникал в комнату Архивиста через небольшое окно, освещая смуглое, но от этого кажущееся не менее совершенным лицо жёлтым лучом, тем самым придавая серебристым локонам, разметавшимся по прохладной поверхности мягкой подушки, тёплый золотистый оттенок. Плотно сомкнутые веки обрамляли пушистые светлые ресницы, кончики которых изредка подрагивали, в то время как едва заметная морщинка между бровей, появившаяся от частого хмурого взгляда, коим юноша окатывал Ванитаса бессчётное количество раз в попытках призвать того к порядку, наконец-таки разгладилась, сделав лицо молодого человека по-детски безмятежным и расслабленным. Верхняя одежда и цилиндр, с которыми Ной практически не расставался ни на миг, смирно покоились на старом массивном стуле с резными ножками и спинкой, горделиво занявшим место в противоположном от кровати углу комнаты. Мурр, не менее утомлённый событиями минувшего дня, устроился на полу рядом с дверью, словно не желая докучать порядком уставшему хозяину своим присутствием. Грудь спящего вздымалась равномерно, дыхание было тихим и спокойным. Казалось будто ничто не способно нарушить тишину и покой, царившие в этот поздний час в комнате Архивиста. Но вместе с тем Ной прекрасно знал, что и эта ночь не станет исключением. Каждый божий день, когда солнце пусть и с неохотой, но всё же уступало своё место на небосводе луне и звёздам, его настигали воспоминания о далёком прошлом, о котором он, вероятно, предпочёл бы забыть навсегда, дабы наконец почувствовать себя свободным. Но в то же время те образы, что без зазрения совести вторгались в его сны, беспощадно разрывая горячее сердце на бесчисленное множество окровавленных лоскутов плоти, были ему дороги. Он бережно хранил их в себе, словно самую большую драгоценность, когда-либо существовавшую во всей Вселенной, несмотря на то, что они причиняли ему ни с чем несравнимую боль.       В попытке скрыться от слепящего солнца и постороннего шума седовласый мальчик, долго блуждая по окрестностям, наконец отыскал, как ему самому казалось, надёжное убежище под одним из деревьев в дубовой роще неподалёку от поместья, чтобы в тишине наконец насладиться спокойным чтением книги из библиотеки Учителя, рассчитывая в полной мере распробовать заинтересовавшую его историю на вкус. Однако прочитать её раньше у него не было возможности: постоянная учёба, игры со сверстниками, поздние, но такие увлекательные для маленького архивиста разговоры с Учителем обо всём на свете занимали каждую свободную минуту его будней. Не то что бы ему не нравилось проводить время с маленькой Доминик или же местными детьми, просто иногда он действительно нуждался в том, чтобы побыть наедине с самим собой, дабы привести свои мысли в порядок. Но мягким солнечным лучам всё же удавалось проскользнуть через густую крону зелёных, больше похожих на гроздья изумрудных камней, листьев и коснуться смуглого детского лица своим невесомым, но таким приятным прикосновением. Воздух наполнял тонкий аромат цветущих трав и луговых цветов, пьянящих своим запахом Ноя. Откинувшись спиной на прохладную землю, юный вампир устремил мечтательный взгляд алых глаз в кристально чистое голубое небо, по которому размеренно плыли пушистые облака самых причудливых форм и размеров. Наблюдая за их неспешным шествием в никому неизвестном направлении, мальчик, сам того не заметив, отложил книгу в сторону и стал постепенно погружаться в лёгкую полудрёму. Однако сквозь сомкнутые веки он ощутил, как на него упала чья-то тень, заслонив собой солнечный свет. — Я всё знаю, Ной, — рядом с Архивистом раздался до боли знакомый мелодичный голос, из-за которого тело невольно напряглось. — Говорят, что в последнее время ты не выпил ни капли крови. Вне всяких сомнений это был он. Луи. Распахнув глаза, Ной увидел нависшего над ним внука учителя, внимательно вглядывающегося в его лицо, словно пытаясь всмотреться как можно глубже, добраться до самой сути и безжалостно распахнуть душу, явив окружающим её содержимое. От этого прямого пытливого взгляда любому стало бы не по себе, однако смирно лежащий Ной не видел в нём угрозы. Наоборот, его завораживали светящиеся ярким тёплым светом янтарные глаза напротив. В такие моменты он не мог думать ни о чём другом. Казалось, будто в них сокрыта целая Вселенная, которая с каждым разом увлекала его всё сильнее, вызывая в детском сердце крайне странные чувства и ощущения: обычно спокойное сердцебиение резко учащалось, дыхание перехватывало, а щёки отчего-то начинали пылать жаром, в то время как все мысли в голове почему-то испарялись, не оставляя ни следа. Первое время Ной пытался объяснить самому себе подобное поведение тем, что, возможно, он просто простудился, или же у него началась аллергия на пыль, ведь его друг почти всё свободное время проводил читая самые разные книги, заперевшись в своей комнате или же сидя в саду, но ничего подобного в библиотеке, где этой самой пыли было в разы больше, не происходило. Даже сейчас это оставалось для него настоящей головоломкой. Однако столь долгое молчание уже становилось неприличным, так что ему всё же пришлось ответить. — И что? Я же не умру, если не буду пить, — дабы скрыть своё смятение, Ной, недовольно пробурчав себе под нос эти слова, отвернулся от Луи. — Верно. Просто… — темноволосый юноша склонился чуть ниже и мягко улыбнулся, отчего на его щеках появились ямочки, — ты любишь кровь так же, как Тарт Татен, так что я заволновался, — заправив за ухо выбившуюся прядь волос, Луи наконец отпрянул от уже порядком смутившегося Архивиста и уселся рядом с ним, согнув ноги в коленях. «Отчего же моё сердце стучит столь гулко?» пронеслось в голове Ноя. От слов Луи в душе стало так тепло, что это испугало его. Конечно, они хорошие друзья, и то, что Луи беспокоится за него — совершенно нормально, но он никогда прежде не испытывал ничего подобного по отношению к кому бы то ни было другому. Даже к тем людям, что вырастили его. Это по-настоящему сбивало его с толку, но он не хотел, чтобы его драгоценный друг узнал об этих странных чувствах. Будет лучше, если они останутся глубоко внутри и никогда не обретут чёткую форму. — Ну, я — архивист, так что… — неловко начал Ной, но тут же оборвал себя, когда со стороны, где сидел Луи, в воздухе помимо аромата цветов и трав он смог явственно различить пленительный для каждого вампира запах алой жидкости — крови, стремительно заполнявший его лёгкие, которые, казалось, вот-вот разорвутся от охватившего его грудную клетку жара. Так же он ощутил, как по его левой щеке растекается что-то горячее. Медленно повернув голову в сторону Луи, Архивист услышал следующее: — О чём ты… — вампир с янтарными глазами понизил голос, — Ной? — его губы изогнулись в ухмылке, в то время как руки сжимали небольшой кинжал, на блестящем лезвии которого остались багровые следы. — Разве ты не хочешь моей крови? Он поднёс свою бледную руку с тонким запястьем и такими же тонкими длинными пальцами, по которым струилась алая кровь, к лицу Архивиста так, что на смуглую кожу сорвалось ещё несколько рубиновых капель. — Не беспокойся, — Луи понизил голос почти что до шёпота, вглядываясь в изумлённое лицо седовласого мальчика, что неверящим взглядом смотрел на него в ответ. — Знаешь, даже если выпьешь, ты не увидишь ничего такого снова. Ной чувствовал, что с каждой секундой, казавшейся едва ли не вечностью, ему становится всё труднее контролировать свой голод. Соблазнительный запах по-настоящему пьянил и дурманил его сознание, заглушая все звуки вокруг. Всё, что он слышал — шум пульсирующей крови в собственных жилах, которая, судя по ощущениям, почти вскипала в венах, отдаваясь болью в висках. На лбу проступила лёгкая испарина, в то время как горло сдавила железной рукой охватившая его жажда. Грудь вздымалась неравномерно, а руки мелко дрожали. Нет, он не может. Он не должен так запросто отдаваться собственным инстинктам, ведь он не такой! Но отчего-то он в нерешительности поднял замутнённый взгляд алых, кажущихся в этот момент ещё более яркими, глаз на Луи, в котором явно можно было увидеть недвусмысленный вопрос. С трудом подавив смешок, Луи еле заметно кивнул и протянул охваченному жаром другу здоровую руку, помогая подняться, дабы принять сидячее положение. Ной всё ещё с нерешительностью смотрел на безупречное лицо напротив, дабы различить на нём хоть какие-нибудь иные эмоции, но, к его собственному сожалению, оно не выражало ничего, кроме отрешённости. Будучи не в силах более себя сдерживать, Архивист притянул к себе раненую кисть и, в последний раз бросив взгляд на спокойно ожидающего Луи, припал прохладными губами к ране, из краёв которой мерно ниспадали гранатовые капли, соединяющиеся в единый поток у самого запястья. Рот наполнился вязкой жидкостью с металлическим привкусом, и он с жадностью вонзился своими клыками ещё глубже. Он чувствовал всем существом, как в сосудах сидящего перед ним вампира течёт сама жизнь, и осознание этого дурманило ещё сильнее. Лишь где-то на краю своего постепенно ускользающего сознания он слышал сдавленные вздохи и полустоны боли, которые издавал Луи, хотя даже сейчас, спустя столько лет он не может с полной уверенностью сказать, было ли это на самом деле или же оказалось лишь причудой его затуманенного в тот момент рассудка. Однако в следующее мгновение юный Архивист почувствовал, как в воздухе аромат крови сгустился, стал вязким, почти что удушающим. К нему примешались посторонние запахи. Без сомнения, их источником так же была багряная жидкость, однако принадлежала она уже его друзьям, чьи бездыханные обезглавленные тела застыли в неестественных позах, распластавшись по холодному полу, который зловеще орошали кровавые реки. Звенящую тишину нарушали громкие всхлипы Доминик и крики остальных деревенских детей, пытавшихся спастись от потерявшего контроль из-за проклятия Луи, который безжалостно лишал их жизней, будучи не в силах справиться с охватившим его безумием. Возможно, застывший на месте ребёнок так и продолжал бы смотреть на эту ужасную картину, будучи не в силах пошевелиться от сковавшего его железными путами страха, но в следующую секунду лишившийся рассудка юноша стремительно направился в сторону своей младшей сестры. Нет. Ной не может допустить, чтобы его драгоценный друг ранил кого-то ещё. Закрыв собой сжавшуюся от ужаса Доми, седовласый мальчик, напуганный не меньше остальных, схватил обезумевшего Луи за воротник окровавленной рубашки и, не жалея сил, встряхнул, параллельно пытаясь докричаться до него: — Луи, перестань сейчас же! Что происходит?! — не сдерживаясь, Ной продолжал свои попытки привести друга в чувства, — Луи? Луи, послушай! Я был неправ, это всё моя вина! Прошу, стань вновь самим собой! — в его голосе было отчётливо слышно отчаяние. К удивлению самого Архивиста, пусть и на краткий миг, Луи пришёл в себя. Однако ставшая его последними словами просьба заставила Ноя вновь замереть на месте, словно прокажённого: — Убей… — сквозь тяжёлое дыхание охрипшим голосом произнёс темноволосый юноша, — Убей меня… Ной. — Весь внешний вид Луи выражал то, с каким трудом ему давались эти слова. Нет, он не боялся смерти. Он боялся ранить стоящего перед ним в оцепенении Ноя. — Что?.. — Ной всё ещё не мог поверить в услышанное. Земля готова была уйти у него из-под ног в любой момент. На глазах проступили слёзы, в то время как в широко распахнутых глазах отражался ужас и непонимание. Как Луи может говорить такие вещи? Он никогда не сможет ему навредить, даже если тот попросит об этом! — Ной, пожалуйста… Я больше не могу быть с тобой… — грудь Луи часто вздымалась и опускалась. — Палачи скоро обезглавят меня. Ной, пойми… Если я… — юноша сжал в ледяных ладонях ткань рубашки Архивиста, – Если я всё равно умру… Я предпочёл бы умереть от твоей руки. В ответ на эти слова Ной лишь крепче прижал к себе дрожащего друга и сдавленным голосом прошептал: — Я не смогу. Верно. Не сможет. Он не сможет причинить вред тому, кто дорог ему больше всего на свете. Только не Луи. Почему именно он? Он же не сделал ничего плохого! Так почему его нужно убить? Ной этого не понимал. Нет, не хотел понимать. Ему не было дела до проклятия и его последствий, потому что всё, чего он хотел — быть рядом с этим несносным, порой до невозможности вредным, но таким родным вампиром рядом. Всегда. Но его желанию не было суждено сбыться. Как только клыки Луи оказались около шеи оцепеневшего мальчика, раздался оглушительный свист. Не понимая, в чём дело, Ной стеклянным взглядом наблюдал за тем, как обезглавленное тело его драгоценного друга, словно в издевательски замедленной съёмке, падает на тот же холодный пол, орошая кровью его одежду и заполняя ею трещины в каменных плитах. Внутри что-то обрывается. В голове становится совершенно пусто. Взор застилает туманная пелена, а щёки обжигают горькие слёзы. В груди поднимается неудержимая волна и он кричит, что есть силы, имя того, кого любил всем своим пусть и маленьким, но таким горячим сердцем.       Резко распахнув глаза, Ной одним рывком вскочил с кровати. Беспокойно озираясь по сторонам, он стискивал рубашку на груди до побелевших костяшек пальцев, в попытках сделать хотя бы один вдох. В сердце пульсировала острая боль, от которой он готов был сойти с ума, а в глазах начало стремительно темнеть. Сжимая что есть силы челюсти, Архивист прилагал колоссальные усилия, дабы не разбудить своими стонами остальных. Как только к нему постепенно стало приходить осознание того, что это был очередной кошмар, он обессиленно рухнул на пол, закрывая мокрое от слёз лицо, чей солёный привкус столь явно ощущался на губах, широкими похолодевшими ладонями. Подтянув колени к груди, он, словно ребёнок, пытался унять дрожь во всём теле, попутно задыхаясь из-за стискивающей его грудь боли. Тяжёлое дыхание гулким эхом отражалось от стен и заставляло съёживаться ещё сильнее. Мурр, подскочив от внезапного пробуждения хозяина, обеспокоенно глядел на него, размахивая из стороны в сторону своим пушистым белым хвостом. Архивист так и пролежал, свернувшись калачиком, на полу до самого рассвета, отчаянно пытаясь заглушить боль от вновь растерзанной раны — зияющей дыры в груди, которая никогда не затянется.