***
Рассвет ясного осеннего утра в Драконьем Краю Иккинг встретил уже на взлетной площадке. Радуясь прекрасной летной погоде, он тихо, почти бесшумно, складывал вещи в седельную сумку Беззубика и одновременно уговаривал дракона сидеть смирно. Но, когда последняя склянка с водой уже была уложена, и наездник уже вдел ногу в стремя, Рыбьеног, внезапно появившийся из-за ангара, мгновенно разрушил все планы по скрытому вылету. Хотя, судя по тому, как он бочком пробирался вдоль стены здания, у Ингермана тоже были свои секреты. — А что это ты тут делаешь? — Рыбьеног подозрительно прищурил глаза. — Могу спросить тебя о том же, — хмыкнул Иккинг, и уже собирался взлетать, когда у входа на площадку показалась Астрид. — О, да вы просто издеваетесь! — Ну и куда же это ты собрался? — она встала в такую же позу, как и Рыбьеног минуту назад. — Ну… эээ… просто утреннее патрулирование, — при виде воительницы он совсем смешался, — облет острова и все такое. — О, это новый план, да? — Ингерман совершенно не замечал знаков. — Мы же ничего не утверждали на сегодня. — Да, да, так оно и есть, — порой Иккинг всерьез не понимал, как Сарделька еще не осталась без своего хозяина, — новый план. Но провести Астрид было невозможно: — Знаешь, мне очень не хочется использовать на тебе свой топор, но, похоже, что придется. Под пристальным взглядом голубых глаз Иккингу ничего не оставалось, кроме как признаться: — Ну ладно-ладно, раскусила. Я в патруль, — как-то обреченно выдохнул он. На последнем слове Астрид охнула, а Рыбьеног лишь покачал головой. — Но сейчас же не твоя очередь! И раз уж ты задумал лететь один, почему даже не предупредил нас? — в ее голосе явственно слышался упрек. — Ну, я решил улететь пораньше и не хотел никого будить, — начал оправдываться всадник. — Но ведь ты даже не оставил записки, — продолжала возмущаться Астрид, — и вот как мы должны были узнать, куда ты улетел? — Никак, — еще более обреченно произнес Иккинг, опустив глаза. Похоже, избежать этого разговора теперь точно не удастся. Он слез с седла Беззубика. — Что это ты имеешь в виду? — нахмурился Рыбьеног. — Вот именно поэтому я и не стал никого будить, — вздохнул тот. — Я долго думал, как охотники узнают о наших атаках, ведь наши налеты не подчиняются общему плану, и в каждом случае мы действуем по-разному. Единственное, что у нас есть — это схемы нападений, что мы составляем за несколько дней до вылета… — Ты хочешь сказать, что… — перебила Астрид. — Боюсь, что да, — Иккинг почесал Беззубика, уставшего слушать людские разговоры и рвавшегося лететь, — и это очень-очень нехорошо. Но у меня нет другого объяснения действиям Вигго — кто-то посторонний просматривает наши планы, и даже, может быть, подслушивает наши разговоры. — Но, если это так, то… — На острове шпион… — …Ты даже не можешь сказать, куда ты летишь! — одновременно выпалили Астрид и Иккинг. — Да, я правда не могу, но ведь надо проверить мои догадки, — и всадник, быстро вскочив в седло, взлетел, — вы даже не успеете заметить моего отсутствия — я вернусь к следующему закату, — прокричал он уже с воздуха. — Стой, ты не можешь… — она уже было кинулась за своим драконом, но вдруг поняла, что Иккинг улетел в своей излюбленной манере — против солнца, — так все оставить… Астрид подошла к краю платформы и еще долго высматривала что-то в осеннем небе. — Он же вернется? — она никогда не произносила эти слова вслух, но каждый из драконьих всадников знал, что ответить. — Как и всегда, Астрид, как и всегда.***
Охотники атаковали быстро, как и прежде, возникнув словно из неоткуда. А Иккинг, спешно отражая удары и уклоняясь от стрел, проклинал ясную погоду, которой был так рад еще с утра. Долго кружил он, закладывая виражи и петли, избегая камней и подрывая лебедки. Но один, застигнутый врасплох, без огневой поддержки и возможности уйти в облака, он был бессилен. Рой стрел, камень из катапульты, еще один — отражено. Но цепь уже стянула в ногу Беззубика мертвой хваткой. «Прорвемся, брат!» — прошептал Иккинг, прижавшись к шее дракона, прежде чем упасть на борт флагманского корабля Вигго. Их сразу обступили охотники с луками на изготовку. Сражаться было бессмысленно — пока уберешь одного — другой выстрелит. Иккинг поднял руки, показывая, что он безоружен и не будет драться. Он столько раз попадал в плен, что действия охотников казались ему обычными, даже почти нормальными: обыск, тычки в спину, грязная клетка в трюме и намордник на Беззубика. За исключением того, что он был один. Не с кем было обсуждать свое положение, не с кем было разрабатывать план побега. Поэтому наездник просто сел на грязные тряпки в углу камеры и принялся выжидать удобного случая, чтобы сбежать. И случай не заставил себя ждать — к решетки подошел охотник, и, со словами: «Подойди сюда, живо», открыл дверь. Но не затем, чтобы покормить пленника или отвести его в каюту капитана. Нет. И это было еще одной неожиданностью — топор, плашмя упавший на голову Иккинга. Он рухнул на грязные доски. Свет померк. Всадник проснулся, а вслед за сознанием пришла и боль в запястьях и лодыжках. Он был привязан к стулу в каком-то шатре. Голова гудела от удара и Иккинг, пытаясь избавиться от каких-то вялых и болезненных мыслей, оставшихся от беспамятства, начал осматриваться вокруг. Хотя и без этого было понятно, где он — на оконечности спирали в котловане. На острове Вигго. Стоило только пленнику осознать это, как тот со своим братом зашел в палатку. — Здравствуй, Иккинг, — Вигго сел за стол, сложив руки, а хмурый Райкер остался стоять за братом, — надеюсь, путешествие не было утомительным? Я очень извиняюсь, но это были всего лишь меры предосторожности. — Где мой дракон? — Знаешь, мой план сработал так идеально, что я даже немного разочарован в тебе, — продолжил Злорождающий, словно не замечая вопроса, — хотя с другой стороны… — Где Беззубик? — уже закричал Иккинг. — Что ты с ним сделал? — Ты не поверишь, но ничего, — мужчина пожал плечами. — И не собираюсь. Хотя для тебя это скорее плохо, чем хорошо. — Это еще почему? — Ну же, Иккинг, после всего, через что мы прошли, мои намерения кажутся очевидными. — Тебе нужна информация. — Так… — Вигго кивнул головой. — И? — Ну, поскольку я рассказывать ничего не собираюсь, то вам придется пытать или шантажировать меня, — всадник произнес это таким скучающим тоном, будто обсуждал посадку пшеницы на Олухе. — Верно. Но вот незадача — Ночная Фурия настолько редкая, что я ее даже продать, не то что пытать, не хочу. Поэтому остается… ну, ты понимаешь, — он помолчал. — Но знаешь, я не такой варвар, чтобы просто бить людей, которые мне не нравятся. Я бизнесмен. И ты всего лишь мешаешь мне вести дела. Поэтому предлагаю сделку: ты рассказываешь о слабых местах Края, а я отпускаю тебя — целым и невредимым, и даже с драконом. — Ты вообще понимаешь, что ты мне предлагаешь? — Да. Простенькое предательство, даже можно сказать, обмен, — будто на рынке рассказывал Вигго, — но среди своих можешь рассказать, что хочешь — как тебя мучили, а твоего дракончика морили голодом — они поймут. А я все подтвержу. — Райкер, скажи, — внезапно обратился к старшему брату Иккинг, — когда у твоего брата успела съехать крыша? Тот уже схватился за меч, но Вигго рассмеялся: — Тише, брат. Разве ты не видишь — он уже напуган, — и, обращаясь к пленнику, добавил: — Ну что же, по старой дружбе предлагаю, так сказать, скидку — можешь подумать до завтрашнего вечера. — Уведи его! Райкер разрезал путы и, подгоняемый тычками и пинками, Иккинг оказался в камере, множество которых было вырублено в каменной стене котлована. Там было сыро, темно и тихо. На улице стояла лунная ночь, из лагеря не было слышно ни звука. Решетка с лязгом захлопнулась, и наездник остался один. В попытках согреться, Иккинг забился в угол, куда не проникали сквозняки, и, обхватив руками колени, попытался заснуть. Но сон не шел, а явились совсем нежеланные гости — тревожные и тоскливые мысли. Безразличность слов была лишь пустым звуком, на самом деле он прекрасно понимал, на что может пойти Вигго, если не подчиниться его требованиям. Но выполнить их тоже невозможно. Значит, нужно выбираться во чтобы то ни стало. Но здесь вставала другая проблема — Иккинг совершенно не представлял, где держат Беззубика, и выполнит ли Злораждающий свои обещания относительно дракона вообще. Ох, как же он глупо попался, снова действуя именно так, как предсказывал Вигго. Ведь можно, можно было все предотвратить, догадаться, что это ловушка, или хотя бы оставить послание друзьям на случай, если он не вернется. Но надежда еще не покинула молодого викинга. С мыслью о том, что ему удавалось выбираться и не из таких переделок и воспоминаниями об этих самых переделках, он задремал на холодном полу, освещенный пятнышком убывающей луны. Но утро не принесло ничего нового. Несмотря на то, что солнце уже давно встало над горизонтом, камни никак не хотели прогреваться, и у замерзшего ночью пленника от холода стучали зубы. Наконец полоска света все-таки достигла стены и продрогший Иккинг поймал ее своим лицом. На улице слышались крики и гневные возгласы надзирателей, топот ног и визг пил — на острове начинался новый день. Где-то в вышине раздался протяжный драконий рев, от которого неприятно заныло сердце. Проходили часы, и вот уже снизу доносились пьяные выкрики и нестройное пение, а в камере было по-прежнему холодно и тихо. В погоне за полоской тепла прошел весь день. Но солнце скрылось, а мысли оставались такими же путанными и скверными, как и раньше. В голове не складывался даже намек на план побега, а все желания крутились вокруг глотка воды. Когда на небе высыпали звезды, какой-то охотник принес пленнику долгожданную, но такую маленькую порцию пищи, которую тот проглотил, почти не жуя черствый хлеб и давясь водой. Когда же Иккинг поел, если это можно было назвать едой, его руки снова связали и повели обратно в палатку Вигго. Все в точности как вчера — стул, веревки на запястьях и мрачный мужчина перед ним. — Добрый вечер, — так же учтиво поприветствовал он. — Ну что скажешь насчет нашей сделки? — Нет никакой нашей сделки. Если ты еще не понял, предательство не в моем вкусе. — Ну что же, глупо было бы ожидать другого ответа. Но, — Вигго покачал головой, — я не хочу потерять остатки своей репутации в твоих глазах. — Да плевать мне на твою репутацию! — всадник ожидал, что Злораждающий будет угрожать и запугивать, как это раньше делал Дагур, но эта холодная расчетливость и методичность пугала больше, чем предстоящая пытка. — Да-да, Иккинг, я знаю, что она есть. Так вот, просто чтобы ты знал, пытки — это вынужденная мера. Так же, как и вся война с тобой, — Вигго встал и подошел вплотную к связанному пленнику. — Итак, какие слабые стороны у Драконьего Края? — прошептал он прямо над его ухом. — Их нет! — выплюнули ему в лицо. — Ну же, Иккинг, я понимаю, что твоя защита весьма совершенна, но даже ты можешь допускать ошибки. Внезапно холодное лезвие кинжала полоснуло по руке. Он дернулся, больше от неожиданности, чем от боли, и закусил губу. Из пореза потекла кровь, неприятно щекоча кожу. — Значит, их нет? — Иккинг покачал головой. Несмотря на все заявления Вигго, он явно был мастером этого грязного дела. Кинжал в его руке превратился в оружие не боли, а страха. Невозможно было предугадать, вопьется ли он в кожу или просто срежет очередной ремень, закрепляющий наплечники. Каждый новый удар воспринимался как первый, заставляя пленника прикусывать губу до крови. Но взгляд пытавшего его мужчины был страшнее стали. В его лице не было ни радости от мучения, ни жажды крови. С видом скучающего исследователя он продолжал водить стальным пером по коже, будто готовя стейки, а не режа живую плоть. В какой-то момент Иккингу завязали глаза, и тот полностью потерял контроль над ситуацией. Он просто обреченно ждал следующего удара из темноты, не пытаясь защититься или предугадать движение. Режущая жгучая боль заполняла все тело, а промежутки заполнялись тягучим, словно стекающая кровь, ожиданием. Он пытался не кричать, кусая в кровь губы, но вдруг почувствовав холод клинка на лице — не сдержался — в ночь улетел болезненный стон, а порез на щеке обожгли слезы. Но сильнее метался тихий плач, отражаясь от холодных стен камеры, куда его, чуть держащегося на ногах, приволок стражник. Никогда еще в жизни ему не было так тоскливо. Так больно. Он знал и боль, и лишения, и войну. Но войну лишь с драконами, причины чьей враждебности были известны. Но только сейчас довелось испытать ему бессмысленную жестокость человека. Кровь застывала, стягивая корками порезы, мокрая рубашка прилипла к телу, но Иккингу было все равно. Кое-как свернувшись в своем углу, он позволил слезам свободно течь по лицу. Но те скоро высохли, а он провалился в полузабытье, дарующее покой. Следующие дни прошли мимо Иккинга, хотя каждая минута тянулась вечность, само понятие времени перестало существовать. Смутные образы сменяли друг друга, наслаивались и причудливо откладывались в памяти. Измученное сознание пыталось спасти своего хозяина от сиюминутной гибели, оставив от первых дней лишь тени на стенах палатки, привкус крови на языке, и лицо мужчины, совсем близко над ухом — его шепот, произносящий словно мантру — вопрос: «Как можно незаметно проникнуть на твою базу?». А еще вспышки боли, ослепляющие в темноте. Не было единого темпа, невозможно было предугадать, что еще придумает Вигго. Он мог провести наедине с Иккингом несколько часов подряд, молча вглядываясь в осунувшееся и побледневшее лицо пленника, а мог неожиданно ударить со спины. А еще были разговоры, точнее монологи — мучительные, словно раскаленная смола, они все текли и текли, лишая надежды и обнажая истинное лицо Злорождающего. Нет, он не был кровожадным зверем — еще хуже — бесчувственным человеком. Иккинг очнулся на полу своей камеры. Впервые за… какое-то время? сознание не ускользало, а образы не метались в голове стайкой Жутких Жутей. Память никак не желала возвращаться, и лишь увидев решетку и унылый пейзаж за ней, удалось понять, где он. Страх сразу захлестнул его с головой, лишь усилив уже пробуждающуюся боль. По всему телу виднелись новые синяки и порезы, а на плече алел глубокий ожог. Теперь стало по-настоящему жутко: он ничего не помнил. А вдруг он все-таки проговорился и армия Вигго уже движется на Драконий край? Что же с ним сделали? Пленник попытался встать — получилось с трудом. Мир под ногами все кружился и кружился, и равновесие получилось восстановить только схватившись за холодную решетку двери. Солнце садилось, подсвечивая розовым противоположный склон карьера. Наступали сумерки. Похоже, он проспал весь день. Или несколько дней? Иккинг сел на пол перед решеткой и, глотая свежий вечерний воздух, попытался успокоиться и найти в своей памяти хотя бы остатки воспоминаний — но не вспомнил ничего, кроме неясных теней и боли. — Ешь! — грубый окрик и грохот деревянной миски вырвали пленника из раздумья. И снова по кругу: черствый хлеб, связанные руки, тычки под ребра, нетвердая походка, а теперь и падения, шатер. — Добрый вечер, — еще одно учтивое приветствие, — или он уже не так добр? Вижу, ты очнулся. Неплохо, а то думал, что мы уже не увидимся — ты так кричал при нашей последней встрече. Иккингу стало совершенно не по себе: — Сколько я здесь? — А, так ты ничего не помнишь, — усмехнулся Вигго, — это многое объясняет. Четыре дня. — Что объясняет? Что ты со мной сделал? — А ты-то сам как думаешь? Не расстраивайся, ты был достоин своего отца. Такой же стойкий. — Да как ты смеешь! Ты ничего о нем не знаешь, — уже почти кричал тот. — Это был комплимент, — холодно заметил мужчина. — В какой-то мере, я им восхищаюсь: ему удается выживать, обладая таким великодушием. Но несмотря на его выдающиеся качества, тебя он точно не найдет. Последнее предложение отрезвило уже кипевшего от гнева Иккинга. Вигго просто угрожает? Не играет, не предлагает выбор? Это казалось странным. А между тем, мужчина продолжал: — Я бы хотел поведать тебе этот план, ты, как эксперт в подобных вещах, непременно оценил бы его, но мне нужно идти. А вот Райкер давно хотел с тобой пообщаться. Наездника передернуло. Он прекрасно представлял себе «общение» со старшим братом и его последствия. И вот перед ним уже возвышался хмурый воин. Пленнику пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть его лицо. Оно казалось беспристрастным, но тот не умел так же хорошо сдерживаться, как свой брат — жуткая ухмылка исказила его губы. Уж очень давно он ждал этого момента. Наклонившись над стулом, Райкер разрезал путы, но едва ли это было знаком примирения: — Я хочу, чтобы ты защищался, щенок. Первый удар пришелся под ребра. Даже со свободными руками защищаться было бесполезно. Дыхание сбилось, а в глазах потемнело. Говорят, что викинги не чувствуют боли. За ним последовали и другие. По ребрам и в плечо, задевая чуть заживший ожог. Иккинг, съежившись, зашипел от боли, не успев защитить лицо. Нос неприятно хрустнул, и из него хлынула кровь. Это неправда. Такое не под силу никому. Он закрыл лицо руками, но их мгновенно прижали к телу, а на голову продолжили сыпаться удары. Чувство абсолютной беспомощности охватило мальчика. Но слава викингов не пустой звук. Боль можно превозмочь. Страх предал ему сил — удалось вырваться из захвата, но ноги все еще были связаны. Удар в плечо — и он на полу. Иккинг попытался встать, но у него, израненного, с кровавой пеленой на глазах, просто не было сил. Когда за твоей спиной родная деревня, дети и женщины. Когда знаешь, за что борешься. Но бывает и иначе. Сжавшись в комочек, он лежал, ожидая удара. И он последовал — тяжелый сапог врезался в грудь. А потом еще один — со спины. И так без конца. Когда сражаться не за что, ведь ничего и нет, а праведный гнев — лишь жестокость. Не верилось, что это все происходит с ним, а главное — что он уже сдался, и не может найти выход. Боль притупилась, оставив лишь стыд и чувство беспомощности. Он не может спасти своего дракона и себя, он словно трус лежит на холодной земле, надеясь, что его не забьют до смерти. Очередной удар пришелся по затылку, а во рту появился металлический привкус. И тогда твой путь — только темнота. В угасающем сознании билась последняя мысль, — прежде ты бы мог что-то изменить. Но прежнего Иккинга уже не было.