***
Шквалистый ветер гремел крышами домов, сливаясь с морем, неистово ревущем под каменным берегом. С северо-востока, от ледяных пустошей тянуло холодом. Осенняя гроза бушевала над Драконьим краем. На мокром и скользком гребне крыши штаба балансировала Громгильда, а ее хозяйка, прикрыв рукой глаза от тяжелых капель, пыталась высмотреть что-то на горизонте. Но ни горизонта, ни даже прибрежных скал не было видно — все скрывала серая стена дождя. — Я вижу просвет! Вот там, — она махнула рукой куда-то в сумрак. — Астрид, перестань, ты никуда не полетишь, — Рыбьеног стоял внизу, на площадке перед штабом. — Слышишь? Слезай оттуда! Та, похоже, его услышала, и через несколько секунд приземлилась на помост. — Ты не летишь, — с неожиданной для того жесткостью повторил он. — Пойдем внутрь. Астрид покачала головой, но все же завела Громгильду в дом. Последняя попытка улететь с треском провалилась. Как и все предыдущие. Она прекрасно понимала, что лететь на поиски в такую погоду совершенно бесполезно, но гнев и беспокойство, свербевшие в глубине ее души, призывали к немедленным действиям. В центре зала горел огонь, а вокруг него собрались наездники и их драконы. Где-то под потолком шуршала крыльями стайка Ночных Жутей, греющихся у теплого дымохода. Снаружи ветер трепал обшивку стен, но в помещении было тихо — еще одна заслуга Иккинга. После холодной улицы здесь было почти уютно, если бы не хмурые лица команды. Никто не отреагировал на появление Астрид, лишь Хедер бросила быстрый и тревожный взгляд на свою подругу. Та молча села, устроившись между лап своего дракона. Похоже, пару часов назад она позволила себе слишком многое. Разговоры постепенно стихли, и все взгляды устремились на нее. Молчание, нарушаемое лишь шумом бури, затопило комнату. — Четыре дня. И снова тишина. — Его нет четыре дня. А вы предлагаете подождать еще, — Астрид потерла переносицу. — Ты кричала на нас, — заметил Сморкалла. — А теперь мы еще и виноваты. — Надвигалась гроза, — попыталась объяснить Хедер, — нужно было защищать Драконий край, и лететь было опасно. — Вот именно! Гроза! — Астрид вскочила на ноги и принялась ходить по комнате. — Гроза, которую он может и не пережить, если застрял в море или на маленьком островке. — Гроза, которую мог бы не пережить и Край, — тихо и мрачно прошипел Задирака. Астрид удивленно посмотрела на него, но почти сразу поняла, что тот имел в виду. Теперь она выглядела так удрученно, что любой бы оставил колкие слова при себе, но это были близнецы. — Кто отвечает за грозовую безопасность? — продолжила Забияка. — Правильно, ты. А знаешь, что ты делала вместо защиты острова? — Забияка, не надо, — ткнула ее под бок Хедер. Но распалившуюся девушку было не остановить: — Ты считаешь, что мы настолько нерешительные и инфальтивные, — Забияка проговорила это слово по слогам, — что нам безразлична судьба Иккинга? И чего ты тут с нами возишься? Мы же и пыли с твоих ног не стоим! Астрид хотелось закричать, или кинуть в ту чем-то тяжелым, или просто сбежать в какой-нибудь темный угол, но она лишь хмуро и как-то безразлично смотрела на команду. А когда она заговорила, ее голос был неожиданно хриплым и тихим: — Да, я подвела вас, — слова замерли в неожиданно образовавшейся густой тишине. — Это серьезная ошибка. Я подвергла всех вас опасности. Снова тишина. Но другая — потеплевшая, словно пламя в очаге смогло ее прогреть. — Да, — просто сказал Сморкала каким-то неродным, сердечным голосом. — Но так какой у нас план? — добавил он. Шумный вздох прокатился по комнате. Наездники зашевелились, с их лиц будто спали каменные маски и растаяли под теплым огнем. Буря миновала. — Инфальтивные? Забияк, с тобой все нормально? — спросил ее брат. — Все же знают, что правильно: инфативлиные. Рыбьеног закатил глаза. — Итак, до того места меньше дня лета Беззубика, — начал он, — для нас — день. Само по себе, расстояние небольшое, но мы не знаем направления. Это значит, если угол сектора равен восьми… — он забормотал что-то совершенно непонятное. — Рыбьеног? — позвала Хедер. — Объяснишь, что происходит? — Ооо, — растерянно протянул он, — похоже, нам потребуется… ммм… не меньше трех недель, чтобы обыскать такую территорию. — Три недели! — вскрикнула Астрид. — Нет, это слишком долго. Нужно лететь на Олух за подкреплением. — И сказать Стоику, что его единственный и любимый сын пропал? — заметил Сморкалла. — Да от нас и мокрого места не останется! — А тебя никто и не просит это делать, — одернула его Астрид, — полетим я и Хедер. Рыбьеног остается за главного, а вы начинаете поиски в северо-восточном направлении. К вам прилетит часть запасной команды. А мы с Олуха обследуем юго-запад. А теперь — спать. Спокойной ночи. Она снова была собой, такой, как все ее знали: твердой, решительной, но в то же время понимающей и сочувствующей. Сейчас она излагала план так, будто тот был пустяковой миссией по налету на мелкую вражескую базу, и никто и не пытался возразить, потому что действия были точны и разумны. Образ той печальной, почти несчастной девочки развеялся бесследно, словно сон. Ведь такой Астрид не могло быть, да и не было — то лишь беспокойство, усталость и осенняя гроза. Так подумали все, кроме ее самой. Послышались шорохи, скрип досок, стук сапог и железа, ответные «спокойной ночи». Спали здесь же, образовав кольцо из драконов, придвинувшихся поближе к теплому очагу. Дождь кончился, и ветер гнал по небу беспокойные облака, а через их пелену пыталось пробиться тускло-матовое свечение тонкого серпика луны.***
Олух тонул в промозглом холодном тумане. Он, словно саван, укрыл и деревню, и окрестные холмы с прибрежными скалами. Лишь их острые пики, как клыки чудовищ, торчали из моря мглы. Солнце встало каким-то больным, и ему никак не удавалось пробраться сквозь тучи и стяги тумана, чтобы согреть мокрую стылую землю. Но жителей острова такая погода ничуть не смущала: начинался новый день, и викинги принимались за свою работу. Лишь некоторые, выходя на застуженный порог, неопределенно тянули: «Туманно», а затем удалялись по делам. Чувствовалось первое дыхание холодов, и все старались побыстрее закончить с уборкой урожая и припасами на зиму. Ближе к полудню туман начал таять, забиваясь отдельными клочьями в лощины и овражки. Хотя небо осталось мутным и серым, воздух прояснел и посвежел. Развиднелось. Вождь верхом на Крушеголове помогал строить новый амбар, доставляя наверх доски для крыши. Когда он поднял голову и взглянул вдаль, то приметил на горизонте две черные точки — крохотные из-за расстояния, но несомненно драконьи. Стоик удовлетворенно вздохнул — он-то не думал увидеть сына до самого Сноглтока. Аккуратно сгрузив последнюю партию досок, он полетел на бровку прибрежного холма, чтобы встретить долгожданных гостей. Драконы были уже на середине пути, когда Стоик понял, что что-то не так: черного силуэта Беззубика не было. Он вгляделся внимательней, прикрывая глаза широкой ладонью, и узнал в драконах Громгильду и Розу Ветров. А когда всадницы пролетали прибрежные скалы, вождь увидел, как бледно лицо Астрид, как неестественно прямо и напряженно она держится в седле. Когда драконы опустились на сухую поблекшую траву, Стоик уже знал, что случилась беда. — Что произошло? — сходу спросил тот. Астрид ответила не сразу: она спрыгнула на землю, потерла закоченевшие руки, потом облизала бледные обветренные губы и лишь затем нерешительно произнесла: — Иккинг… он пропал. Лицо Стоика посуровело. Хотя к таким вещам невозможно подготовиться, но после того, как Иккинг покинул родной остров, он в глубине души всегда знал, что однажды прилетит всадник и скажет, что его сын не вернулся. А Астрид вспомнились слова Сморкаллы о немедленной расправе. — Как это случилось? — Шесть дней назад он улетел в патруль… — и она рассказала о событиях того утра. — И вы отпустили его? — тихо сказал вождь. В его голосе не было ярости или злости, но упрек резал сильнее меча. — Он… почти сбежал, — Астрид тяжело вздохнула, — к тому же, он ваш сын. — Справедливо, — мрачно согласился Стоик. — Что нужно сделать? — Нужны наездники. Вся запасная команда. Придется обшарить северо-восточные области и еще часть отправить в помощь на Драконий край. — Хорошо. Полетели в деревню — я дам команду выступать. Вести разошлись очень быстро и весь остров скоро забурлил. Астрид не удалось отговорить от участия и она, несмотря на усталость, встала во главе подготовки и снаряжения своей команды и нескольких добровольцев. Вскоре часть улетела на север — к Драконьему краю, а потом поодиночке начали разлетаться в своих направлениях остальные. Астрид улетала последней и была взвинчена до предела. Утреннее напряжение и нерешительность исчезли, а на смену им пришла неестественная эйфория, смешанная с горькой усталостью. Этой ночью ей не удалось поспать, что делало ее движения еще скованней и резче. Она буквально пошвыряла свертки и фляги с водой в седельную сумку, потом порывисто запрыгнула в седло, и, даже не попрощавшись с Хедер, оставленной для охраны острова, взмыла в холодные осенние сумерки. Но ни Астрид, прилетевшая на изможденном драконе следующей ночью, ни подменявшая ее Хедер, ни кто-либо другой не заметили ничего, кроме бескрайнего моря, глухих пустынных островов и редких кораблей торговцев. Шли дни, а всадники приносили лишь одно слово: — Нет. — Пусто. — Ни следа. Каждый раз, когда Астрид видела на горизонте очередного наездника, в ее груди поднимала голову надежда, но красноперая стрела «нет» врезалась в грудь и протыкала ее насквозь. Раз за разом. День за днем. Раньше сдерживаемая тревога теперь вырвалась наружу, и Астрид металась, гонимая ее огнем. Она бы провела в воздухе все возможное время, загоняя Громгильду, если бы после очередного полета ей не сказали, что та не переживет следующего. Теперь все дни она проводила в деревни, помогая обустраивать уставших драконов и собирать все необходимое для вновь улетающих. А ночи — на крыше, при свете звезд и истончившегося в серебряную нить месяца. Сон был сорван и потерян в дебрях ожидания и беспокойства. Хотя Астрид почти сразу поняла, что Иккинга не найти, просто обшаривая архипелаг, но едкая надежда все еще плескалась в ее сердце. В сумерках пятого дня поисков прилетел последний всадник — Густав, грустно отрапортовавший, что на Железных островах тоже никого нет. Астрид кивнула и, тихо поблагодарив его, отпустила отдыхать, а сама залезла на гребень крыши родительского дома, где проводила последние ночи. Сегодняшняя была безлунна и холодна. Со стылого моря тянул пронизывающий ветер, Астрид подрагивала от стужи, но все сидела и сидела, прижав колени и положив на них голову. Внезапно из окружающего мрака выделилась какая-то тень. Астрид вздрогнула, ее рука метнулась за кинжалом, но тут тень дрогнула, и звездный свет упал на лицо Хедер. — Оо, что ты здесь делаешь, — Астрид быстро выровняла чуть дрогнувший голос. — Я не видела, как ты прилетела. — Еще днем. Ты, наверное, патрулировала остров, — она немного помолчала, а потом ответила на витавший в воздухе вопрос: — Ничего. Астрид не ожидала другого ответа, и лишь сильнее закуталась в меховую накидку. — Мы найдем его. Пока ведь проверены лишь основные острова, и еще не известно, что нашли на Драконьем крае… — в попытках успокоить подругу Хедер все говорила и говорила, сама же не веря в свои слова, но та не слушала. Ведь все прекрасно понимали, что самое вероятное место — плен. Плен у Вигго. А эти поиски лишь оттягивали приближение самого страшного момента — битвы. И битва разразилась. Утром Жуткая Жуть с крыльями, освещенными первыми лучами солнца, принесла послание. Астрид кинулась отвязывать его в надежде на слова об Иккинге. Но на пергаменте, запачканном кровью, было лишь нацарапано: «Драконий край атакован. Несколько десятков драконоустойчивых кораблей. Напали неожиданно. Изнутри.»***
По стенам палатки колотил дождь, а ветер, колышущий полотно, заставлял причудливо извиваться на ткани тени от фонаря. Вигго сидел за столом. Свет лампы, перемежаясь с глубокими тенями, делал его лицо похожим на маску идола, и лишь глаза оставались живыми — они холодно и пристально смотрели на пленника, но в самой их темной глубине плескался еле сдерживаемый гнев. Иккинг сидел, тяжело оперевшись на спинку стула и безразлично уставившись в одну точку где-то за спиной мужчины. После вчерашних побоев голова болела нестерпимо, его бил озноб, а все силы уходили на то, чтобы не шипеть от боли при каждом вдохе. И все же он шевельнулся и посмотрел в глаза Вигго. — Тебе не кажется, что все затягивается? — спросил тот. — Но это же твоя идея — заманить меня сюда и требоваться ответов, — тихо заметил Иккинг. — А вот и нет, моей идеей была сделка, — он помолчал. — И знаешь, что так досадно? Порой мне кажется, что ты поглупел: Иккинг, которого я знаю, всегда умел находить компромисс и принимать трудные решения. — Если я, по-твоему, принимаю такие компромиссы, то ты меня с кем-то спутал, — прошипел сквозь зубы тот. — Это предательство, а не сделка. — Ну почему же, я сохраняю свое время, а ты — жизнь. — Разве ты не убьешь меня, когда получишь свое? — Убить? — Вигго хрипло рассмеялся. — Какого же ты все-таки обо мне дурного мнения. Думаешь, что я идеальный злодей? Мировое господство, истребление и все в таком духе? О нет. Он придвинулся ближе, и у глаз залегли такие глубокие тени, что теперь они напоминали два бездонных колодца. — Выгода. Вот и все, что мне нужно. — То есть, захват Драконьего края — всего лишь выгода? — болезненная улыбка исказила лицо Иккинга. — Ты притворяешься или правда не понимаешь? — Вигго прищурился. — Я предлагал поделить зоны влияния: ты не лезешь в мои дела, а я — в твои. Но ты выбрал войну. Совершенно бессмысленную для нас. — Так давай прекратим ее! — с жаром проговорил Иккинг. На несколько секунд он потерял самообладание и прошептал: — Я так устал от этого. — Я тоже, — жестко сказал тот, — но теперь слишком поздно, я полностью потерял доверие к тебе, как к союзнику. Так ты точно не хочешь принять сделку? Иккинг не ответил, а лишь сильнее сжался, пытаясь совладать с новым приступом противной дрожи. — Какой смысл делать из себя мученика, — продолжил Вигго, — если, в конце концов, я все равно сломаю тебя. Вопрос лишь в том, через что тебе придется пройти. Разве одна база стоит этого? — Этого стоит моя честь, — отрезал всадник. — И твои слова достойны уважения, — кивнул он, — однако мир живет по совершенно другим правилам. Как бы в подтверждение своих слов, он достал большой кожаный кнут из груды ящиков позади стола. Иккинга снова бросило в дрожь, скорее от страха, чем от холода, но ему хватило сил равнодушно взглянуть в лицо мучителю. Руки были развязаны, но не успел тот размять затекшие кисти, как его швырнули на лавку, стоявшую возле стены, и вновь стянули их жгучей веревкой. А потом, без всякого предупреждение, хлыст свистнул и упал на разорванную рубашку. Волна оглушительной боли рухнула и разошлась по всему телу. Иккинг закусил губу и еще сильнее вжался в доски. Не успел он прийти в себя, как послышался новый щелчок… И так без конца. Очень скоро Иккинга захлестнул жар, разделяемый мерными ударами пылающей боли. Он чувствовал, как рвалась кожа, как кнут врезался в плоть, выдирая куски, а раны заполнялись горячей кровью. Сознание быстро заполнилось палящим маревом, реальность теряла очертания, оставляя лишь отзвуки боли и запах железа в воздухе. Следующий удар пришелся накрест, по старой ране от кинжала. И он закричал. Отчаянный, беспомощный и хриплый, стон шел из самой глубины истерзанного тела, пугая птиц на скалах в ночи. Тени на стенах шатра удлинились, потом затопили всю комнату. Сознание померкло. Когда Иккинга вынесли из палатки на тряпье, пропитанном его же кровью, в шатер зашел Райкер, только что вернувшийся с обхода своих воинов: — Ну что, брат, — спросил тот, — этот паршивец опять обставил тебя? — Нет, — спокойной ответил Вигго. Он отошел в дальний угол палатки и принялся выискивать что-то в окованном металлом сундуке. — И что же ты узнал? — с ухмылкой поинтересовался Райкер. — Пока ничего, — младший брат, отвернувшись, продолжал копаться в вещах. — Я же говорил, давно пора прирезать его дракона, вот тогда бы… — Тогда бы он точно ничего не сказал, — со злостью перебил его Вигго. — Сколько раз тебе объяснять, что нельзя убивать надежду. Избавишься от надежды — у человека появится свобода. А с ней он на такое способен… — Так что ты собираешься делать? — прервал его Райкер, не особо понявший, что плохого тот видит в убийстве Ночной Фурии. Вместо ответа Вигго поставил на свет небольшой стеклянный пузырек, блеснувший в свете фонаря. Старший брат недоуменно уставился на него. — Это настойка из заунывника. Дурманящий отвар, спутывающий мысли. — Опять твои выдумки, — скривился тот, — но если понадобится, — он ударил кулаком в ладонь. — Конечно, — сухо проговорил Вигго, давая понять, что разговор окончен. Холодные камни, о которые ударилась покалеченная спина, привели Иккинга в чувство. Ощущения смешались, но от того они были не менее ужасны. Так, казалось, борются лед и пламя. Он сгорал, согревая мерзлый пол под собой, а тот ознобом пробирал до костей. Первые минуты это было невыносимо, но потом неожиданно все пришло в равновесие. И тогда ничего уже не могло отвлечь узника от всепоглощающей боли. Крепко держа Иккинга в своих длинных пальцах, она была не настолько сильной, чтобы забыться, но и не такой слабой, чтобы забыть. Хотелось кричать, осыпая весь мир и себя самого проклятиями, хотелось догореть, сгореть наконец дотла. Но он мог только шептать какие-то мерзкие и темные слова в такой же непроглядный мрак над ним и каждую секунду заставлять себя сделать следующий вдох. Мир предстал перед Иккингом в своей ужасающей мрачной четкости. В нем больше не было места иллюзиям, вроде показной отрешенности, шуток и ребячества, с которым всадники проводили множество атак. Сейчас же, в темной и стылой камере, страшно было подумать, с каким легкомыслием он относился к этой страшной силе, и какими глупым он был, полагая, что эту войну можно выиграть без жертв. А теперь жертвой становился он сам. Выбор, пару дней назад казавшийся очевидным и оттого смехотворным, стал реальным. Таким же реальным, как липкая кровь на камнях. Реальность захлестнула Иккинга с головой. Осознание того, что все происходит по-настоящему, пронзило его. Несмотря на жар, казалось, что он, задыхаясь, вынырнул из ледяной воды. Иккинг, опустошенный, в сознании, но без единой осознанной мысли, словно мраморная статуя, пролежал до рассвета, снедаемый болью. Когда же небо просветлело и подернулось утренней мглой, с пленника будто спало заклятие, и он провалился в тяжелый беспокойный сон. Свет — первое, что почувствовал Иккинг, очнувшись. Даже сквозь забвение он маячил горячим красным пятном впереди, а теперь резал глаза, пробуждая головную боль. Он попытался сесть: ему едва ли хватило сил вытянуть руку, но стоило попробовать опереться на нее, как та подломилась и Иккинг упал. Невнятное шипение на мгновение заполнило камеру. На следующую попытку сил уже не осталось. Сквозь решетку, где-то высоко-высоко, словно из другого мира, виднелся кусочек голубого осеннего неба. Ночное сомнение сгорело и развелось, будто пепел: решение было принято, и наступившие неожиданное умиротворение затмило даже боль. Он расплатится жизнью за свои ошибки и свободу. Он умрет, но не как трус. Не как предатель. Кусочек неба становился все более низким и темным, а неожиданно свежий для камеры воздух — холоднее. Дверь, заскрипев, отворилась. Иккингу пришлось открыть глаза и взглянуть на вошедшего, но он увидел лишь грубые ботинки в ошметках грязи, лицо стражника скрывала темнота. Тот наклонился, и об камни стукнулась деревянная миска. Но пленника интересовала лишь вода, принесенная в глиняном кувшине. Иккинг приподнял голову и, стараясь не пролить ее на пол, выпил затхлую жидкость. Она горчила, отдавая какими-то травами, но узнику было совершенно все равно. Подняться на ноги не получилось — вместо него это сделала тяжелая рука, вцепившаяся в плечо, а затем потащившая по пыльной дороге. Вскоре к ней присоединилась вторая. Порой протез зацеплялся за трещины в камнях и древесные корни, его дергали и волокли дальше. И хотя дорога до палатки не была длинна, Иккингу она казалась бесконечной. Очертания скал искривлялись и двоились, быть может от неверного звездного света, а может от постоянной тряски. — Я в замешательстве, — Вигго патетически взмахнул руками, — мне всегда казалось неправильным использование грубой силы, как это делает мой недалекий брат. Во всем я старался найти выгодный компромисс, решение, которое заинтересует человека. Он взглянул на Иккинга, и добавил: — Ты, наверное, назовёшь это шантажом. Но к многоуважаемой тобой чести, на тебя не действует ни то, ни другое. Хотя глупо было бы не предвидеть такой исход… «Вот сейчас он убьёт меня, — с тоской подумалось пленнику, — ведь исход у него есть всегда». Вигго словно прочитал его мысли и произнёс: — Других бы я убил, но ты, ты — моё отражение, мы почти равны, ты заслуживаешь чего-то большего, чем моя мелочная месть. Поэтому давай попробуем ещё раз. Иккинг выпрямился, насколько позволяли веревки, и выглядит бы удивленно, если бы не усталость и мука. На самом деле на его бледном изможденном лице застыла безразличная маска, лишь глаза сверкнули из полумрака за пределами кольца света от фонаря. Какое-то время Вигго сидел молча, а потом отвлеченно спросил: — Ты здесь уже почти десять дней, но так и не попытался выяснить, почему? — Ты сам меня привёз, — медленно проговорил Иккинг, решив играть до конца. — Это очевидно, — почти прорычал мужчина. — Но почему, какова причина? — Ну, я летел, и вдруг твои люди… Громкий удар кулака об стол, неприятно отдавшийся в голове, заставил пленника вздрогнуть и замолчать. — Ты подослал шпиона, — прошептал Иккинг, зачарованно глядя в огонь. Тот будто под порывами ветра то затухал, то, ослепляя сильнее солнца, разгорался. Вигго застыл в минутном замешательстве, на его до этого непроницаемом лице проступило недоумение. Впрочем, оно быстро растаяло, и он хрипло рассмеялся, но, также скоро оборвав смех, мрачно объявил: — Какое же громоздкое объяснение ты придумал, чтобы оправдать собственную слабость. Глаза пленника наполнились ужасом. Неужели..? — Взгляни правде в лицо: я никого не посылал. Казалось, весь мир замер, а загустевший воздух вытек, оставив лишь звенящую пустоту. С последним его глотком Иккинг прошептал: — Невозможно… — звук замер на губах. — Разве? То, с чем вы боролись последние месяцы, были лишь дежурные патрули на всех направлениях. Нет. Замерший мир разбился и взорвался лавиной осколков. Он не мог допустить такую ошибку. Но волна осознания и отчаянья уже нахлынула на Иккинга, а вместе с ней острые осколки пронзили его, словно иглы. В опустевшей голове загремел колокол. — Разве сделка теперь не лучшая плата из возможных? Сделка? Он попытался вспомнить, но наткнулся лишь на воздух, пропитанный болью. Значит, снова она? Ещё сильнее, чем встарь. Ещё раз, поверх, словно шрам. Невыносимо. Но какой смысл в пытке, если мы уже проиграли? — Разве стоит проливать кровь невинных людей лишь из-за твоей ошибки? Кровь. Красная кровь на камнях. Ей залиты прибрежные скалы, опоры и помосты. Ею залит красный кровавый восход. Как он мог такое допустить? Или ещё нет..? — Но, если я нападу изнутри, никто не пострадает, я обещаю. Так скажи мне, как это сделать. Он ступает на горячий песок. Шаг, еще шаг. Кровавый след на желтых осколках камней. Под береговыми скалами — фигура в голубом. Астрид. Улыбка на ее лице словно маяк во свете дня. Она уже так близко, что стоит только коснуться ее волос, растревоженных бризом, как… Она тает, будто воск из воды и крови, растекается в белом песке. Нет. Не опять, не снова. Он падает, утопая в обломках. Жаркая пыль забивается в легкие. Голос Вигго вырывал его из этого ненормально близкого миража: — Разве война не проиграна, Иккинг? «Нет! Ещё нет», — так кричал далёкий-далёкий голос прежнего мира, но он становился все тише, все отдаленней и слабее. Он затерялся, как источник в пустыне ядовитого огня. Он померк, как последний солнечный луч отступает перед волнами мрака. Больше не владея собой, вконец сломленный и иступленный он прошептал: — В прибрежных скалах есть трещина, она ведёт прямо… под купол.