***
У него почти ничего не осталось: ни воспоминаний, ни мыслей, ни сил. Даже поселок, где он вырос, и тот поглотил песок. Планета, будто почувствовав вторжение паразитов, изгоняла их по-своему: выдавливала запустением, выдувала ветрами, иссушала засухой – демонстрировала отсутствие гостеприимства как могла. Некогда красивый курортный городишко, уютный и зеленый, теперь лежал, полузасыпанный песком. Окна выбиты, двери в пустующих строениях сорваны или висят, как попало, на ржавых петлях, жители ушли. Как же мало надо, чтобы природа взяла свое! Несколько ветреных зим, пару штормов, и поселка нет, а пустыня довершила дело – планомерно и упорно проглатывала дом за домом. Сады, которые никто не поливал, усохли, рыбацкие лодки унесло волнами, поселок погиб. И если бы не полуразвалившаяся родная крыша и не это фото на стене, Дин бы сомневался, что это его дом. Думал бы, что заблудился в пути. Его родной дом. Бывший дом. Спальня его и Сэма. Бывшая спальня. У него почти ничего не осталось, даже дома. Да и его самого почти нет.***
Проблема назревала давно, но никто всерьез не верил, что они нападут. Политики брызгали слюной, доказывая обратное, главнокомандующий кичился мощным оружием и прекрасной подготовкой его несокрушимой армии, общественные деятели скептически улыбались, только астрологи недовольно качали головами. Если старики и волновались, со страхом слушая новости, то молодые не слишком в это углублялись: жили полной жизнью – учились, веселились, напивались, влюблялись. Точнее, молодые спешили жить, будто чувствуя подсознательно, что надо спешить. А когда угроза нападения стала реальной, заспешили вдвойне. Тогда много было скоропалительных браков, молодые люди чуть ли не после трех дней знакомства шли в церковь. По воскресеньям целые очереди выстраивались на регистрацию брака! Родителей особо не спрашивали, да те и не слишком возражали, ведь они тоже не хотели лишать своих детей радости. Возможно, последней. Так и Дин. Пришел однажды домой и объявил родителям: - Это Сэм. И мы в воскресенье венчаемся. Сэм краснел сзади. Пытался прятаться за Диново плечо, но это ему не слишком удавалось – Сэм заметно выше Дина, но Дину на это было наплевать. Нельзя сказать, чтобы они не были знакомы раньше и что это была любовь с первого взгляда – в поселке одна школа, Дин закончил ее за четыре года до Сэма. А тут приехал на побывку к родителям, заглянул в родную школу на выпускной и влюбился. Не то, чтобы встретил истинного, как описывают в сопливых романах, и сразу бац! с копыт, но… Впрочем, сейчас это уже не имело значения. А тогда со стороны все равно все выглядело, как неразумная спешка. Джон, помнится, даже психанул. Вызвал сына на мужской разговор во двор. Злой, орал, размахивая руками. Дин орал в ответ. На крики вышла Мэри, едва успокоила обоих. Потом благословила сына и его долговязого избранника, только-только закончившего школу, накрыла стол. Что-то говорила о том, чтобы молодые не спешили с наследниками, что надо сначала встать на ноги, а Сэму получить образование. Но все прекрасно понимали, что это пустые слова, что этому, скорее всего, не суждено будет осуществиться – приближалась война.***
В субботу был ужин с родителями Сэма. Растерянные взгляды, натянутые разговоры. Кэмпбеллы не были против: это Сэм только что от школьной скамьи, а Дин – бравый офицер космических войск, в новенькой форме, красивый, подтянутый и семья у него приличная. Но слишком уж быстро все закрутилось и все были смущены. Не знали, как себя вести. Молодые с ужина сбежали. Целовались на берегу. Шумело море, брызгая в раскрасневшиеся лица мокрым. - Если я уйду воевать, ты дождешься меня, Сэмми? – шептал Дин горячо. - Да, – у Сэма сбилось дыхание от поцелуев, – да, да, – только и мог повторять он. - Я смогу тебя защитить и вернусь, что бы ни случилось, обещаю, – тогда Дин искренне верил в то, о чем говорил. - Я буду тебя ждать, – Сэм дышал сбивчиво и был прекрасен с этими своим нежным румянцем, – я люблю тебя, Дин. Дин не ответил. Целовал и целовал сладкие губы омеги, обнимал его, повалив на спину и пачкая новый, с иголочки, костюм желтым песком.***
А на следующий день была свадьба. Денег на слишком пышное торжество не было, уже тогда их планета ощущала последствия осады. Но погуляли они на славу! Само венчание Дин помнил плохо, он тогда почему-то тоже сильно разволновался. А ведь Дину это не свойственно: его считали самовлюбленным наглецом. Он красив и самоуверен, а в тот день вообще выглядел потрясающе! С чего ему волноваться? В новенькой офицерской форме, гладко выбритый и подтянутый, он ловил на себе восхищенные взгляды гостей. А вот Сэмми был все в том же костюме с выпускного и с кудряшками, торчащими за ушами – ему так и не удалось с утра их пригладить. Он казался слишком испуганным, но на него все равно смотрели с нескрываемой завистью. Еще бы, такого жениха себе отхватил! Не альфа – загляденье! Красавец, умница, да еще и офицер. Если повезет, Сэм может даже стать генеральским омегой! Но в тот момент о головокружительной карьере и воинской славе Дин думал меньше всего – внезапно он разволновался сам. Даже слегка вспотел, когда надевал на дрожащий пальчик Сэма кольцо, позаимствованное у Мэри – в тогдашнем дефиците купить собственные кольца было невозможно. И Сэм потел тоже, распространяя вокруг себя волнующий запах феромонов. Так мило и трогательно… А вот при воспоминаниях о последующей за венчанием гулянке Дин до сих пор улыбался. Там было все: и подарки, и тосты, и танцы, и фейерверки. И даже драка, а куда же без нее? Чад не смог сдержаться – напился вдрызг и полез к Дину отбивать якобы своего омегу. Ну, Дин ему навалял, конечно. Старшие еле растащили. Потом пришлось пить с Мюрреем мировую, вытирать его сопли и слушать, как сильно он жалеет о том, что упустил своего такого потрясающего омегу, что не разглядел, что все думал, что они просто друзья и Сэм еще маленький, и бла-бла-бла-хнык. Противно даже, когда так себя ведет альфа. И вообще, нечего было челюстью щелкать!***
А потом была первая брачная ночь. Как оказалось, и последняя. Дин девственником не был и ему было не принципиально, но все равно безумно приятно, что Сэм еще никогда не был с альфой. Как Дин узнал? У него глаз на такое дело наметанный! Никаких меток трехполые, конечно, не ставят, никого не кусают в шею, и девственной плевы у омег нет. Да и запах чужого альфы, если у омеги несколько дней не было вязки, улетучивается. Но то смущение, когда Дин раздевался сам и раздевал Сэма, сыграть невозможно. Невозможно изобразить, если ты не великий актер, конечно. Как же у Сэмми билось сердечко! Как у маленькой птички зуйка, что мальчишками они ловили в дюнах, а потом держали в ладонях. Маленькие черно-белые птички предпочитали бегать, быстро перебирая тонкими ножками, летали редко. Теплые, дрожащие от страха комочки. Их не со зла ловили, не мучили. Слушали, как трепещут в ладонях их сердечки. Потом птичек отпускали и закладывались, чья птичка побежит быстрее, делая ставки мелкой монетой. Невинная детская забава. Омегу-девственника видно. Но вообще-то можно и просто спросить. Что Дин в ту ночь и сделал. - Ты еще не был с альфой? – Дин гладил Сэма по обнаженной груди, западающей от сбивающего дыхания. Ответить омежка не смог, только торопливо покачал головой. Улыбнулся смущенными ямочками. Худенький такой, теплый, приятно пахнущий. Неискушенный, чистый. И ему было очень страшно – у Дина репутация ловеласа и брутального мачо, не знающего отказа, по типу «увидел-завалил-трахнул». Сэму было страшно. Дин постарался быть нежным. Плевать на репутацию! Со своим омежкой Дин будет ласковым и нежным. Сэм, наверное, ждал, что Дин чуть ли не силой возьмет его. Или тупые подружки наболтали глупостей, что это больно. Дин не такой: с его внешностью и притягательным запахом мало было стен, которые перед ним не пали, но брать омегу силой – это точно не о нем. Как же они целовались! Дин всего Сэма обцеловал, наслаждаясь тем, как омега постепенно перестает стесняться и плавится под ласками, постанывает тихонько, дрожа от возбуждения и нарастающего желания. Как несмело начинает отвечать на ласки, гладит Дина по мускулистой груди, обнимает за обнаженную спину, прижимается ближе, трется о его кожу своей. И течет – течет безбожно, так что голова шла кругом, а в паху все пылало огнем. Но Дин не спешил, нет, он все успеет. По крайней мере, он так думал. Ласкал молодого супруга, гладил, целовал, раздевая постепенно. Даже член не оставил без внимания. А что, ему не трудно и позором для альфы ласкать гениталии омеги Дин не считал. И не просто облизать влагалище, а взять в рот член: почему нет, если любимому это приятно. Сэм тогда даже вскинулся от неожиданности, натянулся, как струнка, выгнулся дугой, шумно глотал пересохшим горлом и мило сопел носом. Дин обнял его, подхватил обеими ладонями под худой зад, облизывал яички и набухшие от возбуждения половые губы, скользкие и сладковатые от смазки, посасывал твердый, как морковка, член, прижимал омегу к себе, наслаждался его стонами. Но кончить от оральных ласк Дин Сэму не дал. Снял штаны, освободил свое напряженное хозяйство, привстал над супругом на руках. Омега глядел на голого Дина с неподдельным восхищением. А что? Дин везде красив, там тоже. И хоть Сэмми ростом выше своего мужа, но в штанах размеры омеги не сравнимы с габаритами альфы, члены омег небольшие, а яички вообще почти декоративные – маленькие и аккуратные, которые во время возбуждения подтягиваются и становятся почти не видны. Другое дело у альф, там посмотреть есть на что! У Дина крупный член, большой и ровный, с красивой округлой головкой, и яйца настоящие, тяжелые, вырабатывающие все, что положено молодому половозрелому самцу. Не то, что у омег – одна видимость. Сэм тоже оценил такую красоту, смотрел, не мигая, даже смутиться забыл. Любовался. Каждому альфе такое искреннее восхищение льстит, а привыкшему к вниманию Дину льстило тем паче. Насколько же ложными были его ценности тогда!***
Потом была сцепка. Да-да, вот так, с первого раза. С узлом, как полагается. Дин – опытный любовник, не хватало, чтобы было иначе! Родители ушли ночевать к соседям, чтобы не смущать молодых. Но во время сцепки, видимо, и они сами, и все соседи в округе не сомневались, что у молодых все хорошо. Дин забыл закрыть окна. Накануне было жарко, да и из-за обилия гостей все окна в доме раскрыли настежь, чтобы прогнать духоту и посторонние запахи. А когда молодые удалились в спальню, было уже не до окон. Сэмми кричал. Не хотел кричать, но кричал. Тонко так, по-омежьи, жалобно. Дин его обнимал, гладил по худеньким плечам, во время очередного оргазма забываясь тоже. Сдерживаться было нереально. Да и зачем? Молодость одна, жизнь одна тоже. После нескольких волн оргазмов, когда узел, наконец, спал, они долго лежали рядом молча, не выпуская друг друга из объятий. Сэмми уткнулся Дину в подмышку и, кажется, улыбался. Тихий такой, довольный. Про окна Дин не заикнулся, чтобы не смущать своего страстного омежку. Забыли, и хрен с ними! И на соседей наплевать, пусть завидуют. Правда, они забыли еще про одну вещь – они не предохранялись.***
Еще два раза они сцеплялись в ту ночь. Сэмми, смущаясь, каждый раз бежал подмываться в тазике – воду в поселок уже тогда подавали с перебоями. Дин шел следом, обнимал своего супруга, тоже набирал воду в ладонь и проводил по складкам его влагалища и сморщенным яичкам, смывая его смазку и свою сперму. Прижимался к спине мощной грудью. Сэм хихикал, а Дин улыбался и целовал его в отросшие пряди на затылке, мягкие и щекотные. Нахлюпали на пол, конечно, но им было все равно. Мокрые, шли снова в постель. Обнимались и болтали, пока снова не приходило жгучее возбуждение. Занимались любовью снова. Сэмми пищал, бился в оргазме на узле, Дин кончал и ласкал своего супруга, шептал в ушко милые глупости, целовал, целовал, целовал… Ночь была жаркая и длинная. В раскрытые окна врывался прохладный бриз. А на рассвете…***
Они только-только задремали, голые и счастливые, как на колокольне церкви забил набат – электричество на ночь отключали и сирена не работала. Дин подскочил, как ошпаренный, перепутать этот сигнал с призывом на богослужение было невозможно. Тревога! Общий сбор. Торопливо собирался, в полутьме не мог найти разбросанную накануне одежду, чертыхался под нос. Сэм помогал, прикрывая пах полотенцем. За окном тоже стало шумно, бегали люди, низко пролетело несколько челноков. Уже от порога Дин оглянулся. Сэм бросился к нему в объятия. Полотенце упало. Дин, одетый по форме, застегнутый на все пуговицы, в фуражке и парадных ботинках, начищенных до блеска, обнял совершенно обнаженного омегу, стиснул его в крепких объятиях. Целовал расцелованные за ночь губы, щеки, глаза, вдыхал запах, запоминал. Щеки Сэмми были солеными…***
А потом был бой. Страшный, жестокий. Город с прилежащими поселками удержать не удалось. Отступали с боями, теряя товарищей. Дин все оглядывался назад: там осталась мама и Сэм. И его детство. Он обещал защитить близких, защитить Сэма. И не смог. Слезы катились из глаз сами. И ему было наплевать, что альфы не плачут.***
Позже, уже в госпитале, он получил от Сэма письмо. Единственное. Сэм писал, что любит и готов его ждать. «Если ты, конечно, сам захочешь продолжать быть моим супругом». Конечно, захочет! Что это вообще за разговоры? Слухи, правда, из его родных мест приходили недобрые. Враги пробыли там чуть больше недели, но навредить успели сильно. Много домов разграбили, часть жителей угнали в рабство, сравняли с лицом земли все муниципальные здания, даже школы и библиотеки, разрушили храмы. А вот шикарные отели не трогали – шиковали в них сами. Их поселок пострадал не сильно, но храм, сказали, разрушен и там, и бесчинствовали эти твари там тоже. Жителей, которые не погибли, согнали в одну кучу. Прочитали новые законы, по которым местные обязаны трудиться на благо новой власти и безоговорочно подчиняться приказам. Объясняли, что любой представитель новой власти – это их новый бог, а неподчинение богу грозит заключением под стражу или даже смертью. Потом каждый из представителей этой самой власти отобрал себе по омеге… О дальнейшем Дин старался не думать. Больше недели захватчики хозяйничали в поселке: руками местных строили укрепления, окапывались. А еще пили, грабили, убивали, насиловали. Особенно досталось молоденьким омегам – с них эти сволочи почти не слазили… А через неделю войска все же отбили этот район. Освободили. Дин, правда, побывать дома не смог, он тогда валялся в госпитале, получив серьезное ранение во время наступления. Еще и еще раз перечитывал письмо от Сэма. Тот писал, что его мама жива, и мама Дина тоже. О себе не рассказывал, писал, что расскажет все при встрече. Если, конечно, Дин еще захочет с ним встречаться. Писал, что любит…***
А вот встречи не было. Враги очухались быстро: видно, они не ожидали такого яростного сопротивления от слабенькой местной армии и от неожиданности офигели, начали драпать, бросая технику и раненых. А тут спохватились, перегруппировались, согнали на планету огромное войско. И долбанули так, что от местной армии ошметки полетели! Захватчики застали Дина в том же госпитале: ни воевать, ни убежать он не мог – с ногой на растяжке сильно не побегаешь.***
Потом были долгие месяцы лагеря для военнопленных. Известия из дома не приходили. Недолеченная нога срасталась плохо, Дин стонал ночами, скрежетал от боли зубами, не спал. Все думал, как там родные, живы ли, как Сэм. А утром шел со всеми на тяжелую работу. Хромал, опираясь на сучковатую палку, заменяющую ему костыль. Копал канал, а когда уже не мог копать, загребал рыжую землю руками сидя, потому что тех, кто не мог работать, убивали. И так много-много месяцев. Дин сам не знал, как выжил. Может, вера спасла его. Или удача. Или желание снова обнять своего долговязого омежку и увидеть счастливые ямочки на его щеках…***
Три долгих года шла война, три охренительно долгих года. Когда их освободили, выжившие были похожи на скелеты, многие едва разговаривали. От красавца Дина Винчестера осталась бледная тень. Он выстоял. Такой сильной была его жажда жизни, что он смог остаться в живых. Поднялся сам, помогал подниматься другим. Ждал, когда освободят его родные места. Верил. А теперь вернулся и не знал, что делать дальше. Города нет, поселка нет, дома нет. Вокруг – безлюдная пустыня. Песок забрался в дома сквозь выбитые окна, песок пробрался в разбитое сердце. Дин опустился на этот песок, смотрел на фото, которого просто не должно было быть. И не знал, что делать дальше. Не знал, куда ему теперь идти.