My little Madness

Тяжелый день, наполненный невыносимой жарой, отдавал бразды правления прохладной безлунной ночи. Молодая отшельница, хотя некоторые предпочитали называть ее знахаркой, а когда-то давно ведуньей, готовилась ко сну: расчесала длинные волосы, умыла лицо в воде с листьями липы и одуванчика, вынесла за порог краюшку хлеба — для лесных духов, чтобы те запутали дороги Черному всаднику, плотнее укуталась в любимую шаль и забралась под одеяло, как за окном послышались звуки шагов, а затем старенькая дверь едва не сломалась под натиском, в маленькую хату влетел незнакомец в красном пальто с меховым воротником. Одет он богато, да только одежда вся в земле и саже, словно из печной трубы вылез, мужчина так усердно пытался очистить свою одежду от грязи, что не сразу приметил хозяйку дома во все глаза, глядящую на него не то с испугом, не то с любопытством. Когда следователь все ж заприметил красавицу-хозяйку, то прекратил приводить пальто в порядок и оперся на трость с набалдашником в виде птичьей головы, на его лице играла теплая успокаивающая улыбка, хотя все внимание девы было приковано к расползающемуся алому пятну в боку. — Сердечно прошу простить, за столь поздний визит, сударыня. Яков Петрович Гуро — следователь, — от шока все правила хорошего тона вылетели из головы красавицы и та лишь кратко кивнула во все глаза глядя на гостя, — Не знал, что хата в такой глуши обитаема, — благородное, пусть уже и не молодое лицо, но весьма привлекательное лицо следователя побледнело и мужчина зажал рукой рану, — Прошу меня простить, — его слегка повело в сторону, трость с глухим ударом упала на деревянный пол, а следом медленно начал оседать и ее хозяин, Олеся — так звали молодую хозяйку — Олеся Вячеславовна тут же спрыгнула с кровати, скинув при этом кота, который так уютно разместился на ее теплых коленях, недовольный такой выходкой зверь фыркнул, высказывая свое «фи» в адрес незваного гостя, запрыгнул на печь и повернулся к людям своим мохнатым… хвостом. Олеся Вячеславовна подхватила следователя под локоть и, хоть с трудом, но довела его до своей кровати, дорогое пальто цвета крови нашло приют на табуретке, рубашка сиротливо лежала на полу в виде окровавленной, испачканной в саже, кучи. Длинные волосы мешали, поэтому их она заправила себе за ворот ночного одеяния, в спешке и с горящими глазами нелегко отыскать ленту, которая обычно всегда лежала на прикроватной тумбочке, затем налила в глубокую миску чистой воды. Над головой мирно покачивались пучки трав и корений, которые сегодня днем знахарка развесила сушиться, как раз свежие травы ей и пригодились. В ступку первым делом опустились листья камнеломки, полыни, крапивы, от которой кончики пальцев покраснели и чуть опухли, следом легли листья дуба и ломтик яблока с яблони которая росла под ее окном, яблоко Олеся нарезала специальным ножом, которого она всегда держала рядом с собой. Размяв травы в ступке до образования однородной кашицы, знахарка нанесла тонким слоем на раны, естественно предварительно старательно вымытые от пепла и грязи, а затем положила поверх влажную ткань и завязала лентой для волос, в такой спешке она смогла найти только это. Следователь переносил лечение с небывалой стойкостью, пусть кожа полыхала как нагретая в печи глина, а лоб блестел от испарины, он лежал неподвижно, не метался на простынях, а лишь изредка бормотал что-то, иногда до нее доходили обрывки фраз, но девица не предавала им значения. Олеся мягко проводила влажной тканью по лбу, жар спал когда небо озарили первые лучи солнца, а небо окрасилось в нежно-розовый цвет, уставшая после бессонной ночи девушка повернулась, чтобы смочить ткань, как доселе спящий крепким сном гость распахнул глаза, сел на кровати и, словно и не был ранен вовсе, пригладил волосы, чуть зашипев от неприятного ощущения в боку. — Душа моя, — Яков Петрович подарил опешившей хозяйке лучезарную улыбку и взял тонкие девичьи руки в свои, — Вы не представляете как я вам признателен, — он поцеловал холодную руку своей спасительницы, — Скажите кому имею честь быть благодарен? — О… — после бессонной ночи, перетекшей в весьма незабываемое утро, Олеся Вячеславовна не сразу вспомнила как и звать-то ее, — Олеся Вячеславовна Земская. — И что же вы, милая Олеся, делаете в такой глуши одна? Вы уж простите, что вломился в ваш дом в такой поздний час, прям как разбойник последний, если бы знал, что тут живет такая милая девушка, непременно бы постучал, - говорил Яков Петрович, не выпуская тонкие руки, с неизменной мягкой улыбкой от которой к щекам молодки приливала кровь, а сердце застучало в груди напуганной птицей. — Так… бабушка моя перед смертью наказала прожить тут до сороковин, — неуверенно ответила отшельница, опуская глаза в пол, от чего-то ей жутко захотелось поправить непослушные волосы, которые так и норовили упасть на лицо, то пригладить ткань сорочки, убраться в доме в конце концов! — А вы? Позвольте узнать, что такой барин делал ночью в лесу? Так еще в Диканьке? — А делаю я в Диканьке потому, свет моих очей, что мне дико интересен ваш пре-любопытнейший душегуб, которого все Всадником кличут, — охотно ответил Гуро, от такой новости лицо Олеси побледнело, а пальцы задрожали от страха, — Так что же ваша, ныне упокоенная, родственница не боялась Всадника раз заставила такую молодую красавицу жить в лесу, да еще одной?  — На то воля покойной, — смиренно ответила девушка, робко подняв взгляд на своего гостя, она с интересом наклонила голову набок, словно маленькая птица, — А вы правда тот самый следователь из Петербурга, о котором все говорят? — Да и, как видите, мне посчастливилось столкнуться со Всадником, — Гуро взглядом указал на свои раны, при этом, сам того не желая, умилялся с вида как трогательно лесная красавица меняла цвет лица с нежно-розового смущенного румянца на белоснежный при упоминании Всадника. — Вам несказанно повезло. Мало кто может похвастаться, что уцелел после встречи с ним, — Олеся мягко, но настойчиво освободила свои руки и укуталась в шаль, стараясь согреться. — Голубушка, самое мое большое везение это то, что я попал к вам в хату, без вашей заботы сгинул бы, но как это ни печально, — Яков Петрович слез с кровати и накинул на плечи окровавленную рубашку, — Я вынужден вас оставить, мне крайне необходимо забрать свои вещи, — мужчина обернулся и с теплой заботливой улыбкой посмотрел на кутающуюся в шаль девушку, — Еще раз благодарю, в долгу не останусь. Честь имею, — Гуро поцеловал бледную руку и поспешно покинул сиротливую хату. Олеся хлопнула ресницами, прижав руки к груди, сердце под ладошками билось испуганной птицей, а щеки окрасились в алый цвет. Сон как рукой сняло, заменив собой чувство тоски и некой разочарованности, хотя… а на что она еще надеялась? Какие глупые мысли посещают ее голову! Возмутительно даже думать об этом, глупость-глупость-глупость! Олеся встряхнула головой, сбрасывая с себя наваждения, сделала глубокий вдох, решительно встала и принялась за уборку. Паршивые яблоки заботливо уложила в корзинку и прикрыла плотной тканью, чтобы не покушались на плоды мухи, окровавленные лоскуты ткани тщательно выстираны, висят на веревке и сушатся, собраны лекарственные травы и коренья, разложены на подоконнике, а черный кот с упоением ест свежую сметану — все утренние дела выполнены, теперь можно прогуляться на озеро вблизи старой мельницы. Прихватив с собой корзинку, Олеся Земская, весело напевая мелодию, шла к дорогой подруги, а вот и старая разрушенная мельница, на которой повесился мельник после исчезновения дочери, а вот и озеро, в котором утопили Оксану. Знахарка поставила корзину на землю, достала одно яблоко и подбросила его в воздух, глаза сузились в хитром прищуре и губы тронула хитрая улыбка, первое яблоко со звонким плюх отправилось в воду, отшельница села на землю в ожидании. Дорогая Оксана не заставила себя долго ждать, безмятежная водная гладь, забурлила и запенилась, вскоре показалась чернявая макушка, затем мертвенно-белое, хотя не потерявшее природной красы, лицо. Мавка Оксана подбросила в руках яблоко и с хрустом откусила добротный кусок. — Вкусно? — улыбалась знахарка и кинула утопленнице еще одно, когда огрызок первого отправился на дно озера. — Вкусно, гостинцы твои сладкие, — Оксана выбежала на берег и крепко обняла гостью, — Ох сестрица добрая, радость у меня! Молодец в наших краях появился. — Знаю я любовь твою, к озеру приманишь да на дно и утянешь сестрицам на растерзание, — покачала головой Земская, мавка отшатнулась от нее, обиженно надула губы, несильно, но достаточно чувствительно, ударила кулачком гостью по руке и отвернулась. — Сделай милость, скажи кто люб-то тебе? Авось знаю я этого счастливчика. Оксана повела плечом, обернулась в пол оборота, бросив недовольный, полный напускной обиды, взгляд, но предательскую улыбку, которая так и норовила украсить белое лицо, скрыть уж совсем не в мочь, как радость обуявшее ее мертвое сердце, мавка повернулась полностью к подруге лицом, легонько толкнула плечом плечо и пригладила мокрую ткань сорочки. — Гоголем кличут, Гоголем Николаем Васильевичем! Ах сестрица добрая, видела бы ты эти глаза, словно воды моего озера, лицо белее первого снега, а волосы жгуче самого темного неба над головой, — утопленница взяла из корзинки еще яблоко, — Да только есть одна… напасть. Носится он за этой графиней как с писаной торбой, Лесенка, сделай милость отвадь ее от ворот дома милого моего. Сделай так, чтобы он только на меня смотрел! — Оксана, — знахарка тяжело вздохнула, помня наизусть подобные песни, сколько к ней ни приходили девы да бабы с просьбами отворотить друга сердечного от другой, так там живые от живых отваживают, а тут… — негоже живому к мертвому тянуться, не Божеское это дело. — Так не простой живой сокол мой ясный, темный он! — голос мавки упал до шепота, Оксана сжала руку Олеси своими цепкими пальцами, больно впиваясь ногтями в кожу, — А графиня сама, грешным делом, промышляет. Замужняя она! А все на молодцев поглядывает! — Оксана, — только и приговаривала гостья живая, тяжко вздохнув, она еще раз взглянула на подругу, чуть закатила глаза, но согласилась, — Счастье тебе то не принесет, одно лишь горе, — но мавка была неумолима, поэтому Олеся все же сдалась и с тихим «хорошо», принялась плести венок из цветов и трав, что росли вблизи озера. Когда он был готов, девушка повязала венок белой лентой и возложила его на голову подруги, как только цветы коснулись чернявой головы, они на глазах повяли, а белая лента потускнела и почернела, довольная Оксана поправила повядшее украшение и обняла дорогую подругу. Да только сердце Олеси кровью обливалась, не принесет ей счастье эта любовь, лишь боль и слезы. Вечер проводила знахарка перебирая яблоки, черный кот ластился у ног, согревая босые ноги своим массивным телом, все как и всегда, ничего не предвещало беды, как вдруг дверь отворилась и на пороге, в неизменном красном пальто, с обворожительной улыбкой на губах, от которой юное сердце дрогнуло и забилось пойманной птицей, стоял ее вчерашний ночной гость. Да не с пустыми руками, а с гостинцами и одним внушительным саквояжем, у молодой хозяйки даже руки опустились и румяные яблоки посыпались на пол словно горох, одно такое неудачно приземлилось на хвост пушистому и тот, уже в душе ненавидя субъекта в красном, поспешил заползти под печь, не забывая недовольно мяукать и шипеть в его сторону. — Душа моя, имею дерзость просить у вас приюта до конца расследования. В Диканьке числюсь погибшим, возвращусь, сами понимаете, всех местных перепугаю, Всадника упущу, а этого мне ох как не хочется, а единственная душа которая знает мой маленький секрет и кому я могу доверять, — он подмигнул левым глазом и щеки Олеси сами собой налились алым цветом, — Вы, моя дорогая, Олесенька, — Яков Петрович зашел в дом, поставил саквояж на пол, а корзину с гостинцами на стол, одно из яблок сиротливо лежало прямо у его ноги и мужчина, не удержавшись, поднял плод с пола, осмотрел, стер пыль носовым платком и откусил добрый кусок, — Вы уж не серчайте, с самого утра маковой росинки во рту не было, оголодал как волк последний. Безумно вкусное, с вашей яблони? Не переживайте, сударыня, за вашу заботу о моем здоровье и кров я щедро вознагражу, в долгу не останусь. — Так… — и вновь голос предательски дрогнул и хрупкой деве, сдавшейся под натиском обворожительного мужчины, вновь пришлось прокашляться, прежде чем заговорить, — Так ежели вы, Яков Петрович, споймаете Всадника, то это нам останется голову ломать как всей деревней вас благодарить. — Ох, право, компания милой девушки, дороже всяких сокровищ, моя дорогая. Я осмелился купить в местной харчевне нам ужин, вы присоединитесь ко мне? Жизнь в маленьком домике в лесу «избалованному» пышной и суетной столичной жизнью следователю была непривычно размеренной. Яков Петрович с первыми петухами отправлялся на расследование, возвращался уже почти за полночь, где его возвращения ждала молодая хозяйка с готовым ужином и расстеленной постелью. Хоть Гуро настаивал, чтобы голубушка его не ждала и спокойно ложилась отдыхать, та одаривала его лишь тихой смущенной улыбкой и продолжала гладить черного кота по спине. Конечно, длительное ожидание выливалось в трясущихся от недосыпа руках и темных кругов под глазами, но упрямица продолжала встречать гостя аки любящая женушка. Подобное сравнение, возникшее в его голове подобно вспышке во время расследования, согревало душу, дома-то следователя кроме пары слуг, кипы бумаг и новых дел, которые просто требуют к себе внимание гениального детектива, никто и не ждет. Особенно так самоотверженно и преданно. Как-то раз ночь на Ивана-Купалу выдалась особенно тяжелой, но Яков Петрович нашел очень интересную информацию о господине Всаднике, поэтому вернулся даже позднее обычного. В доме сиротливо догорала свечка, а молодая хозяйка, кутаясь в свою шаль, тихо спала пристроившись к стене, стол, как и всегда был накрыт, смиренно дожидался голодного гостя. Силы иссякли после несчетного количества венков-оберегов, которые попросили ее сплести девки из деревни, поэтому Олеся и уснула. Не дождалась. И что-то стало так тепло от вида спящей красавицы. — Становишься сентиментальным старый дурак, — прискорбно заключил следователь, рассматривая умиротворённое лицо Олеси Земской, супротив внутреннему голосу, предупреждающему его о возможных последствиях кои можно записать: мягкость, сентиментальность, привязанность, даже прости господи легкую форму влечения к молодой знахарке, он подошел к девушке и осторожно поднял ее на руки. Олеся сразу доверчиво прижалась к источнику тепла, продолжая кутаться в шаль. А какой она была холодной! Словно не девицу живую держит, а ледышку. Яков осторожно положил ее на кровать и тут цепкий глаз заприметил кое-что, что постоянно было скрыто от острого взора следователя за мягкой серой козьей шалью. Белесый старый шрам, тянувшийся вдоль ключиц, рана подозрительно схожая тем, что оставляет после себя Всадник, Яков Петрович задумчиво прикоснулся к шраму, как с печи на него зашипел черный зверюга, раскричался так, словно хозяйку резать собрались. — Тише ты, — отмахнулся от кота следователь и укутал девушку, сам решил отужинать и тоже отдохнуть. Вскоре, после того вечера, столичный следователь начал замечать множество интересных странностей у молодой Земской, к примеру что дочка местного кузнеца Вакулы — Василина — часто захаживала в сиротливую хату в гости к доброй отшельнице, Олеся сажала малышку к себе на колени и рассказывала о разных премудростях, давала в дорогу яблоки сорванные прямо с яблони, а помимо милой девочки заходили и некоторые жители Диканьки, кто приносил больного родственника, кто приходил в одиночестве и каждый раз отшельница, пригласив просителей в дом, подходила к яблоне и срывала несколько яблок, а затем испорченные сморщенные плоды складывала в корзину с которой она отправлялась к озеру, где была найдена рука Ганны, и бросала в воду паршивые яблоки. А однажды так вообще случился прелюбопытнейший случай. Уж не вспомнить почему Гуро вернулся раньше обычного, но видит сидит его душенька в огороде перед раненным оленем, скорее всего несчастной жертвой графа Данишевского, и что-то тихо бормочет, в левой руке держала она яблоко, которое с поразительной скоростью морщилось и портилось, а другой размазывала на ранах похожую кашицу, что наносила ему на раны. Зверь лежал смирно, словно домашний и преданно смотрел молодой деве в глаза, как только яблоко в ее руках стало совершенно негодным, все раны на теле благородного животного затянулись, словно и не было их вовсе, олень поднялся на ноги, уткнулся теплой мордой в щеку доброй целительнице, а как завидел невольного зрителя убежал скорее в лес. — Я… Яков Петрович?! — заприметив следователя, Олеся поднялась на ноги и испуганно прижала руки к груди во все глаза глядя на мужчину, — Я… Я могу все объяснить, п… пожалуйста выслушайте. Следователь безмолвно подошел к перепуганной ведьмочке, взял ее бледные холодные руки в свои и с поразительной нежностью поцеловал ледяные пальцы, от которых пахло травами и яблоками. — Олесенька, свет моих очей, не тревожься, я за свою долгую жизнь столько повидал чудес, что тебе и не снилось. Так значит ведьма? — утвердительный кивок головы, заставил Якова мягко улыбнуться, вселяя в душу лесной красавицы спокойствие, — Поэтому Всадник тобой не интересуется? — Интересовался, Яков Петрович, — Олеся осторожно освободила руку из теплого плена рук следователя, расстегнула брошь, держащую шаль на простом платье и продемонстрировала тонкий шрам рассекающий кожу, — На счастье была гроза и молния попала в дерево, у которого Всадник стоял, он отвлекся, а я в озеро прыгнула, там меня мавка Оксана нашла, вытащила на берег и помогла прийти в себя. Куда делся Всадник мне было неведомо… да и знать не хотелось. Гуро внимательно слушал рассказ Земской, изредка одобрительно кивал, но лицо оставалось отрешенно-спокойным, словно каменным, когда история подошла к концу, он вновь поцеловал уже более теплую руку девы и пригладил ее растрепанные волосы. — Значит сами небеса решили, что вам необходимо выжить, чтобы потом вы помогли мне и мы с вами, вдвоем одолели всадника, — с лукавым лисьим прищуром умозаключил столичный следователь и наградил свою теперь уже помощницу одобрительной улыбкой. Расследование далось Николаю Васильевичу тяжело, в Петербург он вернулся уже совсем другим человеком, много пил писарь, можно сказать беспробудно, пока однажды что-то в его голове щелкнуло и написал он свои знаменитые повести. Молодой писатель стал знаменит, его приглашали на балы и званые ужины, на одним из балов, на который он явился в компании нового друга и товарища, Александра Сергеевича Пушкина появление писателей произвел фурор, многие барышни тут же кокетливо прикрывали лица веерами, даря писателям недвусмысленные взгляды в коих купался Александр Сергеевич как галушка в сметане, да только вот Николаю Васильевичу было не до кокетства с молодыми барышнями, он во все глаза смотрел на отчужденную молодую деву, скромно сидящую на софе, словно ожидая кого-то, красавица была смутно знакома, словно он ее уже видел когда-то, да все вспомнить писатель никак не мог. В дорогом платье, с убранными в элегантную прическу волосами, бледную кожу украшали, пусть скромные, но золотые украшения, но этот чуть оценивающий хитрый прищур и легкая, как бы снисходительная улыбка в адрес легкомысленных богатеньких барышень, нет сомнения эта та самая спутница Якова Петровича, которая была с ним в тот злополучный вечер. Когда осознание клюнуло ее в голову, словно комар, Николай сорвался с места и направился скорее к одинокой леди. — Э-Это же вы? — заикаясь от волнения спросил Гоголь, молодая леди подняла взгляд, внимательно осматривая бледного от волнения писателя и кратко кивнула, подтверждая его слова — А… ч-что вы тут делаете? — Жду, Николай Васильевич, — только и ответила Олеся Вячеславовна, разговаривать с причиной гибели дорогой подруги у нее не было ни малейшего желания, напротив, кажется, девушка начала искать глазами кого-то в толпе, чтобы только скорее покинуть общество молодого писателя. — Н… но вы ведь остались в Диканьке? К… как вы тут? — А все очень просто, Николай Васильевич, — Яков Петрович имел пренеприятную привычку ходить бесшумно, словно кот, обманчиво доброжелательное выражение лица, мягкий тон голоса, лукавые, словно у не чистого, блестящие глаза, Гуро мог околдовать любого, но Николай Васильевич видел его на сквозь, одетый с иголочки следователь подал руку молодой барышне и та с радостной улыбкой приняла его помощь, писателю показалось или действительно ей было тяжело вставать? — Вы знаете, Николай Васильевич, я так был признателен моей дорогой Олесе, что не мог просто оставить ее в той убогой хате, поэтому вернулся и забрал это прелестное сокровище с собой, — в подтверждении своих слов следователь поцеловал руку своей спутницы на которой сверкал перстень точно такой же какой носил он сам, — А уже по приезду в Петербург, сделал своей женой, простите, что не пригласил на свадьбу, было много дел, обошлись без пышных церемоний, можно сказать по домашнему в тихой семейной обстановке. Сами понимаете работа… да и у вас, как я погляжу дела не стоят на месте. — Ж… Женой? — Николай посмотрел на молодую супругу Гуро не веря своим глазам, — Н… Но после всего, вы знаете ч… что он хотел сделать с Лизой? Ч… что он сделал с ее сестрой?! — Знаю, Николай Васильевич, — сухо ответила бывшая знахарка отшельница, сжимая в пальцах кружевной веер, — И я нисколько не печалюсь о судьбе той несчастной, как и о судьбе Елизаветы Данишевской… — лицо Олеси побледнело, она вспомнила дорогую Оксану в том страшном месте, ее стеклянные глаза, видит Бог если бы Лизу не обезглавила Мария, это бы сделала она, да только бы Яков Петрович не позволил, сжав руку супруга, ее чуть качнуло в сторону. — Идем домой, Лисенок, достаточно с тебя веселья, — заботливо приобняв молодую супругу следователь повел ее к выходу, на прощание лишь кивнув кому-то в толпе праздного бомонда, Николай Васильевич растеряно посмотрел по сторонам, а затем сам того не желая побежал за ними, что он хотел сделать? Гоголь сам не ведал. Пока следователь распоряжался, чтобы снарядили экипаж и принесли шубу его супруги, Гоголь застал когда-то Олесю Земскую у окна, занятую обмахиванием себя веером, ей явно нездоровилось. — Олеся Вячеславовна, прошу вас, — он в несколько шагов сократил между ними расстояние и взял опешившую от такой наглости деву за руки, — Бегите от него, он опасен, он выпьет все ваши силы как упырь, возвращайтесь в Диканьку… — Не… не прикасайтесь ко мне… темный, — слабо запротестовала шокированная ведьма, она даже испугалась порыва молодого писателя, прикосновения которого вытягивали из нее последние силы, голова кружилась, ей показалось, что лицо писателя покрыли черные вздутые вены, а вместо глаз сама пустота, девушка начала задыхаться от ужаса, что охватил ее в этот момент. — Гоголь! — голос обычно спокойного и хладнокровного следователя походил на раскат грома в ясный день, глаза потемнели от злости, а рука до хруста сжимала набалдашник трости в виде головы орла, — Вы, кажется, приобрели пре-мерзкую привычку приставать к чужим женам, я посмотрю, в былые времена, я непременно бы вызвал на дуэль, но к счастью для Вас, — он выделил последнее слово особенно четко, отодвигая писателя подальше от своей супруги, — Дуэли запрещены и вы отделаетесь лишь предупреждением. Не смейте приближаться к моей супруге. Если не хотите оказаться в желтом доме, честь имею, — прижав к себе побледневшую Олесю, он напоследок смерил писателя уничтожающим взглядом и поспешно удалился с молодой супругой.