Rewind

12 февраля 1999 год

— Один! — И тонкие лезвия коньков касаются льда, — Два! — Сталь разрезает идеально ровную поверхность, — Три! — Легкий поворот на сто восемьдесят градусов и секундное положение в воздухе прежде, чем случится привычное покачивание из стороны в сторону на выезде. Лицо девушки расплывается в недовольной улыбке, больше походившей на оскал, когда она привычно останавливается возле тренерского мостика и просто внимательно смотрит на молодую женщину, вглядываясь в её глаза и ожидая чего угодно, но только не похвалы. — Высоты не хватает. — Коротко поясняет женщина с мелкими, несколько птичьими чертами лица, и крючковатым носом, больше походившим на огромный птичий клюв. Её черные глаза внимательно и с явной долей отстраненности оглядывали каток, стараясь одновременно уследить за всем, что на нём происходит. — Ладно, на сегодня все. — Произносит она прежде, чем противная трель её мобильного телефона разрывает мертвую тишину катка, а потом также быстро и коротко кивнув на прощание, женщина убегает в подтрибунное помещение. Скорее всего, такое поведение тренера означало закат тренировки девушки, но… Ханна не хотела уходить. Возможно, те слова, брошенные ею в одном из детских диалогов, не были бездумно брошенной фразой. Каток — это действительно то место, которое юная фигуристка может считать домом. Да, здесь холодно, почти всегда больно и неприятно, но именно в этих стенах есть что-то большее. Маленькое, едва уловимое, но то самое, что заставляет возвращаться сюда вновь, несмотря на кучу синяков и ссадин, что стали привычным украшением для светлой девичьей кожи. Несколько долгих секунд Ханна пусто мнется у бортика, старательно заглядывая в коридоры, ведущие в раздевалку, и, кажется, уже собирается уходить, но простой подростковый азарт вкупе с огромной злостью на себя не позволяет ей сделать этого. Решив сфокусироваться на технике, девушка делает несколько обычных разминочных кругов, стараясь не помешать танцующим на льду парам, и выезжает на середину площадки, выполняя заход на один из самых простых и одновременно самых неприятных для неё прыжков. Коньки вновь отрываются ото льда, волосы, собранные в хвост, слегка разлетаются от такого привычного вращения, но на этот раз спасти приземление не получается даже на технике. Девушка падает, проезжая несколько метров по гладкой поверхности, и издает слабый болезненный стон. Недовольно скулит, оглядывая каток в поиске свидетелей её падений, но не найдя их, как можно быстрее подрывается с места, начиная элемент сначала. Выполняет ещё один заход, вновь выпрыгивая и подтягивая руки к груди. За те несколько секунд, что она находилась в воздухе, Ханна неожиданно для себя успела подумать о качестве льда, на который ей нужно приземляться. Сегодня на арене жарко, а потому коньки буквально тонут в излишне мягком для её вида спорта льду. Не знаю, помогла ей эта мысль или, напротив, помешала, но, качаясь, с огромными помарками на приземлении прыжок можно было считать выполненным. Разумеется не так, как она хотела, но выполненным. По внутренним ощущениям высоты вновь оказалось недостаточно, а поэтому каждый выезд с любого прыжка — это борьба. Борьба, которой она не должна осложнять себе жизнь во время проката. — Да, высоты тебе и правда не хватает. — С видом знатока из всем известной программы произносит черноволосый парень, чья хоккейная амуниция едва ли не превосходит его самого. Вдали, в коридоре, шумят его одноклубники, а это значит, что время фигурного катания и красоты на этой площадке неумолимо подошло к концу. — Хотя, откуда ей взяться? — Сидни! — чуть улыбаясь, произносит девушка, мгновенно потеряв все свои переживания и, наконец, обратив внимание за бортик, где только что пришедший молодой человек сосредоточенно и в какой-то степени нагловато проходится по ней изучающим взглядом, непринужденно опираясь на клюшку и накидывая на голову красный шлем, ещё не бывший застегнутым и просто болтающийся на его голове. — Господи, Кросби! — на весь каток прогремел мужской голос, взрывающийся самыми негодующими нотками, — Я тебе сейчас свисток в задницу засуну! Не хватает скорости вывезти своё туловище на лед? Устроил затор: не пройти, не проехать, не пролететь! — Так занят лед, мистер Вальтер! — опасливо кричит Кросби назад, туда, где сквозь толпу юных хоккеистов пробирается любимый и очень ласковый тренер. На секунду Ханна успела испугаться такого громкого мужчины, но вовремя вспомнила, что помимо неё здесь есть куча фигуристов постарше, которые в любом случае огребут по шапке раньше, чем она, — Я не хочу пугать наших балерунов! Фраза, произнесенная хоккеистом, оказалась настолько громкой и звучной, что несколько парней, осваивающих новые элементы своей программы, одновременно гневно взглянули в его сторону, и этот взгляд, если честно, ничего хорошего не предвещал. Однако убивать силой мысли человечество ещё не научилось, а взгляды простых «балерунов» Сидни Кросби не замечал. Ну... или очень искусно делал вид, что не замечал. — Мало ли что ты хочешь! — Громыхнул тренерский голос из конца толпы и тут же оказался критически близко к скамейке запасных. Мужчина наскоро огляделся по сторонам, проходясь своим холодным взглядом по всем присутствующим, и видно было, как непроизвольно дергались его нависшие на глаза брови, — Ладно, Сидни, свисток отменяется! — Гневно отмахивается он, проходя к молодой женщине, увлеченно пишущей что-то на скамейке, — Живо на лед! — Кидает он через плечо, после чего вся его команда резко и по-военному быстро начинает выполнять его приказ. — Дамы, сейчас наше время, спешу вам напомнить! Сидни, как и полагается капитану, выбежал на лед первым, однако, что выглядело весьма комично, практически сразу же запнулся и встретился с холодной поверхностью льда лицом к лицу. Юноша попробовал было раскатиться ещё и ещё раз, но коньки, словно издеваясь, не позволяли ему сделать этого. Вероятно, они затупились, а он не посчитал нужным проверить их перед тренировкой, поэтому можно ответственно заявить, что то, что он падает практически при любом резком торможении, уже давно потеряв всякую возможность маневрировать, — полностью его вина. С Ханной, прекрасно видевшей всю эту картину, они встречаются уже у бортика, и единственное, что скажет девушка в этот момент: — Скорости у тебя и правда нет. — Зеркально копирует его тон несколькими минутами ранее, подкрепляя все это задумчивым выражением лица, — Хотя… Откуда ей взяться? — произносит непонимающе и тут же выскакивает со льда, не забыв слегка толкнуть молодого человека, что на коньках превосходил её в росте на целую голову. Все остальные фигуристы уже давно ушли, и Ханна чувствовала себя неуютно, прогуливаясь по пустым коридорам, не наполненным никакими посторонними звуками. Здесь просто немножко мрачно, немножко темновато, ибо весь свет был уже выключен, и вся это атмосфера несколько пугала и одновременно волновала столь юную душу. Впереди была таинственная неизвестность, а неизвестность, стоит признать, всегда была привлекательна для девушки. — Кросби, твою ты мать! Всё-таки свисток! — Ханна вновь слышит бас чужого тренера и не может позволить себе сдержать радостный смешок, что так и рвется наружу, — Живо на заточку, Нюландер должен быть ещё здесь! Не знаю, как это объяснить, но в коридорах ледового сегодня было ужасно тихо. Так, знаете, когда в голове запросто возникают картинки из всех когда-либо просмотренных фильмов ужасов, где все самые страшные смерти начинались с одинокой прогулки по пустому затемнённому коридору. Сегодня здесь как-то… мрачновато. И даже лампочка, одиноко висящая и непонятно откуда в нем взявшаяся, светила надменно тускло, а то и вовсе недоуменно поскрипывала, раскачиваясь из стороны в сторону. Кажется, Ханне уже пора сходить на обследование в одну из местных психиатрических лечебниц. Такой, простой тест: если примут за свою, значит, дороги назад уже не будет. Как глупо. Девушка слышит, что на катке происходит какое-то движение, но абсолютно не реагирует на него, продолжая упрямые поиски своего так называемого начальника и своего непутевого племянника, которого она оставила в кабинете одного из самых ответственных людей в этом, блин, городе. А потому тот факт, что, оставив их в кабинете вдвоем на несколько минут, она в итоге не нашла ни одного, ни другого — несколько пугал и настораживал одновременно. Телепорт они там, что ли, изобретали? Ненадолго и как всегда не вовремя погрузившись в водоворот собственных мыслей, Ханна не сразу заметила шумную компанию, вывалившуюся из-за поворота, и абсолютно не признала в ней тех, кто может представлять опасность. А зря. Рискну предположить, что все было бы хорошо, и девушка все ещё могла бы тихо мечтать о том, чтобы остаться незамеченной, происходи это все в другой день, другой час или другой месяц, но нет… История не терпит сослагательного наклонения. Молодой и, как сможет отметить Ханна, очень внимательный мужчина, завопивший её имя буквально во весь голос, запросто убил все её мимолетные надежды, а от его пронзительного и громкого визга у девушки едва ли не случился сердечный приступ. Вздрогнув, но решив все-таки повернуться, Ханна ожидала увидеть бегемота, стоящего у неё за спиной с бутылкой вина, Сидни Кросби, танцующего лебединое озеро в белоснежной пачке, но уж точно не четверых довольно-таки взрослых мужчин, придерживающих камеры и другое оборудование для съемок, спрятанное в непроницаемые черные чехлы. Девушке мгновенно захотелось заистерить, заплакать и рассмеяться одновременно, но даже мимолетную мысль об этом прервал голос одного из телевизионщиков, что держал в руках ужасно страшный для её сознания микрофон. Если быть до конца честными, Ханна никогда не отличалась особой уверенностью в себе, если дело не доходило до соревнований, где эта самая уверенность была нужна ей как воздух. А уж общения с журналистами она и вовсе старалась избегать на протяжении всей своей бесславной карьеры, что уже достаточно давно подошла к своему закату. Это было так… правильно. Зачем им нужны были её слова, если она предпочитала доказывать делом? — Ханна, можно задать вам пару вопросов? — Деликатно, на первый взгляд весьма вежливо, но таким тоном, как будто у неё нет другого выхода, начинает он, а блондинка может только слабо, едва заметно выдохнуть своим мученическим голосом: — А, может быть, не нужно? — Произносит, приподнимая одну бровь и оглядываясь назад, стараясь найти помощь там, где стоит только тягучая пустота, — Не думаю, что я интересный собеседник. Особенно сейчас. — Бросьте, — он гортанно рассмеялся, вглядываясь в глаза оператору, а позже возвращая все своё внимание к спортсменке, и, если честно, Ханна уже даже не знает, в какой стране ей стоит просить политическое убежище, — всего пару слов. — По какому поводу? — Ханне кажется, что им плевать на её мнение и её отказ, но она все-таки пытается внести хотя бы нотку понимания в абсолютно не складывающуюся в её голове картину. Сам факт того, что девушка наблюдает перед собой телевизионщиков, приехавших в крошечный город и разгуливающих по этой довольно старой и ветхой арене, не мог не вызывать подозрений. Принц, что ли, объявился? — Мы снимаем фильм про Сидни Кросби, — а ну да, действительно, — хотим показать зрителям его внутренние качества. Какой он вне льда? Что для него значит Кол Харбор? Не могли бы вы сказать нам пару слов об этом? — слушает вопросы в половину уха, одновременно пытаясь написать пару гневных сообщений своему начальству, чьё внезапное исчезновение волновало её куда больше, чем пустое общение в коридоре. Это стало уже привычкой, что для Ханны становится абсолютно обыденным понимать то, что происходит, только через несколько секунд после того, как вагон из предложений уже вышел из своего вокзала. — Нет, извините… — Произносит, виновато улыбаясь и откидывая назад выбившиеся из прически локоны, — Мы практически не общались, поэтому я могу сказать только пару общих фраз. — Сердце болезненно сжимается от осознания того, что она лжет. Лжет, но делает вид, что так оно и нужно. Так правильно. Если честно, Ханна чувствует себя преступником, который скрывает что-то важное. Чувствует себя слепцом, который отрицает свет только потому, что никогда его не видел. Девушка продолжает скованно улыбаться, складывая руки на груди, и потерянно растирает кожу, что странно покалывает под её прикосновениями так, словно тысяча иголок впивается в неё одновременно. Не понимает, что происходит, но продолжает растерянно смотреть на мужчин, очень надеясь на то, что её психологическое состояние никак не отразилось на внешнем виде. Мужчина довольно кивает блондинке, пока все остальные уходят выкурить пару сигарет в специально отведенном для этого месте, и добродушно продолжает: — Нам хватит даже пары фраз. — Он смотрит внимательно, так, словно догадывается, что она может сказать намного больше, но, к счастью, находясь в довольно миролюбивом настроении, мужчина только дружелюбно отмахивается, решая не приставать с вопросами,  — Где мы можем Вас найти? — Где-то в пределах катка. — Уклончиво произносит Ханна, явно не загораясь желанием раздавать любые интервью, а уж интервью о гении Сидни Кросби тем более не входят в её планы, — Я все ещё провожу здесь кучу времени. В этом плане ничего не меняется. — Ну да… Ну да… — коротко произносит он, хлопая по карману, скорее всего, проверяя наличие в нем телефона, — Только раньше вы шли к личному чемпионству, а теперь ведете к чемпионству других. — Он добродушно рассмеялся, привычным для большинства мужчин жестом почесывая затылок. Телефон в кармане Ханны звонко звякнул, возвещая о самом интересующем её ответе, посмотреть который она уже не успела. Мужчина, чьего имени она даже не знает, в очередной раз ворвался в её личное пространство своим заметно потускневшим голосом: — Ханна, все же, только между нами, без камер и посторонних людей: какой Сидни в жизни? Ей захотелось зарычать, клянусь вам. Захотелось колко ответить и вылить ведро любимого сарказма на эту открытую рану, но девушка сдержалась. Главном образом из-за того, что этот человек не заслужил такого к себе отношение. Он имеет право знать ответ, и она скажет ему так, как думает, и так, как, наверное, никто другой не сможет сказать: — Человек, который редко показывает себя настоящего. *** — Алекс, — весело произносит Ханна, отыскав ребенка и молчаливо наблюдая за тем, как он галантно и невероятно неуклюже подбегает к ней, протягивая руку, — где вы пропадали? Детский взгляд — это всегда что-то особенное. Невинное, непосредственное, самое настоящее, и Ханна, попавшая под свет, излучаемый большими голубыми глазами, в какой-то момент почувствовала стыд за то, что ей в голову пришло задавать такие дурацкие вопросы, но девушка всё же продолжила спрашивать, одновременно пытаясь забрать у малыша тяжёлую сумку, которую он ей, видимо, отдавать не собирался. — Отстань, тетка, я мужчина! — Произнес он таким тоном, что Ханна может поклясться, она чуть не сделала дырку в полу и едва не провалилась сквозь несколько слоев земной коры. Мальчик притопнул ногой, забавно нахмурив брови, и вновь бодро зашагал вперед, придерживая свою любимую «тетку» за руку, — Ханни, знаешь, я, конечно, мужчина, но ты мне все равно одеться помоги! Блондинка заливисто смеётся, приоткрывая дверь в раздевалку хоккейной школы, куда по счастливой случайности и был отправлен её любимый племянник: — Хорошо, мужчина! — Весело произносит девушка, заходя в помещение вслед за этим шестилетним сорванцом, и бегло оглядывается по сторонам. Ханна могла поспорить, что в данной компании мамочек она выглядит несколько неуместно, но от этого тут уже было никуда не деться. Вокруг буйным ручейком бьётся жизнь, шумные родители помогают своим детям справиться с экипировкой, и везде стоит такая странная суетливая атмосфера, что блондинка хочет просто уйти и спрятаться где-нибудь подальше. Просто... Она от этого всего отвыкла уже давно, а сил возвращаться к началу, у неё, увы, уже нет. В это же время у неё хватает сил и наглости ругать любимую старшею сестру всеми самыми хорошими словами, потому что… На самом деле, она всегда собирала своё чадо на тренировку самостоятельно, но сегодня скинула это ответственное задание на любимую тётушку, а тётушка, между прочим, понятия не имеет, как и что нужно одевать на вратаря. Для неё вообще оказалось шоком, сколько всякой всячины можно навесить на одного маленького ребенка. — Почему они не отдали тебя в фигурное катание? — Бубня себе под нос, интересуется Ханна, рукой придерживая мягкую хлопковую рубашку, которую сейчас же подает племяннику, и хмуро оглядывается по сторонам, чувствуя себя двоечником, который пытается сдать экзамен по предмету, учебник которого он никогда в жизни в глаза не видел. — Потому что это спорт для балерин! — Ханну странно передергивает при этих словах, но она все одно пытается оставаться спокойной и сосредоточенной даже тогда, когда Алекс, забирая инициативу в свои руки, сам начинает одеваться, не забывая забавно ворчать и проводить лекцию о том, что и в какой последовательности он должен нацепить на своё тело. — Неправда! — Притворно возмущается молодая тетя, возводя взгляд к потолку, — Кто тебя этому научил? — Правда! — Парирует, притопнув ногой и сощурив свои большие глазёнки до маленьких щелочек, — Катание для балерин, а я мужчина! Ханна слегка наклоняется к ребенку, продолжая подавать ему необходимую амуницию и порой недоверчиво покручивая её в руках, стремясь изучить. Ну, или хотя бы понять, как в этих странных по своей форме вещах можно передвигаться и, к тому же, ещё и что-то там ловить. Позади слышится хлопок входной двери, возвестивший, скорее всего, о внезапном приходе тренера, но Ханна, по какой-то невиданной для неё самой причине, абсолютно не слышала этого. Она только сидела напротив ребенка, не оборачиваясь, и просто-напросто следила за его помаленьку вспыхивающими ярким огнем глазами. Все слова человека позади проходили через огромное сито, которое Ханна собственноручно держала над кастрюлей собственных мыслей. Большая часть его речи проходила сквозь него, а совсем маленькое, едва уловимое, то, что она успевала зацепить, было слишком знакомым. Таким, будто бы она это уже слышала. Будто бы ни один раз. Будто бы однажды она… — Знаешь, когда я говорил, что ты рано станешь матерью… Я все же не думал, что настолько, и не от… — слышит осекшийся голос позади, который явно доволен своим эффектным появлением. Хочет обернутся, но продолжает упрямо стоять на коленях перед маленьким мальчиком, чьи глаза сейчас резко стали похожи на две огромные звезды, внезапно вспыхнувшие на небосвободе. Сейчас Ханна даже не успела удивиться. Этого человека в её жизни с каждой минутой становилось все больше и больше, и не замечать этого уже было просто невозможно. Это как геометрическая прогрессия, растущая на глазах, и если раньше ей удавалось избегать любых разговоров о нем, то теперь, знаете ли, встретившись лицом к лицу, убежать как-то не получалось. — Доброе утро, Сидни. — Скучающе произносит девушка, оборачиваясь и подставляясь под его изучающий взгляд, — Зачем пожаловал? Никаких привет, никаких как дела, сразу к сути. Так нетипично для них, на самом-то деле. — Тренировку буду проводить. — Ей показалось, что Алекс даже пискнул от счастья в этот момент, как взвизгнули и все остальные дети, услышавшие этот разговор. Если честно, Ханну искренне удивляло то, что Сидни до сих пор не облепили со всех сторон, но в любом случае этот факт совсем немножко, но грел её душу. — Познакомишь? — незатейливо намекает черноволосый молодой человек, кивая головой в сторону ребенка, который уже даже перестал одеваться. — Точно… — отмахивается, случайно прикусив нижнюю губу, — Это Алекс — сын Линн, а это… — но договорить она уже не успевает, ибо буквально в эту же секунду её прерывает обиженный вопль одного маленького человечка: — Сидни! — коротко выдыхает малыш с некоторым благоговением, отчего сам виновник такого состояния у детишек позволяет себе самодовольную улыбку, — Ты думаешь, я не знаю его? Это вот твоих балерунов я не знаю! — его тон такой обиженный, непосредственный и на грани слезной истерики, что Ханне вновь становится неловко, а Сидни, по-видимому, это только очень развеселило. Он широко улыбался, смотря на эту картину, и только от этого девушке уже захотелось огреть его чугунной сковородой. И дальше, надо сказать, это желание только усиливалось: — Родная, — его несостоявшуюся фразу сразу же прерывает дикое недовольство подобным прилагательным, — я знаю, что хоккей и ты — понятия разного масштаба, но я предположу, что если ты оставишь все как есть, он потеряет щитки ещё до того, как выйдет на лед. — Что? Сидни смотрел на неё выжидающе, прекрасно понимая, что со знаниями этой девушки в хоккейной раздевалке делать было нечего. Издевательское, скомканное «родная» все еще вертелось на языке, связывая его, словно хурма, которую он так не любил в детстве, но молодой человек не жалел, что сказал это. Скорее, он даже не понял, когда обронил это обращение, просто потому что эта фраза была одним из тех предложений, что он употреблял достаточно часто, каждый раз вкладывая разные значения и интонации. Особенно в сторону Ханны. Он усмехнулся, оглядывая раздевалку с такой душевной теплотой, словно именно в эту секунду на него напали детские и, скорее всего, очень счастливые воспоминания. Однако, быстро избавившись от подобных сладких мыслей, он все-таки произнес то, что произносить, ввиду своей огромной занятости, не хотел: — Тебе помочь? — А ты в местные Бэтмены заделался? — Ответ прилетает быстро и стремительно, так, словно они разыгрывают теннисную партию, перекидывая маленький желтый шарик через туго натянутую сетку. — Думаю, что этому мальчику нужен свой супергерой. — С нахальной улыбкой произносит Кросби, приподнимая свои темные брови и, кажется, с неким удовольствием ожидая возвращения мяча на свою половину площадки. Ханна глубоко вздыхает, с одной стороны не желая принимать помощь от этого человека, а с другой стороны прекрасно понимая, что если она не позволит ему помочь, случится сразу две непоправимые вещи. Во-первых, один маленький мальчик выйдет на тренировку полностью разобранным, отчего девушка точно получит нагоняй от старшей сестры, что весьма страшно даже с учетом того, что они повзрослели, а во-вторых, этот же маленький мальчик лишится возможности поговорить со своим кумиром и после этого, с большой долей вероятности, обидится. — Помоги, — произносит уверенно, как бы признавая свою неправоту перед его слабым напором, но все-таки, не имея возможности промолчать, продолжает не без сарказма: — только тебе до супергероя далеко. — Произносит, внимательно следя за его реакцией, и слабо улыбается, чувствуя, что разговаривать с ним таким образом все также забавно, как и тогда, — Он, знаешь, добрые дела напоказ не выставляет, за тобой же четыре чувака с камерой носятся, словно в одно место ужаленные. — Ревнуешь? — Да, — утвердительно кивает, получая пару удивленных взглядов от рядом сидящих родительниц и молодого человека, что аккуратно придерживает защитные пластины, которые сейчас надевает Алекс, — журналистов и их камеру. — Ты их терпеть не можешь. — Снова как ни в чем не бывало парирует хоккеист, задавая пару простых вопросов ребенку, что уже был совершенно готов к грядущей тренировке. Сидни поднялся, поворачиваясь к своей собеседнице, взглянуть на которую он доселе не мог, и в очередной раз ждет её атаки. — Нет, — девушка поднимает руки в сдающемся жесте, — Обожаю милых молодых журналистов мужского пола… — мечтательно улыбается, наклоняя голову набок, — А если серьёзно, то твои… — коротко кивает на дверь, намекая на расхаживающих там со своими фоторужьями мужчин, и тут же продолжает: — они просят меня сказать пару слов о тебе на камеру… Что его величество прикажет говорить? — Они не мои, — первым делом отрезает Кросби, гневно взглянув в девчачьи глаза, — «Питтсбург» попросил разрешить им присутствовать здесь, дабы отправить болельщикам сообщение о том, что у меня все идет по плану. — Добавляет молодой человек и быстро выходит из помещения, возможно, опасаясь того, что его разговоры подслушивает такое большое количество народу. Ханна, не дождавшись ответа на свой вопрос, выходит следом, и, если честно, Сидни был уверен, что именно так она и поступит. — А насчет телевизионщиков… Мне все равно, что ты скажешь, если не затронешь конкретные факты. — Произносит спортсмен уверенно, находясь на расстоянии в несколько метров от девушки, с которой ведет диалог. — Или ты уже? — настороженно спрашивает он, вглядываясь в темные, чарующие глаза напротив. — Нет, — резко произносит Ханна, мотнув головой, — я сказала только то, что ты не показываешь себя настоящего. — Ну ты же видела. — Насмешливо, словно вскользь и совершенно случайно, произносит молодой человек, постоянно нервно посматривая назад, то ли ожидая кого-то, то ли наоборот боясь, что кто-то из этого коридора выйдет. Ханна пропускает эту фразу, произнесенную с только ему присущей интонацией, мимо ушей, и, вроде бы, собирается вернутся в просторное помещение за стеной, но в последний момент любопытство, как это часто бывает, пересиливает её женскую натуру: — Сидни, прости, я не очень слежу за твоей карьерой, — произносит, стараясь сделать свой голос максимально виноватым, хотя у неё и не получается это доподлинно, — но почему ты должен посылать сообщение о том, что у тебя все хорошо? Что-то случилось? — Все нормально. — С явной неохотой и нажимом проговаривает Кросби, засовывая руки в карманы спортивных штанов, и Ханна знает, что это жест с его стороны означает ложь. — А все-таки? — её вопрос тонет в противной мелодии его мобильного телефона, который он тут же вытаскивает из кармана и несколько потерянно крутит в руках, смотря на дисплей. Показывает вспыхнувший экран девушке, коротко извиняясь и делая этот звонок причиной, позволяющей ему легко избежать ответа на вопрос, который ему заранее неприятен. Сидни смотрит на неё ещё несколько долгих секунд, а после просто разворачивается и молча уходит, наполняя весь коридор своим невероятно приятным для слуха голосом: — Да, Эмили?