Rewind

Если бы я знал, когда видел тебя в последний раз, что это последний раз, я бы постарался запомнить твое лицо, твою походку, все, связанное с тобой. И, если бы я знал, когда в последний раз тебя целовал, что это — последний раз, я бы никогда не остановился. к/с "Друзья"

Утром седьмого августа Ханна проснулась в ужаснейшем расположении духа. Хотя, признаться, будет неправильно говорить, что девушка вообще спала. В последние дни, недели, а, может быть, даже и месяцы её собственная жизнь напоминала ей чью-то кардиограмму, где её изможденное тело с неимоверной для человеческого глаза силой подбрасывают то на самый верх, то камнем скидывают вниз с самого высокого обрыва. И Ханна летит в эту темную бездну: глухо, незаметно, с едва уловимым криком, который так и не срывается с заледенелых губ, намертво застревая где-то в груди. Бессонница, что постоянно одолевала её, приходила из прошлого — Ханна знала это наверняка. Она, словно кредитор, которому не отдавали денег, постоянно возвращалась: хватала за одежду, держала за локти, и каждый раз, словно в каком-то немом кино, демонстрировала девушке её собственные воспоминания, что эхом проносились перед глазами. Она не слышала слов, сказанных в прошлом, но в данном случае отсутствие посторонних звуков абсолютно не мешало понимать — эмоции, чувства расскажут намного больше, чем самые закрученные предложения. Водоворот времени кружился, но Ханна не видела ничего, кроме быстро мелькающих перед глазами картинок. Наверное, омут памяти, в который её каждый раз окунали, это и есть самая изощренная на свете пытка. Она позволяет увидеть контраст, который девушка, безусловно, чувствует, но ничего не может сделать. Сейчас она одна, и чувство этого одиночества поднималось из ниоткуда, сжирало изнутри и выколачивало из души все живое, что только могло там быть. Наверное, самое страшное — чувствовать себя бумажным пакетом без будущего тогда, когда вокруг тебя всегда полно людей: они все что-то говорят, подбадривают, но… не видят суть. Для них всегда заготовлена отдельная маска хорошего настроения и притворной улыбки, которой многие из них слепо верят, даже не осознавая, что скрывается за этим пресловутым и извечным: «Я в порядке». Друзья никогда не понимали, что она чувствует. Не понимали, да и, собственно говоря, понимать не хотели. А этой девушке всегда нужна была поддержка и хороший пинок под задницу. Ханна просто… не умела верить в себя, пока в неё бы не поверил кто-то другой. И, к сожалению, в последнее время верить в неё было абсолютно некому. Да, была семья, которую она безумно любит, были друзья, которые пытались находить нужные слова, но сердце каждый раз мучительно сжималось от одной простой мысли — она что-то упускает. Только несколько дней назад все было иначе. Однако девушка прекрасно понимала, что в этом плане все быстро вернётся на «круги своя». За хорошим вновь последует плохое, башни сомнений в очередной раз выстроятся в её голове, попутно укрепляя свои позиции, но это будет позже. Сейчас всё было иначе, сейчас она чувствовала уже слишком много для обычного человека: тучи противоречий, мыслей и эмоций клубились в голове, сродни сигаретному дыму, только учуяв который она сразу же начинала кашлять и задыхаться. Знаете, если её жизнь — это холст, то совсем недавно на него нанесли ещё и светлую краску. Совсем немного, но от этого уже становилось легче. И этот жалкий отблеск чего-то хорошего, что маячил вдали, она хотела сохранить настолько, насколько это вообще возможно. Ведь вечно ничего не длится — это было одним из тех изречений, которые Ханна знала назубок и сполна испытала на собственной шкуре. Воспоминания с катка, что посещали голову в самый неподходящий момент, были какой-то легкой отдушиной, глотком холодного воздуха, которого так не хватало в знойную летнюю погоду. Возможно, в тот день Сид возомнил себя властителем судеб, без участия которого мир полетит к чертям собачьим, а его желание помочь лишь результат живущего где-то в груди чувства долга, но… Ханна была рада, что все произошло именно так. Тем вечером они поговорили. Поговорили просто и без всяких издевок, и от этого стало так легко и просто, словно все события в её жизни вели к одному закономерному итогу. С того дня они больше не виделись. Пересекались, и именно в этот момент Ханна отчетливо понимала: все, что происходит вокруг — не её кино. Там другие персонажи, другие лица, другие локации. Сидни практически никогда не был один, а ей так хотелось сказать ему банальное «спасибо». Спасибо, потому что с души упал огромный камень. Только порой, когда она видела его с девушкой, ей отнюдь не становилось легче. Стыд накатывал волнами и тут же уносил её в открытое море собственной лжи, где маленькая дырявая деревянная лодка, на которой Ханна искала спасения, стремительно шла ко дну. Эндрюс совершала странные попытки спастись и вычерпнуть всю соленую воду за борт, но не могла. Такое чувство, словно с каждым её движением, призванным помочь, становилось только хуже. И девушка мысленно сдавалась, хоть и продолжала бороться, но терпела поражение. А потому утром, когда свинцовая голова перевешивала тело, а жуткое желание упасть на ковер и не вставать выигрывало поединок у собственного трудоголизма, Ханна ни в какую не хотела брать телефон, который просто разрывался от сообщений и звонков на него от одной юной блондинки. Аккуратно взяв трубку, девушка предусмотрительно отставляет её на пару десятков сантиметров от собственного уха и, даже услышав сто пудов ругательств на свой счет, всё одно продолжает бороться, чувствуя, как с каждым произнесенным словом, лодка её жизни все больше и больше наклоняется набок. Тейлор говорила о том, что Ханна просто обязана прийти на празднования дня рождения её старшего брата, а девушка… девушка создавала жалкие попытки борьбы. На самом деле, она просто не хотела, чтобы то яркое пятно, которое он, возможно, совершенно неосознанно нарисовал на её мольберте, вновь затерялось за обилием темных красок. Хотя, на самом-то деле, Ханна Эндрюс по-настоящему боялась того, что может произойти на этой самой вечеринке. Она просто не хотела видеть человека, который весь вечер будет счастлив, но счастлив, к сожалению, не с ней. И это тяжело. Тяжело чувствовать то, что совершенно нельзя объяснить словами. Каждый раз, когда она вспоминала эту молодую пару, ей становилось тошно. На её худое тело словно вешали пару центнеров дополнительного груза, который не позволял идти дальше, а только прибивал к земле своим нечеловеческим весом. Да и не хотела она видеть Майка, который наверняка будет ошиваться поблизости и каждую секунду донимать её своей настойчивой заботливостью. Он всегда оказывался где-то поблизости, всегда подставлял плечо, когда это было необходимо, и — Ханна знала это наверняка — был очень хорошим парнем, но, к сожалению, к хорошим парням её никогда не тянуло, и этому, собственно говоря, уже давно было найдено объяснение: Слабые характером всегда ищут защиту за спиной у более сильных, а Майк, увы, эту защиту дать не мог. Никто не мог. После недолгих уговоров сдалась Тейлор. Так просто и быстро, что Ханна ещё с несколько секунд смотрела на телефонную трубку в абсолютном неверии того, что голос из её динамиков больше не сыпал смешными угрозами. Подруга просто отключилась, сказав что-то про то, что «если захочешь компании, ты знаешь, где нас искать». В ответ на это блондинка лишь усмехнулась, переводя взгляд на окно, где на редкость сильный ветер пытался сорвать занавески с петель. Запах свежескошенной травы врывался в сознание, и Ханна несколько раз жадно вдохнула его прежде, чем подняться с постели. Такой приятный запах из детства заволакивал легкие своим мягким дурманом так нежно и безболезненно, словно чудовище, забытое на страницах мифических книг, что может одним прикосновением распространить яд по венам. Наверное, Ханне не стоило бы так долго праздновать свою победу в маленьком локальном телефонном диалоге, потому что совсем скоро пришедшее сообщение с неизвестного номера напрочь разломало все её наскоро построенные аргументы. «Ну, давай же, Ханна. Твои угрозы больше не актуальны?» Адресант этого сообщения не подписался, но разве нужна была эта банальность для Ханны, у которой на губах расцвела маленькая, скомканная, но все же улыбка? Она не хотела идти туда, все ещё нет. Но даже такое простое короткое сообщение, которое она прочла его голосом и с только ему присущей вызывающей интонацией, смогло поднять упавшее настроение с нулевой отметки. «Смерть одного из лучших игроков Канады мне не простят», — несколько раз девушка стирала все выстроенные в ровный ряд буквы, несколько раз останавливалась и просто смотрела на экран, совершенно не понимая, зачем ему самому нужно её присутствие. Она, должно быть, вызывает дискомфорт — и эта мысль в принятии решения была решающей. — «К тому же, если тебя попросила Тейлор, то не стоит тратить своё время», — дрожащие пальцы быстро строчили по клавиатуре, и Ханна, признаться, не успевала проследить за тем, какую фразу они выводят на экране. — «Я не передумаю, и у меня есть планы на этот вечер», — добавляет она, стараясь убедить саму себя и заодно своего собеседника, хотя, если честно, глупо было опровергать, что всё, что она себе напридумывала, разрывается по швам и уже давно звенит на ветру. Впрочем, так же, как и она сама. «Она меня не просила», — ответ пришел быстро и стремительно, что несколько удивило девушку и заставило вновь бездумно всматриваться в экран, игнорируя гулко ухающее в груди сердце. Глупая улыбка застыла на практически каменном выражении лица, и девушка, если честно, уже абсолютно не контролировала свои мысли и эмоции, что скакали вверх и вниз так, словно испытывали новую американскую горку в парке развлечений. Тейлор не просила его, и это чистейшая правда. Она просто знала своего брата лучше кого бы то ни было на свете и прекрасно понимала, что, услышав её разговоры по телефону, он сделает всё сам. И, признаться, оставить свой телефон где-нибудь на самом видном для брата месте вообще не стало для неё никакой проблемой. Наверное, когда-то давно в Тейлор умер талантливый манипулятор, но, к слову, об этом они будут скорбеть в последнюю очередь. «Ну и зачем ты тогда это делаешь?» Ханна усмехнулась, отправив очередное сообщение, но уже не могла сдержать широкую улыбку. Она чувствует, как то, чего ей не хватало, вновь пробирается в сердце, сея там самое настоящее тепло, за секунду растекающееся по венам. Тяжело жить без любви или чувства мимолетной влюбленности, которое может держать на плаву, и Ханна, хоть и прекрасно понимала, чем ей это все грозит, не могла отрицать очевидного. Она боялась, да. И делала все, чтобы не привязываться к человеку, у которого есть семья, частью которой она не является, ещё больше, чем есть в данный момент, но это было уже… бесполезно? История её жизни заходила на второй круг, шла уже по протоптанной дорожке, и от этого простого факта, честно говоря, становилось только тяжелее. «Может быть, потому, что я так захотел?» Ханна любила уверенность, что сквозит в голосе, мотивах и речи других людей. Безумно любила, и подобное, безусловно, всегда её подкупало, но это сообщение одновременно и пугало, и настораживало девушку. Глупо было предполагать, что она не хотела увидеться с этим молодым человеком, глупо было предполагать, что ей не хотелось с ним поговорить, но ещё глупее было бы предположить, что Ханну совсем не заботила его девушка, которую он наверняка безумно любил. Конечно, несколько промедлив, Ханна ответила ничего не обещающее «Я подумаю», но и она, и Сидни, странно усмехающийся и лежащий на диване вместе с Эмили на другом конце города, и Тейлор, подглядывающая за братом из-за угла гостиной, прекрасно понимали, что любое «я подумаю» в адрес Сидни Кросби от Ханны всегда означает исключительное «Да» и ничего более. А все потому, что она никогда не умела ему противостоять. Только вот… не могла или, быть может, вовсе не хотела? Хотя, возможно, эти два выражения уже давно стали синонимами. *** — А где ты был, ну, вчера? — немного безучастно интересуется Эмили, присаживаясь на мягкий диван, и безэмоционально смотрит на своего молодого человека, что сейчас вальяжно расположился на мягких подушках. Девушка молчит, взгляд медленно гуляет от бегающей по дому Тейлор до неподвижно сидящего парня, что тяжело вздыхает, но, на несколько секунд задумываясь, все также продолжает молчать, не решаясь прерывать гробовую тишину, устоявшуюся между ними. — Я приехала под вечер, Тейлор была дома, но тебя, — она нервно усмехается, но старается не показывать своих истинных эмоций, пряча их за нервной улыбкой. Держится прямо, хотя сердце то и дело скручивается в тугой узел, — нигде не было, — внешне спокойна, но девушка чувствует, как в душу медленно впивается парочка коготков давно поселившейся внутри кошки. Сидни молчит, напряженно раздумывая над тем, что он сейчас, собственно говоря, хочет сказать. Он должен оправдаться? Должен вылить на неё ведро собственных мыслей и жизненных обстоятельств? Обязан рассказать ей все, что происходит в его жизни? Может быть, это и будет честно по отношению к девушке, которая поддерживала его даже в самые трудные минуты своей жизни, но он, если говорить откровенно, совершенно этого не хочет. Он не хочет показать ей, что что-то выходит из-под его контроля. Не хочет показать и поверить в то, что что-то идет не так. А оно, наверное, и не выходит, оно просто катиться к чертям, а молодой человек, увы, не успевает предотвратить момент этого падения. — Я фотографировался с детьми, — практически ледяным, стальным голосом произносит он и сам не может объяснить подобной реакции на такой, казалось бы, абсолютно обыденный вопрос. Взгляд карих напуганных глаз медленно проходится по лицу молодого человека, перебирается на Тейлор, которая носится по дому подобно заведенному электровенику, одновременно приводя в действие кучу техники. Сидни молчит, вновь уставившись в экран своего телефона, но при этом нельзя сказать, что он особо всматривается в эту разрывающуюся от поздравлений коробку. — Тейлор должна была тебе сказать, — безусловно, то, что делал молодой человек, не находило отклика в его душе. Сердце едва заметно кололо, а совесть, услужливо засыпающая во время его встреч с Ханной, вновь напоминала о своём существовании, начиная сеять маленькие зернышки сомнений внутри. Он не хотел оправдываться, врать и юлить, но, если честно, даже не понимал, когда эти три понятия с ноги вломились в дверь его жизни. И самое ужасное для него было далеко не то, что он делал это перед окружающими: даже особо не копаясь в воспоминаниях, он мог припомнить пару десятков интервью, где на банальные по своей сути журналистские вопросы он давал такие же банальные ответы, которые те хотели услышать, а то, что в последнее время молодой человек стал делать это даже во внутренних спорах с самим собой. И именно в эти моменты, когда разум вступает в поединок с сердцем, человек может найти себе кучу оправданий для того, что он действительно любит. Того, что он действительно хочет. И эти оправдания, эти банальные «так нужно» или «мы просто давние знакомые», в конце концов, ложатся на него тяжелым грузом. Приходит понимание. За давних знакомых не волнуются так, как волнуется он, давних знакомых не целуют так, как тогда целовал он, давних знакомых и ничего не значащих людей не ревнуют к лучшим друзьям, и, в конце концов, давних знакомых не встречают в четыре часа утра в месте, в котором когда-то они оба оставили частичку своих воспоминаний. Счастливых воспоминаний. Сидни продолжал верить, но уже, если честно, абсолютно не понимал, во что. Эмили смотрела на него сердито, выбирала слова, которые она хотела сказать, и все вокруг выглядело так, словно между ними назревает серьёзная ссора, но… Сидни ничего не чувствовал. Возможно, некоторую вину, которую он тут же пытался глушить, но на этом… На этом все. Ни толики того, что раньше. Ни грамма из того, что должен. В последнее время все её слова, поведение и порой даже самые обычные привычки, которые он совершенно не замечал раньше, стали раздражать. Он, конечно же, всеми силами старался не доводить маленькие семейные разборки до слуха Тейлор, предпочитая разбираться спокойно и за закрытыми дверями, но для всех в этом доме всё становилось очевидным. Он искал в ней кого-то другого и жутко злился, потому что найти не мог. — Ты фотографировался с детьми тогда, когда их уже не было на арене? — произносит девушка раздраженно, но тут же гасит в душе все то, что заставляет её злиться. Возможно, это странно и до жути неправильно, но она не ощущает того, что должна. Ревность, конечно, плещется где-то в океане всех чувств, играющихся с её мозгом, но уже не выходит на лидирующие роли. Ей небезразлично то, что происходит, но, если честно, это её абсолютно не удивляет. Игра идет к своему закономерному финалу, и на этом месте она, к сожалению, не может сохраниться. — С чего ты решила, что их там не было? — А с чего ты решил, что они там были? — тихо прошептала девушка, рассмеявшись собственным мыслям. Конечно, хотела бы она сказать, что, когда она вернулась со встречи с подругой, первым же делом поехала на ледовую арену, молчаливо наблюдая за тем, как дети и их родители вместе расходятся в разные стороны, но не стала делать этого. Тогда, когда она пришла в спортивный дворец, девушка встретила Тейлор, которая почему-то настойчиво не рекомендовала будущей родственнице идти искать своего парня в глубине этих запутанных коридоров. «Он уже ушел» — лаконично заверила блондинка, но, слепо поверив ей, дома Эмили не обнаружила абсолютно никого, кто хотя бы отдаленно мог быть тем, кого она искала. Эмили отрешенно пожала плечами, но делала она это более по инерции, по какой-то привычке. В душе у неё было тихо: немножко неприятно, совсем чуть-чуть больно, но в целом никакого урагана не наблюдалось. Она ревновала, да, но при этом внутри трепетала жалкая мысль о том, что она знала, что так будет. Каждую минуту души все больше и больше касалось равнодушие, которое Эмили не могла сдерживать и прятать. Она чувствовала, что с каждым днем, с каждой секундой, проведенной вместе, они становятся все дальше, невидимый барьер вырастает между ними, и каждый раз, когда она пытается пройти сквозь него, то упирается в огромную бетонную стену, которую уже нельзя разрушить никакой кувалдой. Наверное, это странный факт, но тогда, когда эти отношения только зарождались, молодые люди, как это обычно и бывает, проводили уйму времени вместе и, как влюбленные подростки, придумавшие чужой образ у себя в голове, не видели никаких недостатков друг в друге. Но время шло, и то, что раньше становилось совсем обыденным, начинало раздражать. Любимые книги, фильмы, интересы — все у них было настолько полярно, что совершенно нельзя было понять, как они не могли заметить столь большой пропасти раньше, а ответ, наверное, был прост и, как это обычно бывает, лежал на самой поверхности — мы многое готовы простить, многое готовы не заметить, но только до тех пор, пока любим. А молодые люди, как и множество семей по всему миру, хоть и были вместе, но уже давно не были влюблены. Огонь погас, привычка осталась, а самовнушение уже не работает. — Сидни, нам нужно поговорить, — произносит она на выдохе, зажмуривая глаза и ожидая реакцию, которую она не может предугадать. Молодой человек только едва заметно кивает, что позволяет Эмили испуганно выдохнуть, замечая маленького йорка, который тут же залез к ней на колени. Пока девушка гладит своего домашнего любимца, губы её трогает едва заметная улыбка, одна прядь из прически выпадает, практически полностью закрывая лицо, но, тем не менее, позволяя ей замечать и чувствовать на себе взгляд Сидни, который, кажется, хочет что-то сказать, но не может найти нужных слов. — Ребята, я, конечно, понимаю, что ваши королевские задницы не привыкли работать, но, может быть, вы соизволите мне помочь? — в комнате появляется весьма недовольная таким развитием событий Тейлор, и по виду её можно догадаться, что ещё секунда, и она забьёт всех метлой, которую держит в руках. — Это твоя вечеринка, а не моя. — Я тебя не просил. — Я не могла оставить брата без праздника, — на губах девушки играет слишком милая улыбка, которая больше похожа на оскал маньяка, который нашел свою жертву, но в целом выглядит она довольно миролюбиво. — Так что помогите мне уже, скоро люди начнут приходить. — Как много человек ты позвала на сегодня? — Немного, большую часть я обзвонила несколько дней назад, — быстро выдает Тейлор, пожимая плечами и заставляя молодых людей подняться. — Ну, давайте… голубки, пора помогать. — Абсурд, — в полголоса шепчет Эмили, на что Сидни только молчаливо кивает, уже давно не понимая, что здесь происходит. — Согласен. *** Тейлор взялась за дело очень серьёзно. Нет, Сидни, конечно, предполагал, что сестра любит масштабность, любит устраивать вечеринки, главной целью которых является напоить как можно больше народу, но он никогда не думал, что его собственный день рождения соберет столько людей. Практически весь вечер Сидни занимался тем, что просто здоровался с людьми, которым, кажется, не было конца и края. С каждым из знакомых нужно было перекинутся парой банальных фраз, поблагодарить за то, что они оказались здесь, и Сидни Кросби послушно делал все это, пытаясь одергивать себя тогда, когда взгляд непроизвольно притягивался к открывающейся двери, в которую входили все, но только не те, кого он ищет. Громкая музыка, выбранная Тейлор и абсолютно неприятная для Сидни, била по ушам, разрывая барабанные перепонки, и не вызывала в душе абсолютно никаких позитивных чувств. Но, тем не менее, Сидни не мог отрицать, что песня, играющая сейчас — какая-то медленная, тягучая, призывающая всех на медленный танец, была словно бы про его жизнь. Её аккорды задевали, её мотив не опускал. Человек, который её написал, никогда не был знаком с ним лично, не знал чужую историю, но ощущение было такое, словно певец — это его давний друг, с которым он когда-то делился всем сокровенным, и не передать вам чувства человека, который чувствует океан своих эмоций, переложенных на музыку.

Staring at the bottom of your glass Ты смотришь на дно своего стакана Hoping one day you'll make a dream last В надежде, что однажды твоя мечта останется с тобой. But dreams come slow and they go so fast Но мечты приходят не сразу, а уходят так быстро... You see her when you close your eyes Ты видишь её, когда закрываешь глаза. Maybe one day you’ll understand why Возможно, когда-нибудь ты поймёшь, почему Everything you touch, surely dies Всё, к чему ты прикасаешься, погибает.

Люди пьют, пьют много, и глаза любого знакомого, который попадается на глаза Сидни, стекленели и наполнялись неподдельным блеском. Примечательно, что многие из приглашенных людей — это спортсмены со своими девушками, а потому все запасы выпивки и алкоголя уходили в несколько раз быстрее. Молодой человек останавливается, взглядом скользя по толпе в поисках знакомых черт лица. И он находит их. Эмили о чем-то тихо разговаривает с наверняка девушкой кого-то из парней, которую он никогда в жизни не видел, да и видеть бы не хотел. Она заливисто смеется, глаза в приглушенном свете радостно блестят, а на губах расцветает типичная счастливая улыбка, когда Сидни с на редкость галантной улыбкой появляется вблизи неё. Рядом материализуется Фил — давний друг, и, даже несмотря на громкую музыку, молодым людям есть, о чем поговорить, а их слова — звонкие, громкие, словно к губам обоих подставили рупор — слышны даже сквозь громкий мелодичный гул. После некоторого промежутка времени, когда крики и поздравления несколько утихли, Эмили пыталась вытянуть молодого человека потанцевать, но он каждый раз вежливо отказывался, придумывая абсолютно дурацкие причины, чтобы этого не делать. Не любил он это дело, да и не умел, если говорить откровенно. Краем глаза он постоянно замечал Ханну, которая все-таки пришла, и эта мысль почему-то заставила его озариться кривоватой, но очень самодовольной улыбкой. Опрокидывает ещё стопку с дорогим алкоголем, когда замечает едва ли не мурлыкающую от своего пьяного настроения девушку: — Почему ты такой довольный? — она улыбается, притягивая его внимание к себе. Рукой касается скул, проводит по ним своими непривычно холодными пальцами, и порывисто дотрагивается до его губ своими. Целует, сладостно, мягко, позволяя запаху выпитого им алкоголя пропитывать её легкие. Притягивает молодого человека, что без труда поддаётся на любые манипуляции, ближе, но именно в этот момент на обоих выливается кувшин холодной воды. Они не чувствуют друг друга. Она целует его так, словно понимает, что делает это в последний раз, Сидни охотно отвечает, но делает это вяло, словно нехотя, абсолютно не так, как привык. Губы медленно исследуют губы, но затуманенный разум молодого человека отчаянно бьёт тревогу, метаясь из стороны в сторону. Здесь и сейчас все не так, как должно быть. Он не хочет. Отстраняется, и Эмили, что непривычно для неё самой, смотрит на него с подозрением, хотя она и уверена, что в таком освещении он не может увидеть её лицо. Кто-то из мужчин зовет Сидни выпить, и он тут же уходит вместе с ним, потерянно пожав плечами, оставив её одну с полностью недоумевающим выражением, застывшем на идеальном лице. Сидни уже выведен из равновесия. Все ещё соображает — ему нужно много алкоголя, чтобы потерять контроль, но уже не совсем контролирует свои желания. По пути через кучу толкающихся и веселящихся людей молодой человек сталкивается с Майком, который каким-то невероятным образом не попадался ему на глаза огромную кучу времени. Светловолосый парень держит за руку полностью растрепанную и покрасневшую — видимо, от продолжительных танцев — девушку, которая, по всему видимо, была абсолютно не в восторге от своего спутника. А внутри темноволосого молодого человека что-то взорвалось. Сложно сказать, что он почувствовал в этот момент, но это явно не самые приятные чувства. Маленькие уколы ревности, словно шприцы, входили в кожу, распространяя свой яд по венам. Компания, в которой они находились, смеялась, взрывалась различными рода шутками, но двое молодых людей именно в этот момент выпали из реальности. Сидни смотрел на её лицо внимательно, сосредоточенно, превращаясь в хмурого волка и постоянно что-то анализируя. Видит, что незаметным движением Ханна старается вырвать руку из чужой хватки, но любая попытка не имеет абсолютно никакого эффекта. Этот человек ловит шайбы на скорости более ста километров в час, так что поймать чью-то руку ему точно не представляет никакого труда. И Сидни злится, нервно сглатывает, смотря на всё это, но молчит, ведь, по сути, не имеет никакого права что-то предъявлять. Особенно, если все это имеет какой-то показушный эффект. Майк хотел показать всем, доказать, чтобы уже ни у кого не осталось никаких вопросов. Но вопросы оставались у него самого: — Ребята, с вами все нормально? — спросил он настороженно, переводя взгляд с напряженного лица друга на такое же лицо девушки. Ханне было неприятно, и это было заметно даже не вооруженным глазом. — Да, все отлично. Развлекайтесь, — он произнес эти слова весьма спокойно, но Ханне показалось, что молодой человек буквально выплюнул их ей в лицо. — Я рад, Ханна, что ты все-таки пришла. Можешь, кстати, девушку насильно не держать, — произнес Сидни, в форме шутки обращаясь к другу, хотя и чувствовал, что веселых нот в этой его фразе ни на миллиграмм, — не убежит, — молодой человек улыбается, но это выглядит абсолютно ненатурально, и он, если честно, не может объяснить, почему кулаки так чешутся ударить этого парня в лицо. Возможно, то жалкое количество алкоголя в крови сыграло свою роль, а возможно, что-то намного более сильное, каждую секунду закипающее в сердце, выходит на первый план. Знаете, музыканты, которые были на борту всем известного «Титаника» играли несколько часов подряд, пока лайнер медленно шел ко дну, теряясь в холодной атлантической толще. Самый знаменитый корабль в истории тонул под музыку, и Сидни Кросби может поспорить, что и он сейчас тонет так же: медленно погружается на дно под плавно растекающуюся под крышей дома мелодию.

Well you only need the light when it’s burning low Тебе нужен свет лишь тогда, когда он гаснет. Only miss the sun when it starts to snow Ты скучаешь по солнцу, лишь когда начинает идти снег. Only know you love her when you let her go Понимаешь, что любишь её, лишь когда отпускаешь. Only know you’ve been high when you’re feeling low Понимаешь, что тебе было хорошо, лишь когда становится плохо. Only hate the road when you’re missing home Ненавидишь дорогу лишь тогда, когда скучаешь по дому. Only know you love her when you let her go Понимаешь, что любишь её, лишь когда отпускаешь.

Смотрит на Эмили, она приняла предложение потанцевать от какого-то светловолосого паренька, которого он не мог узнать со спины, и с досадой осознает, что не ревнует. Ему даже не неприятно, ему все равно, а это в его случае самое страшное. Уходит, стремясь охладить волну необъяснимых эмоций ещё парочкой стаканов хорошего алкоголя. Весь вечер, который для Ханны проходил на удивление прекрасно, даже несмотря на наличие Майка, который то и дело заставлял её танцевать — а танцевать она ненавидела — девушка чувствовала себя не в своей тарелке. И любой человек, кто хоть немного общался с ней, это прекрасно знал и, более того, видел. На самом же деле, весь своей вечер Ханна не могла отделаться от чувства вины, которое накатывало буквально из ниоткуда. Она то и дело чувствовала на себе чужой прожигающий взгляд и, кажется, пару раз даже смогла перехватить его, и, признаться, именно в эти моменты её жутко хотелось подойти к его обладателю и поговорить. Но она боялась. В очередной раз и так привычно боялась даже посмотреть в чужую сторону. Майк ушел, и именно в этот момент Ханна почувствовала себя живой. Теперь ей было спокойно. Так спокойно, что она просто хотела наслаждаться плавно растекающейся по залу песней, что то и дело заставляла её тихо подпевать. Кажется, за этот день она познакомилась с кучей молодых людей и девушек, что были уже далеко не в том состоянии, чтобы говорить, но уже в том состоянии, чтобы не суметь молчать. Майк ушел танцевать с Эмили, и Ханна, если честно, была рада такому повороту событий, ибо все его слова, движения, которые он позволял себе во время танца, вводили её в ступор. Они просто друзья, но его пьяный мозг подобные призывы игнорировал. Сидни же Кросби всё происходящее видел прекрасно. И каждый его взгляд в их сторону, который он невероятным усилием воли заставлял себя отводить от них, приводил его в бешенство. Пару раз он серьёзно хотел подойти, забрать такую знакомую фигуру из чужих цепких лап и оставить у себя, запрятывая и никому не отдавая. И он злился. Злился до черных точек перед глазами и пару раз даже долбанул своей раскрытой ладонью по деревянной столешнице, что так не кстати попала под влияние его гнева. В такие моменты он чувствовал себя жутким эгоистом, ужасно злился, что запустил свою жизнь до такого состояния, из которого уже нельзя выпутаться самостоятельно, и жутко радовался, когда понимал, что его никто не слышит. В этой комнате он один. Наедине с алкоголем, и… Ханной, что только что незаметно, словно тень, на которую мы вечно не обращаем внимания, прошла в это помещение, где все было абсолютно так же, как и в тот день. Всё тот же бардак, все то же полное отсутствие людей, что лишь изредка захаживали сюда в неадекватном состоянии, говорили что-то невнятное и мигом испарялись из поля зрения двух молчащих молодых людей. — У тебя все в порядке? — Ханна хмурится, подходя к молодому человеку, и легко дотрагивается до его плеча. С того самого праздника Тейлор девушка решила, что пить больше не будет, и все это время она честно пыталась это обещание сдержать, но знаете, тяжело не выпить пару стаканов, когда Майк рядом напивается в хламину и постоянно норовит быть где-то очень рядом. — А у тебя? — усмехается немного пьяно, пытается смотреть ей в глаза, но девушка отводит взгляд, направляя его на любую постороннюю вещь, за которую он только может зацепиться. Молчат. Ханна не знает, что сказать, и почему-то жутко смущается, чувствуя, как розовеют щеки. Но в то же время, судорожно переводя дыхание, девушка понимает, что ей комфортно. Ей всегда было комфортно с Сидни. И неважно, молчание это или легкий разговор. Настолько живая она только с ним. Сколько можно заниматься отрицанием очевидного? Сколько еще раз ей нужно увидеть его, чтобы принять эту правду? Себя никогда не обманешь, сколько не беги, не ври. Кажется, это выведено кровью на коже, впечатано в нее, неотделимо. Осознание давно течет по ее венам, просто она не может услышать саму себя. Не может забыть, не может принять происходящее, готовя банальные отговорки. Да кому они нужны? Ей для успокоения совести? Но она знает правду, несмотря на отрицание и любые глупые отговорки, что так и крутятся в затуманенном сознании. Она чувствует это. Её тянет, и Ханна не может понять, чего в этом притяжении больше — ее собственного желания или все же виноват алкоголь? Они давно уже не дети, то беззаботное время давно прошло. Но едва ли они изменились. Ханна не помнит, сколько они молчат. Не знает, почему Сид все также странно рассматривает ее, будто видит впервые, правда, почему-то понимает, что если она сейчас уйдет, он не пойдет за ней, будто своим молчанием он дает ей выбор. Но она уже столько раз его делала неосознанно. Непонятно откуда взявшаяся нервозность не позволяет стоять здесь все так же, как статуя, Ханне требуется движение, и она немного неловкими пальцами поправляет выбившуюся прядку волос, слабо улыбается, неожиданно сталкиваясь с его взглядом. И в этот миг она кажется Сидни настолько нужной, настолько своей, что дыхание перехватывает от одного только мимолетного взгляда в её сторону. У него были девушки намного красивее ее, модели, постоянно сверкающие на подиумах своей идеальной фигурой. Но ни у одной из них не было этой доброй и ясной улыбки, теплых глаз цвета расплавленного темного янтаря, чудесных волос, наверняка очень мягких на ощупь. Таких, что до боли хотелось подцепить прядку и проверить прямо сейчас. Ей не надо было быть никем, чтобы привлечь его внимание, она была красива, будучи самой собой, в своем молчании. Боже, да едва ли он мог остановиться. Глаза Сидни сверкали опасными искрами, этот взгляд будто обволакивал, защищал её от любых взглядов со стороны. Будто она уже исключительно его территория, и девушка даже не сопротивляется, ведь, как ни странно, ей безумно нравилась такая участь. От осознания происходящего к лицу Ханны прихлынула кровь, Сидни же машинально рванул воротник неудобной рубашки, мешающей дышать. Потом девушка много раз пыталась воспроизвести этот момент у себя в голове, понять, кто первым сделал то опасное движение, но так и не вспомнила, не поняла. Они просто оказались в объятиях друг друга, таких сводящих с ума, жгучих, но таких безумно… правильных? Сидни ощущал на своей груди маленькие холодные ладошки, Ханна же нежилась в его сильных и теплых руках, будто скрывающих ее от остального мира. Любые благоразумные мысли почему-то растворялись в шквале этих странных ощущений. Их губы встретились еще до того, как они сами успели это понять, и слились в долгом поцелуе. Поцелуй был невыносимо медленным, вкусным и вместе с тем безумно нежным. Иными словами таким, будто они получали наслаждение просто от каждого мига, проведенного в объятиях друг друга. Ханну захлестнуло волной давно похороненных в глубине сердца эмоций, но сознание безропотно капитулировало, ни разу не напомнив о том, что у этого человека есть девушка, что он, конечно, ей совсем не нравится, но о чем было вспоминать, когда собственное тело и движения говорили о противоположном. Поцелуй раскрылся, превращаясь в яростный и страстный, с игрой языков в порывистом танце. Хрупкие ладошки зарылись в темные волосы Сидни, позволяя быть настолько близко, что каждый вздох и выдох — общий. Одно дыхание на двоих. Две души, нашедшее пристанище в одном теле. Руки мужчины скользили по спине, обжигая, вырисовывая хаотичные узоры, заставляя кожу буквально гореть и приятно покалывать в месте его недавних прикосновений. И именно в тот момент, когда рука молодого человека коснулась застежки лёгкого летнего платья, на несколько секунд замирая на её спине, Ханна почувствовала, как от такого простого накатывающего из ниоткуда счастья захватывает дух. Буквально на миг Сидни отстранился, вглядываясь в потемневшие глаза, будто говоря, что обратного пути нет, но Ханна и никогда бы не сказала ему это простое слово «нет» и совершенно неожиданно для себя возвращается сама к его пухлым губам, естественности которых позавидовала бы любая модель, с ещё большим остервенением. Они оба откинули все сомнения. Все совпало, а давняя картина из паззлов, хаотично разбросанных по всей их жизни, кажется, наконец-то собралась воедино. Последняя деталь с глухим щелчком встала на место, расставляя все точки над i. Прямо здесь. Прямо сейчас. Горячие руки рванули молнию платья, маленькие пальчики рьяно расстегивали крохотные пуговицы рубашки. Вскоре оба предмета одежды оказались на полу, и даже четкий щелчок застежки лифчика не остудил пыл молодых людей, не напомнил им об абсурдности происходящего. Возможно, завтра они оба разочаруются в себе, таких пьяных, пожалеют о произошедшем, не дающем возможность сделать вид, что ничего не произошло, но для них имело значение лишь одно слово. Сейчас. Сегодня. Его губы блуждали по шее, легко касаясь мочки уха, но глухо бьющееся сердце твердило только об одном: чтобы он не останавливался, не отпускал. Никогда. Пусть будет то, что будет, наверно, это судьба одной маленькой светловолосой фигуристки. Или рок. Такие мягкие губы, их теплые прикосновения ощущались везде, казалось, они оставляли свой след навечно, не разрешая забыть и стереть из памяти. Они будто оба не верили, что это на самом деле происходит, не выпуская друг друга ни на миг, Ханна упивалась его терпкими на вкус губами, чувствуя свою дрожь с ног до головы, едва не забывая дышать. Разум давно махнул рукой где-то в конце тоннеля, погружая сознание во тьму, оставляя за собой лишь раскаленную нить чувств и эмоций. Девушка была распахнутой книгой, открывшей все свои тайны и вручившей сердце этому мужчине, не жалея об этом ни капли. Именно он казался единственно родным и близким, дарящим такое божественное тепло и сводящим с ума одними только прикосновениями. Ханна давно сдалась без боя. Знакомый запах заполнил легкие. Любое прикосновение друг к другу сродни электрическим зарядам, пронизывающим тело, цунами, накрывающему с головой. Пульс зашкаливает, отдаваясь гулкой болью в висках. Девушка не успевает понять, как легко он её поднимает, будто маленького ребенка, и через миг она ощущает разгорячённой кожей холод простыней. И его раскаленные руки, мягкие губы, что, казалось, были везде. Она выгибалась, чувствуя его, и лишь удивлялась, как тело не потеряло былой пластичности. Собственные руки на его плечах казались настолько хрупкими, она и сама рядом с ним была малышкой, но эта картина была настолько естественна и правильна. Маленькие ноготки вывели причудливую дорожку на его плечах, но едва ли он обратил на это хоть какое-либо внимание. Его губы терзали шею, пальцы неожиданно нежно касались живота, бедер, спускались ниже. Она была его, теперь уже настолько окончательно, насколько это вообще было возможно. Ханна чувствовала тяжесть и силу его тела, дышала его запахом, тонула в его глазах и просто выписала себе безоговорочную капитуляцию. От происходящего сносило крышу сильнее, чем от самого крепкого алкоголя. Он сам был для нее самым тяжелым наркотиком, от которого Ханна никогда бы не отказалась. Откидывая голову назад, девушка с трудом сдерживает стон, понимая, что они близки так, как никогда не были и едва ли когда-нибудь ещё будут. И даже несмотря на это, её глаза блестели от счастья, переполняющего ее настолько, кажется, впервые в собственной жизни. И кто-то в глубине собственного мозга ей четко твердил, что больше всего на этом свете ей хочется быть с ним всегда, и плевать, что это невозможно. Хотелось растворяться в каждом моменте, мгновенье, кратком миге, запомнить каждую секунду и никогда не забывать его не менее счастливую улыбку, безумно искреннюю. В эту ночь с ними обоими что-то происходило, и это было не осознание близости, а скорее радость, такая неожиданная и от этого еще более счастливая. Происходило то, чего они оба никогда не смогли бы забыть. Оба не думали о том, что будет дальше, буквально философски отодвинув всё на задний план, решив, чему бывать, того не миновать. Судьба, наверно, лучшая сводница, что всегда подталкивала их друг к другу, забавно передвигая такие знакомые фигуры на своей шахматной доске. И быть счастливым настолько можно было лишь тогда, когда живешь одним настоящим, не вспоминая о прошлом, не думая о будущем. Вообще ни о чем не думая. Просто растворяться друг в друге, наслаждаться друг другом и не отрываться от друг друга. У успеха простая формула. Непонятно, сколько прошло времени. Оно было неважным, всего лишь абсолютно ненужная мелочь в этой жизни. В глазах темнело, удовольствие текло по венам, распространяясь по всему телу, в одночасье достигая сердца. Целый калейдоскоп эмоций крутился перед глазами, кружа голову, не давая осознать, разрешая лишь ощущать. Сид нежно перебирал растрепанные волосы, что-то говорил на ухо, смеялся и целовал её так легко и нежно, словно они влюбленная пара, которая уйму времени провела в разлуке. Они просто лежали на этих мятых простынях, укрываясь легким одеялом, и абсолютно не думали о том, что внизу, кажется, все ещё бушует вечеринка, которая и позволила молодым людям оказаться там, где они должны были быть, что кучка пьяных людей снует по залу в поисках виновника торжества, который сейчас, если честно, явно не хочет покидать такую идиллию. Ханна спокойно и размерено дышала, откинув голову мужчине на плечо, чувствуя, как веки мгновенно начали слипаться. Сидни обнимал, даря свое тепло, грея своими руками. Так непривычно рядом, так непривычно вместе, что, кажется, когда проснешься завтра, то столкнешься с суровой реальностью того, что все это невозможно. Невозможно, но так правильно и так нужно. Ханна всю жизнь боялась боли, и больше всего она боялась, что именно с неё начнется уже такое близкое завтра. Холодное осознание того, что именно они натворили, еще не дошло до отдыхающего мозга. Сейчас она просто все также смотрит на него, не веря, что это ей не снится. Сидни, кажется, и сам не понимает, что произошло. Ему никогда не было так одновременно хорошо и легко. Ханна кажется маленьким котенком в его руках в ореоле разлетевшихся своих золотых локонов, а в темных глазах плещется непонятная ему эмоция. Он никогда не видел и не помнил у нее настолько умиротворенных глаз, когда привычная морщинка на лбу разглаживается, она выглядит самой обычной девочкой. Наверно, безумно счастливой маленькой девочкой. А ему хотелось говорить, что она только его, защищать от всех и не отпускать. Было в ней что-то чарующее, не отпускающее, лишь приковывающее к друг другу все сильнее. — Спи, – прошептал он на ухо, мягко целуя в макушку. Сколько стоит за этим простым словом? Он никогда не умел объяснять, что он чувствует, не умел да и не считал нужным об этом говорить, поэтому ему хотелось вложить как можно больше в одно слово. Но Ханна, проваливаясь в царство сна, откуда-то четко знала, что как только она проснется, все развеется, как дым, и не будет иметь ни малейшего значения. С утра она проснется в теплоте и уюте, вздохнет полной грудью и почувствует знакомый запах, от которого закружится голова. Он будет спать, выглядя как большой ребенок, сжимающий в своих объятиях любимую игрушку, а она будет бояться пошевелиться и станет рассматривать и так давно знакомые черты лица. Темные волосы разметнутся по подушке, правильно очерченные губы будут слегка приоткрыты, будто он улыбается во сне, от длинных ресниц на скулы упадут тени. А Ханна, чувствуя подступающие слезы от понимания происходящего, выпутается из объятий, пройдется босиком по холодному полу, с трудом найдя платье и остальную одежду. Она будет четко понимать, что Сид не бросит Эмили ради нее, и когда мужчина проснется, то обязательно повиснет неловкое молчание. Ханна не хотела этого. Ей, такой обычной маленькой девочке, в глубине души хотелось хоть немного своей собственной сказки. И пусть эта ночь и станет ей, личной сказкой маленькой фигуристки, даже тогда, когда наступит рассвет. И она сделает тот первый, самый важный шаг, уходя от него. Дальше будет проще, закон инерции никто еще не отменял, и на негнущихся ногах она дойдет до порога, бросит прощальный взгляд на родное лицо, не знающее во сне ни проблем, ни забот, и тихо прикроет дверь, делая вид, что ничего не произошло, им все это всего лишь приснилось. Она убежит из знакомого дома, будто с места преступления, практически не рассматривая последствия прошедшей вечеринки: кучу мусора, сигарет, пустых бутылок из-под алкоголя. А залетев к себе домой, едва захлопнув еще одну чертову дверь, сползет тихо по стене, чуть ли не падая на пол, и будет слышать в голове шепот Сидни. Казалось, что она все еще с ним, что в воздухе витает его запах, от которого начнет кружиться голова. А по щекам потекут крупные слезы. Всхлипов не будет — будут лишь красные глаза и нос, замерзшие руки и ноги и мертвенно бледная кожа. И она просто не сможет чувствовать, не сможет пошевелить пальцем, не почувствует вообще ничего, будто ее выжали, опустошили, забрали душу. Или это такой особый вид боли, что выжигает в сердце все, что когда-то в нем было? Дрожь охватит все тело, судороги сведут ноги, и дыхание участится, станет тяжелым, неровным. А перед глазами будет все также стоять лицо Сидни, его улыбка. И самые родные глаза… Наверно, когда-то потом она обязательно об этом пожалеет. Но не сейчас. Не сегодня. И неважно насколько ей будет плохо. Она во всем виновата сама.