Сталкер

      С самого детства Джехёна учили, что врать — это плохо. С самых ранних лет ему вбивала в голову сумасшедшая мать, что чужие чувства ни что иное, как самое ценное, что может появиться в жизни. Чон никогда не слушал её, ведь отец заявлял, что его мать — съехавшая с катушек психопатка, и что слушать её нельзя. «Иначе станешь таким же сумасшедшим». Всё указывало на то, что отец прав, и Джёхён отдалялся от матери всё дальше и дальше, пока не перестал замечать её вообще. Она словно стала нежелательным тёмным пятном в его жизни, от которого он мечтал избавиться. Он игнорировал её, все выходки и странные выпады считал безумством, никогда не воспринимал её слов всерьёз.       Среди друзей и одноклассников Джехёна никто не смел упоминать его мать, и, думается, это было верным решением. Чон прославился в школе среди не только своих ровесников, но и подростков помладше, своей неконтролируемой злостью и вспыльчивостью. Это было в то время, когда его ещё все могли знать, как Юно в средней школе. Он был обворожительным, но чрезмерно высокомерным. На первом году старшей школы он сменил имя — ему не хотелось иметь ничего общего с родителями.       Пока единственный, кто может его успокоить и терпеть — Доён.       Жизнь без матери, уход за сводным братиком и возрастающая ненависть к своему отцу из-за его алкоголизма породили в юноше жестокость, о которой он даже не подозревал; жалость к самому себе такому несчастному и слабому; и, может, капельку зависти к тем, у которых было всё. Огромное желание уничтожить таких, как Квон Ри, ведь это жуткое чувство несправедливости съедало парня с каждым днём; оно поглощало его вместе с разумом, притупляло последние остатки логики и надежды на лучшее; оно топило в своей боли и ненависти бедного парня, что был жестоко брошен всеми.       Когда Юно с горем пополам закончил среднюю школу и сдал экзамены, то узнал, как бы это иронично не было, из новостей, что некую «Чон Ёын — женщину лет сорока» убили после её успешного побега из психиатрической больницы и бросили тело в океан. Было ли ему больно? Чон даже и вспомнить не может тот момент, когда услышал эти слова. Он не может воспроизвести в своей голове те моменты, когда был на похоронах и когда читал её письмо, что она просила передать своего лечащего врача старшему сыну. В нём было всё коротко: «Будь умнее. Не слушай других — только себя. Защищай себя и тех, кто слабее. Не будь жесток — ненависть порождает ненависть. Будь выше этого».       И тогда же, когда его сердце было разбито, он, стоя напротив надгробной плиты, выслушал слова её лечащего врача.        « — Знаете, Юно, она никогда не была больна так, как утверждал Ваш отец, но она быстро поняла, что лучше притворяться ненормальной в клинике, чем терпеть побои мужа. Единственной её болезнью был Ваш отец, что запер её здесь. Я делал всё, что мог, чтобы она чувствовала себя лучше, но сердечная болезнь всё равно медленно уничтожила её, как и боль от потери своего единственного любимого сына. Любовь — первая и последняя вещь, что убивает людей. Говорю это Вам, как психотерапевт с огромным опытом и как лечащий врач Вашей матери».       Джехён врал всем, что не верит этому мужчине, но в глубине души зародились сомнения. Они порождали в нём странные мысли и вдохновляли на безумные поступки. Один из таких был, когда Чон, ослеплённый яростью, подошёл к своему отцу и стал кричать. Что тогда мог слабый подросток, что толком даже открыть банку никогда не мог? И что мог сделать его маленький братик, которого Юно нашёл на улице и привёл в дом? Именно. Ничего. Джехён плевался кровью и сжимал руки в кулаки, чувствуя себя паршиво, самым последним придурком на земле, но тёплые объятия Донхёка, его дрожащий голос, пропитанный слезами и отчаянием, возвращали его к реальности. Иногда даже возникало желание жить только ради него.       Отец Джехёна погиб. Ввязался в драку в каком-то подпольном клубе, и того избили насмерть. Чон не пришёл на его похороны не потому, что был зол из-за вранья насчёт его матери, а потому что ребро ещё не зажило, и раны на сердце кровоточили намного больше, чем ссадины на животе и руках.       Его душа чернела с каждым вдохом, но всё плохое словно отступало и позволяло яркому свету Ли залечить все раны. Джехён позволял ему находиться рядом всегда, и старался быть лучшим старшим братом для него. Младший медленно возвращал Чона к нормальной жизни. Подавлял в нём все мысли о смерти, мести и ненависти. Донхёк был как спасательный жилет для Джехёна, который тонул во всём этом дерьме. Чон понял, что продолжать вести такой образ жизни он не мог, поэтому тем же летом после смерти своего отца записался на тхэквондо, где со всем своим желанием вымещал злость. Чон устроился на подработку в кафе быстрого питания, работая до поздней ночи, чтобы обеспечить себя и Донхёка.       И спустя год, как он поступил в старшую школу, он вполне привык. Надо же было ещё так повезти, что работодатель всегда входил в его положение, выдавал премии и не загружал лишней работой. Денег Джехёну стало хватать на свои занятия, на репетитора Донхёка. Чон рос на глазах, его душа устремлялась вперёд с чёткой целью добиться лучшей жизни. Жить подобно Квон Ри, которой сладкая жизнь досталась с рождения. Чон мечтал добиться всего не только ради себя и не только, чтобы успокоить своё сердце, но и ради своего брата, который просто должен был жить лучше. Иногда поздней ночью, когда юноша приходил с работы и видел спящего на полу четырнадцатилетнего подростка, то жалел, что взял его тогда с собой с улицы. Жизнь с Юно, возможно, ничем не отличалась от улицы, но потом он понимал, что это нужно было им обоим.       Оба брошенные на собственное воспитание, буквально, выживая посреди этой жестокости, забываясь с головой в одиночестве. Оба никому не нужные подростки, с которыми судьба всегда жестоко подшучивала. Оба слабые, жалкие и немощные, которые попали в тупик и не знали, что же делать им дальше. Они нуждались в этом; нашли частичку своей души, своё спасение друг в друге. Они нашли в совместной жизни смысл, который, как казалось бы, был утерян давным-давно. И Джехён, и Донхёк знали, что один без другого — никто. Лишь пустая человеческая оболочка без души с почерневшим от боли сердцем. Они оба ценили друг друга так, словно никого кроме них в этом мире нет. Они были вместе, и это всегда было самой первой и самой главной мыслью, когда они просыпались и засыпали.       Джехён пришёл в себя, оттаивая и всегда улыбаясь. Ни одна последующая трудность не могла его сломить. Ему на ум всегда приходили последние слова матери, так точно запечатлённые в разуме. Донхёк, возможно, и занятия тхэквондо сделали его сильнее и мудрее. Его вспыльчивость пропала, злость остыла, а ненависть ко всем и ко всему испарилась. Всё, что у него осталось — Ли Донхёк. Его собственное счастье в тёмном мире.       Но Ли умер.       И Джехён не знал, как ему жить дальше без этого свежего глотка воздуха, без этого собственного лучика солнца, без этого света в его тёмном сознании. Джехён перевёлся в другую старшую школу, его успеваемость росла с каждым пройденным семестром, и к концу второго класса он стал одним из лучших, всегда уступая Доёну.       Смерть Ли уничтожила всё в парне, что он когда-либо с трепетом и силой взрастил в себе. Чон, что совсем забылось, ещё научился плавать, но после бросил и записал на плавание своего брата. Юноша хотел, чтобы Донхёк умел плавать, разделял с Юно любовь к этому спорту, хотел научить идти на контакт с водой, которую сам очень сильно любит, и чтобы Ли научился контролировать своё тело, наводить порядок в своей голове. Ведь вода была лучшим решением для всего этого. Джехён, если говорить честно, никогда бы не пошёл на это, но Доён открыл ему глаза и показал, в чём заключается радость и наслаждение пребывания в воде.       Чон не знал, как ему поступить и как жить дальше, когда смысл исчез вместе с Донхёком. Он подолгу сидел в своей комнате в темноте и думал, настолько же ничтожно сейчас его одинокое существование. Насколько ужасно осознание того, что он больше никогда не услышит детский смех, советы по поводу того, что делать, и вечное: «Когда у тебя появится девушка?». Его глаза, в которых всё горела та детская искра любви к жизни. Его тёплые объятия, которые младший дарил старшему по утрам и ночам. Его полюбившееся: «Это не я!», когда он разбивал посуду.       Донхёк был настоящим представителем человека, который любил жизнь. Донхёк был ангелом, который держал Джехёна здесь. Без него квартира резко потемнела, воздух словно поменялся и атмосфера стала мрачной. Донхёк был тем, кто умел верить в лучшее, даже если мир закрывал на него глаза.       Джехён потерялся. Снова. Он стал притворяться, как и все люди. Чон, наконец, понял, что такое боль, скрывающаяся за счастливой маской. Парень стал ненавидеть жизнь за то, что так рано заставила его повзрослеть и почти лишила детства. Его ненависть вместе с кровью заполняла сердце и отравляла душу, обращая её цвет в чёрный. Джехён был живой куклой в руках судьбы. И он даже не знал, что же впереди его ждёт ещё. Его собственная смерть даже не удивила бы, если честно. Он уже самолично хотел пасть в руки смерти, но что-то держало его на земле, и Чон не знал, что это.       Однако он продолжал удерживать в себе эту обоснованную злость, которая всё же поглощала его по ночам. Он старался взрастить в себе эту слепую надежду Донхёка на лучший мир, пытался придерживаться последних наставлений матери — и в конце концов, к выпускному году, когда они с Доёном считались лучшими, он понял, что именно имела ввиду его мать. Ненависть порождает только ненависть — и этот проклятый замкнутый круг никогда бы не сломался, если бы Чон не постарался обрести в себе давно забытый покой. Он был сломленным, но не находил в себе мужества ломать других — и это было настоящей ценностью.       Юно заметил Ри впервые ещё тогда, когда перевёлся в эту старшую школу. Она как раз пришла вместе с ним — была на год младше. Не заметить Ри было тяжело, потому что она всегда ходила за ним хвостиком с Доёном с таким сосредоточенным выражением лица, что ему становилось смешно. Даже забавно то, с какой ответственностью она относилась к тому, чтобы осчастливить свою подругу. О том, что Наён была влюблена в Доёна они вдвоём знали, но настолько прониклись этой игрой в «сталкера», что решили позволить им ещё немного так прятаться за каждым углом и выслеживать их.       Юно видел в Квон ребёнка, который, если упадёт и поранится, просто встанет, отряхнёт рану и побежит дальше за бабочкой, потому что она красивая и умеет летать. Он старался думать о том, что девчонка просто глупа, а оказалось, что она просто очень наивна. Хотя чем эти два понятия не одно и тоже, верно? Когда она сидела напротив него в столовой и смело смотрела ему в глаза, Чон умело скрыл свою улыбку за любимой маской безразличия. И всё же остался сидеть на месте, хотя всем было известно, что если кто-то из девушек так нагло и нарушал его личное пространство — он немедля вставал и уходил, даже если не закончил есть.       Чон сидел и мельком смотрел на то, как она спокойно ела и иногда пихала свою подругу локтем в бок. Ему каждый взгляд на неё напоминал о том, чего хотела от него мать — защищать и не быть жестоким. Она так боялась своего мужа, что не смогла пересилить этот страх и вернуться к своему ребёнку — возможно, она и вправду была больна. То, что она сбежала — попытка воссоединиться с сыном спустя столько лет, потому что её съедала вина за то, что она бросила его одного с тем монстром, который может проснуться в мужчине из-за алкоголя. Однако вернуться ей не удалось — интуиция подсказала написать ту записку заранее и оставить на подушке, так как она была уверена, что лечащий врач передаст её сыну.       Взгляд Юно вновь наткнулся на побледневший синяк на запястье Ри. Парень тихо вздохнул и решительно отвернулся, будто его окатило ледяной водой. Чон не был настолько жесток в выпускном классе, как многие, кто его встречал, вспоминали. Он больше не был высокомерен, эгоистичен и груб — он был просто сломлен. И ему казалось, что только чья-то забота вернёт его сердце к жизни. Возможно, лёд растает и навсегда отступит, поэтому Чон просто терпеливо ждёт, когда появится тот, кто живёт тем же принципом: «Защищай себя и тех, кто слабее». К сожалению, Ри этим человеком быть не могла, глядя на эти синяки и глупую уверенность в том, что родители во всём правы.       Чон уверен, что она чувствует боль, но отрицает её, не позволяет ей завладеть собою. Ему страшно представить тот день, когда эта чаша переполнится — её сердце вмиг раскрошится, без шанса на восстановление.       — Доён, я слышала, что ты отлично разбираешься в английском. Это так? — Ри хватает подругу за руку и силой тащит за собой в попытках догнать двух парней, которые убрали свои подносы к специальной стойке и покинули столовую.       Они вчетвером оказываются в коридоре, мимо них пробегают школьники, но Квон всё равно — пока в ней есть эта смелость говорить с ними так легко, она выжмет из этого всю пользу. Наён с такой силой сжимает ей руку, что плечо, на которое она упала субботним вечером из-за удара старшего брата, неприятно заныло. И напомнило о себе резким выстрелом боли, из-за чего девушка на мгновение скорчилась и шумно выдохнула.       — Лучше меня только Юн… Джехён. Мне повезло, что в истории я лучше, и могу там опередить его по количеству баллов, верно? — Доён широко улыбнулся и ткнул пальцем друга в ребро, за что получил лёгкий удар по затылку. Совершенно по-дружески, и этот удар сгладила еле заметная ухмылка на губах Юно, которая не прошла мимо внимательного взгляда Ри.       — Я в английском ужасна, а Наён нужна помощь, — как только Ри произнесла это, Ким с обворожительной улыбкой повернулся к Пак и уточнил, правда ли это.       Лицо Пак вспыхнуло смущением настолько, что даже уши покраснели, и она незамедлительно наступила Квон на ногу с такой силой, что второй пришлось её отпустить и подпрыгнуть на месте от внезапной боли. Наён скрылась за поворотом так быстро, что даже Доён остался стоять в замешательстве. Когда Ри восстановила равновесие и устремила вперёд уничтожающий взгляд — туда, где скрылась ранее подруга, она услышала громкий смех Кима. Он схватился за живот и смеялся так красиво, что даже Квон вылупилась на него влюблённым взглядом. Не таким, как Пак — Ри смотрела на него, как на обычного красивого человека, которым не грех полюбоваться.       — Я ещё вернусь, — быстро проговорила Ри, но, не успев убежать, обошла парней и развернулась к ним лицом. Пока Доён смеялся, она обратила свой взгляд на Чона. — Увидимся сегодня на автобусной остановке после трёх часов дня, — Ри кивнула и с совершенно невозмутимым выражением лица поклонилась им двоим, скрываясь за тем же поворотом.       — Они делают наш последний год забавнее, не находишь? Наконец, они решили заговорить с нами, — Ким деловито коснулся пальцами глаз, словно вытирая скопившиеся там слёзы. Чон же не сводил взгляда с поворота — Ри была будто бабочка, упорхнувшая за горизонт.       — С тобой. Их целью всегда был ты, а эта девчонка… Так старается для своей подруги, — Джехён покачал головой, будто не веря в то, что столько времени они избегали их, как мотыльки огня, и вот в последние месяцы внезапно набрались смелости.       — Её зовут Квон Ри. Я знаю её отца, а ещё старшего брата — тот ещё придурок.       Доён вздыхает и отводит взгляд в сторону, стараясь вспомнить тех, о ком только что сказал. Видел он их редко, и был этому несметно благодарен. Однажды встретил их на благотворительном вечере, куда не разрешили идти Ри, и её старший брат вёл себя не намного лучше, чем уличный хулиган. А его грубость и чрезмерное высокомерие могли сказать только о его тупости.       — Откуда?       — Наши отцы акционеры одной и той же компании. Ри об этом вряд ли знает, — Доён пожал плечами и вытащил из своего рюкзака учебник истории. — Пойдём, перерыв скоро закончится.       И они вдвоём ушли в другом направлении, поднимаясь на третий этаж обратно в свой класс. Доён с мыслями о том, что скоро тест по истории, а Джехён — о том, что насколько же сильной нужно быть, чтобы не позволять ненависти коснуться своего сердца.