She

Оцарапанные пулями плечо и грудь ноют, исходя волнами боли. И, сжав челюсти, Шерлок терпит, пережидая вспышку спазмов. Раны не смертельны, и боль в конце концов пройдет. Он не ребенок, чтобы жаловаться на неудачу, тем более что это его промах. Увы, осторожность и осмотрительность его подвели. Как и зрение, потому что он видит то, чего быть не может. Она приходит глубокой ночью. Силуэт укрыт тенями и бледным, расплывчатым туманом – точь-в-точь Дева Мария в ореоле сияния. Побочное действие лекарств, не иначе, или все намного хуже, чем Шерлок предполагал, и он все-таки умирает, переживая предсмертный бред. Он все еще раздумывает: сказать ли ей о том, какие глупые мысли (он определенно теряет форму) лезут в голову, когда чувствует… …Прикосновение рук к натертой коже у линии роста волос (жесткий воротник-стойка защищает от холода и ветра, но крайне неудобен для постоянной носки). Оно успокаивает, снимает усталость. Касание почти невесомое – тонкие пальцы дразнят выступающие позвонки и ямку у горла, избегая тех мест, где боль наиболее сильная. Сейчас все его тело как сплошной пульсирующий очаг. – Вы подались в сестры милосердия или это отвлекающий маневр, чтобы незаметно перерезать мне шею, закончив начатое? – хрипит Шерлок, разлепляя на пробу левое веко. Правое разлепляться отказывается. Ответом его не удостаивают. Ноготок (значительно короче, чем он помнит) чертит тонкую полосу вдоль лопаток, прогоняя расслабленность, но и не причиняя дискомфорта. Одно из двух: Женщина подбадривает или предостерегает. Впрочем, не исключено, что и то и другое. – Пополните на досуге свой словарный запас парой-тройкой благодарностей. Не повредит, знаете ли. Он взбрыкивает гудящим плечом. Пытается, по крайней мере. Выходит весьма жалко, но недовольство и раздражение буквально повисают в воздухе. Женщина снимает грязный бинт, аккуратно втирает согретую пальцами мазь в раздраженную кожу. И в ее нехитрых манипуляциях больше чувственности, чем во всем, что происходило между ними раньше. Нет смысла притворяться и прятаться от чужих глаз. Теперь нет. Она гладит его раскрытой ладонью, нежно и трепетно, больше не скрывая своих намерений. И он отвечает ей тем же: подставляется под эту кроткую ласку всем телом и ловит сухими губами теплое дыхание с ее губ. Шелковый лоскуток, вынырнувший из рукава балахона, в который она завернута с головы до ног, скользит по коже, подначивая щекоткой. – Что я за человек, по-вашему, мистер Холмс? – осторожно спрашивает она, отстраняясь от него, делая шаг назад и унося вместе с собой горьковатый аромат мирры. Как неосторожно с ее стороны, думает Шерлок. – Риск меня не пугает. – Она словно отвечает на незаданный вопрос. И в ее словах мелькает что-то близкое к отчаянию. Он слышит: без него я пока не научилась жить – и спрашивает невпопад: – Как вы меня нашли? Ее смех, волнующий и острый, как еще один вид ласки – бесконтактной. – Дайте угадаю, – говорит Шерлок, удобнее устраиваясь на импровизированной кровати и пристально всматриваясь в сидящую напротив него темноту, безуспешно силясь разглядеть хоть что-либо. – Вы знаете, что нравится тем молодчикам, – кивает он в сторону, как если бы те, о ком он говорит, стояли за его спиной. – Вовсе нет, мой дорогой. Я знаю, как пользоваться холодным оружием. И еще я терпеть не могу похоронные церемонии. Они такие утомительные и наводят скуку, поэтому не вздумайте умирать. Обещаю приложить все силы, но и вы должны постараться. Шелестя подолом юбки, Женщина перемещается, и пламя свечи выхватывает из тьмы ее худое, изможденное лицо. Шерлок закрывает глаза, не желая больше видеть, ему достаточно слышать и осязать. Все остальное восполнят воспоминания. Он знал, что время играло и против нее тоже, подчиняя ритму бесконечной погони от действительности, в которой им нет места. Им двоим. Как символично. У них есть сегодня и сейчас. Меньше, чем можно было ожидать, но при этом больше, чем они могли надеяться, и, он полагает, больше, чем они заслуживают. Свеча гаснет, и фитиль медленно тлеет, разнося по комнате запах парафина. До рассвета четыре часа.