Засыпай

Звёзды на небе весело мигают, искрятся, сияют и словно бы зовут за собой, туда, где небо кончается, и ярчайший свет заливает бескрайние просторы иного мира… Валар не плачут. Валар не умеют плакать. Величественные и могущественные боги, вершащие судьбы. Какое им дело до смертных? Они их не замечают. Правда? Варда не улыбается, и звёзды не вспыхивают бесчисленными огнями спящего мира. Варда знает о том, что происходит под сводом каменных (уже иначе и сказать нельзя — голос предательски дрожит. Слишком по-человечески) туч. Варда лёгким движением руки пытается их разогнать. Бесполезно, сложно, до отчаяния ненужно. Ползучая тень слишком сильна. Маленькая Урвен давно не видит звёзд. Маленькая Урвен давно ничего не видит, кроме давящих стен, и ничего не слышит, кроме шелеста мёртвых трав, поющих колыбельную. Нет, они не умеют петь, помнишь, Урвен? Помнишь же и знаешь? Чертоги слишком серые, слишком длинные, пусть и ворота рядом — незаметные, хрупкие… — Судья, — вместе с его голосом врывается в залах тягучий запах листвы. — Скоро уже… Он молчит, не понимая причину своей слабости. Но снова взгляд на пустынные (такие до неправильности длинные) Чертоги — и: — Отец поймёт. — Брат, — Намо почти видит благодарную улыбку Ирмо и вспоминает лицо той смертной девочки. — Аданет будет рада. Кивок. Голос Ирмо затихает, и в густой, почти звенящей тишине Намо задумчиво смотрит на вышивающую ту самую девочку жену. Руки Вайрэ дрожат. Спи, Урвен, спи. Девочка слабо улыбается, улыбается впервые за последние месяцы. Голос, тихий и певучий, она слышит даже сквозь испуганный шёпот трав. Спи, Урвен, спи. Тонкие пальцы осторожно плетут венок из странных цветов, почти реальных, почти настоящих… Листва шумит, но иначе, чем травы, — тише, нежнее, успокаивая, убаюкивая. Спи, Урвен, спи, засыпай. Урвен чуть приоткрывает глаза и вновь видит стены, зловещие тени на них и мёртвые стебли трав, тревожно стучащие в окно. «Урвен, Урвен», — тихий зов, и не разберёшь, кто зовёт. Смотришь из последних сил — тревожный стук, чёрная трава и вкрадчивый голос, закрываешь — молодая листва, чьи-то руки и печальное, но ласковое, неземное — «Урвен…» Засыпай, Урвен, засыпай. Голос зовёт, манит и утешает, и звёзды поют где-то за железными тучами с севера, но поют странно… Листва шелестит где-то над ухом, пахнет полынью и чем-то таким же неземным, как и голос. Засыпай, Урвен, засыпай. И чьи-то руки гладят волосы и вплетают в них цветы, осыпают лепестками. Ласково кто-то шепчет о сказках (сказках ли?), о свете и о мире… Урвен улыбается — как и раньше, — но она не чувствует, как улыбается. Травы сильнее бьются в окно и уже не шепчут, а будто шипят. Ветер где-то качает кроны мёртвых деревьев. Чьи-то пальцы по-отечески сжимают ладошку, и кто-то начинает петь — тихо, очень тихо, но и листва замолкает, и ветер перестаёт гудеть, и травы замирают. Замирает весь мир — истерзанный, усталый и слишком чужой для Урвен сейчас мир. Голос звучит громче, но он так же ласков и чарующ. «Верь мне, Урвен» Травы, растущие у окна, кажутся такими далёкими, а странный мир, скрытый за пределами этого, таким близким… И Урвен верит. «Засыпай» Аданет закрывает глаза, а после открывает их вновь и видит перед собой синеглазого человека (человека ли?), странные цветы и ветки, склоняющиеся к земле. Человек грустно улыбается и медленно отпускает её руку. Мир стремительно исчезает. Где-то в Средиземье около Урвен сидит её мать и тихо плачет, в этот миг не стыдясь своих слёз. Варда поднимает руку и, чуть помедлив, зажигает на тёмном небе новую звезду.