20 дней лета

Давид разглаживал невидимые складочки на свежем постельном белье — нервничал. — Не скучай без нас, — наставляла Патрисия. — Я скажу, что у тебя тут дела, что-то там с футболом… — Лучше скажи про бизнес. Про футбол больше знают. — Тебе виднее. Скажу, что что-то с этой твоей школой футбольной, что требует присутствия, в подробности не лезла. Отмахнусь ещё, — она махнула рукой, очень реалистично показывая, какая это мелочь, нечего и внимание обращать. — Ну, актриса! — рассмеялся Давид. Вышло натурально, и если бы они не прожили в браке столько лет, она бы даже купилась. — Будет тебе, — покачала головой Пат, заканчивая разговор. Она знала — Давид так и сказал ещё месяца три назад — что они уедут, а прилетит Сеск. Сказал с виноватой, пристыженной улыбкой, глядя в пол. Она спросила только, когда и на сколько, и сходу начала планировать: когда удобнее улететь, какой авиакомпанией, к кому когда заглянуть. Теперь вот закрыла последний вопрос: что сказать всем — почему появилась без мужа? Почему-почему. С любовником он, вот почему. Все разговоры об этих отношениях — а было их за десять лет по пальцам пересчитать — были неловким соревнованием, кто скорее свернёт тему, потому что говорить, если по-честному, не хотелось никому. Будь у мужа любовница, было бы сложнее. От мыслей «Чем я хуже?» продыха бы не было. А любовник… она сама всем видам отдыха предпочитала вечер с подругами, они её по-настоящему понимали. Наверное, у Давида то же. Это было бы просто и понятно — одинаковые интересы, о работе можно поговорить, друзья общие, воспоминания. В конце концов, ей всё же повезло куда сильнее, чем подругам. Её муж не просаживает зарплату на ставках, не бьёт ни её, ни детей, не заразил никакой венерической болезнью… да она как за каменной стеной устроилась. Так что нытью и самокопанию Патрисия предпочитала спокойствие. Когда-то давно надеялась — боже, так глупо! — что Давид побегает и перестанет. Когда они жили в Барселоне, казалось, ещё немного, и так и будет. Десять лет уже, а не перестал, но что попишешь. Только смириться и наслаждаться тем, что есть. У кого-то и того нет. — Отзвонись, как прилетишь, — сказал Давид. Уже не просьба, ещё не требование. — Не разводи тут бардак, — парировала Патрисия. Советов можно было надавать ещё много, так что она успокаивающе прибавила: — Отдохни тут без меня. — Слушаюсь и повинуюсь, — криво усмехнулся он. — И ты развейся. Патрисия выкатила в коридор чемодан. На четверых багажа было немного — в Испании у них осталось порядочно вещей. Олалья сможет взять то, из чего выросла Саида. Да и едут на месяц, причём июль — много одежды и не понадобится. Если бы Давид ехал с ними, захватил бы пяток футболок, пару шорт и горя бы не знал. Алый логотип «Iberia Airlines» привлёк её внимание — Патрисия думала, что уже положила билеты. Они были распечатаны в двух экземплярах, и второй она подхватила с тумбочки и положила в наружный карман чемодана. Потом проверила сумку — все документы там уже лежали. Давид ходил за ней по пятам и никак не мог успокоиться. Раздражало. — Дети, вы готовы? — хлопнула в ладоши она, привлекая внимание. Давид вздрогнул. — Пять минут! Патрисия вернулась в спальню и начала убирать косметику с тумбочки в дешёвый сиреневый несессер. Позавчера в супермаркете взяла специально для того, чтобы было, куда всё убрать. Не запылится. Не будет маячить у мужа под носом, напоминая, что он женат. Давид следил за ней, сидя на кровати. — Проверил дорожные работы? — резко спросила она. — Ещё вчера. А, да, она об этом уже спрашивала. Пат бросила взгляд на часы — без пяти девять. Застегнула молнию и убрала несессер с косметикой в шкаф. — Выходим! — громко объявила она и вышла в прихожую. Давид последовал за ней. *** Дорога до аэропорта прошла как по маслу. Где-то в Ричмонде произошла авария, но Давид успел прочесть это и объехал с юга. Ему сегодня везло. Ещё ночью Сеск прислал сообщение, что он уже в Хитроу, рейс не задерживают, всё нормально. «Узнали?» — поинтересовался Давид. «Замучили автографами» — и следом: «Пассажиры соседних рейсов. Кто-то меня аж с Арсенала помнит!» «Теперь только American Airlines! Сплошные американцы! Совершенно не в курсе, что на свете вообще футбол есть» Давид посмеялся: «Езжай сюда, тут все такие» «Еду проверять. Если за 20 дней автограф и сфоткаться попросят меньше 20 раз — жди» «Вызов принят» Давид сам выгрузил чемоданы, расцеловал всех и пошёл искать кофе и какой-нибудь сэндвич. До прилёта Сеска оставалось минут двадцать, но аэропорт загруженный, сотрудников не хватает: пока всё пройдёт, пока багаж получит… У Давида было не меньше часа, чтобы добраться из седьмого терминала, откуда улетела «Iberia», до восьмого, которым пользовались «American Airlines». Он, конечно, не просто успел, но ещё и порядком заскучал, пока ждал Сеска. Ожидание не скрасила даже в красках представленная очередь на паспортный контроль. Сеск стоит за какими-нибудь американскими бизнесменами, переминается с ноги на ногу, в одной руке держит паспорт, в другой — телефон, и тщетно пытается словить вай-фай. Вай-фай, как назло, поймается ровно к концу очереди. Времени не хватит даже отправить Даниэле дежурное: «Прилетел, всё в порядке». У Давида интернет есть, но это не отвлекает. В новостях затишье — лето, все в отпусках. Политики молчат, футболисты отдыхают и готовятся к новому сезону, сериалы на перерывах… Давид пытается залипнуть в ленте твиттера и инстаграма, выходит скверно. Вилья начинает читать их с Сеском переписку в вотсапе — обычные сообщения, вроде как ничего не значащие — и это затягивает. Футбол, дети, общие знакомые, жалобы на этот кошмарный английский, фотки… Наконец приходит сообщение от Сеска — прошёл паспортный контроль, ты где? Давид описывает своё положение, и не проходит и пяти минут, как из толпы выскакивает Сеск. Он загорелый после отпуска на пляже с семьёй, в уголках глаз морщинки, волосы нарочито растрёпаны… Губы на вкус всё такие же. Они целуются посреди переполненного аэропорта, в голове стучит извечный, неизменный — десять лет! — страх, что их застанут, снимут, раскроют… этот страх слишком привычен, чтобы исчезнуть, чтобы от него можно было избавиться. Только вот бояться нечего. Они в безопасности. Они в Нью-Йорке. Давид и Сеск стоят и смотрят друг другу в глаза, пока первый сумасшедший порыв не проходит, а потом всё так же молча идут к парковке. Сеск пытается сесть в машину с водительской стороны, привыкнув к правостороннему движению — Давид одёргивает его самым простым образом: тянет за капюшон толстовки, и по лицу Сеска понятно — отомстит обязательно. Жду не дождусь. *** Они оба были на грани, на грани с самого начала. Ширинка натирала ещё на подъезде к дому, жёсткая ткань джинсов туго давила уже в лифте. Стоило щёлкнуть замку двери — и крышу сорвало. Они не могли прекратить целоваться. Оторваться даже на секунду. Мокро, жадно, сталкиваясь языками. Руки сами снимали одежду. Кровать в спальне впилась деревянным боком под коленями совершенно неожиданно. Вкус, запах. Твёрдость мышц под ладонями. Маленький тёмный сосок. Тяжёлое напряжение внизу живота, набухающее с каждым прикосновением. Казалось, некуда сильнее — а всё растёт и растёт. Сеск посасывал его нижнюю губу, как раньше, как тысячу раз до этого, держал его лицо в ладонях. Так знакомо, так привычно, так тепло. На обоих уже остались одни трусы. Не медля, Давид наклонился и, достав из-за резинки одну головку, коснулся её языком. Сеска как током прошило. Он откинулся на кровать, сквозь зубы шипя: «Чёрт, чёрт!» Давид провёл языком по всей длине. Перед глазами всё плыло. Давид цеплялся за одеяло, прижался лбом к мощному бедру. У самого стояло невыносимо. Кровь стучала в голове. Ладонь Сеска лежала на шее без движения, пальцы другой руки легко коснулись уха. Давид шумно втянул воздух и поднял голову, встречаясь с Сеском взглядами. Обе руки Сеска переместились на плечи и потянули вверх — Давид подчинился, одним длинным движением скользнул вперёд и коснулся мокрых губ. Карие глаза влажно, лихорадочно блестели. Чужая рука сжала член — сильно, жёстко — Давид подавился воздухом и куснул не то губу, не то язык. Бёдра сами качнулись вперёд, требуя большего. Сеск болезненно хмыкнул и двинул рукой несколько раз — перед глазами всё потемнело. Презерватив, смазка — дело пары секунд, Сеск устраивается поудобнее, хватает подушку за уголок и почти швыряет под поясницу. Давид ложится сзади, Сеск поворачивает голову, тянется и целует. Просить расслабляться не надо, ничего не надо — просто прижаться ближе и ухнуть в пропасть. Латекс продлевает сладостную агонию на несколько мелких движений, на ещё один горячий, беспорядочный поцелуй, но всё слишком хорошо, чтобы длиться дольше. Захлёстывает мгновенно, волна мощно прокатывается по позвоночнику вверх — и наступает блаженное облегчение. Пустота. Бездна. И вновь душно и влажно, запах пота вытеснил отдушку стирального порошка. Давид с трудом поднимается на колени, выходит с хлюпающим звуком, на автомате снимает презерватив, завязывает и отшвыривает. Под ним Сеск — мокрый, распластанный, возбуждённый. Вены вьются по рукам. Контуры татуировки — той самой, орнамента у локтя — расплываются по раскрасневшейся коже. Давид наклоняется и целует его — и не может насытиться этими поцелуями. Рука шарит по животу в поисках члена, нашаривает скользкую головку и сжимается на стволе, на рассчитывая силу — Сеск что-то мычит в поцелуй, сам толкается, трётся о его ладонь, быстро, так, что Давиду сложно успеть за этим движением, поймать и продолжить. Они уже не целуются — дышат друг другу в губы, часто и неглубоко. Сеск срывается на стон, и на Давида попадает несколько капель. Давид продолжает гладить член, пока Сеск глядит вдаль и не может отдышаться, затем устало плюхается рядом и притягивает Сеска в объятия. Давид гладит его по спине мерно, автоматически. Через минуту Сеск приходит в себя, поднимает осоловелый взгляд и мокро тычется раскрытыми губами в губы. Давиду так хорошо и спокойно, так тепло, что он не хочет шевелиться. Только лежать и лениво целоваться. Он и сам не замечает, как проваливается в сон.