Последние гастроли

23 июня 1896 года. Шерлок Холмс Я долго смотрел на визитную карточку, которую подала мне после завтрака миссис Хадсон. «Джефри Ворлон, газета «Вечернее обозрение». — Сэр? — миссис Хадсон вопросительно посмотрела на меня. — Пусть войдёт, — ответил я тихо и передал карточку Уотсону. — Вайпер? — только и спросил он. Огляделся нетерпеливо. — Где моя трость? Чёрт, сойдет и кочерга! — Дорогой, не стоит рисковать из-за него своей свободой. Во всяком случае, это лучше делать не дома, — я усмехнулся. — Не надо так нервничать. Кто бы ещё мне это пожелал… Джефри Ворлон, он же Вайпер, оказался совсем не таким, каким я его представлял. Видимо, знакомство с Фовароло сделало свое дело, да и прочтенный пасквиль всё ещё вызывал брезгливую гримасу, стоило вспомнить о нём. Однако вместо истекающей ядом гадюки в нашу гостиную вошёл вполне приличный на вид господин, хотя и появлялась невольная мысль «он знавал лучшие времена». Бегающий взгляд, подрагивающие ноздри… Я покачал головой. Что ж, за грязную работу не берутся по доброй воле. «Джин, опиум, кокаин?» — задумался я. Или всего понемногу, чтобы подстегнуть гаснущую фантазию и жажду впечатлений. Жизнь в вечной серости Лондона должна очень сильно давить на нервы чувствительным, творческим натурам. А Джефри Ворлон (когда он не выпускал на волю свою вторую ипостась) был неплохим журналистом. Гость держался уверенно, даже развязно, однако в повадке его проскальзывала тень страха. Вайпер боялся. То ли нас, то ли того, что собирался сделать. — Мистер Холмс, — войдя, он наклонил голову в приветствии. Взгляд его скользнул по мне, по трости Уотсона, прислонённой к креслу, — чёртова сырость снова дала о себе знать, и мой друг с утра жаловался на боль в ноге. — Мистер Холмс, — повторил он, с какой-то заискивающей ноткой в голосе. — Мне хотелось бы кое-что обсудить с вами. — Он снова бросил взгляд на моего друга. — Наедине. Выразительные взгляды, что гость бросал на трость Уотсона, свидетельствовали о том, что внесудебные способы решения конфликтов были ему не в новинку. Его второму «я» уж точно. Подумав, что избавившись от видимой и осязаемой угрозы, журналист станет красноречивей, я решил выполнить его просьбу. В любом случае, я всё равно перескажу содержание разговора Уотсону. Тот посмотрел на меня вопросительно, и я чуть кивнул в ответ. Нахмурившись, Уотсон встал, выразительно прихватив трость, и вышел из комнаты. — Спасибо, — кивнул Вайпер. — Вы позволите мне сесть? Я молча указал на кресло. — Спасибо, — вновь, как болванчик, кивнул Вайпер. — Я прочитал в газетах об аресте предполагаемого убийцы... Хорошо, мистер Холмс, убийцы. Разумеется, не исключено, что меня захотят вызвать в суд для дачи показаний. Так вот, мне бы хотелось этого избежать. — Что так? — усмехнулся я желчно. — Конечно, Вайперу лишний скандал бы не повредил, — заметил Ворлон, — да и в этой истории он не выглядит таким уж монстром, согласитесь. Я не знал, что покойный был тяжело болен. Любой человек искусства должен быть готов и к критике, и к нападкам, и к зависти недоброжелателей, иначе он просто не выживет. А Грацци был очень успешным музыкантом. Потому я расценивал ту статейку как выстрел из пушки по воробьям. Заказчика же посчитал человеком недалёким, на глупости которого не грех и руки нагреть. А мне были очень нужны деньги. Не надо на меня так смотреть, мистер Холмс. Я понимаю ваши чувства. Я не такая бездушная скотина, каким, возможно, кажусь вам, и не мировое зло. Всё же вы человек разумный. Вайпер много чего успел написать, и у него достаточно недоброжелателей. Мне не нужно, чтобы широкая публика узнала, что это мой псевдоним. — Кажется, кое-кто из ваших недоброжелателей успел до вас добраться, — сказал я, безуспешно пытаясь вызвать в себе хоть намёк на сочувствие. — Тем более вы понимаете, насколько я не хочу, чтобы круг их расширился, — заметил он. В голосе мне послышались беспокойные нотки. — Возможно, ваш друг со своим орудием просто дожидается, пока я выйду, чтобы опробовать его на моих боках. Но я не убивал Грацци. Святые угодники, я и знаком-то с ним не был. Даже если вы позовёте полисмена и доставите меня в суд, чего вы добьетесь? В отсутствие потерпевшего даже дела об оскорблении не возбудить. Поверьте, мистер Холмс, я не настолько потерял рассудок, чтобы объявлять вам войну. Он порылся во внутреннем кармане и протянул мне конверт. — Вот. Я даже не вскрывал, даю слово. Видимо, я чуть сморщился, услышав это, потому что он добавил торопливо: — Слово Джефри Ворлона, сэр. Конверт был запечатан. — Почему вы его не открыли? Осмотрев конверт (судя по штемпелю, письмо было отправлено через день после смерти Чезаре), я отметил, что он успел и помяться за это время, а бумага слегка обтёрлась. — Тратили полученные за статью деньги в игорном доме? Ворлон потупил взгляд и пробормотал, что это, право, несущественно. И вообще его не интересовало содержание письма, он-де сразу намеревался передать его властям. Или мне... Тут он сообразил всё же, что для этого ему нужно было как минимум знать о моём участии в деле да и вообще о наличии какого бы то ни было дела, и замолчал. — Вы написали статью, а на следующий день, после того как она была опубликована, Грацци умер. Вы испугались, что это самоубийство. И вот тот же человек через день пишет вам новое послание. Вы не могли решить, что вам делать с этим конвертом. Но сейчас убийца арестован — и беспокоиться не о чем? Не правда ли? Можно поиграть в законопослушного обывателя? Он ухмыльнулся, на миг выпустив наружу Вайпера. — Да какая разница, мистер? Письмо у вас, я к нему отношусь не больше того почтальона, что бросил мне его под дверь. Что бы ни писал в нём убийца, мне это уже не пришить. А вам оно может и сослужит ещё... так, что и лишних свидетелей в суде не понадобится. — Я подумаю, — произнёс я. — Во всяком случае, это будет зависеть от того, появятся ли новые статьи Вайпера в печати. А то ведь мне не составит труда выяснить всех ваших недоброжелателей поимённо. — Едва ли Вайпер совсем откажется от работы, сэр, — после долгих колебаний сказал Ворлон. — Но обещаю, что впредь он станет более разборчив в заказчиках. — Лучше бы ему вообще исчезнуть со сцены, — ответил я. — Ворлон пишет определённо лучше. — Я знаю, мистер Холмс, — сказал он с неожиданной серьезностью. — Проблема в том, что Вайперу платят гораздо больше. Публике куда интересней выплески яда, чем занудный, хоть и грамотный анализ. И, кроме того, Вайпер может оказаться вам полезным однажды. — Посмотрим. А сейчас поспешите, Ворлон. Надеюсь, что вы окажетесь проворнее трости доктора. Он весьма резво выскочил за дверь. Сказывался, видимо, богатый опыт ухода от кредиторов и недовольных читателей. Практически сразу в комнату ворвался Уотсон. Судя по тому, что уход гостя не сопровождался грохотом, мой доктор побрезговал журналистом... — Чего он хотел? — спросил мой друг. Я вкратце пересказал моему другу содержание нашего с Вайпером разговора. — И это письмо, — спросил Уотсон, — оно точно от Фовароло? Я снова осмотрел конверт. — Да, несомненно. И оно действительно не вскрыто. Вы не прочтете мне его, дорогой? Доктор позаимствовал мой нож, которым я прикалывал письма к каминной полке, и вскрыл конверт. Развернув листок, он начал читать, и его лицо постепенно багровело от гнева: — «Хотите любопытный факт? До появления в оркестре нынешней первой скрипки, Бруно Санторо, это место занимал два с половиной года некий Густав Сигерсон — непонятно откуда взявшийся скрипач. А поговаривают, что Грацци питал очень и очень большую слабость к своим первым скрипкам. И вот на днях личность этого Сигерсона неожиданно раскрылась. Это не кто иной, как знаменитый частный сыщик Шерлок Холмс. Какая пикантная история, не находите?» — Скотина, — процедил мой милый Уотсон. Он скомкал листок и швырнул его в камин. Вытащив записку, я сжёг её в пепельнице. Должен сознаться, я чувствовал вину перед моим другом. Как будто я наследил грязными ботинками в чистой комнате. Я не опасался Фовароло, я бы не опасался Вайпера, если бы он прочитал письмо — чтобы заткнуть им рты, я бы не побрезговал ничем. Боюсь, я бы решился на что угодно — лишь бы оградить Уотсона от скандала. Мой друг тяжело опёрся на трость и похромал к креслу. Остановился перед ним, словно раздумывая, присаживаться или нет. — И паралич его не разобьет, мерзавца, — проворчал он. — Слишком тощий для апоплексии. С каким удовольствием я бы вскрыл его, не дожидаясь казни. Доктор посмотрел на меня, опустился в кресло, вытянул ногу с облегченным вздохом. Покачал головой. — К сожалению, это только угрозы, мой дорогой. В запале — и позволь мне инспектор, я бы вздул его хорошенько. Но так, хладнокровно я не смогу. Хотя попытался бы — ради вашего спокойствия. Мне-то бояться нечего. Никогда ещё центром крупного скандала не был отставной военный врач. Придвинул стул к креслу Уотсона, я сел и приложил ладонь к его больной ноге. — Раньше я всё удивлял вас, когда якобы читал ваши мысли, мой дорогой, — сказал я, поглаживая больное место, — а сейчас мы с вами думаем об одном и том же одновременно. Я поцеловал доктора в щёку. — Очень ломит? — Я привык, — слабо улыбнулся он. — А теперь мне гораздо легче, — он подмигнул. Поцеловав Уотсона ещё раз, я прислонился к его плечу, продолжая поглаживать и согревать бедную его ногу. Не знаю уж, насколько это помогало на самом деле. Если бы я мог одним мановением руки избавить его и от боли, и от беспокойств — забирать их себе. 24 июля 1896 года. Джон Уотсон На следующее утро нас вновь посетили. На этот раз гость был куда более приятным — инспектор Хопкинс. Правда, выглядел он не слишком весело, и даже его любимые сэндвичи с лососем, кои поспешила приготовить миссис Хадсон, не сразу его приободрили. — Это все Фовароло, — пояснил он невнятно, дожевывая облюбованный сэндвич, и устав, видимо, ловить наши вопросительные взгляды. Я похолодел. Бросил поспешный взгляд на Холмса. Что еще выкинул этот мерзавец, когда он уже угомонится и прекратит преследовать своей злобой людей, повинных лишь в том, что преуспели в жизни более его? Инспектор отхлебнул ещё чаю. Он не поднимал глаз, похоже, готовясь приступить к неприятному разговору. — Фовароло, — повторил он. — Простите, что сообщаю вам такие известия, джентльмены. Арестованный повесился в своей камере нынче ночью. Утренняя смена обнаружила его уже остывшим. — Как это случилось? — спросил мой друг, нахмурившись. — Он сделал верёвку из своей рубашки, разодрав её на полосы, скрутив их и связав между собой. Собственно, он даже не повесился — я неточно выразился — он удавился. — Вы не будете возражать, если я взгляну? — Холмс порывисто поднялся. Посмотрел на меня, нахмурился: — Ваша нога, Уотсон. — Поезжайте с инспектором, — сказал я. — Мы с «Полевой хирургией» постараемся развлечь друг друга, — я показал на раскрытый томик у меня на коленях. — Потом я с удовольствием запишу всё, что вы мне расскажете. Когда мой друг уже собирался выйти за инспектором, я спросил: — А вы не опоздаете к поезду? Вы собирались проводить Санторо. — Не опоздаю, Уотсон. Увидимся за ланчем. Оставшись один, я задумался. Фовароло преподнёс нам сюрприз. Хотя это было вполне в его характере — свести так счёты с жизнью. Он явно был напуган и унижен разоблачением. Я не стал больше ломать себе голову над его побудительными мотивами и вернулся к книге. Но не успел я прочитать и пару листов, как, постучавшись, в гостиную вошла миссис Хадсон и подала на подносе телеграмму. — Это вам, доктор. — Спасибо, миссис Хадсон. Телеграмма была от Майкрофта Холмса. И адресована мне лично. Хмыкнув, я развернул бланк и прочёл: «Иногда финал «Постоянного пациента» предпочтительнее финала «Приключения клерка». Не веря своим глазам, я перечитывал послание из одной строки несколько раз, убеждая себя, что мне не привиделось. Наконец, я сложил листок, механически сунув его в карман халата. Нашарил трость, поднялся к себе, переоделся и попросил миссис Хадсон послать служанку за кэбом. Поскольку телеграмма была послана из клуба «Диоген», я поехал туда. Меня тут же проводили в комнату для посетителей, где уже находился Майкрофт. — А если он догадается? — выпалил я с порога, едва успев поздороваться. — Садитесь, доктор, — пробасил спокойно Холмс-старший. — Вскрытие делать не будут — незачем. А в остальном — там всё сработано чисто. Внешне выглядит как самоубийство. — В деле Блессингтона или как его, Сатона, всё тоже внешне выглядело как самоубийство, — напомнил я. — И именно Холмс заподозрил неладное. Я сел в кресло и даже не отказался от коньяка — именно коньяка, который тут был отменным. — Потому что в комнате убитого оставались следы присутствия трёх человек, — ответил Майкрофт. — Никто не будет осматривать тело Фовароло на предмет обнаружения следа от укола на бедре. Он был уже в полубессознательном состоянии, когда его удушили. Он сообщал мне эти подробности таким спокойным тоном, но всё же в этом спокойствии слышались нотки усталости. — Я сам врач, мистер Холмс, — сказал я. Не то чтобы мне хотелось спорить, упаси боже, мёртвый мерзавец куда предпочтительней живого, и пусть бы так было всегда! — Я знаю процедуру. Врач будет его осматривать. Врач обязан это сделать. — Врачи тоже люди, дорогой доктор, — странно было слышать это. Лицо Майкрофта оставалось все таким же бесстрастным — не человек, а сама Британская империя. — И если вы, несомненно, стали бы выяснять причину смерти даже самого отъявленного негодяя — не для того, чтобы разоблачать, скорее для того, чтобы пожать чью-то руку, то полицейский врач, усталый и, признаться, достаточно равнодушный к подобным клиентам, не станет ломать себе голову над строчкой «Причина» в свидетельстве о смерти. Думаю — нет, даже уверен, — Майкрофт достал из жилетного кармана часы и сверился с ними, — он уже оформил все бумаги. Вы можете спать спокойно. — Но почему? — спросил я. Когда однажды Холмс говорил мне, что его брат — само правительство, я думал, что это преувеличение. Даже если и так, возможности его явно превосходили уровень пусть и уникального в чём-то, но просто чиновника. — Почему? Он понял мой вопрос. — Итальянские каникулы Шерлока были слишком бурными, — ответил он, доставая табакерку и беря понюшку. — А Фовароло слишком давно знал Грацци, и слишком хорошо. Майкрофт от души чихнул. — Если даже Шерлок что-то заметит, — сказал он, — он не предпримет ничего, не посоветовавшись с вами, доктор. Когда он берется кого-то судить, вам остаётся роль присяжных. Так что вы посоветуете ему, доктор Уотсон? — Закрыть глаза! — ответил я, не задумываясь. Майкрофт улыбнулся. Одними губами, даже кончиками губ. — Сигару? — спросил он. Разговор о Фовароло был окончен. — Не откажусь, — ответил я. Сигары здесь соответствовали коньяку. Я подумал, что Шерлок наверняка поймёт, где я был. — Ну и что? — губы Майкрофта на сей раз растянулись чуть шире. — Скажете ему, что я пригласил вас, желая зарыть томагавки в землю. — А это действительно так? — спросил я тихо. — Я обычно не склонен разбрасываться словами, доктор, — ответил Майкрофт, беря свой бокал и чуть приподнимая его. Он помолчал немного и добавил. — Шерлок очень счастлив с вами. Да и раньше, если у него случались минуты счастья, то они все были связаны с его Босуэллом. Я покрутил бокал в руках, наслаждаясь ароматом коньяка. — Ему всё ещё нужен старший брат, — сказал я. — Он обожает вас, мистер Холмс, и тем больней ему было от охлаждения между вами. Я тщательно подбирал слова. Беседовать с замкнутым, но читающим твои мысли человеком очень непросто, а беседовать о нём и его личных тайнах — просто невыполнимая задача. Я догадывался о многом в отношениях между братьями — по скупым фразам Холмса, по его молчанию. Старший брат — всегда недостижимый идеал сперва для ребенка, потом для подростка, неизменно обделенного вниманием родителей и изредка получающего крохи заботы от обожаемого брата. И тут впервые Майкрофту изменило его самообладание. Он встал и отошёл к окну, и этим он так напомнил мне своего младшего брата. — У меня никого нет, кроме Шерлока, — услышал я его тихий голос. — Так зачем... — фраза так и осталась незаконченной. Я снова взялся за сигару. «Зачем вы оттолкнули его?» — хотел спросить я, но оборвал себя, угадав — мне показалось, что я угадал — в поступке Майкрофта жгучую ревность. Ко мне. К человеку, укравшему у него брата. Тем дороже мне было то, что сегодня он обратился именно ко мне. — Благодарю вас, — сказал я наконец. Майкрофт подошёл ко мне и протянул руку. Это выглядело просто как благословение какое-то. Я встал и крепко пожал его широкую ладонь. — Мы стали чаще видеться с Шерлоком, после… Я понял, о чём он не договорил. После смерти Мориарти и после той телеграммы Майкрофта, где он просил у брата прощения. — Я рад, — сказал я, — искренне рад. Вы очень нужны Шерлоку. Майкрофт смущённо нахмурился. Иногда можно хмуриться и смущённо, если ты чувствуешь, что стал слишком откровенен или слишком дал волю чувствам. Я понял, что самое время уходить. Провожая меня до двери, Майкрофт промолвил: — Я не изменяю своим привычкам и редко бываю где-то, но вы с Шерлоком всегда можете заглянуть в «Диоген». — Конечно, — улыбнулся я. Вернувшись домой, Холмса я, разумеется, не застал. Он появился где-то через час — к тому времени я успел перебить вкус дорогого коньяка вкусом нашего бренди, а привкус сигары — трубочным табаком. Я даже целую главу «Полевой хирургии» успел прочесть. От моих размышлений о том, как бы я оперировал сам себя, будь у меня такая возможность, и что именно я бы сделал не так, как мой хирург, дабы избежать осточертевших болей к каждой перемене погоды — и это в Лондоне! — меня оторвал приветственный возглас Холмса. — Уотсон! — заявил он, радостно улыбаясь и подозрительно хмурясь — мой дорогой друг умел сочетать разнообразные эмоции. Вот и сейчас: он явно заподозрил, что я где-то побывал без него, и радовался возможности продемонстрировать мне, что он это понял. Он подошёл ко мне и поцеловал. За внешними проявлениями чувств я заметил в нём некоторую усталость. — Где вы были, мой дорогой? — спросил он. — Должен задать сакраментальный вопрос, — ласково проворчал я. — Вы торопились вернуться, — он сел в кресло и положил ладони мне на колени, — поэтому ваши ботинки в прихожей стоят вот так, — и он переставил ладони крест-накрест. — Я был у вашего брата, — ответил я. — Когда вы ушли, мне как раз доставили телеграмму от него. — О чём? — взгляд Холмса был настороженным. — Кажется, я забыл её в клубе, — пробормотал я. — Он просто пригласил меня зайти для разговора. Если коротко, то мы помирились с ним. Ваш брат выразил желание, чтобы мы почаще навещали его. В глазах Шерлока на мгновенье появилось странное выражение — радость мальчишки, которого старший брат позвал в свою комнату и доверил держать галстук и платок, пока застёгивал парадную сорочку. Я не ошибался и не обманывал Майкрофта, когда говорил, что младший брат любит его и нуждается в нём. Тем больше я ценил жертву, принесенную моим другом, — когда ему пришлось выбирать между любовником и братом, он выбрал меня. — А там как? — спросил я. Холмс пожал плечами. — Удавился. Я постарался даже не думать о том, увидел ли что-то Холмс при осмотре тела, отнёсся ли с подозрением или нет. Мой друг слишком хорошо умел читать по моему лицу. — Как Санторо? Проводили? — я тут же перевёл разговор на другую тему. — Даже не поинтересуетесь деталями? — удивился Холмс. — Впрочем, не думаю, что об этом деле стоит писать. Точнее, что о нём можно будет написать. Слишком многое придётся редактировать. А Санторо?.. Да, посадил на поезд. Он обещал писать и приезжать на могилу Чезаре. — Как он? Держится? Холмс кивнул. — Ему будет очень тяжело в жизни… Он помолчал, потом его ладонь скользнула по моей больной ноге. — Не хотите на солнышко, дорогой мой? — улыбнулся он. — Солнце — это то, что я бы сам себе прописал в подобной ситуации. Да и вам, Холмс, не помешает смена обстановки и отдых. — И куда вы хотели бы? — В Венецию? — предложил я. — Почему бы и нет. Тогда стоит заняться вопросом уже завтра. Летом в Венеции яблоку негде упасть. Даже зимой, когда я приезжал туда с оркестром, там было довольно многолюдно, — он взял меня за руку. — А миссис Хадсон вновь будет осчастливлена подношением от нас, потому что оттуда если что-то и можно везти в подарок, то разве женщинам. — А везти туда? — спросил я с улыбкой. — Что или кого вы, с вашим опытом, посоветуете везти в Венецию, мой дорогой? — Кого? Меня, конечно, — рассмеялся Шерлок. — И прихватить с собой побольше. Но мы себе можем позволить такую поездку. — Впрочем, кому как не вам это знать? Мои финансы в ваших руках — или в вашем ящике. Остается тряхнуть кошельками и изобразить скучающих туристов, — усмехнулся я. — Искренне надеюсь, что в этот раз никакие детективные загадки не станут разнообразить наш отдых, и что, несмотря на это, вы не будете скучать. — Я не буду скучать, — он ласково сжал мне руку. — Обещаете? — я отложил в сторону бесполезную «Полевую хирургию» и пожал его руку в ответ. Когда он так на меня смотрел, с такой любовью, как сейчас, я обычно не выдерживал первым. Раньше по какой-то непонятной для меня причине я долго пытался скрывать свои порывы, но спустя почти три года нашей с Шерлоком жизни в новом качестве я перестал сопротивляться. И становилось уже не до ноющей ноги. Привстав, я наклонился и поцеловал его. Ещё раз — и взгляд его поплыл. — О! — я поцеловал его ещё, усиливая такой замечательный эффект. — Что-то мне уже мерещатся романтические прогулки на гондолах по каналам. Бледные щёки Холмса чуть окрасились румянцем. — Ваша нога,— пробормотал он. — Если вы проводите меня до спальни, поможете лечь и сами составите мне компанию, ей сразу станет легче. — Прекрасная идея, Уотсон.